***
Гейдрих подозревал, что без Мюллера в истории с наркотиком не обошлось. Но доказательств у него не было, а голословно обвинить кого-то перед главным – плохая идея. Бесполезная. Только зря его всполошишь, да ещё и настроишь против себя и Вальтера. Подумает ещё, что Гейдрих его выгораживает и что Вальтер и правда употребляет эту гадость. Бывали у них всякие неприятные случаи, и с задействованными уже актёрами, и с одним режиссёром… Пришлось срочно замену подбирать, улаживать с прессой, с поклонниками; главный тогда просто рвал и метал. Нет, тут нужны доказательства, неоспоримые доказательства о причастности Мюллера. Без них - никак. И Гейдрих привлёк частного детектива, с которым раньше успешно сотрудничал. Цены он драл высокие, но ведь и такое деликатное дело не каждому доверишь. Работал детектив в одиночку, но все этапы расследования координировал с Гейдрихом. Охотно прислушивался к его мнению и идеям и иногда шутил: – Захотите сменить профессию, Рейнхард – милости прошу в моё агентство. Из вас бы получился неплохой следователь. Пока детектив занялся Мюллером, Гейдрих вызвал к себе на беседу ассистентку – ту самую, которая принесла им тогда с Вальтером кофе. Предварительно Гейдрих установил в своём офисе скрытую камеру. Да, для закона такое признание мало что стоит, они не в Штатах - зато вполне сойдёт для главного, если там прозвучит имя Мюллера. Уже что-то. Сначала Гейдрих вёл себя с девушкой предельно вежливо. Поинтересовался: не замечала ли она чего-то странного в прошлую пятницу, не обращались ли к ней посторонние или коллеги с необычными просьбами? Получив отрицательный ответ, Гейдрих спросил уже строже: кто готовил кофе для него и Вальтера, разве не она? Девушка всё больше и больше нервничала. Конечно, изо всех сил она пыталась это скрыть, но выходило у неё плохо: сидит как на иголках, сгорбившись, сцепив пальцы рук перед собой. Речь тоже отрывистая и быстрая, ответы - не односложные, с лишними подробностями. Будто заранее заучены наизусть. Гейдрих задал девушке ещё пару вопросов и уже не сомневался в её причастности. Потом сменил тактику и прямо ей объявил: в кофе режиссёра был подмешан наркотик и если она сейчас же не расскажет всю правду, то объясняться ей придётся уже с полицией. Она ведь не хочет сесть в тюрьму, верно?! Вот пусть и скажет честно: кто попросил её это сделать? Возможно, он тогда сможет ей помочь, а иначе – пусть пеняет на себя. Но увы, то ли девушка поняла, что в полицию обращаться Гейдрих не станет из-за ненужной огласки, то ли полиция не казалась ей такой уж страшной перспективой по сравнению с чем-то другим… Как бы там ни было, она продолжила всё отрицать. А когда потерявший терпение Гейдрих грозно над ней навис и повысил голос, девушка побледнела как полотно. И, опустив глаза, выдавила из себя еле слышно: – Хорошо, вызывайте полицию, господин Гейдрих. Мне уже всё равно… – Что значит - «всё равно»? Вы же не первый день у нас работаете, Лора, о вас хорошо отзываются ваши коллеги. Должна же быть веская причина, почему вы так поступили! – Почему, почему… Просто… я… я люблю его, и я была в отчаянии, ну когда поняла, что это невозможно с ним… ну, из-за его предпочтений… Не знаю, что на меня нашло, я просто была не в себе… Да делайте вы, что хотите, мне всё равно! Она расплакалась – громко, навзрыд. Разговор зашёл в тупик: пришлось дать ей воды, похлопать по плечу и подождать, пока она успокоиться. А то он начинал уже чувствовать себя не просто следователем, а каким-то сотрудником гестапо, черт возьми! Однако слёзы её Гейдриха мало впечатлили: таких сцен он тоже насмотрелся на своём веку достаточно. Даже первоклассные актёры иногда фальшивят, когда нужно играть без основательной подготовки. А что уж про младшую ассистентку говорить. Нет, за всем этим чувствовался страх, в первую очередь. А потом уже - какие-то любовные переживания или нездоровая одержимость, способная толкнуть на подобные поступки. Да, в первую очередь девушка была напугана, сильно напугана. Гейдрих решил больше пока на неё не давить. Сделал вид, что верит ей: так и быть, в полицию ни Вальтер, ни компания заявлять не будут. Но сегодня же её уволят. И без всяких рекомендательных писем. И в её же интересах не болтать о произошедшем, если она хочет в дальнейшем вообще где-то найти нормальную работу. Пожурил по-отечески на прощание: мол, он и сам был молод, понимает, как легко натворить глупостей в этом возрасте. Но ей лучше хорошенько подумать над своим поведением и сделать выводы на будущее. Девушка с жаром заверила его, что она очень сожалеет о своём поступке и долго благодарила за то, что он не вызвал полицию. Через неделю она уехала из Берлина в Ганновер, к своим родителям и дальше оставалась там. Никаких подозрительных встреч, никаких намёков на связь с Мюллером – по отчётам детектива. Ну что ж, пусть копает дальше, это - его работа, в конце концов. Мюллер после увольнения ассистентки затаился и в ближайшее время вряд ли что-то станет против Вальтера предпринимать. Но Гейдрих всё равно попросил кое-кого из команды за Вальтером присматривать, опуская подробности и намекая на возможную месть от отвергнутой им девицы. Вальтер тоже считал, что Мюллер, скорей всего, причастен к этой истории. После просмотра видеозаписи беседы Гейдриха с девушкой он сказал: – Вообще-то Лора не производила на меня такое впечатление… что она способна на подобные вещи, – тут на лицо Вальтера набежала тень, а уголки губ скорбно опустились вниз. И он тихо добавил. – Впрочем, кто ж её знает, я мало с ней общался. Тут с некоторыми людьми много общаешься, веришь им – а они такое выкинут… Хоть стой, хоть падай! Гейдрих предпочёл не уточнять: кого именно Вальтер подразумевает под этими «некоторыми людьми». Раньше он уже спрашивал у Вальтера как обстоят дела с его русским, продолжают ли они встречаться? Хотел просто его отвлечь - Вальтер после Майсена выглядел неважно и был мрачнее тучи. Но при упоминании о Всеволоде он лишь поморщился и немедленно перевёл разговор другую тему. Жаль. Значит, что-то там у них не заладилось. Очень жаль… Но дальше расспрашивать Вальтера было бесполезно, он очень упрямый. Захочет – сам потом расскажет, нет смысла в душу лезть. Мюллер теперь к Вальтеру почти не цеплялся. Вообще вёл себя довольно прилично - ну, насколько этот эпитет вообще был применим по отношению к Мюллеру… Вежливое равнодушие, с которым Вальтер теперь встречал почти все его реплики, задевали Мюллера сильнее, чем что бы то ни было. А на отпущенное им однажды замечание «вот какая же глупость и безрассудство – все эти служебные романы, ничем хорошим они никогда не заканчиваются», Вальтер лишь апатично плечами пожал. – Да, вы абсолютно правы, Генрих. Глупость – не то слово. Какое-то время Мюллер пребывал в шоке, который он даже не пытался скрыть. Похоже, очередная реакция Вальтера, вернее, полное отсутствие таковой окончательно его добила. Но никакого удовлетворения от всего этого Вальтер не чувствовал - плевать ему было сейчас и на Мюллера, и на его возможную причастность к истории с наркотиком. На то, что он там думает, что замышляет... Совершенно плевать - сердце Вальтера было разбито. То и дело вспоминал он Всеволода, их разговоры, их встречи, поцелуи, ласки. То, как Всеволод смотрел на Вальтера во время их свидания, перед отъездом их Майсена – с такой нежностью, с такой страстью. А ведь Вальтер уже поверил, что это возможно, что они могут быть вместе, могут быть счастливы… Да лучше бы ничего этого не было, лучше бы все его надежды сразу же не оправдались! А так… так ему будто позволили ощутить домашнее тепло посреди зимы, пустили ненадолго к огню, но согреться толком не дали. Сразу же выставили за порог, в лютую стужу. И от этого было больнее вдвойне. Каждое утро Вальтер, сцепив зубы, вставал, приводил себя в порядок, выходил из дома. И работал, работал, работал… Он мало спал, забывал поесть. Зато курил больше, чем обычно. Какое уж тут бросить… Пару раз Гейдрих выразил свою обеспокоенность, заметив, что он неважно выглядит. Напомнил ему, что ассистенты и остальная команда не просто так даются в его распоряжение, и их цель вообще-то - сделать фильм, а не угробить режиссёра непосильным трудом без сна и отдыха. Вальтер вяло огрызнулся, потом что-то пообещал. Но ритма своего не изменил. С Гейдрихом он теперь старался общаться только по телефону и строго по делу. Если тот приглашал его встретиться где-то или домой на ужин, то слышал в ответ неизменное: «Ох, спасибо, Рейнхард! Конечно, было бы здорово… но давай как-нибудь потом, ладно? Точно не сегодня и не завтра. И не на этой неделе. Я жутко занят, разгар съёмок, заканчиваю очень поздно. Ну, ты же понимаешь…» Прибыли их главные актёры, один - британец, другой – американский немец. Вальтер делал всё, что было нужно: общался с ними, улыбался, шутил, обсуждал их роли и будущий фильм. Ему повезло: обе звезды не устраивали никаких дополнительных сложностей и вели себя вполне прилично, без срывов, капризов и дополнительных претензий. Иногда, правда, они делали какие-то замечания Вальтеру во время съемок – у обоих был большой опыт игры в фильмах-экшенах и работы со всемирно известными мэтрами. Но при этом они вели себя вполне тактично, стараясь не задеть самолюбие молодого режиссёра. Один из актёров, тот, что помладше, довольно скоро стал называть Вальтера «мой друг» и иногда рассказывал маленькие анекдоты из жизни голливудского бомонда. При этом остроумные замечания Вальтера неизменно вызывали у него улыбку – чуть снисходительную и как бы намекающую: да, приятель, пока что ты мы с тобой крутимся в разных кругах. Но шансы оказаться в моём у тебя есть. И очень даже неплохие шансы. Сразу же после приезда звёзд состоялся торжественный ужин в одном из самых дорогих и шикарных ресторанов Берлина. Присутствовал только основной каст, сам Вальтер, парочка агентов и несколько представителей от продюсерской компании. Они зарезервировали целый зал, который по своему интерьеру скорее напоминал аристократическую гостиную, со всеми этими хрустальными люстрами, старинной мебелью с позолотой, канделябрами. И огромным камином, в котором тоже горел огонь. На противоположном конце зала музыкант во фраке, склонившись над пианино, играл что-то из классики – негромкое и приятное. Размеренное. Никаких тебе лишних эмоций, никах резких непрошенных переходов– всего лишь фон к основному действию, к ужину и беседе гостей. Часть окружавшего их интерьера. Безупречно вышколенные официанты подносили изыскано оформленные блюда, предлагали продегустировать вино. Объясняли без запинки – какой год, какие особенности, какой букет. Вальтер опять любезно всем улыбался. Делал комплементами присутствующим звездам, их непревзойдённой игре, их харизме. И те от него не отставали – тоже благодарили его за прекрасный приём, за его старания, за его профессионализм. Дальше разговор крутился вокруг одного и того же: чем Берлин отличается от Лондона или Лос-Анджелеса, кое-какие голливудские сплетни, обсуждение предстоящей пресс-конференции – кто там будет присутствовать из журналистов, каких каверзных вопросов им ожидать. Вальтер окинул зал рассеянным, скучающим взглядом. Всё здесь – и окружавшая его роскошь, и люди вокруг, наводили на него такую тоску… Изо всех сил сдерживая зевок, он покосился на настенные часы. Вздохнул про себя: о боже, ещё только начало десятого, сидеть ему ещё тут и сидеть, пока кофе после десерта не подадут, а потом ещё и дижестив… Раньше никак не смоешься, увы - бизнес есть бизнес, и вся эта пустая светская болтовня – тоже часть его работы. К сожалению. Внезапно Вальтер поймал себя на мысли, что смотрит на всё это - и вспоминает совсем другой ужин, другую вечеринку. В номере обычного, отнюдь не пятизвёздочного отеля. Где было тесно, где было шумно. Где не хватало стульев, где ели и пили с пластиковых тарелок и стаканов, простую еду и вино из супермаркета. И где так искренне и беззаботно веселились… Вальтер совершенно не смотрели тогда на часы, и время на той вечеринке пролетело быстро и совершенно незаметно. Как один миг.***
Съёмки в Германии завершились немного раньше, чем планировалось, уже к концу июня. Не без усилий Вальтера, который делал всё возможное, чтобы поскорей их здесь закончить и уехать в Париж. Подальше отсюда, от всех этих мучительных воспоминаний. В Париже он поселился неподалёку от Оперы, в небольшой, но довольно комфортабельной двухкомнатной квартире, принадлежавшей продюсерской компании. Окна выходили не на шумный бульвар Османн, а на маленькую, спокойную улицу. Ночью там и вовсе царила тишина, нарушаемая лишь звуком шагов редких прохожих. Первую неделю Вальтеру и правда стало легче: смена обстановки, любимый город, бюрократические проволочки с местными властями — всё это заняло его внимание, отвлекло от печальных мыслей. Потом рабочий график его стал не таким плотным, не таким загруженным. И Вальтер в очередной раз убедился в старой мудрости: от себя не убежишь. К тому же, здесь, как и в Берлине, было много русских. Стоит чуть забыться, расслабиться – и им обязательно надо попасться Вальтеру на глаза. И вроде бы он их не ищет специально, не думает о них – и всё равно хоть раз в день да услышит где-нибудь русскую речь. Ну, или наткнётся на какое-нибудь место, с ними связанное. То табличка на доме, в котором проживал какой-нибудь русский композитор или художник, то улица или площадь в его честь… Мост Александра III, православный собор у парка Монсо… да что там - любая вывеска с надписью «бистро такое-то»* неизменно вгоняли Вальтера в глубокую тоску и грусть. Или, например, гуляешь себе на площади Бастилии, любуешься на памятную колонну. Затем сворачиваешь на бульвар Бомарше, идёшь вдоль него, рассматриваешь многочисленные маленькие магазинчики, расположенные там. Не ожидаешь никакого подвоха. А потом раз – и пожалуйста, совершенно неожиданно натыкаешься на магазин с надписью кириллицей. Вальтер заметил одну молодую пару - они как раз выходили из магазина с большим пакетом, полным книг. Задержались ненадолго у витрины; парень что-то сказал по-французски, указывая на представленный там здоровенный двухтомник со стихами Пушкина. Девушка рассмеялась. Ответила ему тоже по-французски, но с сильным славянским акцентом: – О нет, это слишком рано для тебя, мой дорогой. Но со временем и практикой возможно всё! – Хорошо, я буду стараться. Практика и ещё раз практика… Парень улыбнулся, обнял её за талию. И они пошли, продолжая весело щебетать о чём-то своём, мешая слова обоих языков, не обращая на Вальтера ни малейшего внимания. Сердце у того сжалось от обиды и горечи: девушка ведь наверняка - русская, это слышно по её акценту, парень - француз. И ничего, это не мешает им быть вместе, любить друг друга, быть счастливыми. Абсолютно не мешает! Меж тем время шло, июль сменился августом. Лето в Париже в этом году выдалось особенно жаркое, съёмки старались начать как можно раньше, чуть ли не на рассвете. За ночь воздух хоть немного успевал остыть, да и то - не всегда. Спасали лишь кондиционеры и вентиляторы. Но зато и город в такую пору совсем опустел, многие парижане уехали в отпуск, а туристов было меньше, чем обычно. Это значительно упрощало процесс съёмок на улице, даже в таких знаковых местах как Монмартр или Латинский квартал. Как-то вечером у Вальтера выдалось немного свободного времени, и он решил поработать над старым сценарием – тем самым, который давно уже написал и который надеялся экранизировать. Целый год он к нему не прикасался, считал чуть ли не шедевром. А сейчас, когда внимательно перечитывал каждую сцену, каждую реплику, думал только об одном: как же хорошо, что он никому это не успел показать! Особенно Гейдриху… Начало и середина – ещё куда ни шло, более-менее достоверно. Но зато финальные сцены… Вальтер несколько раз попытался их менять, переписывать – и так, и эдак… Но ничего не получалось только становилось ещё хуже. Просто жуть: всё какое-то пафосное, какое-то наивное. Пытаешься сделать серьёзнее - и всё превращается в меланхоличных рассуждений о тщетности бытия и о неизбежном разочаровании в жизни. Да уж… Вообще-то он хотел снять умную и ироничную комедию, чтобы зритель мог не только посмеяться, но и подумать. Подумать, а не впасть в депрессию сразу же после просмотра и покончить собой. Промучившись несколько часов, Вальтер, в конце концов, сдался. Отодвинул сценарий в сторону и решил прогуляться. Днём сегодня было опять жарко, но потом прошёл сильный ливень. Дождь принёс немного желанной прохлады, дышать стало легче. Засунув руки в карманы, сгорбившись и не глядя по сторонам, Вальтер медленно шёл по ночному городу. Не особо задумываясь куда, лишь бы идти… Он и не заметил, как оказался в районе Шатле, перед ярко освященным зданием городской ратуши. Двинулся было к Сене, в сторону Нотр-Дама, но передумал - вернулся к ратуше, обгибая прогуливавшихся там туристов. Пересёк площадь, затем улицу Риволи – без труда, машин сейчас было мало. Свернул на узкую улочку, к Маре. Давненько он не был в этом месте, почему бы и не заглянуть, не вспомнить молодость… Совершенно не думая, Вальтер зашёл в первый попавшийся гей-бар с яркой сиреневой вывеской. Среди недели, да ещё и в августе месяце, там тоже было немноголюдно. Ну что ж, воспользуемся тем, что есть. Неохота ещё что-то искать да ещё и в такое позднее время. Он протиснулся к барной стойке, заказал коктейль с ромом, потом ещё один. Цедил его неторопливо через трубочку и поглядывал на выплясывающих рядом разгорячённых, полуголых парней. В голове Вальтера постепенно воцарялась приятная и гулкая пустота - наконец-то, впервые за долгое время. Он почувствовал на себе чей-то заинтересованный взгляд, обернулся. О да, то, что нужно: парень лет тридцати, мускулистый и широкоплечий. В майке в обтяжку с широким вырезом. Француз, парижанин. Всё, как Вальтеру нравится. От третьего коктейля Вальтера окончательно развезло, и он уже вовсю хохотал и над собственными остротами, и над грубыми, пошловатыми шуточками нового знакомого. В какой-то момент Вальтер решил – пора. Крепко взял парня за его ремень, потянул за собой. Тот охотно послушался. Они зашли в туалет, в полностью изолированную отдельную кабинку - весьма сомнительной чистоты, но Вальтера это не смутило. Он придвинулся к парню, обхватив его за плечи. Они поцеловались. Парень принялся жадно его лапать – везде, куда только мог дотянуться. Повторяя при этом: – Tu es vraiment mignon, tu sais. Très sexy… On va passer du bon temps... Да, руки у него сильные, и если закрыть глаза, то можно представить… Парень опустился на колени, потёрся щекой о его бедро Вальтера - тот поощрительно застонал, изо всех сил, стараясь сосредоточиться только на своём удовольствии. Подался вперёд, но тут его угораздило открыть глаза. Это лицо, этот пустой, какой-то остекленевший взгляд, толстые, как сардельки пальцы, пытающиеся расстегнуть молнию на его брюках. Вальтера замутило. Возбуждение разом ушло, уступив место отвращению и досаде. И злости – в первую очередь, на самого себя. - Lâche-moi! Парень упал, едва не ударившись головой об пол – так сильно Вальтер его оттолкнул. - Eh, ca va pas, toi? Tu fais quoi l lá? Вальтер, не отвечая, отвернулся, резко дернул засов и распахнул дверь кабинки. - Casse-toi, alors! Espece d`imbécile! – неслось ему вслед. Улица встретила Вальтера дождём. Не очень сильным и тёплым, но всё равно, по дороге домой он почти полностью протрезвел. Это состояние Вальтеру не понравилось. Совсем. Зайдя в гостиную, он направился к бару, вытащил оттуда початую бутылку шотландского виски. Отпил большой глоток, потом ещё один. Покрутился по комнате, вальсируя и что-то неразборчиво напевая себе под нос. Нет, так дело не пойдёт: нужна нормальная музыка. Он остановился и включил радио, нашёл немецкую станцию. Там как раз передавали новую песню Раммштайна, и когда Вальтер вслушался в её слова, то губы его искривила сардоническая, горькая усмешка - что ж, похоже, сегодня вселенная решила добить его окончательно. Die Liebe ist ein wildes Tier Sie ahnt dich, sie sucht nach dir Nistet auf gebrochenem Herzen Geht auf Jagd bei Kuss und Kerzen Saugt sich fest an deinen Lippen Gräbt sich Gänge durch die Rippen Lässt sich fallen weich wie Schnee Erst wird es heiss Dann kalt Am Ende tut es weh** Да плевать, плевать… Пусть добивает, хуже уже не будет! Он ещё и поможет ей в этом нехитром деле. Пошатывая, Вальтер направился к рабочему стол, выдвинул самый нижний ящик. Из-под груды документов и всякого канцелярского хлама он извлёк DVD-диск. Давно он уже это не пересматривал, а сейчас самое время. Ведь хуже всё равно уже не будет. Вальтер снова отхлебнул из бутылки и медленно сполз на пол. Прислонился спиной к стене, жадно следя за каждым жестом Всеволода на экране, за каждым его движением. Жаль, что в этих сценах так мало крупного плана его лица, его глаз… Звук к видео Вальтер не включил, да и зачем? Он и так прекрасно помнил наизусть каждое слово, каждую интонацию. Как и сам этот голос – то негромкий, мягкий, ласкающий, то решительный и твёрдый, как сталь. Amour, Amour, Alle wollen nur dich zähmen Amour, Amour Am Ende, gefangen zwischen deinen Zühnen*** «Спасибо, вам, Вальтер, что убедили меня попробовать. Очень интересный опыт». "Опыт", "попробовать" … — вот что он был такое для Всеволода. И не более того. Какая же ирония судьбы, если вспомнить, с чего всё началось: Вальтер ведь сам хотел всего лишь развлечься в начале их знакомства, и весело время на досуге провести, в перерывах между съёмками. Потом это вдруг стало для него серьёзно, серьёзней некуда. А вот для Всеволода - нет, для него Вальтер так и остался лишь мимолётным эпизодом, экспериментом в кризис среднего возраста. «Мы с тобой – слишком разные люди и у наших отношений нет будущего…» Die Liebe ist ein wildes Tier In die Falle gehst du ihr In die Augen starrt sie dir Verzaubert wenn ihr Blick dich trifft Bitte, bitte, geb mir Gift! Bitte, bitte, geb mir Gift!**** Да, прав тот парень из гей-бара: он действительно идиот. Мучается и страдает, не в силах забыть человека, который на него плевать хотел. Вернулся в эту свою Россию, наверняка уже и не вспоминает о нём. Небось, и новый роман завел – с женщиной, испугавшись своих «неправильных» желаний или с другим мужчиной, дальше эспериментировать. А Вальтер ему в этом помог, разбудил его интерес. Был с ним терпелив и предупредителен, целый мир готов был к его ногам положить. Вот только Всеволоду это не нужно. И сам Вальтер ему тоже не нужен, никогда не будет нужен… Всё вокруг стало расплываться в мутной, цветной пелене. Вальтер сморгнул подступившие слёзы, вытер их кулаком. Снова поднял глаза на экран. Ничего там не изменилось - полковник Исаев всё так же спокойно курит, всё так же думает о чём-то своём. И равнодушно смотрит с высоты на красивый, но совершенно чужой ему город.