Игра в воспоминания

Зехра почти не волновалась — последняя схема лечения была подобрана идеально: от таблеток не клонило в сон, работоспособность зашкаливала, ненужные эмоции отсеялись. Агент Балабан была собрана и предельно сконцентрирована на важном, ничего лишнего не отвлекало её от работы.    Она спокойно достала из бархатной сумочки пропуск и предъявила охраннику в тёмном костюме.    — «Мари Дебрай», — прочитал он в гарнитуру, подключённую к рации, чтобы получить отклик от координатора списка приглашённых.    — Дебре, — поправила Зехра, игриво стреляя глазами из-под опущенных ресниц. — Это французская фамилия.   — Прошу прощения, — смутился охранник. — Добро пожаловать, госпожа Дебре.    — Мерси, — проворковала Зехра, специально переходя на язык Бальзака и Стендаля, и осторожно выдернула ламинированную карточку из пальцев мужчины.    С недавних пор ей нравился французский, нравилось практиковаться в нём, слушать песни, смотреть фильмы. Даже глупый сериал из далёкого детства «Эллен и ребята», который она нашла на каком-то богом забытом хостинге, доставлял ей сейчас истинное наслаждение. Она входила в роль долгих три месяца и после этого не имела права на ошибку.    — Мари! Наконец-то!    — Сания! Здравствуй, дорогая!    Зехра устремилась к высокой статной девушке в расшитом узорами платье и платке, скрывающим её волосы.    — Я уже начала думать, что ты забыла обо мне, — укоризненно проговорила Сания после порции крепких дружеских объятий.    — Как я могла? — вспыхнула Зехра вполне искренне. — Ни за что в жизни!   В начале их знакомства Зехра переживала, что у дочери дипломата из Омана французский лучше, чем у «коренной» француженки, но легенда Мари Дебре была запутанной и сложной, а оттого казалась весьма жизненной и правдоподобной. Родилась в Африке, долго жила в Германии, училась в Британской Академии искусств… С такой страстью к переездам немудрено и родной язык забыть! Зехра улыбнулась Сании:   — Ну, и каково это — стать хозяйкой собственной художественной выставки?   — Не спрашивай! — девушка с чувством сжала тонкие пальцы Зехры. — Я так долго стремилась к этому, что сейчас абсолютно выжата эмоционально. И, тем не менее, очень волнуюсь…   — Не переживай, дорогая. Уверена, всё пройдёт великолепно.    Ещё бы, как может не пройти, на эту выставку три месяца впахивало несколько десятков человек и с той, и с другой стороны. И если папочка-посол хлопотал об аренде исторического здания в центре Рима и приглашении высокопоставленных гостей, то Контора во главе с Председателем дни и ночи тратила на то, чтобы выяснить, кто из посетителей выставки связан с террористами и замешан в поставках оружия для операций на территории Турции и соседних стран. Как удручающе, что такие прекрасные культурные мероприятия частенько служили прикрытием для грязных и очень тёмных дел.    — Мне не терпится показать тебе, как оформили мои работы в галерее! Ты, как никто, должна оценить их и сказать своё мнение!   Госпожа Дебре, широко известная в узких кругах представительница искусствоведческой тусовки, участвовавшая в нескольких нашумевших реставрациях работ эпохи Ренессанса, тонко усмехнулась:   — Я сегодня здесь как гость, милая, как твоя подруга, а не как судья. Однако обязательно отправлю свои рецензии в несколько художественных журналов Европы…   Как же просто сейчас, в век развитого интернета, стать кем угодно, подумала Зехра. Пара толковых рук — и вот у тебя уже репутация успешного врача, политолога, инвестора… Блог с кучей отзывов, страничка в соцсетях с десятками тысяч подписчиков или же сайт с миллионами посетителей в день. Забавно. И пугающе одновременно.   — Не могу пока думать ни о каких рецензиях, — отмахнулась Сания. — Только бы не провалиться, только бы не провалиться… Папа говорит, что основным показателем успешности выставки станет количество продаж моих картин.   — Ох, господин Анвар! — с притворным негодованием воскликнула Зехра. — Всё-то он сводит к деньгам.   Она быстро огляделась: вестибюль потихоньку заполнялся людьми, и ей пора было выйти на связь.    — С твоего позволения отлучусь в уборную.   Сания кивнула, и Зехра, пряча лицо от немногочисленных камер видеонаблюдения, поспешила по коридору в тёмный закуток с тремя отмеченными табличками дверьми. Женский туалет был абсолютно пуст и благоухал, как весенняя роза. Зехра достала из сумочки пудреницу, провела по носу бархоткой, взбила тугие локоны благородного медно-рыжего оттенка и, вытащив из правого уха массивную серьгу, сменяла её на беспроводной наушник.   — Алло, дорогая? Я на выставке!   — Рад слышать, Куница, — безжизненным тоном ответил Узай, никак не отреагировав на «ma chérie» в свой адрес. — Как обстановка?   — Нет-нет… Ещё не началось. Гости только собираются.   — Понял. Видела кого-то знакомого?   Зехра промаршировала вдоль кабинок, заглядывая в промежутки между полом и пластиковыми дверьми. Телефонная линия для связи с командой была зашифрована, и единственной опасностью для разговора с Конторой мог стать только какой-нибудь случайный или не очень случайный свидетель.   — Сания так волнуется, так волнуется! — защебетала она, разогнувшись. — Ждёт, что кто-нибудь купит её картины, представляешь?   — Конечно, представляю, — позволил себе роскошь проявить эмоции Узай и саркастично хмыкнул. — Пять покупателей. Пять картин. Пять терактов.   Зехра помрачнела. Да, дела обстояли именно так. Три месяца назад им в руки попала информация о том, что обычное светское мероприятие в столице Германии притянет к себе представителей масштабной террористической организации, которые получат большой заказ против Турции. Когда преступники поняли, что произошла утечка, то начали усиленно путать следы, сбивая с толку преследователей. Однако Контора не ослабила хватку и не позволила жертве так просто вырваться из крепкой зубастой пасти. В итоге, заговорщики сменили Берлин на Рим, на том и успокоились. Все остальные их замыслы остались в силе…   — Ой, ладно, я побежала, дорогуша. Ещё созвонимся!   Зехра тряхнула кудрями и вернула серьгу на место.    Весь их отдел под руководством Председателя три месяца, как сумасшедшие, искали любую информацию о членах террористической организации, отважившейся пойти против Турецкого государства. Продажные политики, чиновники, дипломаты, члены их семей, друзья, прикормленные пешки… Зехра изучала их лица, часами отчаянно всматриваясь в глянцевую фотобумагу. Чтобы до морщинки, до чёрточки их образы въелись в радужку её глаз. В мозг. В состав крови.     Завязать знакомство с Санией аль-Кади не представлялось большой сложностью: типичная арабская принцесса, с детства имевшая лучших гувернёров, педагогов, репетиторов, профессионально занималась живописью, и Контора решила не выдумывать лишнего, а пойти простым, а, значит, самым быстрым и безопасным путём. Так родилась Мари Дебре — творческая личность, окутанная таинственным ореолом слухов и домыслов, крутившая романы с голливудскими звёздами и снимавшаяся в короткометражках у никому не известных, но обязательно метивших на Венецианский кинофестиваль режиссёров.   — А вы не перебарщиваете? — спросила как-то Зехра, видя, что её персонаж скатывается в беспросветную богемность.   Как оказалось, нет. Сания, выросшая хоть и в чрезвычайно богатой, но всё же патриархальной восточной семье, была падка на европейскость, свободу нравов и самовыражения, а оттого загорелась личностью яркой француженки с первых секунд знакомства. Она, не задумываясь, потащила Зехру на ужин с семьёй уже через неделю после их первой встречи, а той не составило труда обаять и господина посла, и его супругу, и многочисленных братьев-сестёр Сании.    Будь в окружении дочери посла кто-нибудь постарше, с жизненным опытом, с чьим мнением девушка бы считалась, возможно, у такого человека фигура Мари Дебре вызвала бы вопросы и подозрения, но, к счастью для Зехры и к будущему огорчению Сании, никого, обладающего критическим мышлением, поблизости не нашлось. Её родители были слишком заняты напряжённой жизнью дипломатов, братья имели собственные семьи, а сёстры не разделяли ни увлечение живописью самого младшего ребёнка, ни дружбу с такими личностями, как Мари. Их скепсис ещё больше влюблял Санию в новую знакомую — она разговаривала только о Мари, восторгалась её работами, статьями, рецензиями, пробами в фотооператорской работе и прочая прочая.    Конторе кровь из носу было необходимо, чтобы художница пригласила француженку на свою выставку, но у той и сомнений не возникло. Конечно же, госпожа Дебре стала первым человеком, получившим приглашение лично из рук Сании аль-Кади.      Осмотрев свою фигуру в зеркале над рукомойником, Зехра поправила тонкие бретели чёрного облегающего платья, выгодно подчёркивающего грудь, натянула бархатные перчатки почти до локтя, тряхнула браслетами. Эпатаж, эпатаж и ещё раз эпатаж — им можно объяснить абсолютно всё, любую странность. Она достала из сумочки тёмные очки кошачьей формы и, закрепив их в волосах, вернулась в выставочный зал.    Нарастающий гул голосов и карусель незнакомых лиц перед глазами вдруг неприятно впечатлили её. Зехра ощутила резкую нехватку воздуха, настолько резкую, что закололо над рёбрами. Стремясь преодолеть спазм в горле, она попыталась сделать вдох, но не смогла.    Это убийственное чувство — как будто кто-то душит её изнутри, и кислород в лёгких вот-вот закончится, откуда-то ей было смутно известно. Словно раньше ей уже доводилось испытывать подобное и не единожды.    — Зехра, это всё побочные действия неправильно подобранных препаратов, — вспомнились ей слова Председателя. — Сражайся. Панике не сломить воина.     Она помотала головой, дождавшись, пока в мозгу немного просветлеет, и отправилась на поиски Сании. Та стояла в центре зала в компании отца и двух мужчин. Зехра неторопливо подходила к ним со спины, надеясь услышать обрывок разговора, хотя понимала, что при дочери господин Анвар не проронит ни одного лишнего слова. Словно почувствовав её приближение, Сания резко повернула голову:   — А, Мари! Вот ты где!    — Господин Анвар, — Зехра кокетливо склонила голову и протянула послу руку, мужчина осторожно пожал её с выражением полнейшего радушия на бородатом лице. — Мои поздравления, шикарная организация, изумительное место.   — Спасибо, Мари, рад видеть. Познакомься, кстати, господин Миллер, господин Эртингер, а это госпожа Мари Дебре, искусствовед, подруга Сании.   Зехра активно закивала на приветственный гул мужских голосов. Эртингера она отлично знала в лицо, он был работником немецкого консульства в Риме, а его досье хранилось на зашифрованных серверах Конторы из-за грязных делишек господина. А вот «Миллер» явно был липовый. Перебирая в памяти изученные фотографии, Зехра никак не могла идентифицировать смуглого, курчавого немца.   Она вдруг вздрогнула, словно током ударенная, и ошарашенно осмотрелась по сторонам. Ей показалось, что кто-то опасный, смертельно опасный, стоит рядом и смотрит на неё в упор, прошивая взглядом, словно автоматной очередью. Но рядом никого не было. Перехватив удивлённый взор Сании, Зехра улыбнулась.   — Уже есть покупатели? — заговорщицки прошептала она.   — Нет, зато приехали журналисты. Пойдём, нам нужен общий снимок.    Ох уж эти журналисты! Зехра шла за подругой, раздавая призывные взгляды по сторонам, надеясь зацепиться с кем-то языками и избежать ненужной фотосессии, но никто не хотел отвлекать госпожу Дебре от такого важного мероприятия. Вздохнув, Зехра спустила на нос тёмные очки. Да здравствует благословенный эпатаж! Ей незачем лишний раз светить лицом на снимках купленных папочкой-послом репортёров.   И снова её охватило то же неприятное, вяжущее, липко-ледяное чувство — будто кто-то смотрит на неё, кто-то, подобравшийся слишком близко… После пары снимков она с обеспокоенным лицом подошла к Сании:   — Прости, дорогая, нужно сделать важный звонок. Оставлю тебя на десять минут.    — Конечно! Надеюсь, ничего серьёзного?   — Тоже надеюсь, — обворожительно улыбнулась Зехра, и хмурый лоб Сании разгладился.    На этот раз она собиралась оставить наушник подольше. Зажужжала застежка бархатной сумочки — пальцы Зехры нащупали там оружие, которое пока было неподвластно всевидящему взору металлоискателей. Оттолкнув шприц с парализатором, она достала наушник, а серьгу принялась теребить в руках, словно на автомате, задумавшись о чём-то при разглядывании картин.    — Пока ни одной покупки, — прошипела Зехра, когда связь установилась.    — Не торопись, — попытался успокоить её Узай. — Ещё даже часа не прошло. Всё будет чуть позже, они пока приглядываются к обстановке.    — Знакомых лиц не много.   — Что ж, восемьдесят процентов времени разведчика он ждёт и только двадцать — действует.   — Ты стал философом…   — А ты стала светской львицей. Куница, я чувствую нервозность в твоём голосе. Что-то случилось?   — Нет… Нет, ничего не случилось.    Конечно, и секунды не пройдёт, как Узай доложит Председателю, что агент Балабан проявляет эмоциональную нестабильность на задании. Она злилась — прежде всего, на себя, потому что не могла понять, откуда растут ноги у этой нестабильности.   Краем глаза Зехра уловила какое-то движение в зале справа. Раздались жидкие аплодисменты — двое работников галереи в строгих костюмах и белых перчатках установили перед одной из картин табличку «Продано». Вот оно, началось.   Она проскользнула ближе к толпе, собравшейся перед картиной. На ней был изображён городской пейзаж: речной канал, лодочка с пассажиркой под зонтиком, старые деревянные дома, выстроившиеся в ряд над зеленой водой.   — «Лодку» купили, — хриплым от волнения голосом прошептала Зехра.   — Цель покупателя — Измир. Имя известно?   — Я выясню.   События развивались молниеносно. Пока Зехра пробиралась к Сании, чтобы узнать подробности первой продажи, со всех сторон стали доноситься новые хлопки. Она беспомощно крутила головой, стараясь запомнить лица покупателей.   — «Лавандовое поле» ушло.   — Урфа.   — «Закат на море».   — Анталия.   — «Девушка в кафе».   — Анкара.   На время всё успокоилось. Зехра перевела дух, натянула на лицо самую широкую улыбку и подошла к Сании. Ей оставалось продержаться совсем чуть-чуть.   — Какой фурор! Поздравляю, дорогая, — она бросилась к подруге с жаркими поцелуями.   — Ох, мне так неловко, — упавшим голосом поделилась с ней Сания. — Кажется, папа попросил всех своих друзей купить мои картины. Если бы я знала, что всё будет именно так…   —  Нет, не выдумывай! — Зехра вытаращила на неё глаза и активно замотала головой. — Ты заслужила это, как никто! Если бы им не нравились твои работы, думаешь, они бы выложили за них столь кругленькую сумму? Я хочу знать все подробности, немедленно!   Закатив глаза, Сания вздохнула. Покупателями оказались Миллер, Эртингер, господин Мезьер из департамента здравоохранения и брат Сании — Башир аль-Кади.   Когда художницу утащили на очередное заказное интервью, Зехра тихо проговорила в наушник:   — Брат Сании в террористической организации.   — Это не может быть ошибкой? — обеспокоенно спросил Узай. — Вдруг он купил картину сестры по незнанию. У нас нет никакой информации на этого человека. Ты, вроде, говорила, что он бизнесмен…   — У него фирма, занимающаяся оборудованием для складских помещений.   — Полученные сведения требуют проверки, Куница.   — Поняла.   Зехра добралась до проворного официанта, шныряющего в толпе с подносом прохладительных напитков, и разжилась запотевшим бокалом с каким-то разноцветным безалкогольным коктейлем. Внутри бушевала такая засуха, что в пору было нырять в бассейн, чтобы погасить её. Кончики пальцев подрагивали. Зехра с неодобрением уставилась на них. Что происходит? Неужели и эти таблетки дали побочку? Она нетерпеливо осмотрелась: Сания застряла на интервью, последнюю картину никак не покупали.    — Куница, как обстановка? — раздалось вдруг в наушнике.   — Пятого покупателя пока нет. Слушай, может мне самой…   — Куница, сейчас же уходи оттуда.   Зехру бросило в жар.    — В… В смысле?   — Куница, приказ Председателя — немедленно покинуть здание, где проводится выставка. Немедленно.    Ей с трудом удалось сглотнуть вдруг возникший комок в горле. В этой операции она участвовала совсем одна, у Конторы не было здесь больше глаз, кроме глаз самой Зехры. Или же были? Что им удалось узнать? Почему вдруг поступил такой приказ?    Она поставила пустой бокал на столик, предварительно стерев перчатками отпечаток своих губ с тонкого стекла. Ей оставалось узнать всего одно имя. Всего одно. Имя организатора покушения в Стамбуле — покупателя картины «Крестовый поход». Та висела в центре зала в массивной позолоченной раме, подсвеченная двумя прожекторами снизу, и имела весьма мрачный вид.    Проходя мимо картины, Зехра вдруг замедлила шаг. К ней спиной, разглядывая эпическое полотно, стоял мужчина с заложенными за спину руками. Его светлые, уложенные назад волосы, резко контрастировали с тёмным сюжетом на холсте. Что-то неуловимо знакомое было в посадке его головы и в общей манере держать себя. Стрельнув глазами по сторонам, Зехра опустила взгляд и поспешила к выходу. Торопливо стуча каблуками по гулкому коридору, она с упавшим сердцем услышала эхо своих шагов — тихое, приглушённое. Кто-то преследовал её, да ещё и не особо скрываясь.   — Госпожа! — крикнули ей в спину. — Госпожа, пожалуйста, постойте.   Зехра остановилась и резко обернулась, чтобы отнять у противника преимущество внезапности. Перед ней стоял тот самый человек, что только что разглядывал «Крестовый поход» — блондин с орлином носом, резкими чертами лица и холодными, безжизненно-голубыми глазами.    Так, наверное, и сходят с ума, подумала Зехра. Она совершенно точно знала его и — ещё более точно — не знала совсем. Что за расстройство личности? Расслоение сознания? Её пробила уже привычная ледяная дрожь. Зехра увидела, как изменилось выражение его глаз, когда они встретились взглядами.   Человек протянул к ней руку, беспомощно повисшую в воздухе:   — Зехра?