Калейдоскоп

Дик растерянно моргнул еще раз, но Арно Сэ и не думал испаряться. Стоял, смотрел и явно ждал ответа, которого у Ричарда не было. Слишком уж ошеломили его слова ровесника. Сколько себя помнил Дик, отец ему никогда не запрещал общаться с кем-либо. Ему повезло расти, не слишком-то думая о статусе. Граф Горик носился за пределами замка с молочными сестрами и детьми и внуками тех, кто служил у отца. И никогда не чувствовал себя лишним или ненужным. Да, с какого-то момента Дик подружился с Катершванцами. Но как раз тогда началось обучение, и с друзьями детства видеться получалось достаточно редко. Впрочем, они все равно старались выбираться хотя бы на час, отдохнуть хоть чуть-чуть от обязанностей, которых с каждым годом становилось все больше. Случалось это с каждым годом все реже, но не потому, что взрослые запрещали. Все, включая Дика, постепенно получали новые обязанности и приходилось, к немалому сожалению, чем-то жертвовать. Теперь же Дику очень хотелось ущипнуть себя за руку. Память прокрутила в голове сцены далекого детства — они и толкались, и дрались, и кусались, отец только посмеивался, но никогда никого за подобное не наказывал. И сейчас Дик считал это правильным, а вот тогда казалось очень обидным и точно несправедливым подобное отцовское поведение. «Злость, оскорбления и унижения других людей никогда не красят дворянина. А уж тем более наследника древнего рода», — говорил отец, когда маленький Дик, в очередной раз терпевший лечение разбитых коленок и подбитого глаза, интересовался у отца, почему он подобное оставлял безнаказанным. Сейчас подросток понимал, как мудр был отец, не устраивая шума из обыкновенной мальчишеской потасовки. И он постепенно принял такое поведение, считая его единственно верным. Ему и в голову не могло прийти, что может наступить момент, когда отец, добрый и справедливый герцог Окделл, запретит общение с кем-либо. Причем, приказано это было не самому Дику, что делало ситуацию вдвойне странной. — Я ничего не понимаю, шевалье Сэ, — Дик смог, наконец, заговорить, когда пауза затянулась и стала почти неприличной. Такое случалось в театре, на одном из спектаклей. Актер скрылся за кулисами и так долго не появлялся, что Дик едва не заснул. Что там произошло, он так и не понял. — Мой отец… он никогда мне не запрещал общение, ни с кем. Дик развел руками, глядя Арно прямо в глаза, показывая, что абсолютно искренен. Он старался осмыслить услышанное, но получалось плохо. В голове начали крутиться вопросы, которые хотелось задать отцу. Письма юношам, вроде бы, в этом месте не запрещали, но Дик думал, что сможет обойтись без них. В конце концов, им предстояло провести в разлуке месяц, ну что за такое время вызовет желание взяться за перо? Разумеется, он знал, как писать, все-таки ментор с детства его этому учил, вот только искренне считал, что это следует делать только когда было что-то действительно важное. Отец улыбался когда услышал, как Дик корпел над заданием «напишите письмо с описанием природы и погоды». Сейчас все было иначе. Арно Сэ не выглядел сомнительной личностью, скорее, наоборот. Любопытство привело его к Дику, который теперь пытался переварить услышанное. — Видимо, я по какой-то причине являюсь исключением, — веселый голос собеседника выдернул Дика из размышлений о причинах подобного отцовского запрета. Должны же у него быть какие-то основания? Понять бы еще, какие. Но это получится сделать явно только после того, как они покинут эти стены. — Судя по всему, вы этого совершенно не испугались, — заметил Дик, вытряхнув из головы лишние мысли. Так и вовсе можно пропустить, что ему сказали, если слишком увлечься. А это все-таки было как минимум невежливо. Так что он вернулся к разговору, отложив размышления и попытку набросать отцу письмо на потом. — Меня отец учил, что надо жить своей головой, — Арно склонил голову к плечу и внимательно посмотрел на Дика. — А тут мне запретили просто почему-то, не объясняя причин. Ваш отец выглядел порядком раздраженным при виде меня. А поскольку я с ним, да и с вами тоже, знаком до сегодняшнего дня не был, подозреваю, что дело в чем-то другом. Например, в сомнительных разговорах перед нашей случайной встречей. Дик слушал рассуждения собеседника и озадаченно моргал, понимая, что вероятно, пропустил разговор отца с кем-то, если он, конечно, был. Они подписали договор о возможном резонировании — Дик самостоятельно, отец, как опекун, и все, его увели внутрь школы. — Лично я ничего не видел и не слышал, — признался Дик, почесав нос. — К тому времени я успел уже уйти сюда, после подписания бумаг. Так что могу только гадать, что там вообще произошло. — Я думаю, что куда интереснее разгадывать подобную загадку вместе, — Арно протянул Дику руку. — Дружба не зависит от родительской воли. Я бы хотел, чтобы вы обращались ко мне на «ты» и по имени, — он заметно расслабился и улыбнулся, широко и открыто. Дик не сразу поймал себя на том, что улыбнулся в ответ. А ведь он, не то подражая отцу, не то в силу характера, до этого момента искренне считал, что растягивать губы по пустякам не следует. Йоганн с Норбертом иногда подшучивали на эту тему, но всегда принимали его таким, каким он был. — Я надеюсь на взаимность с вашей… твоей стороны, — поправил на ходу обращение Дик, протягивая руку и немного неумело, но искренне пожимая протянутую ладонь. Оба мальчишки никак не отреагировали на странное тепло, разлившееся по рукам за то время, что они держали ладони сцепленными. Арно еще и деловито потряс руку Дика, отчего оба чуть не расхохотались. Они видели такие жесты в исполнении взрослых неоднократно, они смотрелись солидными и важными. А собственная попытка подражать оказалась неожиданно забавной. — Вот и отлично, — когда они все-таки расцепили руки, Арно тут же плюхнулся на ближайший к нему стул. Дик с улыбкой отправился в сторону кровати. До отбоя точно еще было время, так что можно было пообщаться. И не только о странном поведении его собственного отца. Подросткам, пусть и выросшим в разных частях Талига, общие темы найти было несложно. Одно обучение чего стоило, менторы, пусть и разные, но одинаково занудно вкладывали в юные головы знания по этикету и прочим несомненно важным вещам. И если Дику повезло с ментором по литературе и языку, он восторженно цитировал по памяти Дидериха, то Арно так выразительно зевнул на упоминании о своем мэтре, что Дик смог лишь рассмеяться в ответ. Сам он так же зевал на уроках этикета, запоминая, конечно, но как-то очень кусками. Отец вздыхал, поправлял, но не критиковал. Только увеличивал часы на занятия фехтованием, к большому удовольствию сына. Арно от души рассмеялся, прекрасно понимая Дика. Его отец с братьями тоже регулярно гоняли по фехтованию и не только, ворча, что с его-то склонностью нарушать правила приличия умение держать в руке шпагу лишним не будет. — Наверно, хорошо иметь старших братьев, — улыбнулся Дик, дослушав до конца рассказ нового друга. Сам он рос единственным ребенком и, несмотря на всю отцовскую любовь, иногда вздыхал, что нет рядом родного человека. Наль в расчет не брался, во-первых, он был старше, во-вторых степень родства у них была минимальной. Дик терялся в формулировке — прадед Наля был женат на младшей сестре тогдашнего герцога Окделла. Вот и как назвать такого человека? Отец предпочитал именовать Наля и его отца «кузенами», Дик следовал его примеру, но иногда все же подвисал, пытаясь рассчитать правильную степень родства. — Очень, — улыбнулся Арно, сверкая глазами. — Я им никогда не давал скучать, — важно сообщил он, гордо задирая нос. Если бы Лионель и Эмиль слышали этот разговор, они не удержались бы от нервного смешка. «Не давал скучать» Арно своим старшим с того самого момента, как научился ходить. Эмиль едва ли забудет прыжок к нему брата с раскрытого окна второго этажа. А Лионелю пришлось лазить за трехлетним Арно на крышу стоявшего у дома экипажа. Как он вообще смог туда забраться, никто из Савиньяков так потом и не узнал. Арно радостно смеялся, не понимая, почему у братьев так дрожали руки. О многом могли бы рассказать старшие Савиньяки. Арно с самого детства отчаянно искал себе приключений. Напрасно родители пытались, ради безопасности непоседливого сына, прикрепить к нему личного охранника. Больше двух недель с Арно младшим не выдерживали даже молодые и физически крепкие. Они честно признавались, что у них шла голова кругом — только что был здесь и в ту же минуту пропадал из поля зрения. Сам же Арно бы очень удивился, доведись ему услышать подобное от родных людей. Он никогда не думал, что причинял столько беспокойства — всего лишь жил, руководствуясь сердцем, а не разумом. С Диком они проговорили до отбоя. Неожиданно нашлось много очень важных тем для обсуждения. Глаза горели у обоих. Отдыхать разошлись с большой неохотой. К большому сожалению мальчишек, специальный слуга обходил комнаты и провожал засидевшегося в отведенную именно ему спальню. Только поэтому Дик с Арно и расстались. Оба чувствовали себя друг с другом так, словно были знакомы всю свою сознательную жизнь. И только ложась спать, Дик вспомнил, что так и не написал письмо отцу. От избытка эмоций у него уже слипались глаза, поэтому вставать и брести к письменному столу он не стал. «В крайнем случае, об этом можно расспросить отца, когда наша учеба закончится. Надо постараться не забыть об этом», — сонно подумал Дик, накрываясь непривычным тонким одеялом. Дома в Надоре у него было совсем другое, тяжелое, плотное и очень теплое, спасающее от самых сильных морозов в моменты, когда камин прогорит полностью. Засыпающий Дик сонно вздохнул, постаравшись улечься компактнее. В столице таких холодов обычно не бывало, да и до зимы было далеко. *** Эгмонт почти не удивился, когда на вечере, устроенном графиней Рокслей, появились супруги Савиньяки. А у него только начало налаживаться настроение и перестала болеть голова. Выразительный взгляд, адресованный другу, ушел коту под хвост — Рудольф включился в очередную нехитрую игру и недовольство Эгмонта попросту не заметил. Скривившись, словно проглотил лимон, Эгмонт перебрался в особый угол — туда садились те, кто не желал больше принимать участие в забавах. На него посмотрели с нескрываемым удивлением, последние несколько игр герцог Окделл неизменно выходил победителем. Эгмонт не хотел, пусть и случайно, столкнуться в игре с графом Савиньяком. Он вообще не хотел вспоминать ни о чем, связанном с ним. Ведь даже толком не получилось тогда отомстить, сам же и получил неожиданный и ценный подарок. Проще всего было игнорировать, тем более что бывший друг пришел не один. Эгмонт был практически уверен, что супруга не знала ничего о прошлом ныне маршала Савиньяка. «Надо возвращаться к Эйвону», — мысль настроения не поднимала, но не мог Эгмонт отсиживаться здесь вечно. Тем более, что Арно Савиньяк начал привычно привлекать к себе внимание. Он смеялся, рассказывал нехитрые байки, с удовольствием принимая участие в карточной игре, на удивление, вместе с супругой. Арлетта Савиньяк разговаривала меньше мужа, но ее явно все устраивало. Эгмонт слышал со своего места ее ласковое подтрунивание над разошедшимся графом. Называть его по имени он не собирался. Некстати вспомнилась детская клятва, данная ими в Сэ, у гигантского валуна, расположенного рядом с прудом. Для Эгмонта стало немалым потрясением услышать его историю. Думать о том, что они не первые Окделл и Савиньяк, кто сошлись по резонансу и обрели магию, тогда было приятно, сейчас же — почти противно. Они были детьми… Ну что такое пятнадцать лет? Время, когда формируется связь, когда резонаторов отчаянно тянет друг к другу и находиться порознь они физически не могут. С каждым днем сила связи крепнет, первые несколько лет у них самая сильная связь. Говорят, когда-то именно такие юные пары использовали в боях, но потом это было признано излишне жестоким по отношению к резонаторам. С тех пор в армии Талига всеми способами старались заполучить на службу резонаторов. Но получалось это достаточно редко. Резонаторы, хоть и были привязаны друг к другу, оставались людьми. Разругаться и разойтись им ничего не стоило. Сам Эгмонт и один конкретный граф были хорошим примером нестабильности такого союза. Поморщившись от очередного выигрыша Савиньяка, Эгмонт поднялся и отправился искать Рудольфа. Коротко простившись с ним, он попрощался с хозяйкой дома — напрочь игнорируя Савиньяков, которые сидели рядом с графиней Рокслей. Эгмонт не счел нужным ответить и на слова Арлетты, и тем более не повернул головы в сторону ее мужа. Только на секунду сжал зубы, склонил голову перед хозяйкой дома и поспешил выйти, пока с разворота не приложил Савиньяка кулаком в нос. «Интересно, от них можно отделаться? Лит всемогущий, Оллария большая, почему я все время натыкаюсь на эту проклятую семейку?» — Эгмонт всю дорогу до дома графа Ларака мысленно кипел. И нападение возле дома родственника стало для герцога Окделла настоящим спасением. Он смог от души, без всякой магии, используя лишь шпагу и физическую силу, раскатать незадачливых охотников за чужим добром.