Let The Flames Begin

Парень снова припарковался возле чужого дома, который, тем не менее, с лёгкостью смог заменить ему нынешний… Вернее, бывший. Он вышел сам и вывел младшую из автомобиля, а затем наклонился к ней: — Слушай, я понимаю, тебе сложно будет доверять всем тем, кто там сейчас находится, но… Они хорошие. Ты ведь знаешь, что я научился отсекать плохих людей? Ты можешь доверять им: они не обидят ни тебя, ни Дэрри. И Роберта тоже очень хорошая. Наверное, даже самая приятная из всех моих друзей. Почему она тебе так не понравилась? — Даже объяснить особо не могу. — Сказала та, пожав плечами, — Напряжение само появляется к какому-либо новому человеку. Да и поводов для доверия не нахожу пока. Извини. — Понимаю, — Мик вздохнул, — доверие не должно появляться сразу. И вот, брат и сестра молча идут к дому. Оба угрюмые и уставшие. Причин для радости особо не находилось, да и после такой ужасной ночи и ничтожно короткого сна, найти их будет сложновато. Повисла тишина. Она не казалась им двоим неловкой, скорее, комфортной. Они всегда были не особо разговорчивыми людьми. Да и тем более, очень хорошо понимали друг друга, а иногда хватало одного лишь взгляда, чтобы распознать настроение другого. Вскоре они уже стояли в коридоре, где их поджидало несколько человек, которые тут же облегчённо вздохнули, когда увидели здоровых прибывших. Они все по очереди обняли своего друга, правда, Эли так и оставалось неловко стоять в проходе, изучая незнакомые лица и фигуры. Решили не задерживаться и пройти в гостиную. Парень облегчённо упал на столь мягкий диван, на котором сидел всё с теми же людьми (не считая прибавившуюся сестру) часов восемь назад. Младшая же решила просто постоять. Она опиралась на грядушку дивана, прижимая к себе медвежонка, скрестив руки и опуская взгляд. Было ужасно некомфортно и тревожно. Очень страшно. Слишком много людей. Непонятно откуда взявшаяся тревога окутывала с ног до головы, заполняла все мысли и не отпускала. Нога нервно дёргалась, из-за чего маленькая фигурка тоже немного тряслась. — С вами точно всё хорошо? — Заволновалась пухленькая девушка, которую и звали Роберта. — Бывало и лучше… Непроглядный едкий дым, распространяющийся по всему пространству, ужасающий треск досок и хруст, который они издают, пока падают друг на друга. Родной силуэт, освещаемый спереди пламенем, а сзади — узнаваемый только по небольшому росту и неподвижности. Трупы где-то под активно горящими завалами. Ужасный запах… Группа внимательно слушала рассказ, хоть и без особых, пугающих деталей, которые остались лишь между братом и сестрой, и, возможно, Дэрри. Конечно, они едва ли могли испытать тот спектр эмоций, открывшийся Мику, но глаза их явно лишились обычно присутствующего оптимизма. — Боже мой, какой ужас… — Роберта с сочувствием взглянула на рассказчика. — Мне так жаль, мне так жаль вас обоих! Остальные не могли выдавить из себя и звука: вполне обычно для них. Кто бы знал, что так окажется? Возможно, оставишь с Миком наедине, каждый смог бы найти слова поддержки… Сейчас они могли предложить лишь материальную помощь. — У моих родителей был коттедж в начале леса, — начал тот, у которого были длинные чёрные волосы. Парень по имени Стив: сын достаточно известной бизнесвумен, которая всегда была готова помочь и ему, и тем, кому хотел помочь он. Ей было даже приятно проявлять свою эмпатию подобным образом, ведь её муж ушёл из жизни пару лет назад, а её чадо, в силу возраста и характера, стремился к независимости и частичной сепарации. — И, кстати, хороший дом. Вы могли бы жить там, только ему нужна небольшая уборка, но с этим мы, — он окинул взглядом своих коллег по музыкальному коллективу, — быстро справимся. Волнение, обильно смешанное с чувствами неловкости и благодарности прокатились волной от макушки к пальцам ног. Кажется, на щеках вспыхнул румянец. Мику было несомненно приятно стремление друзей вытянуть их из самой задницы, но его всегда учили, что подарки и помощь не бывают безвозмездными. Он не считал это полностью правильным, но установки, привитые родителями, крепко заседали в черепной коробке, пожалуй, у каждого, у кого они были. Либо навязывались только окружением. — Давайте на еду скинемся, я в магазин поеду. — Теперь говорил парень с русыми волосами. — Как я понимаю, у Элизы ничего кроме пижамы нет, — задумчиво протянула уже знакомая вам Роберта. — У меня куча сестёр, а значит, и куча одежды. Может, даже у Джона что-то возьму. Своё предложение не высказал лишь один из присутствующих — Ульрих. Он обычно не придумывал план, а исполнял его. И хоть интуитивно, но было ясно, что его стремление к общему делу — спасению Андерсонов — ничуть не меньше, чем у остальных. — Извините, что так получается. — Наконец подала тихий голос тёмноволосая девочка, посмотрев на компанию ребят, — Мне неловко просить помощи, да и тем более, у людей, которых я и не знала никогда. Мне… — Делая паузу, и опуская взгляд, признавалась она. Тревожность не давала покоя, хоть была и не такой сильной, как обычно. Ноги почти не держали её, приходилось опираться одной рукой на грядушку, скорее всего, из-за тревоги. Ну, наверное. Нужно было сконцентрироваться. — …жаль, что доставляю дополнительные проблемы. — Эли, мы только рады оказаться рядом в такой трудный момент! — Роберта дружелюбно улыбалась, надеясь, что подбодрит новую подругу. — Мы бы не оставили вас в беде. Это нетрудно: мы сделаем всё, что сможем. Даже не думайте, что создаёте нам проблемы! Элизабет коротко кивнула в ответ. Спорить было бесполезно, как та уже поняла, да и сил на это не было. Мик сейчас был ещё более сентиментальным, чем обычно. И вот, снова руки дрожали, колеблясь вверх-вниз. Губы поднялись уголками вверх. Друзья знали, что в похожие моменты от него не стоит ожидать каких-либо слов: гораздо больше им говорила его невербальная реакция. — Пожалуйста, Мик. — Стив, сидящий слева от него, закинул руку ему на плечи, а другой легонько потрепал волосы. Позже, достав телефон, отбивал пальцами сообщение, судя по всему, чтобы посоветоваться с матерью о доме. — Я пока выберу одежду для Эли. — Роберта кивнула и удалилась в другую комнату. Вернее, собиралась, но снова вернулась, выглядывая из-за двери — Мик, тебе тоже что-то присмотрю. Элиза, какой стиль любишь? Какие вещи носишь обычно? — О, ну, — вдумчиво и слегка растерянно произнесла она, — Мне нравится тёмная, необычная одежда. Довольно нестандартная, наверное? — Окей! — Роберта показала соответствующий жест. — И ещё, вам бы помыться… Вы все в грязи! Покажи ей, где ванна. Девушка, наконец, отправилась в другую комнату. А Мик, подождав, пока сестра поднимется, направил её на нижний этаж за собой и открыл дверь. Удивительно, она не занята: вероятно из-за того, что все остальные Базз были не дома. — Смотри, берёшь вот это полотенце, а в ящике — он указал на висящий над раковиной шкаф, — есть гель для душа и шампунь. Поаккуратнее со шрамом… Увидев кивок сестры, Мик решил не стоять возле двери и двинулся, сам не зная куда. Просто куда-то. Где он мог бы поговорить с кем-то, а может, остаться наедине со своими раздумьями в максимальной тишине. Всё зависело от того, встретит ли его кто по пути. В темноте коридора, давящей на глаза, парень заметил высокий, худой силуэт. Очевидно, пересёкся он с Ульрихом: его легко можно было отличить по пушистым волосам, выделяющемуся росту и изящности движений. Руками он шарился по карманам лёгкой джинсовки, красноречиво контрастирующей курткам, в поисках чего-то. Когда вы около двух лет находитесь в компании, где каждый мучает свои лёгкие постоянными перекурами, в вашей голове моментально рождается догадка, наиболее правдивая: ищет он пачку и зажигалку. — Вот ты где. — Непонятно, обращался курильщик к коробочке или к другу. Собственно, на последнего он резко поднял голову (как делает обычно) и внимательно рассмотрел. — Хочешь присоединиться? Парень промямлил утвердительное «угм» и потянулся к крючку. Ему повезло меньше: карманы пусты. Предположительно, всё их незначительное содержимое вывалилось при беге. Сбоку сильно потянуло холодом и ударило по глазам светом. Ульрих поторопился на улицу, не закрыв дверь. Через полминуты вышел и Мик, правда, укутанный в свою парку, защищающую от пронизывающей холодрыги, привычной для города Сайфотэлл в конце февраля. Его другу подобные обстоятельства были нипочём: он спокойно сидел в лёгкой рубашке. Занял место рядом и подождал, пока тот достанет две сигареты. Одна была протянута вместе с зажигалкой. — С Элизой всё в порядке? — кудрявый сверкнул карими глазами, а позже искрами, последовавшими за звуками стрекотания колёсика. — Бесполезно врать: я думаю, нет. — Мик выпустил облачко дыма вместе со словами. Скрывать что-то от собеседника он не считал нужным. При желании, он и сам сможет уличить его в недосказанности в силу своей проницательности. — По ней легко сделать такой вывод. Ты говорил, она молчаливая, но предположу, что не до такой степени. Она вообще в курсе, что произошло? — Без понятия… Эли ничего не может вспомнить. Пожар её врасплох застал, судя по шраму. Утечка газа, что ли? — Или чья-то радикальная месть? — Нет, нет, точно нет. Она не способна на такое… Мик был ошарашен предположениями Ульриха, что было привычно. Иногда его, казалось, просто невозможно понять. Тем временем он решил честно добавить: — Хочу на это надеяться. — Я не сказал, что это сделала Элиза. Да уж, легко он погружает в размышления. Ульрих приложил к губам сигарету, делает затяжку, давая время другу и ожидая его мысли вслух. Семейка действительно была не из приятных: пьющий отец, приводящая в дом незнакомцев мать, помешанная на ревности. Сочетание так себе. Учитывая это, вполне мог бы найтись человек, который желал навсегда оставить их лишь воспоминанием, но не для себя, а в целом. И снова мысли привели к сестре: кому как не ей хотелось наконец освободиться от их отвратительной комбинации, стерев их из своей жизни? — Наверняка кто-то из убогих ухажёров матери. Её всегда тянуло на ненормальных — вспомни моего отца. — Славно думать, что мы когда-нибудь это выясним. Держись, Мик. И силуэт, ныне хорошо освещаемый солнцем, предпочёл снова скрыться во тьме помещения, опять забыв прикрыть дверь.

в это время…

Эли тяжело вздыхает, оставшись наконец одной, наедине с своими мыслями. Хотя, именно так и случалось обычно. Она слишком привыкла к одиночеству. Да и в принципе, это многому научило Элизу. Например, полагаться только на себя, из-за чего помощь от других людей получать не хотелось. Возможно, как раз, это и было причиной её настолько большого недоверия ко всему окружающему. Девушка даже Мику-то не всё рассказывала. Многое слишком плохо может на нём отразиться, зная его. Андерсон младшая тем временем усадила Дэрри спиной к себе, так как при его взгляде было бы, ну, немного неловко, знаете? В конце концов, они лучшие друзья. Больше приятелей у Элизабет не было, кроме этого маленького медвежонка. Не срослось как-то. Дэрри — подарок Мика на её пятый день рождения, потому и ценит она его ещё больше. Никогда игрушек у неё особо не было из-за бедности семьи Андерсонов. Половина была либо игрушками старшего брата, либо ещё какими-нибудь подаренными от него, от его друзей. Дорогих кукол с витрин детских магазинов, журналов тоже никогда ей не доставалось. Мик часто приносил ей всякие детские чтива с разными раскрасками, загадками, головоломками, привлекающими новинками, о которых младшая могла только мечтать. А говорить брату об этом было стыдно, неловко, ведь тот и так всегда пахал без отдыха, сколько Эли его помнит. Просить родителей, как вы уже догадались, было страшно. Страшно, вспоминая эти злые взгляды и взрослые фигуры, начинающие над хрупкой миниатюрной девочкой, которые всегда стыдили её за каждый вздох. Они столько трудятся, а она имеет наглости ещё что-то просить, когда имеет крышу над головой, еду и воду? Элиза, честно, всегда ценила, что у неё есть хотя бы это, и целью её просьб никогда не было обесценивание их трудов… Или было? Девушка правда запуталась… Она ведь была лишь ребёнком. Наивным и глупым. Она никогда не стремилась быть «бесстыжей» и «избалованной» девчонкой, какой её называли всё детство, Эли лишь хотела быть любимой. Любовь Мика она, безусловно, ценила, и отвечала ему взаимностью, но родители были такой же важной частью её жизни, как и юноша. Их связь всегда казалась недосягаемой, может быть, она была просто недостойной? А что было бы, будь та «идеальной дочерью»? Мечтой всех родителей? Тогда, может быть, Элизабет никогда и не слышала в свой адрес «Лучше бы ты не рождалась», «Не о такой дочери мы всегда мечтали», «Ты делаешь недостаточно»? Простите, что не была той самой мечтой, сказкой и ребёнком без изъян. Только жаль, что и вы хотя бы просто хорошими родителями никогда не были, придурки. Горячая вода каплями стекала по худому, и, местами, истощённому туловищу, заставляя немного расслабиться после тяжёлой ночи, о которой хотелось бы и не вспоминать. Андерсон уже привыкла мыться в воде с такой температурой, она была для неё небольшим успокоением, наверное? Заставляла отвлечься от всего окружающего. Эли отодвигает шторку ванной и протяжный вздох проносится по всему пространству. Та снимает с крючка, на который показывал Мик, полотенце, вытирает распаренное тело, ощущая небольшое облегчение после душа. Девушка вытирает длинные чёрные волосы, непроизвольно глядя в зеркало, что находилось в левой стороне от неё. В отражении на неё смотрела девушка с ужасно болезненным видом: Влажные, тёмные, длинные волосы лежали на груди. Они явно были не в лучшем состоянии, даже выпадали часто по неизвестной причине. А на бледной коже отчётливо были видны мешки под глазами, а взгляд был настолько печальным и уставшим, что казалось, будто она смотрела на куклу с стеклянными вставными очами, не отражавшими никаких бликов радости. Некоторые родинки (казалось, их стало значительно больше в какой-то момент), были хаотично расположены на шее и острых ключицах: их хорошо видно из-за крайне нездоровой худобы, которой хозяйка сама и добивалась. Как жаль, что даже сейчас ей было этого мало. Рёбра отчётливо выделялись, а ноги казались неестественно тощими, учитывая тип фигуры Эли, при котором бёдра явно были шире, чем ей этого хотелось. У неё всегда худело всё, кроме ног, что заставляло ужасно беситься, а возможно, это просто из-за того, что в последнее время она и так была довольно раздражительной по непонятным обстоятельствам. Ей, в принципе, никогда особо не нравилась собственная внешность и фигура. Всегда хотелось невозможного идеала, вызванного стандартами красоты. Андерсон вешает полотенце обратно, забирая маленького плюшевого друга с холодной плитки, натягивает пижаму (ей всё ещё не принесли чистую одежду), а затем выходит, прикрывая за собой дверь. Замечает боковым зрением Мика, наконец дождавшегося своей очереди. Видно было, как от неё исходит пар. Брат догадался, что и она предпочитает горячую воду холодной. Он слышал, что люди, принимающие чуть ли не ошпаривающий душ, склоны к недостатку тактильности и восполняют её таким образом. Как похоже на него… Он ступает за порог освободившейся душевой и, закрыв дверь щеколдой, стягивает с себя одежду. Какое облегчение: все перепачканные, рваные тряпки оказались на полу. Положить их куда-то не было сил. Босые ноги немного пощипывало холодом. Открыв кран, Мик поднимает голову навстречу струйкам воды, постепенно набирающим градус и напор. Кудри медленно намокали. Влага тянула их вниз. Капли проделывали путь от макушки до поверхности ванной. Парень какое-то время так и продолжал стоять, давая им течь по одному направлению, но вдруг одумался: накручивать счёт за воду в чужом доме непозволительно. Он набирал воду в ладони и мочил участки тела равномерно. Ещё один поворот крана, и Мик тянется за шампунем. Распределяет по волосам и между ними аккуратно, чтобы не попасть в глаз или оба. Всполаскивает руки и открывает гель. Решив отказаться от мочалки, натирает тело просто так — когда пена, наконец, покрыла всё, кроме лица, снова включает воду, смывает. Думать совершенно не хотелось. Мысли, мысли, мысли — они каждый раз вопят, выводя разум из строя, давят на психику и заглушают всё вокруг, убивают восприятие время и пространства. Пошли прочь! Новоиспеченный сирота намеренно отгонял их: дайте хоть минуту спокойствия! Позвольте пару мгновений почувствовать себя живым, довольным. Безоговорочно счастливым Мик был только в детстве, когда он был совершенно свободным от ответственности, не знал значение слова "предательство", когда сверстники не считывались, как угроза, дом был самым приятным местом, родители ни в чём не нуждались, любили друг друга, и, в конце концов, сына! Кто-нибудь, позвольте мальчишке в теле двадцатилетнего хиляка снова ощутить заботу старших. Родители совершили непростительную ошибку — позволили себе безграничную слабость. Они отняли прекрасное, как у первенца, детство у Элизы. Дочь никогда и не подозревала, что родители — это, вообще-то, в первую очередь люди, которые тебе помогают, отдают всех себя, тратят силы на то, чтобы ты жил в максимальном комфорте, не страдал физически и морально. Семьи у девочки не было — только брат. Вместо родителей — бездушные ублюдки, зацикленные на себе, потерявшие всякую эмпатию, любовь, которые могли лишь излить на детей потоки ругательств, разбрасываться ударами и закрывать глаза на необходимость саморазвития. Неудивительно, что их "выродки" были чужими не только дома, но и за его пределами. Легко, наверное, быть полноценной частью общества, если ты рос в хорошей обстановке. Общение для тебя не трудность, а потребность. Одноклассники, если повезёт — верные свидетели твоей юности. Дружба — не мечта, а действительность. Ты не отчаянно хватаешься за любого, отвлекающего от одиночества, а просто дружишь. Вы делитесь опытом, создаёте общие воспоминания, любите друг друга. Любовь... Ты не знаешь, что такое токсичность, знаешь только трепетное ощущение бабочек в животе. Привязанность, нежность, симпатию... В общем, то, что ищут в отношениях здоровые люди. Ты не боишься измены, ты хочешь быть рядом с человеком, когда у вас всё хорошо или не очень. Твои чувства искренние, лёгкие для понимания, не вызывающие сомнений. Возлюбленный — не отдушина, а близкий человек. — Мик? — за дверью послышался стук, наконец-то вытянувший его из очередной канители раздумий. Чёрт! Он проиграл им. Судя по голосу, окликнул его Чак. Причём были отлично слышны нотки беспокойства, пожалуй, даже чрезмерного. — Ты там живой? — Да, — Мик чуть ли не крикнул, чтобы звук воды не заглушил его. Мало ли, его спаситель не услышит и посчитает, что ванна стала местом самоубийства. — Сейчас выйду. До конца смыв пену, парень взял сухое полотенце и вытерся. Слегка встрепал им волосы, чтобы капли не текли ручьём. Оставил их слегка влажными и оделся. Поспешно открыл дверь — первое, что он увидел — перепуганное лицо Чака. Интересно, Андерсон правда настолько долго занимал комнату, или Чак, как всегда, надраматизировал себе что-то? — Фух, и правда живой! — Ну не дух же тебе ответил. Эмоция стоящего напротив в миг сменилась на наигранное недоверие — протянул руку вперёд, и, легонько коснувшись майки друга, убедился, что она не пройдёт сквозь него. Мика это позабавило. Послышалось два коротких смешка, как вдруг вокруг его туловища сомкнулись руки. — Ой, да ладно тебе, всего лишь то задержался, пока очко мыл. — Мик часто старался перенимать манеру общения собеседника, подражать его чувству юмора. Для него самого неожиданностью стала настолько случайная и противная шутка. Но надо же было успокоить обнимающего. Получилось: какой ужас, Чак действительно расхохотался! Мик почувствовал волну его смеха у себя на плече. Он поднял руки, вытягивая их из крепкой хватки, чтобы так же обнять друга. — А я и не переживал. Я просто подумал, что тебя нужно срочно обнять, тактильный голодовщик ты наш. — Ну да, я по твоему лицу догадался. Простояли они так ещё пару минут. Да, Чак прав — Мику действительно это не помешало. Он любил обниматься, наваливаться на друзей. Тепло, которым они взаимно делились, однозначно успокаивало. Талант к словесной поддержке Стингрея уступал тому, которым обладала Роберта, но ему не было равных в объятьях. А вскоре послышался голос вышеупомянутой подруги: — Мик, ну ты чего там? Давай быстрей сюда, я уже нашла тебе замену этому тряпью!