Девушка мечты

      Такемичи касается губами маленьких пальчиков и узкой стопы, ловит в ладони, любовно оглаживая, и поднимается лёгкими, как бабочки, осторожными поцелуями вверх от колена к бедру. Шиничиро читает, раскинувшись на кровати звездой, и иногда жалуется на гудящие после рабочего дня ноги и плечи. Тонкая ткань ночной рубашки, прилипшая к мокрому телу, сползает вверх под движением осторожных рук, и книга остаётся на тумбочке.       — Тебе идёт, — бледные губы кривятся в улыбке, и Такемичи поднимает голову. Ласковая рука стряхивает со лба чёлку.       — Что ты имеешь в виду?       Шиничиро улыбается, прищурившись:       — Неплохо смотришься из такого положения, — и укладывает пятку на его поясницу, разводя колени и сползая пониже на подушках.       Такемичи готов поклясться, что никогда не привыкнет к её прямолинейности. Приятная тяжесть ладони на затылке греет, растекается вниз по шее мурашками и напряжением, когда он медленно покрывает поцелуями нежную кожу по внутренней стороне её бёдер. Сжимает в пальцах тонкий шёлк, ведёт носом вверх по коже.       Готов припасть губами к влажно поблёскивающим тёмным складкам, но слышит:       — Погоди, — и Шиничиро садится, отстранившись от него. — Я тебе вроде что-то обещала показать.       Такемичи смотрит непонимающе, как она спускает босые ноги на досчатый пол, а после, прихватив его под подбородок и сжав щёки, коротко целует и опрокидывает спиной на кровать. Встаёт, одёрнув ткань рубашки, уходит в ванную, и Такемичи зовёт ей вслед:       — Ты чего?       Она возвращается быстро. Садится рядом с ним, оставив на его коленях коробку, снимает крышку и демонстрирует содержимое. Смотрит хитро, как у Такемичи отвисает челюсть, и, не слушая невнятных бормотаний, интересуется:       — Попробуем?       — Что? — переспрашивает Такемичи, боязливо взвешивая в руке очень натуральный резиновый член нежно-зелёного цвета. По поверхности змеятся такие же зелёные венки, а крупная головка касается края коробки. Шиничиро, уложив подбородок на его плечо, интересуется:       — А тебе что больше нравится?       — Это в смысле… — Такемичи покусывает губу, откладывая игрушку обратно. До этого он видел такое только на экране телефона! Догадывается, округляя глаза: — Ты меня?       — Брось, почему тебе можно, а мне нельзя? — мурлычет Шиничиро на ухо, касаясь кончиком языка. Посмеивается, потираясь носом о мгновенно покрывшийся испариной висок: — Чего испугался, детка?       — Я просто не ожидал, — машинально оправдывается Такемичи, убирая коробку на кровать и отодвигая подальше от себя. Тонкая рука накрывает пах, несильно сжимает сквозь ткань спортивных шорт. — И тебе… Такое нравится?       — Мне много что нравится, — пожимает плечами Шиничиро. Напирает, не давая забыть об увиденном, давит на плечи и легко укладывает на чистые простыни снова.       — Погоди, но разве к такому не надо готовиться? — ловит её за руки Такемичи. — Это ведь, — он, краснея, лихорадочно подбирает слова, — грязно!       — Расслабься, ты был в душе. И вряд ли что-то ел сегодня, вы же с Майки весь день шатались по городу, — успокаивает Шиничиро, стаскивая через голову рубашку. — Ничего грязного, — и припоминает мягко, скользнув ладонями вверх по голой груди: — Против моих пальцев ты ни разу не возражал. Так сладко скулил…       Такемичи густо краснеет, с нажимом трёт лицо и, собравшись, кивает, подаваясь навстречу худым рукам.       — Ладно, — бормочет. — Ладно, давай попробуем.       Взгляд тёмных глаз почти хищный, и от этого делается жутко. Шиничиро, подумав, просит его встать на четвереньки и легко вдавливает грудью в матрас, уложив между лопаток ладонь. Ведёт пальцами по напряжённым мышцам вдоль позвоночника, смеётся тихо, когда кожа под её ногтями покрывается мурашками.       — Будет чудно, если раздвинешь колени, — просит, и Такемичи, послушавшись, подтягивает к себе подушку и прячет лицо. От смущения горит всё тело, а пах наливается свинцом.       Такемичи кажется, он может спустить только от её ладони, небрежно сжимающей его член. Он раздевался при ней сотни раз, сотни раз демонстрировал себя, если она просила этого, но от стыда всё равно хочется стонать сквозь сжатые зубы. Коробка, как назло, попадается на глаза, и Такемичи утыкается в наволочку носом.       Шиничиро неторопливо устраивается за ним, похлопывает по висящим между ног отяжелевшим яичкам, оставляет их в ладони, перекатывая пальцами. Поглаживает другой рукой ягодицы, задерживает взгляд на ярком следе укуса, цветущем уже второй день округлым синяком из пунктира зубов. Такие же, но более тусклые — чуть выше поясницы и в надплечье. Замечает, бегло коснувшись губами утреннего пятна засоса:       — Надо было оставить тебя на спине. Совсем спрятался.       Щёлкает тюбик, и струйка смазки льётся на тонкую ладонь. Такемичи, зажмурившись, замирает натянутой струной, сжав кулаки.       — Стой! — хочет шёпотом, но выходит несколько громче, и Шиничиро недоумённо смотрит на него, грея смазку между пальцев. Приподнимает бровь, сообщает:       — Да я ничего ещё и не делала, детка.       Такемичи бубнит в подушку, сведя лопатки до хруста в грудной клетке:       — Не бери зелёный. Он похож на эти стрёмные щупальца в мангах с тентаклями.       Шиничиро согласно угукает, усмехнувшись, устраивает чистую ладонь поверх выразительных ямочек в самом низу его спины, поглаживает большим пальцем полоску тоненьких светлых волос, спускающуюся к копчику. Советует, невозмутимо проводя влажным пальцем между ягодиц:       — Ты расслабься, разве я умерла от того, что ты вставил в меня член? — Такемичи совету не внимает, и в мыслях такая пустота, что и зажжённая спичка потухнет. — Ничего нового, мы это уже делали, — напоминает Шиничиро, и она права, потому что за эти месяцы у задницы Такемичи побывали не только её пальцы, но и её язык. Но всё это было вскользь, не всерьёз! Просто… Мельком!       Крепкий шлепок заставляет подпрыгнуть на месте, и Такемичи, замычав в подушку, прогибается в пояснице сильнее. В таком положении напрячь что-либо в достаточной мере более чем проблематично, и Шиничиро хвалит ласково, едва её палец скользит глубоко в тугое колечко мышц.       — Погоди-погоди! — Такемичи выворачивает шею, чтобы посмотреть на неё, и в тёмных глазах огоньки смеха.       — Больно? — интересуется девушка и медленно, не сводя с него взгляда и не моргая, проталкивает второй палец с тихим хлюпаньем, по ощущениям, пары литров смазки.       Такемичи, не ответив, вдавливает подушку в лицо и почти хнычет от стыда, чувствуя, как крупная капля срывается с потемневшей головки члена и мажется между простынью и кожей. Спина покрывается испариной, и голову приходится всё же приподнять, потому что дышать совершенно нечем. Мысли о том, что его достаточно грубо трахают ладонью, не даёт соображать здраво. Шиничиро задевает что-то внутри пальцами, и живот подводит судорогой. Из-под плотно сомкнутых губ вырывается напугавший в первую секунду громкий стон, и насмешливая похвала ложится на сознание горячим оттиском.       Член влажно шлёпает по животу, и с усилившимся жжением в заднем проходе приходит осознание, что пальца уже три. Такемичи, закрыв голову руками, закусывает наволочку, и плечи сводит от напряжения. Тёплая ладонь поглаживает по груди, щекотными прикосновениями проходится по рёбрам. Такемичи плавится, от головокружения до ярких точек под веками горит в паху.       — Кончишь, детка? — задержав на секунды внутри пальцы, полуутвердительно спрашивает Шиничиро, и Такемичи поджимает до боли пальцы ног, распластавшись по матрасу и чувствуя, как под щекой влажнеет от слюны простынь. Качнувшийся от лёгкого шлепка член задевает влажной тяжёлой головкой мягкую ткань. — Можешь себе подрочить, если хочешь.       Собственная рука ощущается чужой, когда он лихорадочно сжимает в кулаке ствол, и приходит запоздалое понимание, что смазка давно течёт между ног из-под тонких пальцев. В голове темнеет, и потолок меняется местами с полом, настолько сильно он, выгнувшись за чужой рукой, оказавшейся в волосах, запрокидывает голову. Чужая грудь прижимается к спине, когда Шиничиро, выпустив, сама нависает над ним.       Он так и остаётся лежать, тяжело дыша, когда она поднимается над ним на руках и, поискав глазами сброшенную с кровати подушку, тянет его за колени на спину. Обмякший член лежит на бедре, а простынь влажным пятном прилипает к пояснице.       — Всё? — с надеждой выдыхает Такемичи, приоткрыв глаза, и натыкается взглядом на ласковую улыбку. Шиничиро, нежно погладив его по щеке, заверяет:       — Мы только начали! — и на тихие хныканья отвечает, отыскивая что-то среди содержимого коробки, внятным: — Расслабься и получай удовольствие, детка.       Такемичи прикрывает лицо ладонью, чтобы не видеть происходящего, но соблазн рассмотреть Шиничиро над собой превышает всякие чувства, и он поднимает глаза, раздвинув пальцы. Она возится, застёгивая ремешки на поясе. На обыкновенно бледных щеках гуляет лёгкий румянец возбуждения, губы блестят от слюны, а полуприкрытые глаза почти чёрные под тенью густых ресниц. Округлые груди оказываются вдруг чуть ближе к его лицу, чем были до этого, и худые руки легко раздвигают его ноги.       — Я больше не выдержу, — признаётся Такемичи, всё ещё смотря на девушку сквозь пальцы, и она, легко нависнув над ним, уточняет насмешливо:       — Уверен? По-моему кое-кто с тобой не согласен.       Такемичи, сглотнув, наблюдает, как её руки поглаживают впалый живот и выпирающие косточки таза, спускаясь к самому члену. Сглатывает снова, ощущая, как к паху собирается жар, тихо мычит сквозь сжатые зубы и мотает головой, пока тонкие пальцы легко пощипывают налившиеся соски.       Шиничиро, наигравшись, укладывает обе его руки за голову и бережно убирает от лица взмокшие волосы.       — Может, не надо? — без особой надежды переспрашивает Такемичи, смаргивая влагу с ресниц и торопливо облизывая губы. Шиничиро, перегнувшись через него, достаёт вторую подушку и, легко потянув вверх его ноги, подталкивает её под поясницу. Тело не слушается, и Такемичи только вяло протестует, чуть сводя колени. Второй раз?.. Он точно не уверен!       — Тогда скажи, что не хочешь этого, — спокойно требует Шиничиро, нависнув сверху на одной руке, и в её тёмных глазах такая ирония, что снова становится стыдно. Налившийся кровью член между разведённых ног упирается девушке прямиком в пупок, и отрицать что-либо в целом смешно. Шиничиро, мазнув большим пальцем по его сомкнутым губам, оставляет влажный след слюны от уголка рта по щеке. — Хороший мальчик.       Такемичи, сказать честно, не имеет понятия, как верно назвать эту штуковину из кожаных ремешков и резины, но она хотя бы не зелёная… Шиничиро устраивает руки по обе стороны от его торса и, прикрыв глаза, медленно подаётся бёдрами вперёд. Лицо Такемичи кривится, уголки рта опускаются, а щёки расслабляются. Резина, которая на ощупь казалась мягкой, внутри ощущается стальным поршнем, медленно раздвигающим внутренности.       — Подожди… — просит он на выдохе. — Подожди, стой…       — Я не двигаюсь, — заверяет Шиничиро, мягко улыбнувшись и тянется потрепать его по алой щеке. — К этому нужно привыкнуть. Как тебе?       — Странно! — Такемичи сжимает металлическую перекладину на спинке кровати и дышит, глядя на собственные подрагивающие колени. Просит, пожевав губу: — Ещё чуть-чуть вперёд можешь?       Она что, испытывает это всякий раз, как они занимаются сексом?!       Такемичи приоткрывает рот, позволяя влажному поцелую утянуть внимание, сжимается, но тут же вздрагивает, когда поясницу прошибает спазмом, и растекается под девушкой, пошире разведя ноги. Слушает успокаивающее мурлыканье на ухо и дрожит от желания прикоснуться руками хоть на секунду к ровной спине или упругой груди.       Она входит медленно, давая привыкнуть, и к тому моменту, как бёдер Такемичи касается кожа ремней, сознание уже уплывает куда-то не туда от горячей дрожи, бегущей по телу.       — Умница, — Шиничиро снисходительно поглаживает его по волосам, позволяя расслабиться и отдышаться, слегка толкается внутрь, и Такемичи тут же вцепляется пальцами в её плечи, распахнув глаза. — Тихо, детка, тихо.       — Я, кажется, понимаю, — Такемичи, сглотнув наполнившую рот слюну, несмело подаётся бёдрами навстречу сам, — почему мы делаем это так часто.       — Ну, мне повезло больше, — пожимает плечами девушка, отбросив назад мешающие волосы и выпрямившись. Грудь её оказывается у Такемичи прямо перед носом. — Я женщина, моё тело для этого приспособлено чуть получше.       Длинные пальцы властно сминают ягодицы и подтягивают вперёд за бёдра, и Такемичи, замерший на подушке, тихо стонет под нелестный скрип половицы у ножки кровати. Шиничиро ведёт с одного только зрелища распростёртого под ней парня, кажется, чуть ли не больше, чем самого Такемичи, и она довольно стонет, не размыкая губ, когда он выгибается под ней нехорошей дугой, вцепившись пальцами в простыни и засучив ногами. Позволяет скрестить лодыжки у себя за спиной, но хлопает по рукам, когда он тянется к себе, и запястья оказываются прижаты мёртвой хваткой к матрасу над головой Такемичи.       — Я люблю тебя… Люблю тебя… — в полубреду шепчет Такемичи, когда она наклоняется к нему ближе, почти прижимаясь животом к бодро стоящему члену.       Парень гнётся, стонет несдержанно: прикрыть бы рот ладонью, но не может. Влажное гибкое тело двигается, будто поршень, крепкие мышцы ходят под кожей, чёрные от возбуждения прикрытые глаза лихорадочно горят. Кусается слегка, несильно, покрывает поцелуями вибрирующую от стонов шею и широким языком зализывает выкатившийся вверх острый кадык, когда Такемичи, запрокинув голову, подставляется ей. Подушка под спиной, давно сползшаяся вбок, даже не мешает движениям, только бьётся у ноги в такт.       Толкнувшись с силой, девушка замирает. Осматривает мутным, полным довольства взглядом Такемичи: тот лежит, широко разведя ноги, красный, тяжело дышащий, растрёпанный и потерявшийся где-то в ощущениях, смотрит на неё, объятую светом настольной лампы, почти с детским обожанием, и тонкая струйка слюны стекает из уголка его губ.       Улыбнувшись, Шиничиро выпускает его, отстраняется, и Такемичи не сразу понимает, что происходит.       — Как ты, детка? — спрашивает она.       Легко двумя пальцами подбирая влагу между ягодиц и смахивая вверх, наслаждается видом блестящей раскрытой дырочки, из которой медленно сочится смазка. Щёлкает ремешками, стаскивая игрушку с себя, разминает затёкшее запястье. Пинает на пол вторую подушку и, толкнув в стороны и без того разъехавшиеся колени, забирается на него сверху.       Такемичи стонет, обвивая, наконец, желанное тело руками, когда девушка одним плавным движением седлает его член, опускаясь до основания, и с гортанным стоном хватает его за плечи, устраиваясь удобнее. Целует, сжавшись на нём несколько раз почти конвульсивно, и приподнимается, с влажным шлепком тут же опускаясь назад.       Сильная, порывистая, липкая от проступившего пота, пахнущая сигаретами и шампунем. Такемичи кажется, он неминуемо умрёт, если перестанет видеть её каждый день и целовать вот так каждый вечер. Стонет, прикрыв глаза, и он сжимает её в объятиях до хруста, пока перед глазами распускаются яркие светлые пятна.