После того, как Валя покинула обитель капитана, появилась мгла. Появилось чёрное нечто, которое давным-давно не появлялось перед кремлем по имени Маргарита. Она держалась гордо, брала в руки инициативу, брала смелость на то, чтобы начать плевать на окружающих и их чёртового мнение. Она добралась до точки, когда уже нет особо дела до того, как реагируют люди на её грубость, на её жестокость. Добралась и пала обратно — в состояние — любовь делает меня размазнёй.
Сколько себя помнит, всегда впадала в это состояние. Любила до безумия. До сумасшествия. По-своему — но любила. А когда понимала, что это конец — ставила точку: жирную и безоговорочную. Никто не мог препятствовать её решению. Но чтобы дойти до такого решения, нужно как следует настрадаться. И всегда одно и то же — с самого начала отношений возникает то одна подножка, то вторая. И перепрыгивать через них — большой ли резон? Рита хотела кричать во всеуслышанье:
«Я сделала выводы! Я больше не буду падать в это дерьмо вниз лицом! Я больше…», — и очередная боль от потери. А ведь так хочется затеряться в другом человеке, в его мире, в его сознании. И каждый раз:
мир другого человека оказывается темнее, чем её, а казалось — темнее души Танатоса ничего нет. И поэтому хочется каждый раз одного — закрыться и покрыться слоем забвения.
И в очередной раз перед носом закрывается дверь. Тот, кто любит — делает больно. Тот, кто жаждет остаётся наедине с самим собой. И нет сил дёргать за ниточки, тащит назад ради собственной выгоды — хочется взаимности. А каждый раз — какая-то оказия.
Наступила тишина, она стояла и понимала, что завтрашний день может оказаться таким же, каким он был и без любви. Он может оказаться безразличным, наполненным только тем, что нужно выживать. А слёзы потихонечку так и катятся по щекам да соприкасаются с полом, да-
й там им и место. Как бы не пыталась Рита отпускать ситуацию, бежать в мир, где раз и навсегда с первым минут, без страданий. Ничто не может быть без препятствий.
—
Да ну… — произнесла непроизвольно капитан и направилась на кухню, где её в баре ждала недопитая бутылочка бурбона. Вдруг заглушит боль,
заглушит желание прижать и не отпускать? Дескать — когда-то я смогу это преодолеть, смогу перешагнуть свои травмы и отдать всю себя. Но когда, вопрос другой.
Вытерла слёзы и приняла реальность,
в которой нет той Валечки. Той самой, которая лежала на кровати без зазрения совести в одной нижнем белье, испытывая её на прочность. Выдержала, доказала, что относится ни как к вещи, а как к алтарю: готова встать на колени, поклониться, возжелать и… ожидать даров. Реальность такова — одна в квартире, и готова стать другом для нескольких бутылочек алкоголя. Она любила топить боль в этих «
целебным» друзьях, любила вкус горечи на губах. И безбожно любила забвение, которое они дарили ей.
И этот день не исключение. Где слёзы, там и до алкоголя не далёко. В районе двадцати шагов и тридцати секунд. «Ай-да к мамочке!», — кричал бурбон. «
Дай обниму!», — подкрикивал Camel. Без особых раздумий Власова ответила им:
«Зайки, я уже здесь».
В такие минуты ей хотелось сказать
спасибо всем, кто научил её такой стратегии жизни. Конечно, с иронией произносится это
спасибо, ведь в самом начале не было и мысли, чтобы стать такой глыбой льда. Не было желания ранить и быть той, кто оставляет за собой неприятный запах ненависти. Не было той жестокой, принципиальной Власовой, которая может сломать любому амбалу нос. В начале было сл— была Рита Власова, которая умеет любить без боли; умеет идти навстречу; умеет действовать колких фраз;
та самая маленькая девочка, в которой нет страха за то, что её вновь бросят, как маленького котёнка. Она вновь плачет, как в первый раз, когда мальчик Вася в первом классе на её: «
Ты мне нравишься», — засмеялся и позвал всех, чтобы они посмеялись над ней. Ведь Васе нравилась Любочка, до которой Рите плясать и плясать. Но она любит не смотря ни на что. Помогает Васе тогда, когда Любочка бросает его одного. Защищает от насмешек из-за а-ля девчачьих носков. Любит вопреки и идёт с этой философией по жизни, хотя уже с другим подтекстом:
люблю, ценю, убиваю.
Такая стратегия была изначально и в отношении Антоновой, — женщиной, покорившей моментально. Что зацепило, когда началось, —
в момент, такие даты в календаре Власовой не отмечены красным. Но она прекрасно понимала, что дальше быть тварью не может, хочет большего — быть такой, какой была в яслях с Васей, наперекор судьбе. И что получается? —
Точки никто не поставил, а на душе так и так скребут кошки. И не объяснишь им, что эту боль нужно перетерпеть. Они жаждут того, чтобы их покормили отчаянием. Власова сделала это с удовольствием, сидя на излюбленной кухне в любимом
гордом одиночестве. И только ядовитый дым окутывал её сознание, и только алкоголь заполнял её без остатка. «
Отпусти меня и мои страдания, аминь», — поднимала она очередной стакан и закидывала в себя. Хорошая затея для заглушки чувств? Кто-то скажет «
определённо», а кто-то покачает головой. А не плевать?
Плевать, каждый вертится как может.
xix
Поворот за поворотом да-
й не туда, и кажется, есть только один верный путь —
обратно, но чтобы вернуться туда, где поселилось
верное чувство, нужно решиться на откровенно решительный шаг — покаяться, поставить точку, дать понять, что дальше будет иначе — будет время, где больше не будет никаких недосказанностей.
Эмоции через край, накатывали слёзы, но Валя ехала домой. А точнее — в место, которое она считала когда-то домом. Где были её дети от мужа, с которым была любовь. Где тот самый муж, который пошёл налево. Да и это не важно. По любому сценарию — им было бы дальше не по пути. В размеренную жизнь фэсовского патологоанатома влетела капитан Власова, оставившая свой след. С самого начала она заглядывала в мысли верной до безумия Антоновой. Сначала как нагловатая коллега, но спустя месяц-другой — как та, от которой несёт за версту мужеством и крепкостью духа. А главное, от неё шёл жар, от которого у Вали подгибались коленки. «
Я схожу с ума, или эта женщина мне… нравится?», — задавала сама себе вопрос и не находила ответа.
Это помутнение рассудка. Это жажда новшеств, но никак ни любовь. Это так себя успокаивала женщина, чтобы оправдаться перед самой собой. И по итогу — вышло так, как и следовало:
она спешила к бывшей любви, чтобы сообщить о том, что больше не может любить пустоту. Это честно. Это правильно.
Антонова и сама не заметила, как перешагнула порог своего дома и начала один из самых сложных разговоров в жизни.
О том, что больше не любит.
—
Стёп, нам нужно поговорить, — слова сами слетели с уст. А Стёпа лежал на диване и смотрел какую-то кулинарную передачу, но лишь до этого самого момента. Услышав сию фразу, он выключил телевизор и взглянул на
жену. Между ними десяток с половиной лет, между ними море пройденных ошибок и бед, но
они встречаются взглядами и понимают, что всё позади — и дальше их пути расходятся. Эта часть жизни ясна, как божий день.
Он слышал, как жена открыла входную дверь. Как она прошлась по коридору, её тяжелое дыхание. Они части одного айсберга, который разделился её совсем недавно — ровно напополам.
— Я понимаю, — ответил тут же Степан и далось ему не без труда выдавить всего лишь два слова.
Валя села рядом с мужем и положила руки к себе на колени. Чтобы взяться окончательно за суть разговора, она сделала глубокий вдох и на выдохе произнесла:
—
Я тоже полюбила.
— Поздравляю, что ж, — почти сухо ответил муж Антоновой. Сухо — потому что больно. Не смотря на то, что он без конца блядствовал, в душе осадочком осталось «
я тоже полюбила».
— Почему мне кажется… — не успела договорить Валя, как её перебил муж.
— Когда кажется — креститься нужно.
— Да что ты несёшь? Стёп, ты сам ни лучше!
— Валя, давай без истерик, ладно? — с пренебрежением произнес Степан, встав с дивана. — Я тебя услышал. Счастья, благополучия. Да и чтобы драл хороше—
—
Нахуй пошёл, — впервые послала того, кто заслужил это, как никто другой. Встала вальяжно и направилась в сторону кухни.
— Что? — а муж подумал, что послышалось.
— Что ты слышал,
любимый бывший мой, родной, — и плевать Валечка хотела, что данная манера — не её. Главное — ей хочется кричать, уничтожать на своём пути негодников. — К тому же, как я понимаю, это и есть твоя дорога…
— Закрой рот! — да начнется фарс.
— Правда глаза колет? С кем успел переспать, пока меня не было? Не удивлюсь, если с тем уродом…
— Ты переходишь все границы, — Степан следовал на Валей. Следовал по пятам, чтобы хоть как-то доказать себе, что в малой части всего виноват не он. — Я ни с кем…
— Можешь не посвящать меня в свои дела. Плевать. Понимаешь? Вообще ничего не ёкает. Как будто и не было ничего, понимаешь? — Валя достала из их бара бутылку любимого испанского вина. Кажется, они с Власовой — идеальная пара: случись что — повод выпить. — А знаешь, что хорошо? Что у нас дети взрослые. Легче объяснить, что их отец — та ещё скотина.
— Твою мать, Антонова, ты чем лучше?! Узнала, что муж изменяет, сразу в койку, а? Нормально считаешь? — оборона Степана.
— Что? Я когда говорила, что спала с кем-то? Что… Стёп, я просто сказала, что влюбилась! Влюбилась! Слышишь? Трудно, какого чёрта, воспринять данную информацию?! — громкий крик Антоновой побудил Степана подойти ещё ближе. Два главных врага, а ведь ещё какое-то время назад — их связывали крепкие узы брака.
— Я тебе не верю, — он поднёс к её щеке руку, но не для того, чтобы ударить, а чтобы коснуться в последний раз, но Валя сделала шаг назад. Ещё один. Между ними расстояние размером в километры, хотя подать рукой. Казалось бы —
подать рукой.
— Да и я тебе уже тоже, — Антонова ответила быстро, шепотом, и напила в бокал вино. —
Выпьем за недоверие?.. — и достала второй бокал.
А ведь когда-то была надежда на долго и счастливо; а ведь когда-то её тело тянулось к его телу. А сейчас, он даже не герой её самых ленивых снов. А теперь он — форзац в старой ненужной книжке.
ЛюбимыйМуж соглашается на бокал вина, один единственный, — и он оказывается последним в их совместной жизни. Но этого хватает, чтобы у Вали развязался окончательно язык:
— Знаешь, а ты и пальца её не стоишь. Хоть у неё свои тараканы в голове, но…
— Но я знать ничего не хочу. Ты хочешь развода — я тебя услышал. Больше никаких подробностей, — ему противно понимать, что замену ей и не пришлось искать месяцы и годы.
— Она любит так же, как ты — сильно, но намного искреннее, — не смотря ни на что продолжила Валя. —
Кажется.
— Смотри, чтобы она не оказалась твоим ночным кошмаром, — последнее, что сказал Степан прежде, чем уйти обратно в гостиную.
— Смотри, чтобы я не стала твоим, — вдогонку окликнула Валя, запрокидывая в себя второй бокал вина.
Не так она представляла их решение проблемы. Ничего не стало ясным, но есть подвижка, а за ней действие — и теперь преграды только в голове. А с ними справиться — проблема не из простым, но не пальцем деланные —
теперь всё будет по-другому.
Развод. Раздел имущества. Решение суда по поводу детей. Непринятие измены. И впереди Валю ждёт сюрприз, ведь любовником её мужа является не какой-то лаборант, — тот лишь подсказывал, что нравится […]. Владислав когда-то был в недолгих отношениях с […] и помогал Степану в завоеваниях.
Любовь? Интрижка? Проститутский период? Пусть решает сам Степан, ибо всем, кроме него,
плевать.
Валя и сама не поняла, зачем заявилась домой, где её никто не ждёт: дети взрослые и могут справиться, муж и
сам найдёт, кем заняться… Всем пора научиться самостоятельности, праведности в действиях. Поэтому Антонова, не задумываясь, набрала сообщение той, которая заслуживает к себе больше уважения и любви:
«
Я такая негодница. В какой-то момент замешкалась в наших чувствах. Теперь я вижу всё за оболочкой. Только ты».
«
Негодница будет наказана. Заказываю такси обратно, ко мне?», — короткий ответ.
Se va calentando mi piel,
Eso va a tu favor.
Un trozo de cielo,
Ese es mi sabor.
/Моя кожа становится всё горячее, —
Как раз то, что тебе нужно.
Кусочек неба —
Такова я на вкус/
Sólo esta noche soy tuya, tuya.
Sólo esta noche eres mío, mío.
Sin remedio ni cura, uh-ah,
Somos dos loquitos, yeah
/Лишь этой ночью я твоя, твоя.
Лишь этой ночью ты мой, мой.
Нет лекарства от этой страсти, нет спасенья.
Мы с тобой — парочка сумасшедших/
