***
Больше Вальтер не писал и никак не пытался с ним связаться. Потянулись бесконечные, похожие друг на друга дни. Весна здесь, в Ленинградской области, только-только начиналась, со всем её буйным цветением, соловьиными трелями и надеждами – если ни на чудо, то хотя бы на что-то иное, лучшее. На новое начало. Всеволод ничего больше не ждал и ни на что не надеялся – он просто жил дальше, как умел, как мог: вставал пораньше, делал зарядку, выходил на пробежку – при любой погоде, невзирая на ежедневные приступы апатии и тоски. Затем возвращался, завтракал и делал что-то по хозяйству: рубил дрова, косил траву, подрезал кусты и деревья, наводил порядок в доме – там, как и на участке, всё теперь было идеально отремонтировано, прилажено, вычищено. Разобраны старые вещи, годами пылившиеся на чердаке; отцовские-то Всеволод давно просмотрел и лишь кое-что оставил на память, а до тех, которые залежались со времён его жизни с Сашенькой, руки никак не доходили. И вот, наконец, дошли и он выгреб всё лишнее, ненужное. Вынес во двор, разжёг большой костёр и подбрасывал туда, подбрасывал… Наблюдал, как пламя яростно пожирает очередную часть его прошлого, как исчезает оно там без следа. Эх, как же жаль, что собственную память нельзя вот так же вычистить и убрать из неё всё лишнее, всё что причиняет боль, что мешает жить. Очень жаль! Лето в этом году выдалось такое, что и на юг ехать не надо; вода в заливе - как парное молоко, купайся и загорай сколько влезет. Просто подарок для них, жителей северной столицы, не избалованных теплом и солнцем. Вот только Всеволода это совсем не радовало: серые низкие тучи, моросящий дождь, а, главное, безлюдие – вот чего ему сейчас хотелось. Чтобы темнело как можно раньше, а не ночи эти белые, будь они не ладны, и кто только их придумал… На соседских дачах не смолкает весёлая болтовня, звяканье посуды, пение и смех, повсюду – и в посёлке, и в лесу, и на берегу озера - прогуливаются влюблённые парочки. И никуда от них ни спрятаться, ни скрыться… Всеволод брал машину и нарочно уезжал в самые отдалённые, глухие места, забирался в чащу. Не помогало – почти каждый раз он там на кого-нибудь да натыкался. От этого настроение его портилось ещё больше, и он спешил поскорее назад, домой. А там его никто не ждал… До этой весны Всеволод вроде бы уже смирился со своим одиночеством, всё вроде бы уже отболело, прошло (как он был в этом уверен). Но нет - опять ему тяжело видеть чужое счастье. Тяжело и невыносимо грустно. А всё почему? Потому что угораздило его снова поверить, что такое счастье возможно и для него, угораздило снова довериться и открыться другому человеку. Опять подставить себя под удар. Непростительное безрассудство и глупость! Однажды, наводя порядок в доме, Всеволод наткнулся на книгу в потрёпанной мягкой обложке. Чемодан свой после поездки он разбирал абы как, наскоро – вот и запихнул подарок Антона куда подальше, на полку, под ворох старых журналов. Благополучно о нём забыл – не до того было. И вот теперь книга снова попалась ему на глаза, Всеволод невольно улыбнулся; ему вспомнилось, как Антон тогда пошутил: мол, если она тебе не понравится – сожжёшь в печке на даче своей. Господи, вроде бы совсем недавно было, а будто сто лет прошло. Да, тогда, в Германии, он будто целую жизнь прожил - интересную, насыщенную… Всеволод взял книгу с полку и открыл первую страницу. Раньше он категорически отказывался читать Лимонова, считая его творчество лишь дешёвым эпатажем, ставшим популярным на волне отмены цензуры. Что ж, действительно - стиль у этого автора своеобразный, не каждому понравится столь щедрое использование ненормативной лексики и подробных описаний всяких физиологических процессов. И понятно, почему многие его так ругали и ругают. Но Всеволод понял, почему Антон назвал Лимонова «талантищем» - была в этом романе какая-то пронзительная, импонирующая честность, и невозможно было не сопереживать главному герою всей душой, несмотря на его эксцентричные выходки. За всем этим угадывалась боль потери и отчаянные попытки с этой болью справиться, любыми доступными способами. Ох, как же Всеволод это понимал, как же сейчас это всё было ему близко! Он дочитал роман до конца и только потом лёг спать в ту ночь. А назавтра, впервые за долгое время, Всеволоду вдруг очень захотелось в город. Не по каким-то там делам, а просто так. И он отправился туда, не на машине, а на электричке. Побродил по Летнему Саду, по Петроградской стороне. Постоял на набережной, где когда то, студентом, он подолгу гулял один или с друзьями светлыми, летними ночами. Как давно это было, сколько же всего случилось за это время и с ним, с его друзьями - и хорошего, и плохого. Такого, о чём никто не мог и подумать, не мог даже допустить. Ведь в молодости нам часто кажется, что жить мы будем вечно, и что впереди наш ждёт одно лишь счастье, одни лишь свершения и успех. И прекрасная, неземная любовь - взаимная, разумеется. Напоследок Всеволод заглянул в большой книжный магазин на Литейном проспекте - поискать другие произведения Лимонова и дополнительную литературу для своей монографии. Здешняя обстановка, запах книг, тоже знакомый и любимый с детства, подействовали на него настолько благотворно, что Всеволод даже разговорился со здешним продавцом – мужчиной лет тридцати, в очках и очень приятной интеллигентной наружности. Он увлекался новейшей историей и, узнав о специализации Всеволода, немедленно забросал его вопросами о немецких разведслужбах в предвоенный период. Соскучившись по живому общению, Всеволод тут принялся что-то ему рассказывать, объяснять. Говорил он долго и не прерываясь - ровно до того момента, пока не почувствовал касание чужих пальцев к своей руке. Затем - лёгкое поглаживание. Застигнутый врасплох Всеволод уставился на мужчину с недоумением, тот - ответил ему пристальным и довольно красноречивым взглядом. — Простите, что перебиваю вас, это очень, очень интересно! Но знаете, я вообще-то скоро заканчиваю смену. Хотите сходим куда-нибудь, погуляем? Чувствовав, как жар приливает к его лицу, Всеволод окончательно смешался: быстро сгрёб купленные им книги в охапку и что-то сбивчиво пробормотал про внезапные и очень срочные дела. — Как жаль… – протянул мужчина с искренним разочарование в голосе. - Ну что ж, заходите ещё… когда будете свободны. Я здесь по средам и пятницам, буду рад ещё с вами…пообщаться. И кстати, живу совсем недалеко и один. В отличии от Всеволода, мужчина никакого смущения не испытывал. Чуть пригладив волосы и одарив своего собеседника на прощание ещё одним недвусмысленным взглядом, он направился к другим покупателям. Неторопливой и плавной походкой. А Всеволод, потрясённый, глядел ему вслед: ну и ну, оказывается, всё может быть так просто. И быстро… если, конечно, этого захотеть. Какая-то часть его сомневалась, хотела задержаться: снова подойти к этому мужчине, принять его приглашение, провести время с ним, а не в одиночестве. Но Всеволод отдёрнул себя: ну уж нет, пускаться во все тяжкие, подобно лимоновскому герою, он не станет. И дело тут даже ни в морали, ни в какой-то там ханжеской «правильности», о нет. Он просто слишком хорошо знает себя: ему-то это точно не поможет. Только время способно излечить его боль, время и расстояние. А ещё – любимое дело. С последним, правда, всё сейчас обстояло не очень хорошо, проще говоря, никак - работа над монографией совсем застопорилась. Несмотря на наличие свободного времени, Всеволода хватало только на просмотр архивных документов и какие-то сбивчивые, общие заметки по ним. Он подолгу просиживал над открытым ноутбуком и не мог выстроить хотя бы две-три связные фразы. А те, что удавалось из себя выдавить, он перечитывал и тут же удалял. Всеволод пробовал писать от руки – то же самое, только бумагу зря изводить. После этой прогулки по городу ему всё же удалось, путём титанических усилий, немного сдвинуться с мёртвой точки. Но всё равно - писал он всё так же медленно и с трудом. Это Всеволода страшно раздражало и злило, особенно при перечитывании того, что он написал в Берлине: а ведь и занят был он тогда, и уставал на работе, и времени не хватало – а как получалось-то… Каким живым и увлекательным кажется тогдашнее его повествование, а участники описываемых событий - вполне реальные, живые люди. Помнится, он тогда будто пропускал всё через себя, сам проживался это всё вместе с ними. И получалось легко и интересно - не то, что сейчас. Сейчас написанное им походило на лекцию - подробную, грамотную, но довольно скучную. Конечно, это - научная литература, а не беллетристика и цели развлекать читателей Всеволод никогда себе не ставил. Но ведь получалось же это у него это раньше и очень даже неплохо! Не то, что сейчас - смотреть тягостно. Вернулся из Крыма Саша, приехал на дачу. Они сидели на террасе и пили чай после обеда. Воздух вокруг был наполнен медовым запахом цветущей липы, а лёгкий ветерок шевелил края скатерти и бумажные салфетки на столе, прижатые сверху блюдцем. Саша, загорелый, весёлый, гордо демонстрировал отцу фотографии своей недавней поездки в Крым. С подробными пояснениями и восторженными комментариями – ездил он туда с не один, а в компании друзей-сокурсников, на двух машинах и с палатками. И хотя по дороге не обошлось и без каких-то неудобств и казусов, Саше такой отдых очень понравился. Гораздо больше, чем жить у родственников и ходить каждый день на один и тот же пляж - никакой тебе романтики, никаких приключений. И одни и те же люди вокруг. — Кстати, а твои-то фотки, где, папа? Ну те, из Германии? Ты мне так их и не показал ни разу… Саша уже об этом спрашивал, а Всеволод всё время отнекивался: ну подожди, фотоаппарат я свой куда-то засунул и забыл – куда. Надо бы ещё раз дома посмотреть, поискать. Так-то с фотоаппаратом и с плёнкой всё было в порядке, но проявлять её Всеволод не решался. Видеть Вальтера, своё собственное счастливое лицо, их общих знакомых – нет, это было выше его сил. Может быть потом, когда-нибудь. Но только не сейчас. Саша, кажется, о чем-то догадывался. Подозревал, что у отца во время поездки в Германию случился роман, но что-то там не срослось, не получилось – вот отец и страдает. Хотя вроде бы, держится бодро, улыбается, шутит – а глаза всё равно грустные, погасшие. Точь-в-точь как после развода с матерью. С дальнейшими расспросами Саша больше к нему не приставал. А перед самым уходом заметил, как бы между прочим: — Пап, а ты знаешь…сейчас ведь очень многие по интернету знакомятся. И не только молодёжь. Даже женятся так, представляешь! Есть специальные сайты, могу тебя зарегистрировать. Нет? Ну ладно, надумаешь – скажешь. Я быстро! Неуклюжая эта забота умилила и растрогала Всеволода до слёз. Обняв сына за плечи, он ответил ему с ласковой улыбкой: — Эх, Санька, Санька… совсем ты у меня взрослый стал. Спасибо, тебе, конечно, за предложение, но я уж как-нибудь сам, по старинке… Говорят: с глаз долой – из сердца вон. Не правда это, чем больше времени проходило, тем больше он по Вальтеру скучал. Вспоминалось всё то хорошее, что было между ними – их встречи, задушевные беседы, совместная работа. Первый день Всеволода на съёмочной площадке в качестве актёра, его досада и крепнущая уверенность, что всё это глупости. что ничего у него не получится, не выйдет… Что всё это – лишь бесполезно и пустая трата времени, ошибка. Досада, усталость… И вдруг – долгожданный прорыв, радость, восторг, аплодисменты. А как Вальтер тогда на него смотрел… Будто кроме него, Всеволода, никого больше в мире не было, никто не был настолько ему нужен и важен. Затем – тот неловкий разговор в студийном кафе, их первое и единственное свидание, поцелуи, объятья… Ощущение правильности происходящего, счастья, полноты жизни – то, что он давно позабыл и считал для себя невозможным. Навсегда потерянным и забытым. А потом его будто молния пронзала - снова эта картина: Вальтер влюблённо смотрит на Гейдриха. Держит Гейдриха за руку, тянется к нему, целует… И Всеволода опять охватывала бешеная ярость, опять холодело и мучительно сдавливало в груди. А всё прочее – хорошее, светлое, случившееся между ним и Вальтером, теряло своё значение, отодвигалось на второй план. Ведь попробуй-ка, распознай теперь: где там была лишь игра, а где – живое, настоящее Иногда Вальтер ему снился; один и тот же сон, из раза в раз; Всеволод оказывается на берлинской студии; он одет в костюм полковника Исаева, вокруг него – съёмочная группа, и другие актёры. Но ничего не происходит, всё как будто подвисло, замерло. Все на Всеволода смотрят и чего-то от него ждут – ни то реплики, ни то какого-то действия. А он не понимает - чего именно? Что он должен делать? Лихорадочно ищет сценарий, но тот будто как сквозь землю провалился, и это Всеволода здорово нервирует и злит. Он спрашивает всех и каждого: — Ну скажите: что я должен делать? Скажите же, я не понимаю… Внезапно к нему подходит Вальтер. Таким грустным Всеволод его видел при их последней встречи, когда Вальтер просил его не уезжать в Берлин. Сердце Всеволода тоскливо сжимается. — Вальтер, ну ты же здесь режиссёр! Ты, а не я! Так объясни - что я должен делать? Что?! – повторяет он снова и снова, в каком-то отчаянии. Но Вальтер молчит, так же, как и все остальные. Смотрит на него печально и уходит прочь. Всеволод уже позабыл о своей обиде, он только одного хочет: броситься за Вальтером следом, догнать его, но может… Ноги стали будто каменные, шагу ступить невозможно. Он рвётся вперёд, кричит что-то Вальтеру, просит его не уходить и просыпается. После сна этого Всеволод был совершенно разбитый. Долго не вставал с постели, курил и повторял как мантру: всё, что не происходит – к лучшему, к лучшему… И хорошо, что оно закончилось так быстро, ещё и толком не начавшись, хорошо, что жизнь всё расставила по своим местам. Ведь он и Вальтер – такие разные, наверняка много сложностей возникло бы между ними в будущем. Да, всё что-то не происходит - к лучшему. Несомненно, к лучшему… Вот только сердце Всеволода болит всё так же, всё так же не хочет, не может забыть. Не может успокоиться. У него, у этого глупого сердца, - своя правда, и доводы разума над ним не властны.***
Всеволод возвращался из леса. Август подходил к концу, зачастили дожди, вот он и решил проверить - а как там с грибами дела обстоят? Обстояло не очень: бродил он долго, по известным и проверенным местам, а отыскать удалось лишь пару подосиновиков да горсть лисичек. Не густо. Но всё равно, Всеволод был доволен – прогулка по-утреннему, только-только просыпавшемуся лесу пошла ему на пользу, такой там покой, такое умиротворение… Звуки и запахи, с детства знакомые и родные, нигде таких не найдешь, ни в какой другой стране мира, какой бы богатой и распрекрасной она не была. Нигде. И кто сказал, что одиночество – это плохо? Полная чушь! Одиночество – это прекрасно! Тишина, покой… Свобода. Вот сейчас вернётся он домой, не спеша, без суеты, пообедает, немного отдохнёт. Потом выпьет чашечку-другую крепкого кофе и засядет за свою книгу. Будет работать допоздна, пока хватит сил. И не надо ни о чём-то лишнем думать, не надо отвлекаться на всякие пустяки, на всякие глупости. Он уже сворачивал с тропинки на поселковую дорогу, когда к нему на велосипеде лихо подъехал Женька, соседский мальчик лет десяти. Настолько лихо, что поднял целое облако пыли и что чуть не сбил Всеволода с ног. Вид у Женьки был взбудораженный и до крайности таинственный. Будто ему доверили секретную миссию чрезвычайной важности. Едва-едва отдышавшись, он выпалил: — Дядя Сева, да где вы ходите?! Я вас ищу-ищу, уже на озере был, и в магазине… А вас нигде нет! — Доброе утро, молодой человек, - насмешливо поприветствовал его Всеволод. – И позвольте узнать – зачем вы меня везде ищете? Что случилось-то – пожар, наводнение? К нам в посёлок едет ревизор? Женька смешался. Он обиженно засопел, потрогал зачем-то багажник, будто проверяя – на месте ли он, не оторвался ли по пути. Обиженно засопел и наконец выдал: - Да не ревизор… Немец там к вам какой-то приехал, прямо из Берлина. Всеволод почувствовал, как слабеют и подкашиваются ноги, как всё вокруг плывёт. Он едва не выронил корзину с грибами и вцепился в неё намертво, как утопающий за соломинку — Дядя Сева, а знаете, он по-английски со мной говорил, и я всё-всё понимаю! Ну почти что всё… Хотя я не с кем по-английски не разговаривал, только в школе с учительницей да с вами тоже, ну помните? Немец сказал, что я молодец и очень хорошо английский знаю! – тараторил без умолку Женька - Я ему объяснил, что вас пока нет дома и надо подождать. И он тоже всё-всё понял, вот так вот! Женька был очень доволен собой и ожидал, что и дядя Сева по достоинству оценит его лингвистические успехи. Но увы, тут Женьку ждало разочарование: дядя Сева слушал его невнимательно и без особого интереса, а потом вдруг прервал его на пол слове каким-то хриплым, изменившимся голосом: — Женя, а немец этот… где он сейчас? — Да там он, у вашей калитки стоит! С мамой моей разговаривает, тоже на английском. Она меня и послала вас разыскать. Мы его домой к себе звали, хотели хоть, чего на улице-то торчать… Хоть чая бы выпил с дороги. Но он говорит: нет, не надо. Тут буду ждать, вдруг упущу его. «It`s very, very important» - так и сказал! Тут Всеволода охватило внезапное и очень сильное желание развернуться и уйти назад в лес. Подальше, в самую непролазную чащу. Или в город податься, на ближайшей электричке. Куда угодно, только не домой. Он ругнулся про себя: ну что за детский сад! —Ладно, Женя, сейчас разберёмся с этим твоим немцем. А ну-как, идём! Они направились к посёлку; Женька ехал впереди. По дороге он встретил кого-то из своих друзей-приятелей, тоже на велосипедах и отстал. Что-то там им нужно было срочно обсудить, какие-то свои мальчишеские дела. Всеволод почти не обратил на это внимание – так он был поглощён мысленной репетицией предстоящей сцены. Ох, и выскажет же он всё сейчас этому лгуну, этому лицемеру! Мало Вальтеру не покажется, пожалеет ещё десять раз, что явился. Наглец…ни стыда, ни совести. Привык, что все им очаровываются, влюбляются в него без памяти, бегают за ним следом, а он крутит-вертит ими как хочет, играет, развлекается. «Вот и посмотрим - все ли за тобой бегают, посмотрим! Кстати, и чего это я сам так тороплюсь? Я ведь с прогулки возвращаюсь и вообще… никого к себе не приглашал». Между делом Всеволод вспомнил, что одет сегодня не ахти. Спортивные брюки – еще куда ни шло, а вот эта байковая клетчатая рубашка… он часто надевал её для лесных прогулок или когда работал в саду, потому что она была мягкой, удобной, с длинным рукавом, хорошо спасала от комаров, но при этом изрядно выцвела. Да ещё и помялась сейчас… Всеволод закатал рукава, пригладил волосы. Расправил плечи - что ж, по крайней мере, он в хорошей форме. Всё у него в порядке, живёт - не тужит. Было бы из-за кого страдать! К своему дому Всеволод с самым что ни на есть расслабленным, и беспечным видом - зевнул даже пару раз, прикрывая рот рукой. При этом глядел он куда угодно - на небо, на другой конец улицы, себе под ноги – но только не туда. А когда был уже совсем близко и повернул наконец голову к калитке, то попросту остолбенел, второй раз за это утро: там стоял вовсе не Вальтер. «Вот так сюрпризец! А этому-то что здесь надо?» Гейдрих был в темных очках от солнца и повернут к нему профиль, но Всеволод сразу же его узнал. Разочарование и досада, охватившие его при этом были такими сильными, что он даже не разозлился. В первые секунды. Гейдрих о чём-то увлечённо беседовал с соседкой Всеволода, матерью Женьки, – миловидной и бойкой женщиной лет тридцати. Правда, беседой это можно было назвать с большой натяжкой - говорил, в основном, один только Гейдрих. Но зато как! Он прямо-таки сиял и соловьём разливался, вдохновленный и выражением восторга на лице своей собеседницы, и её глубоким декольте - Светлана давно была в разводе, активно искала нового мужа и от чрезмерной стеснительности не страдала. Как и от того факта, что английский её был не ахти. Заметив Всеволода, она встрепенулась и всплеснула руками: — Ой, здравствуйте, Всеволод Владимирович! Вот, приехали тут к вам… а вас нет. Я и развлекаю вашего гостя. Не знала, что у вас такие друзья есть! – она кокетливо ему улыбнулась. — Мы не друзья, - холод в голосе Всеволода был способен заморозить всё вокруг. – Просто знакомы по работе. Гейдрих вежливо с ним поздоровался. Протянул для пожатия руку, но Всеволод начисто проигнорировал этот жест и лишь сухо кивнул в ответ. Повисла неловкая, напряжённая тишина. Нарушила её Светлана: — Ой, а что ж я тут стою! Хлеба же совсем нет, а Женьку я забыла попросить. Вы его видели? Я его вас поискать отправила. — Да, видел. Спасибо, Женя меня предупредил. Не волнуйтесь, он там немного отстал, друзей своих встретил. Думаю, что вот-вот будет. — Ладно, пойду позову его. Знаю я это его «скоро будет»! Ну, до свидания вам тогда и всего хорошего. — До свидания. — До свидания, Светлана! Очень приятно было с вами познакомиться! – рассыпался в любезностях Гейдрих. – Я ещё два дня буду в Санкт-Петербурге, так что звоните… «Уже и карточку визитную успел ей всучить. Ловкий мерзавец!» — Да, Света, обязательно ему позвоните! Правда, в Германии у него есть любящая жена и трое детей. Это так, на всякий случай, если он забыл вам сообщить! По тому, как Светлана изменилась в лице, было ясно – о своём семейном статусе Гейдрих её, конечно же, не предупредил. Она обернулась, смерила его суровым и недовольным взглядом. Потом возмущенно фыркнула и пошла прочь. Хоть Всеволод и разговаривал со Светланой по-русски, Гейдрих всё прекрасно понял. — Ну и ну, Всеволод, - протянул он, шутливо грозя ему пальцем. - А вам-то, оказывается, коварства не занимать. Тихие воды глубоки. Ох, не даром Вальтер вам такую роль подобрал, не даром… — Вы что-то хотели, Рейнхард?! – оборвал его Всеволод. - Если вы приехали, чтобы поговорить со мной о Вальтере, то знайте: мне это не интересно. Абсолютно не интересно. А по другим вопросам - есть агентство Николая, к нему и обращайтесь. Как вы вообще меня нашли, я же запретил давать кому-то этот адрес! Поначалу Гейдрих даже немного опешил от его резкого тона. Но быстренько пришёл в себя и растянул губы в любезнейшей улыбке. — О, Всеволод, ну не сердитесь вы так на Николая! Он и не хотел мне давать ваш адрес, наотрез отказывался. Не так-то просто было его расколоть! — Шантаж и запугивание, я полагаю? — Обижаете… Нет, всего лишь определённое количество водки, а также столь любимого Николаем армянского коньяка в конце концов сделали своё дело. Но держался он стойко и до последнего, … А вам что же, совсем не интересно: как там Вальтер, всё ли у него в порядке? — А почему, собственно, это должно быть мне интересно? И в голосе Всеволода, и в его лице и правда не наблюдалось ни малейшего интереса к обсуждаемой ими теме. Но сердце его сперва болезненно сжалось, а затем забилось часто-часто. Кажется, ещё чуть-чуть - и выскочет из груди. — Всеволод, я очень вас прошу вас: уделите мне десять минут вашего времени. Всего десять минут, мы поговорим и я сразу же уеду. И обещаю: больше не буду вам докучать. — Ну, ладно, так и быть… Но только десять минут! Пока они шли по двору, Всеволод терялся в догадках: что там всё-таки стряслось? Может быть, Вальтер дал Гейдриху отставку, а тот приехал поплакаться, решив, что у них со Всеволодом теперь есть общая тема? Нет, чушь полная… потащился бы Гейдрих ради этого сюда, в эту глушь. Ещё и адрес с такими трудами добывал, заморачиваться. Что-то же ему нужно? Информация какая-то о Вальтере, чтобы тому отомстить? Вполне возможно… Надо держать ухо востро. Конечно, Вальтер тоже хорош, эти двое друг друга стоят, но пусть уж сами там разбираются, со своими "высокими" отношениями. «Зря всё-таки я позвал его к себе. Ну ладно… послушаю, что он там будет заливать и о чём будет меня просить. Даже забавно, честное слово. Послушаю, посмеюсь, да и выставлю его потом к чёртовой матери. Долго же ему придётся тут такси до города ждать да ещё и в пятницу!» Шумно топая, Всеволод поднялся на крыльцо и принялся старательно вытирать свои старые армейские ботинки о жёсткий ворсистый коврик, лежавший у порога. Затем он открыл дверь ключём, зашёл на веранду. Корзинку с грибами оставил там, опустив её прямо на пол. Гейдрих тоже терпеливо и добросовестно вытёр о коврик свои итальянские туфли на тонкой подошве, хотя те были чистыми, в отличии от ботинок Всеволода - лишь запылились, пока Гейдрих дожидался его на асфальтовой дорожке рядом с домом. Перед входом в коридор Гейдрих слегка пригнулся, явно опасаясь что со своим ростом он сюда не впишется и снесёт голову о дверной косяк. Однако,заметив ухмылку на лице Всеволода, Гейдрих немедленно выпрямился, шагнул впёред и проследовал за ним по коридору в гостиную. Оказавшись там, он стал разглядывать окружающую его обстановку - с пристальным, прямо-таки чрезмерным вниманием. Особенный сильный интерес у Гейдриха вызвали широкие (на всю стену), полки, битком набитые книгами и русская печь - он подошёл к ней и осторожно провёл по ней своим длинным указательным пальцем. Потом вообще зачем-то прислонил к ней ладонь. — Итак, я вас слушаю. Нехотя оторвавшись от своего занятия, Гейдрих обернулся и вздохнул: — Я понимаю, Всеволод, что вас несколько удивил мой визит... — Не то слово! — Что ж, прошу прощения, это не в моих правилах – вот так врываться к людям. Но я опасался, что по телефону вы разговаривать со мной не станете и вообще окажитесь от встречи. — И правильно опасались. Ладно, давайте уже к делу! — К делу – так к делу. Всеволод, Я очень беспокоюсь за Вальтера. Уж и не знаю, что там между вами произошло, со мной он наотрез отказывается говорить на эту тему. Но он - сам не свой, с тех пор как вы уехали. Я Вальтера таким ещё никогда не видел. Думал сначала: что ж ну бывает, мало ли… Пройдёт… Но нет, ничего не проходит, знаете, он как будто бы не живёт. Да, работает, он и раньше много работал, конечно. Но сейчас это ему совсем не приносит радости. Он как будто делает всё, чтобы поскорей угробить себя. Не ест, не спит, просто тает на глазах, смотреть страшно… Чтобы скрыть вновь охватившее его волнение, Всеволод пренебрежительно хмыкнул. — Ай-ай-ай, какая жалость… - протянул он. – Страдает, говорите? А вы-то что, Рейнхард, не смогли его утешить? Вы же с ним так близки. Ближе просто некуда! Ядовитый сарказм в голосе Всеволода был очевиден. Гейдрих нахмурился, пытливо на него посмотрел. А затем вдруг улыбнулся - широко и с каким-то облегчением. — Подождите-ка, Всеволод… Я правильно понял: вы что, всерьёз Вальтера ко мне приревновали? И поэтому так внезапно уехали? Да ладно вам, это же просто смешно… - Гейдрих взмахнул рукой. Энергично, будто его атаковала целая стая комаров. – Да ла-а-дно… Уверяю вас, мы давно дружим, лет десять уже как, давно знаем друг друга, он часто бывает у меня дома, хорошо знаком с моей семьёй, с моей женой. И она к нему тоже очень хорошо относится, иногда жалуется ему на мой невыносимый характер. Да и вообще… мужчины в качестве сексуальных партнёров меня не интересуют. Точно не интересуют. — Вот и я раньше тоже так думал: что они меня не интересуют, в таком вот качестве, - парировал Всеволод. – Впрочем, даже если это и так, насчёт вас и мужчин, то вы-то сами Вальтера интересуете. Очень даже интересуете! А я не собираюсь быть каким-то там временным вариантом или игрушкой, пока он втайне мечтает о вас! — Всеволод, вот с чего вы это взяли – что он обо мне мечтает? Поверили в дурацкие сплетни, вот уж не ожидал подобного от вас… — Вы меня совсем за идиота держите, да, Рейнхард? При чём тут сплетни! Я сам всё видел! Сам. Своими собственными глазами. Видел эту вашу «дружескую» встречу, на паркинге в Майсене. Всё я видел! И как Вальтер там с вами обжимался, как с поцелуями к вам лез… Всеволод, уже не скрывал свой гнев. Правая рука его сжалась в кулак, костяшки на ней побелели. Он подался вперёд - Гейдрих хоть и напрягся, но с места не сдвинулся. И взгляда своего от Всеволода он не отвёл, только нахмурил лоб так, как будто был чем-то очень сильно озадачен. Переспросил быстро: — Вы были в Майсене? Тогда, в последнюю пятницу? — Да, был! Сюрприз ему хотел сделать, поддержать его, бедненького. – Всеволод зло и презрительно скривился. - Он же так устал на работе, так по мне соскучился! Настолько соскучился, что на шее у вас вис и лез целоваться, среди бела дня и прямо посреди паркинга. Или скажите сейчас, что этого не было, что мне всё просто показалось? Что я не должен верить собственным глазам?! — Нет, Всеволод, вам не показалась. – сейчас голос Гейдриха был очень спокойным. Монотонным, каким-то даже убаюкивающим. - Вам не показалось. Да, в тот день Вальтер действительно вёл себя несколько … странно, не буду этого отрицать. Но уверяю вас: всему есть разумное объяснение. — И какое же? Вот только не говорите мне, что он напился посреди рабочего дня. Это же просто смешно! — Нет, конечно. Вальтер слишком серьёзно относиться к своей работе, а алкоголь он переносит плохо. — Вот уж точно… - пробормотал Всеволод себе под нос и уголки его губ чуть заметно дрогнули, а взгляд потеплел. Ненадолго, всего на какое-то мгновение. — Что, простите? — Да так, ничего… пьяница из него никудышный, он сам это знает и на работе пить бы не стал. А раз был трезвый, то значит - прекрасно отдавал себе отчёт в своих действиях! — Не отдавал он себе отчёт! Не отдавал! Послушайте, Всеволод… если вы действительно хотите узнать, что тогда произошло, хотите знать правду, то вот, предлагаю вам посмотреть эту видеозапись. Если хотите, конечно, и если у вас найдётся ещё немного времени.***
— Ну допустим, допустим …— Всеволод резко откинулся назад, на спинку своего рабочего кресла. Сложил перед собой пальцы домиком, задумчиво на них посмотрел. Хоть видеозапись беседы с Лорой уже полчаса как закончилась, они всё так же сидели в кабинете Всеволода, перед его компьютером и ни один из них не торопился оттуда уйти. — Допустим, что это правда - вся эта история с наркотиком, с целью подставить Вальтера. Ужасно, конечно, и те, кто это сделал, должны за это заплатить. Тут уж не поспоришь… Ну, а что касается остального, Рейнхард … - он нахмурился. — Ведь факт остаётся фактом: Вальтер к вам приставал, пусть и в таком вот неадекватном состоянии. А знаете, как у нас говорят: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке… Гейдрих насмешливо фыркнул и закатил глаза. — Да, и именно поэтому, всё то время, пока я вёл его до паркинга, Вальтер несколько раз пообещал продлить мне мой рабочий контракт и обеспечить новыми консультациями в сценах с МИ-6. Просил не снимать квартиру в Берлине, а сразу же переехать к нему. И обращался ко мне при этом не иначе как "мой любиммый русский шпион". Именно обо мне он и мечтает, кто бы сомневался! В лице Всеволода что-то неуловимо дрогнуло. Он кашлянул и потянулся за сигаретами. — Знаю, Всеволод, - эти мои слова мне нечем подтвердить, это я на видео не записывал. Увы, не до того было - быстрее бы Вальтера увести подальше с площадки... Конечно, вы сомневаетесь, после всего того, что насмотрелись на студии, и на тамошних вечеринках. После всего, что вы наслушались о богемной среде, и всего, что вам понарассказывали "доброжелатели" обо мне, о Вальтере… Вообще-то да, в этой среде, как и в любой другой, хватает всякого, не буду отрицать, - Гейдрих невесело усмехнулся. - Я и сам - отнюдь не святой, далеко на святой… Даже и собираюсь претендовать на это звание! В первую очередь я - бизнесмен, это моя самая суть, предназначение, если хотите. Меня иногда называют Человеком с Железным Сердцем и не без оснований. Но даже у такого сердца есть свои слабости, есть люди, к которым я искренне привязан, чьё счастье мне не безразлично. Есть те, кем я восхищаюсь - потому что сам тоже когда-то, в молодости, на собственной шкуре почувствовал и узнал каково это: когда твои родители от тебя отворачивается потому что ты не соответствуешь каким-то там их ожиданиям и мечтам, когда ты совершенно один в чужом, незнакомом городе и некому тебя поддержать. Всё что у тебя есть - это врождённые талант и упорное желание бороться, идти к намеченной цели, невзирая ни на что, ни на какие трудности. Готовность проиграть, упасть и снова подняться. Готовность идти на риск, снова и снова… Да, иногда я проигрывал и мне было больно, было страшно начинать заново - как и всякому живому, нормальному человеку. Но знаете, Всеволод, всему хорошему, что сейчас у есть меня не только в бизнесе, но и вообще в жизни я обязан именно этому - моей готовности идти на риск. Но тут каждый сам за себя решает, как ему поступить… Сперва Всеволод ничего не отвечал - он застыл в кресле без движения; сигарета, зажатая между его пальцев, оставалась незажжённой. Затем он отложил её в сторону, резко встал и подошёл к окну. Отодвинул штору и распахнул его настеж; в комнату сразу же ворвался поток воздуха, свежего и уже по-осеннему прохладного, птичий щебет, яблочный аромат - ветки клонились вниз под тяжестью созревших плодов. Ему вдруг вспомнилось: вот он стоит здесь, на этом самом месте, смотрит на сад в окно, а яблони ещё совсем голые, пустые – ни то что цветов, даже листочки ещё толком не выросли, совсем маленькие были, крошечные. Он тогда только-только вернулся из Германии. Вернулся или скорее… убежал. «А что, если это – правда? Что, если я ошибся? Ведь если Вальтера чем-то накачали, он мог совершенно не разобрать, кто был перед ним. Его от двух кружек пива совсем развозило, а что уж про наркотики говорить… Он же все те последние дни только и твердил как по мне скучает, всё время писал и звонил. А до этого из Майсена вообще отпускать не хотел. Не многовато ли усилий, чтобы просто заставить Гейдриха ревновать?» Всеволод потёр виски – голова его шла кругом, мысли путались. Сомнение, закравшиеся в душу, уже его не оставляло. Как и сумашедшая надежда, которую он уже давно похоронил. Навсегда – как он думал. Всеволод судорожно сглотнул – в горле совсем пересохло - ,попытался хоть как-то овладеть собой. Хоть как-то успокоиться. Обернулся к Гейдриху – тот наблюдал за ним хоть и внимательно, но без своей прежней, тщательно скрываемой настороженности. И каким-то новым выражением лица, совершенно ему не свойственным. Ни то одобрение, ни то сочувствия – не разберёшь. — Хорошо, Рейнхард. Я вас услышал, и я подумаю над вашими словами. Обещаю. Но сейчас… сейчас давайте-ка сменим тему: расскажите мне всё, что вам удалось накопать по этому случаю, с наркотиками. А я тоже постараюсь вспомнить по максимуму: любые детали, даже самые незначительные, в окружающей обстановке на съёмках, в поведении моих бывших коллег. Всё, что может оказаться полезным. — Благодарю вас, Всеволод. Да, это было бы очень кстати, как и ваш свежий взгляд со стороны. Пока что мы в тупике… — Ну, как бы там ни было… между мной и Вальтером, я всё равно хотел бы вам помочь с этим делом. И девочку эту мне тоже жалко. Нет, она - не сумасшедшая, не психопатка. Сделать такое, так глупо себя подставить - пусть и будучи по уши влюблённой. Что-то здесь не сходится. Здесь не так что-то... — Абсолютно с вами согласен: что-то здесь не сходится.