Свет летел, он был везде

      Аматэрасу сама создала Злых Богов.       Гнев, зависть, чревоугодие, ложь… — все те дурные темные качества души, которые присутствуют во всех, кто обладает разумом. И в ней самой. Разумеется, в ней самой тоже.       Но эти чувства, желания, порывы с начала времен оставались эфемерными, как дым. Ни одно из них не имело своего бога, потому что кому из людей могло бы прийти в голову поклоняться им как богам? Но Аматэрасу сделала их Богами.       В этом мире все, что имеет форму — имеет силу. А у божественных грехов — божественные тела. Часть ее бессмертия и власти — в них, ибо как бы она ни хотела отрицать — они часть ее. Это так очевидно, что порой Аматэрасу не может поверить, как никто из богов не поставил под сомнение ее «святость». Даже когда Ямата-но Орочи выпустил Злых Богов в мир, когда их природа была продемонстрирована всем и каждому так очевидно и неоспоримо… Ни один бог с Такамагахары не поднял вопрос, что Аматэрасу в самом деле не может судить беспристрастно. Смертные не отвернулись от нее, поток молитв не угас. Ее трон не пошатнулся.       Будто она отрезала от себя неудобные части, и больше они не имеют к ней никакого отношения.       Будто грехи — просто неудобный камешек под ногой, через который она перешагнула и пошла дальше, а не буквально часть ее души.       Будто она все еще не чувствует связи с ними.       Чувствует.       Это было сюрреалистично. Это было абсурдно. Это было так невероятно, что в день, когда правда вышла наружу, и ничего — совсем ничего! — не случилось, у Аматэрасу кружилась голова, а мир качался под ногами. И в уединении своих покоев она громко и долго смеялась, сама не зная, что это за смех. Веселый или трагичный. Отчаянный или облегченный.       Внимательные глаза смотрели на нее при этом и их выражение было нечитаемым.       — Может, я просто сплю и вижу то, что хочу, во сне, — Аматэрасу точно знает, что она-то смотрит лихорадочно, как солнце, которое приблизилось слишком близко к земле, опалило весь мир, но ушло безнаказанным, и эта власть опьяняет.       У Богини Лжи в ее комнате прозрачные, как зеркало, глаза и ее — Аматэрасу — лицо.       Никто так и не спросил великую Богиню-Императрицу, зачем она это сделала.       Никто так и не спросил единственную Вершительницу Правосудия, жалеет ли она о том, что сделала.       Может, если бы они хотя бы спросили, она бы сказала правду — не жалеет. Даже если эта правда, наконец-то, окажется фатальной.

***

      Аматэрасу не высокомерна, кто бы еще мог править, кроме нее?       Каждый, кто потрудится задуматься, сможет прийти к такому же выводу.       Свет — это величайшая драгоценность мира. Когда Вселенная родилась, именно свет прочертил линию между небом и землей. Так какое большее доказательство его превосходства еще нужно?       Свет благословляет мир и дарит ему самое лучшее чувство — любовь. Из любви родились все звери и птицы, все рыбы, даже те, что обитают на самой невообразимой глубине, самые высокие деревья и самые маленькие насекомые. Цветы и трава, они пьют свет, как воду. Все новые боги. Все старые боги, мнят они себя независимыми, или нет. В конце концов, люди.       Свет — это жизнь.       Жизнь заканчивается, но это вынужденное «зло»: баланс в природе обеспечивает стабильность. В конце концов, все души стремятся обратно к свету, и никто не хочет по собственной воле остаться в царстве мертвых навсегда. Круг перерождения делает оборот за оборотом. Так что верховное положение Богини-Императрицы непоколебимо, всеобъемлюще, фундаментально.       Даже если любовь не решает все проблемы, Аматэрасу — всемогуща.       Но есть еще в мире грехи…       Что бы ни говорил своим злым языком Ямата-но Орочи, пытаясь сбить ее с трона, она не является создательницей грехов. И в этом была главная проблема.

***

      Зависть была неприятным желто-зеленым чувством. Как высохшая трава осенней порой.       Аматэрасу поддерживала на Такамагахаре вечный зеленый сезон, но от этого в ее садах не цвели хризантемы. Они были венцом прощания осени. Истово молящиеся смертные приносили ей в дар эти цветы, ее любимые, но до высокой равнины, где живут боги, от них доходил лишь аромат.       Некоторые праздные и легкомысленные божества посещали землю в погоне за каждым красивым явлением. Они приносили в корзинках цветы и дарили их своим друзьям, которые не горели спускаться с ними. Смеялись, заплетали бутоны в волосы и осыпали залы Такамагахары пушистыми лепестками, потом смущались, притворно «ойкали» и вновь самозабвенно веселились. Богиня-Императрица сидела так высоко и светила так ослепительно, никому не пришло бы в голову дарить ей такие «простые» подарки, они лишь благодарили ее за снисходительность к их «цветочному» настроению и причудам.       Зависть была тяжелым и душным чувством, которое оседало в животе как дым от курильниц. Аматэрасу никогда не любила благовония, поэтому так редко посещала свои храмы лично.       Первым грехом, от которого она избавилась — была зависть.       Стало легче, как глоток свежего воздуха после выхода из душной комнаты.

***

      Маленькая лисья богиня — любимица смертных.       Аматэрасу сидит в торжественном зале Такамагахары, наблюдая за яркими вспышками фейерверков, распускающихся в небе (какое причудливое изобретение, несколько умельцев из мира людей специально просили ее ненадолго погасить свет, чтобы показать это зрелище), когда боги вокруг обсуждают количество молитв за прошедший год.       На божественном пиру есть и угощения на любой вкус, и напитки со всех уголков света. «Сюрприз» смертных понравился очень многим.Человеческие праздники очень яркие, шумные и теплые, они заражают богов желанием… быть людьми.       — Леди Микетсу превзошла все рекорды. Ей меньше тысячи лет, а она уже получает по тысяче молитв буквально каждый месяц!       Кто-то восхищается. Кто-то ворчит. Кто-то дуется, что приложил очень много усилий, но не получил столько благодарностей. Аматэрасу перебирает маленький колокольчик, повязанный вокруг пучка пшеницы, отправленного с пожеланием счастья в новом году в ответ на приглашение провести праздник со всеми богами.       На самом деле не такая уж маленькая богиня счастья и процветания — не посещает Такамагахару никогда. Она и сейчас не сделала исключения.       — Значит, она самая почитаемая богиня сейчас?       Но все-таки большинство присутствующих добродушны. Сами как дети. Пьяные и снисходительные по отношению, как они считают, к «ребенку».       — Просто все любят вкусную еду, танцы и пушистых зверей, — боги продолжают смеяться.       Новогодний украшенный зал на мгновение приобретает оттенки зеленого и желтого.       Тревожный звоночек прозвучал в голове, но остался без внимания.

***

      Потом был гнев. Аматэрасу на самом деле была очень вспыльчивой и откровенно пылкой натурой. Может, это естественно для света. Она вспоминает, что в этой жизни взошла на престол, одолев Бога Огня. Может, она вобрала часть его? Поэтому солнце так близко к самосожжению?       В этой жизни. В этом мире. Потому что это не ее первая жизнь.       В первой жизни ей пришлось лишить землю солнца на несколько месяцев, скрывшись в пещере, чтобы доказать богам, что именно она должна править. Она была ребенком. Она стала взрослой. Ее отец поручил ей Такамагахару, но ничего не сделал, чтобы узаконить ее претензии на власть. Она сделала все сама.       В новой жизни ей достаточно было погасить свет в ладони всего один раз, и боги признали ее. Она не проходила утомительный путь взросления. И не сомневалась. Никогда не сомневалась.       В прошлой жизни солнце родилось вместе с ней. В этой она отказалась от него, воцарив вечный день: свет прекрасен, кому нужно, чтобы он «заходил»?       Орочи вернул ночь на место.       Гнев был черным чувством. Жалящим золотыми всполохами огня, которые пробивались между тлеющих углей и золы. Аматэрасу и вспыхивала, как фитиль, Аматэрасу и очень долго перебирала в уме моменты, которые вызвали ее негодование. Ее нервны были напряжены, а в руках и ногах ощущался беспокойный тик.       Избавление от гнева сделало ее свободной. Но при этом внутри поселилась странная апатия и грусть.       Потому что сны не оставили ее.       Разбив свою душу в первый раз, она узнала мистическое и сокровенное таинство — все души созданы из Эфира.       Еще одна вещь в мире, над которой она не властна.       Эфир хранит память.       Эфир хранит все воспоминания прежнего мира, на руинах которого Бог Рождения построил новый. Потому что не смог отпустить. Потому что любил.       Не всех и не одинаково.       Идзанаги никогда не рассказывал этой истории и смотрел на нее с любопытством незнакомца. Легкая обида отозвалась кислым привкусом во рту. Аматэрасу не стала ничего спрашивать. Она никогда не колебалась, относясь к нему, как к своему подчиненному. И не колебалась, когда спустя годы отправила на битву со Злыми Богами, с которой он не вернулся.       Затяжной черный комок в груди наконец-то расселся. Звон. И его вновь заполнила странная пустота. Жизнь, в которой Идзанаги являлся ее отцом, была такой же эфемерной, как и их детско-родительские отношения.

***

      Во сне в ее ушах нескончаемо звучат колокольчики. Маленькие золотые штучки украшают браслеты на то и дело отталкивающихся от земли ногах. Как сама их хозяйка совершенно не способна находиться без движения, яркая и огненная, как придуманный людьми фейерверк.       Амэ-но Удзумэ воистину — самое неугомонное создание, рожденное на Такамагахаре.       И она очень любит выводить Богиню-Императрицу из себя. Пусть та уже и не ребенок, но все еще легко ведется на провокации.       — Ама, я так люблю, когда ты делаешь такое лицо, — произносит вздорная девчонка и падает с качелей на спину, запрокидывая ноги и болтая ими в воздухе. — Когда ты злишься, то выглядишь более живой, чем пытаясь строить из себя «Императрицу».       Веревочные качели скрипят на ветру, огромный старый каштан шумит, сквозь его листья невозможно рассмотреть небо. А еще он цветет и пахнет едва уловимо, горьковато.       Богиня Солнца, которая правит небом и богами, в торжественном многослойном одеянии собирает распущенные волосы и упорно пытается соединить их обратно в высокую и столь же торжественную прическу, но прядей много, одних заколок недостаточно, они выскальзывают из пальцев, путаются, падают на лицо, и в конце концов Аматэрасу может только сдаться. Ее лицо сердито краснеет.       — Я и есть Императрица, — она в самом деле топает ногой. — Отдай сейчас же!       Это вызывает лишь еще больший взрыв смеха. Искренний. И гнев пропадает, потому что когда на тебя смотрят такими бесстрашными привязанными глазами, то это подкупает.       — Да, но это не значит, что ты должна быть бесчувственной Императрицей, — Амэ-но Удзумэ поднимает кудрявую голову и провоцирующее вертит между пальцев золотую ленточку, стащенную из чужих волос. — И вот так тебе идет намного больше.

***

      Аматэрасу просыпается со вздохом. При свете дня воспоминания из прошлой жизни бледнеют и растворяются. Остаются лишь неясные чувства.       И нестерпимое желание поесть жареных каштанов.       Это утомительно, она бы предпочла не помнить.

***

      Аматэрасу встречает так много людей, лишенных ее недостатков.       Даже богов. Хотя боги Такамагахары менее доброжелательны, чем хотят казаться, и прощают легко, но мстят катастрофически. Иначе зачем Богине-Императрице понадобился бы личный Палач? И, может быть, гордыни в них намного больше, чем Аматэрасу видит в себе. Но она встречает смертных, влачащих самое жалкое существование, но не поддавшихся обману или злобе. Она встречает тех, кто может простить без мести. Она видит тех, кто способен не унывать, не поддаваться своим слабостям, кто спокоен, кто сдержан, кто уверен в себе. Не стремится к признанию. Не стремится к величию. Не стремится к власти.       Почему в ней так много недостатков?       Избавление от одного оказывается подобным пагубной привычке, которая затягивает. Есть такая присказка: «Посеешь поступок — пожнешь привычку, посеешь привычку — пожнешь характер, посеешь характер — пожнешь судьбу». И трудно остановиться. Она хочет быть идеальной Императрицей в своем идеальном мире, поэтому ей есть с чем в себе поработать.       Скрупулезно и со всем вниманием она перебирает свои качества, находя недостойные.       И избавляется от них.       Шесть грехов, которые она запирает в самой глубокой части тюрьмы Такамагахары, даже не глядя, как они выглядят. Она объявляет себя безгрешной, устанавливает новые законы, создает зеркало Ята, присуждает себе должность судьи и…       Остается один на один с самой собой.       Седьмой грех — ложь.       Это закономерно, что Богиня Лжи, как оказывается, единственная носит ее лицо.       Может, она уже тогда была нестабильна. Может, ей стоило больше удивиться, что ее подсознание само отделило грех, выявив его безошибочно, будто став само себе палачом привело приговор в исполнение. Иногда Аматэрасу думала, не было ли наличие грехов в каждом разумном существе платой за рассудок?

***

      Облегчение было — плацебо.       Ее грехи все еще были ее, гнев все еще тлел в ее груди, зависть все еще сжималась в животе, они просто… стали пустыми, будто их чувствовала не она, будто она находилась в своем теле и одновременно не была его хозяйкой.       Ее грехи получили физическое воплощение. И тем самым сами стали Богами. Это становится очевидным, когда кое-кто выпускает их из заточения. Боги Такамагахары встревожены, они в ужасе перед демонстрацией разрушений, которые те способны принести миру: от равнины высоких небес до подземного мира. Они призывают бороться, они предлагают стратегии и тактики, армия рвется в бой.       Никто ни о чем не спрашивает Богиню-Императрицу.       Н-и-к-т-о.       Аматэрасу прикрывает рот ладонью, когда смех, наконец, затихает, и смотрит перед собой с недоверием.       — Почему ты не расстроена, что Ямата-но Орочи высвободил Злых Богов? — «Цукиеми» наклоняет голову к плечу и спрашивает, но на самом деле в ее словах нет вопроса.       Это лицо более бледное, чем у Аматэрасу, но все равно узнаваемое, даже со всеми довольно яркими изменениями, которые на нем появились: очевидно, Богиня Лжи посещала мир людей и познакомилась с косметикой, которая сейчас там популярна. Темные губы привлекают внимание, и «Цукиеми» то и дело касается их пальцами, пробуя непривычную плотную текстуру. Вряд ли она замечает свои жесты.       Ее личный «Бог Пророчеств», который на самом деле еще не родился. Ее личная Луна.       Обман? Хитрость? Уловка?       Если Аматэрасу все равно не может избавиться от грехов, то почему бы не воспользоваться ими во благо?       — С чего ты это взяла? — Аматэрасу убирает ладонь и откидывается на постель. В раздвинутых седзи ее покоев вид открывается на яркий цветущий сад, солнце светит так, что луна – бледная и невзрачная, и звезд не видно. Аматэрасу в хорошем настроении.       — Чувствую. Ты не расстроена, — Богиня Лжи пожимает плечами, не противясь, и отбрасывая ненужную игру в ответы-вопросы. Связь между ними как красная нить, может, со стороны Злых Богов она даже сильнее, чем со стороны Аматэрасу.       Аматэрасу потягивается всем телом и легко поднимается на ноги.       «Цукиеми» ловит ее движения краем глаза и вовремя поворачивает голову, выпуская из рук какую-то бесполезную неумело сделанную книжку, купленную там же в мире смертных. С тех пор как Аматэрасу приказала ей найти способ стать ее Богом Пророчеств, если она хочет остаться, «Цукиеми» ушла и вернулась с благословением Эфира, и эти прозрачные глаза наполнились такой непостижимой глубиной.       Холодный далекий свет звезд. Видения судьбы. Тайный покров, скрытый за вечным светом солнца.       Аматэрасу любопытно. Она цепляет похожее на ее лицо за подбородок, запрокидывает вверх, прижимается своими губами к чужим и ловит удивленный беззвучный вздох. Это долгое исследующее и стерильное прикосновение. Собственные губы Аматэрасу горячие, ее кровь способна согреть весь мир, а губы ее Лжи мягкие, но холодные и отстраненные, послушные и смиренные, как она сама.       Лживая иллюзорная луна — все еще пустая и ненастоящая вещь, чем ее ни заполняй.       Аматэрасу так же легко отстраняется и отталкивает «Цукиеми» от себя.       — Не появляйся больше в этом облике. Как тебе это вообще пришло в голову? Здесь, в Такамагахаре, где кругом боги? Ты хочешь пойти против меня? — Богиня-Императрица не помогает «Цукиеми» подняться, идет в сторону выхода, морщится от остаточного ощущения чужой помады на губах, неприятная штука, если честно, стирает ее следы. — И в мире людей так не появляйся, вообще не появляйся, — добавляет, немного подумав. — Твоя работа — заниматься пророчествами. У нас впереди война — и я хочу получить очень много пророчеств.       Напоминать о том, что именно Аматэрасу позволила «Цукиеми» остаться и дала столь высокое положение — не стоит. Богиня Лжи прекрасно знает это сама, в конце концов, как Злое Божество она никому бы не была нужна, и никто бы ее так не любил.       — Но где я тогда смогу в нем появляться?       — Нигде? Мне все равно.       Аматэрасу покидает свои комнаты и возвращается к трону. Она в самом деле не расстроена предстоящим противостоянием, потому что ее переполняет… восторг. Глубокий и невыразимый восторг, который она честно старалась игнорировать в самом начале, когда только начала понимать, какие последствия у ее поступков.       Грехи были древними, как этот мир. Первоначальными. Хаотичными. Грехи были созданы не ею. Их существование никак не зависело от света.       И это именно то, что не давало покоя Аматэрасу.       Потом, когда Злые Боги вновь будут пойманы, она своими руками принесет еще больше невообразимых страданий и разрушений другим живым существам, ведь даже тогда она не убьет их, а отправит в другие царства. Ямата-но Орочи — единственный, чья жизнь ляжет на чашу весов. И снова никто не спросит: «Почему?».       — Ну же, посмотри, Змеиный Бог, света так много, он теперь везде.