хороший человек идёт на войну.

Лунные ночи кажутся тебе такими пустыми, потому что когда ты зовëшь меня, никто тебе не отвечает. Довольно драматично, не так ли?

      Он падает. Вращается из стороны в сторону, то поднимаясь, то снова падая. Падая и падая, проваливаясь в густую-густую темноту. Здесь хорошо. Здесь не надо бороться с болью, чтобы сделать ещё один вдох.       — Барнс, — разносится откуда-то. Он не понимает чей это голос. — Сержант, пора вставать.       Его вырывают из этой темноты; бессердечно лишают его вязких лап бесконечного, нескончаемого «ничего». Мысли путаются. Начало чего-то осознанного появляется у него в голове и тут же ускользает, словно кусочек мокрого мыла из рук.       «Это Морита», — смутно думает он, хватаясь наконец за эти бледные начала каких-то мыслей.       — Ещё пять минуточек, Джим, — хрипло шепчет Баки, тут же разрываясь тяжёлым, сухим кашлем. — Я только… Только полежу ещё пять минут.       Тяжелая рука Джима падает ему на лоб. Баки бы поморщился, возмутившись, да вот только даже на это сил не хватает. Он-то и кашляет с трудом, едва ли не задыхаясь.       — Приятель… — тянет Морита. — Мать моя, ты весь горишь!       — Гор-ю-ю…       Эхом тянутся гласные, тратя его последние силы, выталкиваются из него какими-то звуками. Баки не чувствует ни жара, ни холода, ни собственного тела. Он словно посторонний наблюдатель, забредший сюда совсем случайно.       Ему кажется это довольно поэтичным.       Г о р ю. . .       А перед глазами вспыхивает такой яркий-яркий красный, смутно напоминающий собой языки пламени, безжалостно сжигающие всё на своём пути. Но Баки знает: это не они. Сухие губы расплываются в улыбке сами по себе, на них одна за одной трескаются бесконечные ранки.       Это Наташа. Его Наташа, со своими ярко-ярко красными волосами.       — Наташа… — снова шепчет Баки, пытаясь распахнуть глаза пошире. — Джим, Наташа... наконец пришла...       Она стоит прямо напротив, возвышаясь над нависшим над ним Моритой, тянет к нему свои изящные руки, улыбаясь той нежной улыбкой, какой могла улыбаться только она. Её рыжие волосы были распущены, складывались не нимбом, а пожаром вокруг её прекрасного лица. Вся в белом, в своей форме медсестры, точно ангел, снизошедший к нему на землю.       — Наташа? — слышит он Джима, будто из-под толщи воды. — Барнс… Наташи здесь нет. Она осталась в Лондоне, помнишь?       — Что? — невнятно спрашивает Баки, хмурясь.       Как это нет? Вот же она стоит, наклоняясь всё ниже-ниже, прямо к его лицу. Баки думает: лишь бы хватило сил. Лишь бы хватило сил поднять руку, впервые за долгие месяцы разлуки коснуться Наташи.       — Вот же она, — его сухие губы еле разлепляются, слова выходят скомкано, непонятно даже ему самому. — Стоит прямо здесь…       Поднимать руку оказывается чертовски тяжело. Так тяжело, словно он поднимает вместе с этой рукой целую тонну. А потом он касается её ангельского лица, её мягкой, гладкой кожи, и становится вдруг так удивительно легко… Наташа улыбается, льнет к его прикосновению, как какая-нибудь кошка. Он слабо улыбается ей в ответ.       — Чëрт возьми, Барнс… — ревёт Майк где-то сбоку. Баки не видит его лица, теперь весь мир перед глазами занимает только Наташа, однако по голосу понимает, что тот плачет. Он не понимает почему. Наверное, тоже рад видеть здесь Наташу.       Потому что Наташа спасёт его. Она же медсестра. Она может спасти его одними своими прикосновениями — да что там! — одним своим присутствием.       Она вдруг берёт его за руку, встаёт на ноги, тянет его за собой. Баки не сопротивляется, думая, что хорошо бы было её обнять. Поцеловать эти ярко-красные губы, ощутить себя наконец живым и здоровым.       — Эй, приятель, — слышится откуда-то голос Майка, пропитаный паникой. — Черт… Черт, Барнс! Барнс… Баки, ты только не уходи. Только не уходи, ладно?       — Не волнуйся, — пытается уверить его Баки, становясь на колени. — Я только обниму Ташу. Только обниму…       Он падает в её объятия, глубоко вдыхая этот её до боли родной запах, пронизанный её горькими сигаретами и чуть приторными цветочными духами.       — Война закончилась, Джеймс, — Наташа говорит шёпотом, но её голос слышится словно отовсюду сразу. — Пора возвращаться домой.       — Наконец-то, — выдыхает он, носом зарываясь в её рыжие волосы. И вдруг становится так хорошо, так легко и спокойно, словно никакой войны, никакого ранения и болезни никогда не было.       И наступает долгожданная темнота.