— Стой! — Юнги делает осторожный шаг, расставляя руки вперёд. Смотрит прямо в глаза Чимину, рассыпаясь на мелкие осколки, когда встречает в двух грозовых омутах твёрдую решимость. Раненое сердце колотится, как безумное, размазывая по рёбрам последнюю надежду.
Боковым зрением отмечает, что Чонгук хладнокровно поглаживает ствол ружья, пробегаясь пальцами по стальной поверхности, но через пару секунд замирает, когда Чимин уверенно взводит курок. Щелчок раздаётся слишком громко, оседая свинцовой тяжестью в районе груди.
Пиздец. Полный пиздец.
— Какая неожиданность, правда? — тянет каждое слово Пак-младший, перекатывая на языке и смакуя. Он лениво обводит взглядом компанию, чуть задерживаясь на каждом участнике своего грандиозного шоу. Шок, неприкрытый ужас и сотня вопросов плещутся в ответных взорах. Поражены все, кроме отца.
Пак Усон неспешно встаёт с колен, отряхивает их с особой тщательностью, полностью игнорируя выходку сына. Словно он не находится посреди глухого леса на отшибе Земли. Словно в ста метрах не полыхает его дорогущая тачка, пуская пиздецово-охуительные фейерверки. Словно группа бестолковых гопников не угрожает оружием, мечтая снести ему голову. Словно сейчас его родной сын не пытается себя убить на глазах местной публики.
— Глупый, никчемный мальчишка, давай, вынеси себе мозги. Давно пора было это сделать, — он бросает взгляд на наручные часы – любимый аксессуар, – проверяя, есть ли по его супер важному расписанию время на смерть, и, поправляя уголок задравшегося манжета, ногтём небрежно царапает пятнышко грязи.
— Что ты, блять, несёшь? — взрывается Юнги, готовый сорваться с места и раскроить череп надвое этому мерзкому подобию человека. — Чимин, не смей! Слышишь?! Мы сд…
Но Чимин перебивает, сразу же отметая любые попытки Мина его образумить:
— Я ему был нужен лишь как путь отступления. Ты приехал не за мной, правда, папочка? — голос звучит твёрдо. — Тебе нужна флэшка, чтобы заманить Тэхёна. Но вся игра пошла насмарку, — подушечкой большого пальца Чимин ласкает холодный металл курка, играя на последних нервных клетках друзей. — Ким Бён Хон знает о твоих делишках больше, чем моментное убийство его жены, ведь так? Твоя нетронутая задница уже почувствовала, как полыхает?
— Мозги явно достались тебе не от матери. Хоть в чём-то ты схож со мной, щенок, — хмыкает Генерал, наконец поднимая глаза на сына.
— Ты ошибаешься, на самом деле мы с тобой сильно похожи, — улыбка Чимина становится шире, обнажая белую полоску зубов, а в глазах отражается хищный блеск, — псина.
— Так стреляй же. Отвечай за свои слова. Так поступают настоящие мужчины. Дай взглянуть, из чего состоит твой, отравленный чужими членами, мозг, — взгляд Пак Усона холодный, оценивающий. — Что же ты медлишь, сынок? Или забыл, чему я учил? Стоит руке дрогнуть и сместить угол – ты навсегда останешься парализованным овощем. Только представь, какие прекрасные перспективы откроются для твоего неподвижного тела. Поверь, я постараюсь сделать всё, чтобы оно почувствовало весь спектр изощрённых пыток, пока главной мечтой атрофированного мозга не останется жалкое желание – сдохнуть, — делает спокойный шаг вперёд. — Действуй достойно нашей фамилии, сын, – вышиби себе мозги с первого выстрела.
Сталь в голосе подсказывает Чимину, что отец злится: это заметно и по ходящим желвакам на шее, по заострённому взгляду и прямой, словно несгибаемая жердь, спине. Чимин хорошо знаком именно с этим образом хладнокровного деспота, прожил с ним бок о бок столько времени, что готов закрытыми глазами предсказать, что будет дальше.
— Ты сейчас так похож на свою мать. Маленькая, бесстрашная Со Мин, — качает головой, — тоже боролась за глупые надежды, — яд заполняет лёгкие, заставляя Чимина застыть. Да, он ждал этого, знал, что так будет, но тело всё равно сковывает оцепенение при упоминании имени женщины, что когда-то его любила.
К горлу подступает давящий ком, готовый вот-вот выйти наружу рвотным позывом, а в груди неприятно щемит, колючими иглами впиваясь во внутренности. Чимин пугается своей реакции. Что это? Новая эмоция? Первые отголоски реального страха?
Генерал делает широкий, уверенный шаг навстречу, подбираясь ближе к намеченной жертве.
Жертва – именно так ощущает сейчас себя Чимин. Обманчивое спокойствие отца – самое страшное из его состояний. Липкий холодок бежит по спине, вызывая предательские мурашки. Ещё немного, и жадная пасть хищника острыми зубами вонзиться в горло, раздирая его на части.
— Ты такое же ничтожество, как она. Вы строите воздушные замки, наплевав на действительно важные вещи. Я дал тебе всё, неблагодарная скотина. Ты мог стать великим, добиться успеха, влияния, власти. Войти в историю. Весь Сеул лежал бы у твоих ног, одетых в самую лучшую обувь. А такие выродки, — он небрежно окидывает рукой компанию, напоминая дирижёра, привлекающего внимание зрителей, — умоляли бы о снисхождении. Жизнь, полная господства и почтения с самого рождения, Чимин. Ты ещё слишком мал, чтобы оценить возможности, которые открываются перед тобой. Думаешь, эта бесполезная кучка отбросов может чему-то тебя научить? Сейчас они рядом, потому что трясутся за собственные дырявые задницы, но время расставит всё по местам, — в треске огня слова Усона звучат приглушённо, но Чимин итак знает, что услышит дальше. — Дружбы не существует. Любви... — Генерал громко, раскатисто смеётся, — любви тоже не существует, малыш. Есть момент уязвимости, когда ты испытываешь нужду в другом человеке лишь из-за слабой силы характера. И твоей незащищённостью пользуются, пуская обманчивую пыль в глаза, выражая пустую, лживую поддержку. Это лишь момент, секундная искра, вспышка. И она погаснет, испарится вместе с призрачным дымом, оставив после себя лишь чёрное пятно зияющей раны. Ах, да, и, конечно же, опыт, — расстояние медленно сокращается, и на лбу Пака-младшего выступают нервные бисеринки пота. — Опыт – единственное, что может тебя уберечь от ошибок. Не будь глупцом, не трать время зря, слушайся меня. Лишь ты один можешь себя спасти, — он делает последний шаг и тянет руку к Чимину.
— Ты прав. Жаль, я слишком поздно это понял, — мелодичный голос Чимина звучит слишком приторно, издевательски.
Но когда отчие пальцы касаются предплечья, невыносимой тяжестью оседая где-то глубоко внутри, понимает, что не может сопротивляться. Ему больно. Очень больно.
Цепкие пальцы жёстко впиваются в кожу, словно когти дикого коршуна. Это сумасшествие, что Чимин позволил подобраться так близко. Должно быть, в глазах друзей он выглядит жалко.
Чимин невольно вздрагивает, когда вторая ладонь плотно оборачивает руку, намертво удерживая её у виска.
— Стреляй, — шепчет дьявол, — отправляйся к своей дохлой мамочке. Сделай хоть что-то полезное.
— Значит ли это, — делает вдох, стараясь собраться, — что и родительской любви тоже не существует? — неожиданный вопрос заставляет Генерала замереть и повернуть голову в сторону, встречаясь с взглядом похожих глаз, когда Чимин вопросительно изгибает бровь и продолжает: — Ты меня любишь, отец? Любил ли?
Он не слышит посторонних звуков, не обращает внимание на яркие вспышки огня, смотрит в глаза опасного хищника, того, что собственными руками взрастил его. Сделал чудовищем. Но правда ли зверь Чимин? Напротив него безжалостные серые окружности, холодная пустота, на дне которой ничего нет. И в их отражении он видит себя – истерзанного, усталого, одинокого, но с таким явным отличием: внутри его тьмы ещё плещется жажда жизни. Он хочет, чтобы его любили. Он хочет любить сам.
— Шах и мат, сын, — мягко улыбается Пак Усон.
Ответная улыбка Чимина приобретает форму страшной гримасы, и он запрокидывает голову, сокрушаясь громким смехом. Это похоже на истерику, усмешку Джокера, взорвавшего Национальный Банк.
Обгоревшие листья летят серым пеплом, и если не остановить пожар, то, возможно, сегодня их ждёт масштабная экологическая катастрофа. Но Чимин смеётся. Смеётся открыто, как в последний раз. Несколько влажных прядей тонкими паутинками липнут к высокому лбу, глаза слезятся от едкого дыма и горькой правды.
Юнги трясёт от едва сдерживаемой ярости, и он оглядывается в поисках беретты. Пистолет валяется в стороне, слишком близко к этому омерзительно-сладкому мальчишке, с именем как у половины корейских айдолов – Минхо. Получится ли незаметно пересечь пару метров, чтобы иметь возможность схватить пушку до того, как это заметят другие? Юнги никогда не был кровожадным, по морде от него получали заслуженно. Но сейчас ему сносит крышу от накатывающих эмоций, он переживает за Чимина так сильно, что готов собственными руками вырвать скользкий язык Генерала и намотать вокруг шеи. Уже настолько плевать на исход, главное, чтобы этот розововолосый засранец перестал рисковать собственной жизнью и остался жив.
Блядское семейство Пак. Он не может стоять на месте, кулаки зудят от желания врезать. Проклинает тот день, когда решил привезти Чимина сюда и устроить эту безумную встречу. Хочется дать в морду Чонгуку за их тайные игры, хочется найти Тэхёна и выбить объяснения, хочется просто кому-нибудь вмазать.
Чон готов в любой момент сорваться с места и вдавить морду папаши Чимина в землю. Он верит Паку-младшему, несмотря на двусмысленность ситуации. И, в отличие от Юнги, не поддаётся эмоциям, не паникует. Хладнокровен, как никогда прежде. Дуло ружья опущено вниз: не может перезарядить ствол, не привлекая опасного внимания. В его голове проносится сотня вариантов, как вызволить Чимина. Настроен решительно и ждёт подходящего момента, чтобы действовать. Перед глазами невольно встаёт образ тела сестры: хрупкого, маленького, застывшего. И в нём просыпается жажда крови, когда Пак Усон уговаривает сына совершить суицид.
Доведение до самоубийства – одно из самых коварных преступлений. Человека смешивают с дерьмом, лишая самого главного – стремления жить. Из-за такого же урода, как Генерал, не стало единственного родного ему человека. Он жаждет мести. За неё, за себя, за Чимина. В первую очередь за Чимина. Их связывает тонкая нить. Что это? Дружба? Кровная связь? Нечто иное?
Мажет взглядом по Юнги. Все его мыслительные процессы отражаются в хмурых складках на лбу. Мин прожигает дыру в Намджуне, пока тот не поднимает глаза в ответ, вопросительно изгибая брови. Кивок в сторону Чана, и Джун понимает без слов: его задача отвлечь.
Чимин перестаёт смеяться, разворачивается корпусом к отцу, чуть наклоняя голову вбок и касаясь кончиками прядей его уха.
— Расскажи, — шёпот, обдувающий тёплым дыханием. — Расскажи мне всё. И, возможно, я подумаю над твоим предложением.
Их никто не слышит. Треск огня заглушает посторонние звуки. Фейерверки закончили своё показательное выступление, но бензобак в машине всё ещё может повторить их крышесносный эффект. На горизонте смотровой площадки маячит тусклый Сеул, утопая в серой дымке надвигающегося дождя. Тяжёлые облака, гонимые ветром, накрывают далёкий город зловещей тенью.
Пальцы Генерала сжимаются сильнее, раздирая кожу полукружиями тонких лезвий. Взглядом окидывает замерший хаос и, наконец, удовлетворяет любопытство сына.
— Сейчас отец твоего кучерявого друга кормит жирных червей на дне ровного бетонного пола нашей новенькой беседки. Я закопал его живьём, Чимин, — делает долгую паузу, — вместе с небольшим подарком для любимого сына. Несколько отпечатков пальцев, частиц кожи, волос. Полиции не составит труда построить логическую цепочку, в центре которой мой импульсивный ребёнок окажется главным агрессором, неспособным контролировать ненависть и раздражение, наживую выдавливая глазные яблоки старому алкоголику, — уголки глаз улыбаются, преломляясь сеткой морщин. — Думаешь, мне нужен ваш никчёмный трофей? Нет, мой маленький мальчик, нет. Ни флэшка, ни жизни твоих туповатых друзей, — от этих слов Чимина накрывает тревога. — Мальчишка Ким жив, и у него есть наследство. Это именно то, что мне необходимо. Целая территория на границе Пусана, с выходом на Восточное море. Ким Тэхён признан невменяемым и ему назначен опекун. Догадайся кто, малыш.
Чимин нервно сглатывает, невольно бросая короткий взгляд в сторону Юнги, пока пытается анализировать полученную информацию. Портовая территория с выходом на Корейский пролив и Японское море считается лакомым кусочком для браконьеров и контрабандистов. Значит, его отец замешан в ещё более гнусных делах, чем он подозревал. Чимин никогда не питал пустых надежд о деятельности родителя, но сейчас понимает, что этот человек действительно не просто занимает своё высокое положение, поддерживая нелегальный бизнес Южной Кореи. В голове остро выстреливает едкая мысль – они никогда не смогут его посадить. Это невозможно.
— Мой любимый сын Чимин, — демоны внутри начинают шевелиться, пугливо выглядывая из тёмных углов. — Я сегодня на редкость щедр и поэтому даю тебе последнюю возможность всё исправить. Я вижу твоего гейского дружка насквозь, последние минуты он уже трижды бросил взгляд в сторону пистолета. Но мальчишка Чан ближе. Сейчас твой шанс, Чимин. И выбор у тебя невелик: умереть вместе с кучкой придурков, сесть на пожизненное за убийство с особой жестокостью или наконец-то прислушаться к единственному родному для тебя человеку, доказав мне свою преданность. Слушай внимательно, — он давит на руку, и дуло холодным металлом касается пульсирующего виска, — твой первый выстрел послужит для привлечения внимания Минхо. Второй справа по касательной в того, что с ружьём. И в третий раз, ты поворачиваешь свою мелкую игрушку в сторону своего оборванного дружка и стреляешь, — оценивающе окидывает худое тело Мина. Чимин повторяет действие, встречаясь с потемневшим взглядом Юнги, и тонет. Видно, как тот напряжён, словно действительно готов к прыжку. — На поражение, Чимин. У тебя нет выбора, ты в моей власти. Либо сохранишь жизнь себе, либо подохнешь здесь вместе с остальными.
Дышать становится труднее. Кожу ладоней покалывает, обдавая странным теплом. Холодная капля пота противно стекает с виска вдоль скулы, огибает линию челюсти и, соскальзывая вниз по шее, пропадает в одежде. Всё ощущается слишком остро, тело как оголенный провод. Стоит задеть – и плоть прошибут смертельные разряды.
Его отец продолжает шептать, словно Мефистофель, уговаривающий Фауста обменять свою душу на жизнь, полную сладкого удовольствия и накопленных знаний:
— Ты должен это сделать, мы не оставим следов, я обо всём позабочусь, сынок, — это ласковое прозвище вызывает сильную мигрень, острым кинжалом разрезая сознание. Как давно он мечтал услышать от отца что-то доброе, нежное. Стать кем-то, кроме орудия мести.
Нервно сглатывает и слабо кивает, стараясь ухватить последние крохи разума.
— Молодец, — Пак Усон не убирает руку, но дуло больше не касается кожи. — Я помогу тебе, мой маленький мальчик. На счёт три.
Кажется, это конец.
— Один, — Чимин резко выворачивает руку в сторону беретты и стреляет в пышный кустарник, рядом с валяющимся оружием, поднимая вверх ворох листьев. Расстояние до пистолета большое. Минхо вздрагивает, распахивая свои и без того широкие глаза. Юнги тут же бросается вперёд, поднимая комья пыли. Намджун тянется, чтобы схватить Минхо за рукав, но не успевает. Парнишка мигом соображает, что от него требуется, и кидается на землю, подхватывая пистолет.
Все происходит за доли секунды, потому что Пак Усон уже произносит «два» и Чимин поворачивает руку в сторону Чонгука. Пальцы Генерала расслабляются, но продолжают удерживать, контролируя цель. Точный выстрел приходится прямо в плечо. И с тем, как стремительно подкосившись, словно игрушечный, оловянный солдатик, падает Чонгук, роняя из рук ружьё, падает сердце Чимина.
Слишком мало времени. Тупая боль распространяется по затылку, вгрызаясь в мозг яркими вспышками мощных разрядов. Есть ли хоть один шанс на то, чтобы всё остановить?
— Три… — громоподобно объявляет Генерал, и в его ледяном голосе слышатся возвышенные нотки ликования. Он чествует свою победу. Пальцы подрагивают и расслабляются окончательно, немного соскальзывая вниз. Именно этого Чимин и ждал. Он со всей дури залепляет отцу металлической рукояткой в висок, с оглушительным лязгом впечатывая сплав в кожу. Выворачиваясь из захвата, тянет отца за рукав, следом подставляя подножку.
Под визги Минхо они падают на землю и катятся кубарем. Пак Усон пытается ухватить его за одежду, но под действием долго сдерживаемого гнева Чимин чудом уворачивается и, выпуская из рук пистолет, хватается пальцами за белоснежную рубашку на груди, грубо наматывая её на кулаки. В нём просыпается слепая ярость, чистое неприкрытое желание причинить боль, вырвать внутренности, убить. Садится сверху, бёдрами обхватывая мощное тело Генерала, и со всей силы вдавливает локоть в скользкое горло.
— Я ненавижу тебя, — выплёвывает каждое слово, приближаясь вплотную и практически соприкасаясь носом. Спутанные грязные волосы лезут в глаза, на щеке алеет царапина, в глазах – зловещая тьма. Он мечтает увидеть последние минуты жизни отца, свирепо вжимая локоть в шею.
Руки Пак Усона со спины хватают его за толстовку, натягивают плотную ткань так, что шов горловины впивается Чимину в кадык.
Он со всей дури впечатывает кулак в лицо родителя, чувствуя, как с отвратительным хрустом ломается нос, обагривая лицо алой кровью. Боль в костяшках обжигает, но это правильная боль. И он доволен.
Натянутая ткань трещит по швам, но Чимин не отпускает, второй рукой продолжая наносить тяжёлые удары. Снова и снова. Снова и снова. Бьёт, вымещая всю боль, обиду, разочарование, злость: за друзей, за мать, за себя.
— Намджун, проверь Гука, — кричит Юнги и бросается к Чану. Тот подрагивающими руками целится пистолетом в дерущихся, кусая свои губы и подступая всё ближе.
Всполохи огня отражают свет от розовых волос Чимина, насыщая их ярким пламенным цветом. Он собирает комья земли и вдавливает в морду отца, размазывая грязь по лицу, смешивая её с кровью, заливающей щеки, губы и подбородок. Двумя пальцами давит на нижнюю, вталкивая чёрные ногти в белоснежные, ровные зубы.
— Жри, падла. Пробуй на вкус собственное дерьмо.
Пак Усон не сдаётся. Мотает головой из стороны в сторону, дёргается всем телом, пытаясь скинуть с себя Чимина. Грязь и кровь застилают глаза, забивают нос и рот, мешая дышать.
В надежде зацепить какой-нибудь тяжелый камень или ветку, шарит руками вокруг, но ничего не находит. Тогда он цепляется за горловину толстовки и отодвигает от себя на расстояние вытянутой руки. Чимин распаляется лишь сильнее, проталкивает пальцы глубже в глотку, ногтями впиваясь в скользкий язык. Ярость застилает глаза, распускаясь чистым адреналином по венам.
— Юнги, разнимать надо, — подаёт голос Намджун и задирает вверх кофту Чонгука, проверяя наличие открытой раны. Тот резко отталкивает руку друга, хлопая по ней ребром ладони:
— Джун, отвали, я в порядке, на мне бронник, — шарит по карманам, пытаясь найти патроны, но руки не слушаются, каждый раз промахиваясь.
Минхо подбирается ближе и практически касается носками волос Генерала, водя пистолетом от Чимина к Усону.
— Не смей стрелять, придурок, ты можешь ранить Чимина, — кричит Юнги, но, кажется, Чан совершенно не слышит. Его руки дрожат, пистолет виляет из стороны в сторону, пытаясь успеть за сменяющими друг друга телами. Минхо не делает попыток стрелять, по его лицу видно, что парень, несмотря на свою гнилую и трусливую натуру, переживает. Он действительно глубоко влюблен, отмечает Юнги, и в выборе между страхом за Чимина и собственной жизнью он выбирает первое.
Борьба продолжается, и Чимину удаётся вырваться из захвата, сжимая двумя руками шею отца. Подтягивает корпус выше, усаживаясь прямо на грудь, и вдавливает пальцы в толстую кожу, царапая ногтями шею. Перед глазами белая пелена злости, он готов убить, готов перегрызть ему глотку собственными зубами, вырывая извилистый кадык наружу. Лицо Усона краснеет и набухает, словно огромный воздушный шар, он задыхается, и Чимин впервые отчётливо замечает морщины на его немолодом лице. Этот человек давно не тот потрясающий, амбициозный красавец, который восхищал своим лоском маленького, наивного сына. Он видит тонкие, едва заметные шрамы; россыпь расширенных пор на переносице; усталые мешки под глазами; несколько седых волосков.
Перед ним глупец, потерявший в своей жизни всё. Человек глубоко несчастный и нелюбимый, заигравшийся. И стоит только крохотной нотке сочувствия промелькнуть в мыслях, как Пак Усон встречается с ним злобным взглядом…
Треск всех барьеров. Ему больше не страшно. Чимин давит сильнее, разрывая кожу ногтями. Белки серых глаз наливаются кровью, зрачки закатываются. Отец не сопротивляется. Секунда, другая, и наступит долгожданный конец.
Но лёгкие обжигает острая вспышка боли. Чимин вздрагивает, пытается сделать вдох, но воздуха нет, вместо спасительного кислорода внутренности опаляет жгучим пожаром, и он ловит ртом адское пламя.
Слышится истошный вой Минхо, отчаянные крики Юнги и кого-то ещё. Всё звучит так отдалённо, словно Чимина резко погрузили в Ханган. Перед глазами лишь две холодные льдины, что отдаляются, погружаясь в багровый туман.
Зрение подводит, мерцая белыми вспышками, тело в страшной агонии, грудь рвёт на части, но вокруг оглушающая тишина. Чимин заваливается набок, сознание раскачивается на волнах, и он действительно не понимает, жив или мёртв. Мир мутнеет и исчезает.
Чимин допустил слабость, и отец, наконец-то, его убил.
Рёв Минхо слышен на всю площадку, он падает на колени, хватая Чимина за руки, и причитает:
— Боже, боже, боже, — слёзы текут ручьем, — мой Минни. Мой маленький Минни, — поднимает взгляд на Генерала, и, хлюпая носом, кричит. — Что Вы натворили? Вы обещали мне! Обещали! Зачем?
Пак Усон пошатываясь поднимается, отпихивая тело Чимина в сторону Чана, и окидывает презрительным взглядом прослезившегося мальчишку. Этот трутень тоже предатель. Выстрел в лоб происходит за доли секунды, и вопросительный взгляд Минхо навсегда застывает, мелкими каплями обагривая лицо.
— Визжащая скотина, — Генерал в ярости пинает всё ещё тёплое тело Чана и сплёвывает грязь в сторону. Из разбитого носа продолжает хлестать, заливая разодранные губы, подбородок и шею, растекаясь алыми пятнами на груди. — Как же я презираю таких людей. Мерзкие, гнусные оборванцы. Ещё в материнской утробе вас нужно было лишить жизни, выпотрошив убогих сучек, чтобы не смели плодиться. Всю жизнь я борюсь за устранение вашей плешивой нации, — он поднимает пистолет и разворачивается к Мину. — Где Тэхён?
— Не слишком ли ты самоуверен, старый ублюдок? — крупная дрожь шока сотрясает тело Юнги, и он клянётся собственной жизнью, что не отпустит Пака живым. — Что ты сделал со своим сыном?!
— Переживаешь? Могу помочь составить ему компанию, — носком пинает бедро Чимина. — Разговор с предателями короткий.
— Это же твой ребёнок, тварь! — сердце колотится, как ненормальное, но Юнги не может позволить себе бросить взгляд в сторону и потерять драгоценное время. Дышит ли Чимин? В порядке ли раненый Чонгук? В груди что-то сильно ломается, впиваясь острыми осколками в рёбра. Отчаяние затмевает разум, хочется выть и кричать, хочется размозжить череп Усону, хочется заснуть и навсегда забыть этот день.
Он надеется, что Намжун справится самостоятельно. Сейчас его главная цель – остановить Генерала, пока жертв не стало больше.
— Тебя в детстве недолюбливали родители? Над тобой измывались старшеклассники? Ты был жирным, прыщавым ботаном, которого не звали на свидания? Что в твоей блядской голове? Что? ЧТО??? Почему ты измываешься над людьми, над собственным сыном?
— Ты ничего не знаешь, паршивец.
— О нет, Генерал Пак, я вижу тебя насквозь. Хочешь узнать правду? — Юнги поднимает дуло выше, целясь прямо в высокий лоб. — Такого как ты невозможно любить. Кричишь, что власть и деньги – самое ценное в жизни, а сам проводишь ночи в холодной постели. Одинокий, брошенный и никому не нужный. Когда ты болеешь, кто заботится о твоём уже немолодом теле? Люди, которым ты платишь? Ты правда доверяешь им свою жизнь, Усон? Не боишься ли отравиться, принимая из их рук фальшивую заботу? И вот ещё один очень простой вопрос: когда тебя накрывает радость, с кем ты делишься? С кем, если у тебя никого, блять, нет? Единственный близкий человек сейчас лежит мёртвый перед твоими ногами. И это ты его убил. Ты! Гореть тебе в Аду, ёбаный старый маразматик, — Юнги с отвращением плюёт ему под ноги, и Пак Усон чуть отступает назад, дабы не испачкать и без того пыльные туфли.
Они кружат словно два хищника, бросая яростные взгляды, готовые впиться друг другу в глотки, стоит одному сделать неверный шаг. Если один выстрелит, второй тоже получит смертельную пулю.
Вдалеке сверкает молния, окрашивая небосвод яркой вспышкой и рассыпаясь жутким грохотом. Дождь добрался уже до Сеула и через полчаса грозит обрушиться неистовым ливнем, что накроет лес непроходимой стеной. Но никому из присутствующих нет дела до разбушевавшейся непогоды. Ветер усиливается, гоняя вокруг мелкие ветки, листья и мусор, кружа в своём причудливом танце.
— Проверь Чимина. Срочно! — шепчет Чонгук и толкает Джуна корпусом в плечо, пальцами наконец нащупывая патроны. — Я сам разберусь. Пора закончить этот пиздец.
Намджун кивает и бросает опасливый взгляд в сторону Юнги. Они с Генералом слишком близко к обрыву, это опасно. Он медленно ползёт к сложенным тяжёлым грузом телам, собирая коленями грязь.
Первым лежит Минхо. Застывший взгляд устремлён вверх, губы чуть приоткрыты, волосы на затылке утопают в крови. Он выглядит жутко, и Джуну сложно осознать, что перед ним мёртвое тело, а не восковая кукла. Руки сотрясает крупная дрожь, когда он осторожно проверяет пульс на шее, что совершенно бесполезно, ведь Чан действительно мёртв, в этом нет сомнений.
Убедившись в отсутствии сердцебиения, он осторожно закрывает глаза убитому, касаясь прохладных век, и тянет за плечо, переворачивая отяжелевшее тело лицом вниз, носом прямо в алую лужицу из крови и вышибленных мозгов.
Чимин лежит за ним, завалившись набок. Его глаза прикрыты, но лицо ещё не приобрело восковую серость. Возможно, это игра зрения, но Намджуну кажется, что грудь немного вздымается. Он огибает Минхо, пачкаясь в тёмно-красных ручейках, что растекаются по земле длинными дорожками, насыщая её.
Чонгук отводит взгляд от Намджуна, молясь, чтобы Чимин был жив. В плече неприятно саднит после попадания пули, но это всё ерунда. Пак-младший выполнил часть их плана, подставив себя под удар. И сейчас не время предаваться жутким мыслям. Он обязательно подумает обо всём после того, как убьёт Генерала.
Ветер бросает в лицо мелкую пыль, но Чон не обращает внимание, в его глазах чистая, неприкрытая ненависть. Он понимает, чего добивается Юнги, отвлекая Усона разговором. Он должен помочь.
Доведённым до автоматизма движением, словно всю жизнь провёл с ружьём, Чонгук вставляет пули в патронник и, больше не теряя время понапрасну, резко вскидывает оружие и прицеливается. Громкий выстрел рассекает пространство, попадая в голень Генерала и раздробляя кости. Тот моментально подгибается, словно сломанная марионетка, и падает, бросая изумлённый взгляд в сторону Чона.
Широкая бровь взлетает вверх. В этот момент Пак Усон всё понимает – Чимин оказался хитрее, продумав каждый момент своей долгой борьбы. Выстрел в Чонгука был спланированным, как и угроза самоубийством. Чимин подпустил его так близко, чтобы, ценой собственной жизни, поймать в ловушку.
Глаза наливаются бешенством, лицо звереет. Он опирается на здоровое колено, резко вскидывая пистолет, но через секунду теряет опору, земля стремительно уходит из-под ног. Его тянет вниз к пропасти. Заросшая трава утопает под тяжестью тела, обнажая коварную западню. Он скользит по рыхлой почве, которая мелким градом осыпается прямо в глубокую бездну. Пистолет вылетает из рук, пальцы цепляются за кусты на краю обрыва, пытаясь остановить вес своего тела, утягивающего его в смертельную воронку.
Намджун приподнимает голову Чимина и, стараясь не навредить, мягко располагает её на коленях. На груди растекается жуткое красное пятно, полностью пропитывая одежду. Лицо бледное, но ещё не окрашено маской смерти. Он задирает рукав вверх, обнажая тонкое запястье, и проверяет пульс. Слабые удары отбивают неспешный ритм. Чимин ещё дышит.
— Эй, Кукла, давай же, давай, приходи в сознание, — убирает грязные волосы с лица и тихонько бьёт по щекам. Трясёт снова и снова. Ресницы Чимина дрожат, устало приоткрывая глаза.
— Кажется, — голос осипший, — валяться без сознания входит в мою привычку…
— Ты жив, — брови Намджуна надламываются, а голос звучит очень тихо, наполняясь слезами облегчения. — Дыши, дыши, — стараясь не потревожить Пака, стягивает с себя тёплую кофту, немного путаясь в рукавах, и прижимает к ране. Чимин еле слышно шипит, когда тяжёлая рука давит на грудь. — Держись, Кукла. Пожалуйста, только держись.
Слуха касается хриплый стон, и Чимин медленно поворачивает голову в сторону звука, моментально сталкиваясь взглядом с отцом.
— Сын… — некогда командный, а сейчас сдавленный и испуганный, голос Генерала звучит слишком странно, и Чимин не сразу его узнаёт. Он сверлит знакомое лицо глазами, пытаясь сфокусироваться на том, что видит.
Пак Усон хватается за выступающий из земли изогнутый корень дерева, разверзаясь телом над пропастью. Побелевшие пальцы поломанными ногтями скользят вдоль шершавого ствола, прилагая все усилия, чтобы остановить падение.
Худая фигура Юнги замерла в паре метров, внимательно наблюдая за бесплодными попытками выбраться. Он не испытывает ни малейшей жалости к этому человеку. Дуло беретты нацелено прямо в окрашенное кровью лицо Генерала.
Мин оглядывается назад, и, видя изучающий взгляд серых глаз Пака-младшего, сердце падает вниз. Живой!
— Чимин, сынок, помоги. Прости меня, прости, я был неправ. Давай всё исправим? Ты хотел уехать в Америку? Я отпущу. Хочешь жить с Мином – я закрою на это глаза. Передам опеку на Кима тебе, куплю большой дом, оплачу учебу твоим друзьям, помогу решить все вопросы, договорюсь с полицией...
Но в ответ тишина. Никто не шевелится, задерживая дыхание. Чимин должен сам принять решение. Но тот лишь поворачивает голову вверх, устремля взор в потемневшее небо. Мелкие капли падают на лоб и щёки, орошая приятной прохладой.
Пак Усон не сдаётся, пытаясь носками дизайнерской обуви найти твёрдую опору.
— Мин, я могу дать вам всё что пожелаете, — грязные ногти соскальзывают, впиваясь в рыхлую почву. Взгляд на грани безумия. Он понимает, что конец близок, но продолжает бороться. — Хочешь высокую должность? Репутацию? Деньги? Назови свои условия, — смотрит в равнодушное лицо Юнги и не находит ни капли интереса. Сил становится меньше, Усон уже не чувствует раненую ногу. И в последней надежде бросает взгляд на Чона, встречая гримасу, полную отвращения. — Вам могли бы целовать руки…
В голове Юнги возникает образ, как ещё вчера он покрывал жаркими поцелуями каждый синяк и ссадину на теле Чимина.
— Руки, говоришь? — выплёвывает Чонгук и подходит ближе, упираясь тяжёлой обувью в кончики пальцев. — Есть момент уязвимости, когда ты испытываешь нужду в другом человеке лишь из-за слабой силы характера, — издеваясь, цитирует он слова Генерала. — Ну как? Испытываешь нужду, грязное чмо? — нависает мрачной тенью. — А как тебе такое? — он поднимает ботинок вверх и, склоняя голову набок, страшно улыбается. Грубая подошва резко опускается на скрюченные пальцы, со всей силы вдавливая в землю и раздрабливая хрупкие кости. — Сдохни, мразь.
Генерал больше не произносит ни слова, и, наверное, впервые в его глазах мелькает понимание. Вот только поздно, потому что окрашенные невыносимой болью суставы перестают удерживать тело. Он падает вниз, собирая грудью вязкую, чёрную жижу. Немое изумление – это последнее, что видит Чонгук в широко распахнутых глазах, что стремительно удаляются в пропасть. Цепкие ветви деревьев с радостью принимают тело в объятия, острые камни впиваются в кожу, рвут, царапают тёплую плоть, с громким хрустом ломая кости.
Чимин не понимает, дышит ли. Сердце в груди бьётся как сумасшедшее, и он прижимает руку к груди, чувствуя липкую, горячую влагу. Поднимает ладонь вверх и внимательно смотрит на алые пальцы, любуясь, как тонкие дорожки крови стекают вниз по запястьям, пропадая в одежде.
Юнги стремился к завершению этой истории, но не такой ценой. Он бросается к Чимину, впивается взглядом в его измученное лицо, но не смеет коснуться.
Чонгук оказывается смелее. Он сменяет Намджуна и обнимает Пака со спины, убирая пропитавшуюся вязкой кровью ткань, заменяя её своей сухой толстовкой.
— Намджун, найди Тэ, он должен вызвать скорую и спасателей, — бросает взгляд на застывшего Мина. — Где Хосок и Джин? Нужна вода.
Разворачиваясь корпусом в сторону леса, Юнги громко свистит. Он так устал, невыносимо хочется выпить. Желательно до потери сознания. Горькое чувство вины заполняет внутренности. Он подвёл Чимина. И, если тот останется жив, он сделает всё возможное, чтобы исправить свои ошибки. Только бы не было слишком поздно.
В первую очередь спасение, а о чувствах потом. Он дрожащими руками рыскает по карманам в поисках телефона, но не находит. Кажется, потерял.
— Чимин… — Чон гладит по спутанным волосам, розовые пряди слиплись и приобрели грязновато-серый оттенок. Зажимает рану сильнее, пытаясь остановить кровь, и притягивает к своей груди, защищая от всего мира.
— Ты в порядке? — шепчет Пак. Слова даются с трудом, и кажется, звучат лишь в его мыслях. Но ему так хочется сказать сейчас. — Чонгук… я чувствую. Чувствую боль. Так остро, так сильно.
У Чона наворачиваются слёзы, но он молчит, продолжая, словно в тисках, сжимать обмякшее тело. Долгое время Чимин считал себя онемевшим, не способным испытывать эмоции, но теперь его признание вызывает лишь горький осадок печали. Ведь такой способ обрести чувствительность крайне неправильный.
— Как твоё… плечо? — хрипло продолжает Чимин.
— Все нормально, нормально, — с трудом отвечает Чонгук, стараясь не рассыпаться под градом отчаяния. — Хён, побереги силы, прошу. Тэ скоро приведёт помощь.
Юнги садится на корточки рядом. Он не может не смотреть, впитывая в себя эмоции, запоминая каждую черту любимого лица: бледную кожу; тонкий, поцарапанный нос; острый подбородок, испачканный в разводах грязи; капли чужой крови на щеках и обветренные пухлые губы. Чимин поразительно красив даже в таком разбитом состоянии.
В груди истошно ноет сердце. Он хочет к нему прикоснуться, сделать хоть что-то, исправить, но не может пересечь собственный барьер, утопая в сожалении и тревоге.
— Сахарный… — шепчет Пак, — а выглядишь горьким.
— Я… — удушливый ком подступает к горлу. Не может заговорить, иначе заплачет.
Дрожащие руки аккуратно касаются пальцев Чимина, с нежностью пробегаясь по разбитым костяшкам. Он выражает всю свою любовь через прикосновения. И Пак прикрывает глаза, растворяясь в приятных ощущениях. Несмотря на жгучую боль, внутри становится так легко, демоны наконец-то сбежали.
— Эй, Чимин, только дыши, слышишь? — мажет подушечкой большого пальца по щеке, лаская мягкую кожу. — Говори со мной. Тебе нужно оставаться в сознании.
Время остановилось. Низкие облака уже затянули небо серостью, воздух насыщенный, густой, плотный. Дождь моросит всё сильнее, мелкой дробью разбиваясь о землю.
Когда они познакомились, тоже шёл дождь. И сейчас разрежённый воздух собирает последние силы, чтобы вновь обрушиться с небес тяжёлым ливнем. Знак обнуления, конец их истории.
Чимин бросает взгляд вверх и любуется. Ему всегда нравилась непогода. Пока бушевал ураган, внося хаос в жизнь миролюбивых корейцев, он, в отличие от остальных, чувствовал себя свободным, лёгким, полным сил и энергии. И сейчас ему так нравится, что ветер обдувает лицо, а серебристые капли, стекающие по коже, смывают всю тяжесть этого дня.
Юнги с трепетной осторожностью гладит пальцы, Чонгук утыкается холодным носом в изгиб его шеи. Так потрясающе тихо, спокойно и хорошо. Это ли счастье?
Слышатся торопливые шаги, и обзор загораживают тёмные фигуры Джина и Хоби.
— У вас такие кислые лица, меня от вас тошнит, — Чимин пытается улыбнуться, но уголки губ лишь слегка подрагивают.
— Принцесса, — в голосе Хосока слышен надлом, — выглядишь ты херово.
— Иди нахуй, — он показал бы средний палец, но не может сдвинуть его с места.
После бесплодной попытки пошевелить рукой, прикрывает глаза и делает глубокий вдох. Тело напоминает сплошной ком боли, целиком состоящий из жаркого пламени, губительного и испепеляющего. Трудно сосредоточиться, потому что сознание раскачивается на высоких волнах, то уплывая в жутковато размытые образы и погружая в недолгую полудрёму, то вытаскивая на поверхность, когда горло опаляет огнём надрывного кашля, вырываясь наружу плотными сгустками крови.
— Внутренние органы задеты, это плохо. Может, погрузим его в машину, пока не поздно? — слышится встревоженный голос Намджуна. — Сделаем перевязку…
— Не довезём, нужна реанимация, — Чонгук бросает взгляд в сторону утихающего пожара, моля своего парня поторопиться.
— Надеюсь, Тэхён успел вовремя, — читает его мысли Мин. — Здесь херовая связь, а с такой непогодой шансов практически нет.
— Мне так важно тебе сказать, Пряничный, — улыбка, наконец, касается губ Чимина, некогда таких мягких, а сейчас пересохших и исцарапанных, чуть окрашенных кровью.
Сердце сжимается от боли, и Юнги проглатывает удушающий ком безысходности:
— Потом, Чимин, не трать свои силы, — он поворачивается к Хосоку. — Вы всё записали?
— От и до, — вмешивается Сокджин, демонстрируя маленькую ручную камеру. — Но ты действительно думаешь, что это может послужить доказательством в суде? Всё зашло слишком далеко, Юн. Нам не выбраться, даже с этой видеозаписью.
Юнги нащупывает в кармане пачку сигарет, спрятанную на случай такого вот пиздеца, и подкуривает, медленно выдыхая дым вверх. Вдалеке раздается вой, напоминающий пожарные сирены. Если его не подводит слух, то у них есть ещё около десяти минут, чтобы принять решение.
— Он выстрелил в собственного ребёнка, угрожал нам, убил мальчишку…
— Мы тоже ему угрожали. А Джей Кей раздробил ногу и столкнул в пропасть… — Хоби наклоняется к Чимину и убирает упавшую на лицо мелкую соринку. — Это серьёзное преступление…
— Как-нибудь разберёмся, — обрывает Чонгук.
— Тэхён, он в порядке? — слышится слабый голос Чимина. Он вспоминает слова отца, хочет о них рассказать, но силы уже на исходе.
— Всё хорошо, Чимин, — Юнги ведёт ладонью по грязной щеке. — Со всеми всё хорошо. Ты справился. Хосок и Джин записали всё на камеру, — болтает, лишь бы удержать сознание Чимина на плаву. — Тэ вызвал полицию и скорую помощь. Ждёт их у шоссе. Тебе скоро помогут, просто продержись ещё немного. Ради нас всех. Ради меня.
— Отец сказал…
— Его больше нет, Чимин. Не думай о нём сейчас.
— Я, наверное, счастлив, — запах сигарет проникает в нос, и он морщится. — Ты говорил, что не куришь.
— Не курил.
— Знаешь, сладкий, если… если ты дашь мне закурить, я запишу с тобой ту чёртову песню и даже закрою глаза на твою отвратительную привычку быть великим занудой, — он вновь задаётся кашлем, и Чонгук вытирает рукавом кровь с его губ, немного размазывая по подбородку.
— Шантажируешь меня? — уголки губ поднимаются вверх, но Юнги слушается и подносит тлеющую сигарету к Чимину, помогая сделать затяг. — Обязательно запишем. Десятки, сотни песен, Пак. Теперь ты можешь жить свободно, танцевать, петь, мы сделаем всё, что ты пожелаешь, даже...
— Спой мне, — перебивает, чувствуя, как спасительный дым проникает в горящие лёгкие.
В уголках глаз Юнги скапливаются крупные слёзы. И он делает глубокий вдох, стараясь прогнать панический ужас. Чимин умирает, все это понимают. Разве сейчас время, чтобы петь?
— Я спою тебе песню, которую написал до нашего знакомства… — резко бросает бычок на землю и тушит его ногой. — Спою только первый куплет и припев. Продолжение… — прочищает горло, боясь своих собственных страшных мыслей. — Его ты услышишь, когда поправишься.
— Говорю же – зануда… — Чимин утыкается лбом в грудь Чонгука и ждёт.
Ладони Юнги потеют, и он, в последний раз бросив взгляд в сторону дороги, начинает.
Песня, которую он поёт, должна быть динамичной, но сейчас ситуация не позволяет исполнять её иначе. И он подстраивается, растягивая ноты. Хриплый голос Юнги тянет её словно колыбельную, успокаивая мерцающие образы в голове Чимина. Дождь усиливается, отбивая ритмичный бит, шумно ударяясь о высокие кроны, прибивая к земле мокрую пыль и пропитывая одежду насквозь.
Голос подрагивает и пропадает, ему тяжело. Но песню подхватывает Чонгук, помогая Мину исполнить единственное желание умирающего. И через пару секунд слышатся голоса остальных друзей.
Don't leave me, I believe 走り出す
не оставляй меня, я верю
No ending 君は僕の鼓動
нет конца, ты моё сердцебиение
例えどんな 雨に打たれても
не важно, какой будет дождь
例えどんな 闇に消されても
неважно, насколько темно
救い出すよ必ず
я вытащу тебя отсюда, я вытащу тебя отсюда
君は独りじゃない
ты не одинок
Это так странно, петь под приближающийся вой сирен. Петь так, словно отдаёшь всего себя за раздирающую душу мелодию, вкладывая все чувства, эмоции, боль, мечтая остановить разрушительный момент. Совсем скоро их захватят цепкие когти реальности, и придётся за всё отвечать. Но сейчас они поют, и это самое важное.
— Ох, вау… Ваши голоса… так сочетаются… Вы звучите, как настоящая группа, — тихих слов Чимина практически не разобрать, но Юнги понимает. — Шесть лучших друзей.
— Семь. Семь минус один будет ноль. Только так. Хочешь петь с нами, Чимин?
— Ты забавный, — с трудом улыбается, чувствуя, что сейчас вновь впадёт в полузабытое состояние. В висках пульсирует боль, и он прикрывает глаза, отвечая тихим шёпотом: — У нас даже нет названия.
— Так придумай, давай же, — Юнги видит, как Чимин теряет связь с миром, уносясь сознанием в высь. Наклоняется к нему, целует щёки, губы, ресницы, оставляя напоминание о своих искренних и таких сильных чувствах. — Давай же, пообещай мне, что всё будет хорошо, — но Чимин молчит, растворяясь в призрачной дымке. — Ответь, прошу.
Вой пожарных сирен оглушает площадку, вновь вырывая Чимина из беспамятства. Краем уха слышит на фоне чужие голоса, топот ног и суету, но не шевелится. Он устал. Так сильно устал. Жарко, нечем дышать и чертовски хочется спать.
Юнги накрывает паника, он хватается руками за плечи Чимина, трясёт, повторяя его имя вновь и вновь, пытаясь выдернуть из смертельной агонии.
— Отпусти его, ему нужна помощь специалистов, — голос Чонгука звучит очень тихо, но твёрдо. И Юнги вскидывает слезящиеся глаза на друга, сталкиваясь с всепоглощающей тьмой. Он впервые видит то, чего раньше не замечал. Пугается собственной реакции и мыслей, что заполняют голову. Нехотя разжимает побелевшие пальцы, позволяя Джей Кею с лёгкостью поднять хрупкое тело Чимина на руки.
Пака тянут за собой, подхватывают, куда-то несут, но ему уже всё равно. Крохотные остатки сознания порхают маленькой птичкой, уносясь прочь за горизонт. Чужие холодные руки, голоса, крики, плачь. Или всё это мерещится? Но вот он выхватывает из смешанных образов тёмную макушку Юнги и просит, зовёт, не знает, слышат ли голос.
— Я здесь, здесь, тише, — Мин наклоняется ниже, с нежностью гладит по волосам, чтобы поймать последний вздох перед тем, как Чимин исчезнет.
— Пуленепробиваемые.
No, not today, not gonna
Make the same mistakes
No, not today, not gonna
Cave, not gonna break
***
Всем известна старая поговорка: «
Стоит что-то потерять, чтобы обрести нечто новое».
Человек боится боли, будущего, последнего шага перед неизведанным. Вам сейчас страшно, ведь так? Что с ними случилось? Как же история Юнги и Чимина? Можно ли надеяться на счастливый конец?
Вы боитесь за
свои мечты и фантазии. Вам важно не потерять веру в то самое вечное, постоянное. Но, давайте, вздохнем поглубже, отпустим страхи, оставим всю горечь, отчаяние и обиду в этой переломной главе. И шагнём дальше…
Верьте мне, я всё ещё рядом.
И нас ждёт лучшее будущее.
Однажды, я обязательно расскажу, что произошло после. Но сейчас – это конец. А, возможно, начало нечто иного, прекрасного.
Спасибо Вам. Большое человеческое спасибо, что не дали упасть, были со мной, таким неправильным, рядом. Помогли пройти этот путь разбитых надежд и обрести новые.
Я обращаюсь к тебе, читатель.
Спасибо.
Ваш, Jm.
