Игра в воспоминания

Первым порывом агента Балабан было огреть его сумочкой. Бросить прямо в лицо металлической ручкой-цепочкой — и бежать, бежать, бежать. Или, может быть, надёжнее достать шприц?   Незнакомец стоял, как застывшее изваяние, не пытаясь приблизиться, и пока Зехра судорожно размышляла, что предпринять, жадно, с неверием, ошеломлённо разглядывал её.   — Зехра, это действительно ты? — он перешёл с хорошего французского на отличный турецкий. — Ты… жива?   Она хотела схватить его за ворот тщательно отглаженной, явно недешёвой рубашки, выкрикнуть в лицо все мучающие вопросы, но понимала, что на это нет времени. У неё был приказ, и если ослушается его, то встрянет в крупные неприятности. Очевидно, что агент Балабан где-то прокололась, раскрыла себя, и за ней уже началась погоня…   Вот только вокруг царила тишина. Посетители выставки неспешно прохаживались от полотна к полотну, охранники не выказывали никакого беспокойства, в общем и целом, — всё было идеально гладко, как для такого непростого задания. Всё, кроме этого нелепого, как снеговик в Сахаре, блондина, возникшего невесть откуда и расстроившего своим появлением кропотливо спланированную операцию.   Но ведь приказ уходить поступил раньше, чем Зехра увидела его? И уж тем более раньше, чем он увидел её…   — Куница, Куница! Ни с кем не вступать в контакт! Срочно уходить! Зехра, код «красный»! Код «красный»! Смертельная опасность!   Голос Узая немного встряхнул её, отвесил ментальную пощёчину и вернул в реальность. А то, что он тоже назвал её настоящим именем напрягло так, что дрогнуло где-то под коленями. В этом деле что-то явно нечисто. Настолько явно, что…   Вопреки оставшимся микроскопическим крохам голоса разума, Зехра выдернула наушник из уха и растоптала подошвой элегантной туфли.   — Это действительно ты… — прошептал блондин, как заворожённый, всё ещё не двигаясь с места.   — Ты кто, к хренам собачьим, такой? — прорычала она сквозь зубы. — Откуда знаешь моё имя? Как узнал меня?   — Я бы узнал тебя с закрытыми глазами, Зехра Балабан.   В иной ситуации она бы рассмеялась такому громкому заявлению, но сейчас ей было не до смеха. Боковым зрением Зехра контролировала каждый участок галереи, воспалённый взгляд метался из одного угла помещения в другой: гости, официанты, журналисты, Миллер, господин Анвар… Никто из них не смотрел в сторону странной парочки, состоящей из экстравагантной женщины в тёмных очках кошачьей формы и мужчины с соломенными волосами, от которого исходило такое странное электромагнитное поле, что Зехра никак не могла его правильно идентифицировать. Друг или враг? А может…   «Да это же пятый покупатель», — пронеслось в её голове, и она ещё крепче сжала сумочку, в которой притаился заветный парализатор.    — Мари! Мари! — голос Сании словно вытолкнул Зехру на поверхность моря из абсолютно звуконепроницаемой пучины, заставив вздрогнуть.   Агента Балабан давно уже не должно быть здесь, и объясняться сейчас с Санией совсем не входило в её планы. Она всё еще не знала, почему Контора отдала приказ отступать. Отшвырнув каблуком к стене растоптанный наушник, Зехра приблизилась на шаг к блондину. Тот, задрав подбородок, смотрел на неё сверху вниз, пристально, прямо в глаза, без страха, без сомнения…   — Вы не видели Мари? Битый час ищу её, куда запропастилась…   — Кажется, она недавно направилась к выходу.   Ладно, за ворот так за ворот. Зехра вцепилась в ткань рубашки на широких плечах, притянула незнакомца к себе, отгораживаясь его телом от остального мира. Он не сопротивлялся, только на мгновение показалось, что уголок его губ дрогнул в довольной усмешке — но лишь на мгновение, а затем лицо опять превратилось в непроницаемую каменную маску.   Зехру ужасала собственная бесшабашность: вначале наушник, затем объятия с возможным террористом… Что дальше — поцелуй взасос?    Её ладони с плеч скользнули выше, обвили шею блондина, а губы приблизились к гладко выбритой щеке, от которой пахло терпким парфюмом:   — Я хочу услышать ответы на свои вопросы.   — Как ты себе это представляешь? Будем разговаривать здесь? — его шёпот неприятно обжёг внутренности, словно что-то до боли привычное и до головокружения новое в её жизни.   — Мари! Мари!   В сумочке завибрировал её «гражданский» телефон, Зехра вздрогнула, а незнакомец вдруг по-хозяйски вольно, уверенно, нагло — у неё уже не осталось словарного запаса описать то, что она почувствовала при этом — положил обе ладони на её талию. Он легонько толкнул Зехру от себя, в тёмное ответвление коридора, оканчивающееся закрытым эвакуационным выходом, подсвеченным тусклой зелёной лампочкой с надписью «exit».   Она послушно отступала, прячась за блондином от людей в оживлённой галерее. Ещё мгновение, и Сания найдёт её. Потащит к гостям. Будет рассказывать о картинах. Провал. Это такой провал — Зехра не узнала практически ничего нового. Ослушалась приказа. Добровольно лишила себя связи с координационным центром. Во имя чего? Во имя, блин, чего?!   Блондин достал из заднего кармана карточку и провёл ей по кодовому устройству, а затем распахнул дверь и выпихнул Зехру на лестничный пролёт. Да кто он, чёрт побери, такой? Хозяин галереи? Главный террорист? Властелин мира? Она, вцепившись в сумочку, попятилась прочь.   Здесь было довольно темно, крошечные квадратные окна располагались на высоте трёх метров над их головами, лестница разветвлялась вверх и куда-то вниз, очевидно, в подвальное помещение. Молниеносно оценив обстановку, Зехра вернула тёмный взгляд на лицо блондина, уловив на нём такое непривычное замешательство.   — Послушай… Зехра, — он с трудом подбирал остальные слова, но вот её имя произносил легко, приятно для слуха растягивая гласные, и она терялась в его голосе, и в манере говорить, и в светлых пугающе-непроницаемых глазах. — Всё, что произойдёт дальше, может навредить тебе. Не может… точно навредит. Поэтому я взываю к твоему благоразумию. Здесь есть выход, тебя никто не задержит. Ты можешь спокойно покинуть здание, никем не замеченная.   Соблазн был велик. Слишком велик. Этот человек прекрасно знал, что ей нужно, поэтому так хорошо разыгрывал из себя заботливого. Двинуть бы ему хорошенько в челюсть и сбежать! Зехра представила на мгновение, что будет, если она осуществит задуманное. Она больше никогда не увидит его и не узнает, откуда ему так много о ней известно и почему он ведёт себя, словно они старые закадычные…    Кто? Друзья? Враги? Или кто-то ещё?   Сможет ли она отказаться от того, чтобы всё-таки выслушать его? Зехра поджала губы, напрягла челюсть, мгновенно превращаясь в того, кем всегда по сути и являлась — агента национальной разведки.    — Я в последний раз задаю свой вопрос, — процедила она сквозь зубы. — Кто ты такой?   Полуприкрыв глаза, он шумно выдохнул.    — Меня зовут…   «Франсис», — вдруг отозвалось эхом внутри. Она знала его имя. Всегда прекрасно знала. С каждой новой секундой Зехра открывала что-то новое не про него — про себя.   — Зехра, ты мне, скорее всего, не поверишь, но мы с тобой знакомы. Хорошо знакомы.   Хорошо знакомы? Что это должно означать? Он — двойной агент? Сотрудник разведки другого государства? Бизнесмен, работающий на военных?    Она тряхнула головой. Разве это её сейчас по-настоящему интересовало? В данную секунду ей важно было понять только одно: почему память играет с ней в такие странные игры.   — Допустим, поверила, — хрипло произнесла Зехра, не отрывая напряжённого взгляда от блондина. — Рассказывай дальше.   — То есть, ты вспоминаешь?    — Рассказывай!   Он молчал. Молчал как будто назло, не подчиняясь её приказам. И без того тонкие губы сжались в узкую полоску, из-под светлых бровей в неё метнули огненный взгляд.   — Я идиот… Любой сценарий нашей беседы закончится плачевно. Зехра, стой! — Франсис, видя, что она раскрыла рот с намерением вновь перебить его, предупредительно вскинул ладонь. — Ничего не говори. Послушай меня. Я не должен был тебя останавливать. Пожалуйста, забудь нашу встречу — так будет правильно. Просто поверь!   Его голос опять сорвался на крик, потому что, слушая его, Зехра непроизвольно мотала головой. Нет, она была не согласна забыть и просто поверить. Ей нужны были ответы, честные, прямые, как эти чёртовы губы, от которых она никак не могла отвести взгляд.   — Пойдём самым простым путём, — она сделала вид, что успокоилась, и заговорила будничным тоном. — Я буду задавать несложные вопросы, а ты — давать максимально лаконичные ответы. Договорились?   — Попробуем.   — Итак, мы знакомы?   — Да.   — Сколько времени.   — Познакомились три года назад.   Зехра ощутила спазм в горле, который с трудом вытолкнула наружу кашлем.   — Как это произошло?   — Следующий вопрос.   — Ты террорист?   — Раньше состоял в подобной организации.   — Теперь не состоишь?   — Нет.   — Как тебя так просто отпустили?   — Я устранил тех, кто имел возражения.   — Ты имеешь отношение к разведкам каких-либо государств?   — Следующий вопрос.   — Это уже второй раз, — Зехра недовольно нахмурилась.   — Не знал, что есть какой-то лимит, — Франсис дёрнул правым плечом. — То, что я не имею право разглашать, я разглашать не буду.   — Почему ты не можешь рассказать, как мы познакомились?   — Это случилось на задании.   — Ты спросил меня тогда, жива ли я… Что ты имел в виду?   — Мне сказали, что ты погибла.   — Кто сказал?   Внезапно он всунул руки в карманы брюк и слегка откинул голову, оценивающе рассматривая Зехру. Под этим взглядом ей сделалось неуютно.   — Председатель Халит.   Она оторопело уставилась на него, глупо моргая глазами:   — Что?   — А теперь я ещё раз взываю к твоему благоразумию. Остановись, Зехра Балабан. Остановись.   На её глазах почему-то выступили слёзы. Она почувствовала жар, словно всё тело окутал огонь — едкий, маслянистый, который никак не получалось затушить, скинуть с себя, с одежды, с кожи…   Взрыв. Ей вспомнился оглушающий, бьющий по перепонкам, вырывающий с мясом душу взрыв, который предшествовал огню. Она закрыла уши руками, инстинктивно раскрыв рот, пытаясь снизить давление на череп. Франсис бросился к ней, но она остановила его, вытянув вперёд руки.   — Зехра…   — Что это? Почему я не помню… или помню… Я не понимаю, что со мной происходит!   — Я не хочу, чтобы ты проходила через это… Пожалуйста, остановись!   Он всё же оказался рядом, совсем близко, в нескольких сантиметрах от неё. Зехра вновь вдохнула знакомый запах парфюма, но уже не могла сказать, знаком он ей по сегодняшнему дню, или же из своей прошлой жизни.   — Я не хочу останавливаться! — крикнула она в отчаянии. — Я хочу понять!   — Тише, — Франсис вдруг прижал её к себе, крепко обняв настолько обыденным жестом, что у Зехры перехватило дыхание.   Такой тёплый, даже горячий… крепкий, сильный, и она сейчас не только физическую силу имела в виду — словно он мог принять на себя все её невзгоды, саккумулировать всё плохое, что Зехра сейчас чувствовала.   — Тише, — он провёл по её волосам, успокаивая.   — Ты… — Зехра всхлипнула. — Кем мы были друг для друга?   — Ты совсем ничего не помнишь? — обхватив вдруг её лицо ладонями, Франсис напряжённо заглянул ей в глаза.   — Какие-то обрывки, которые даже воспоминаниями не назовёшь. Я… После неудачного задания у меня было ранение, контузия, провалы в памяти…   — Ну да, ну да, — выражение его лица вдруг окаменело, стало злым и жёстким. — Ты помнишь это задание?   Она помотала головой.   — Конечно, ведь на нём был я…   — Что ты хочешь сказать? — Зехра оттолкнула Франсиса от себя, кляня чёртову эмоциональность, что вдруг в ней проснулась. — На что намекаешь? К чему упомянул Председателя?   А если это всё ложь, обман? Если с ней играют в воспоминания агенты вражеских спецслужб? Если в её голову каким-то образом проникли — сейчас уже в ходу такие разработки, что диву даёшься! Франсис с прищуром следил за калейдоскопом догадок, которые с лихвой выдавало её лицо.   — Я упомянул этого человека, потому что он, глядя мне в глаза, сказал, что ты погибла. Он отвёл меня на безымянную могилу на секретном кладбище, подвёл к надгробию с каким-то номером. И сказал, что ты лежишь там, прямо под этой бетонной плитой, а потом стоял и смотрел, что я буду делать дальше. Кажется, он даже получал удовольствие от увиденного…   — Ты лжёшь!   — Нет.   — Лжёшь!   Он бросил на неё очередной болезненный взгляд исподлобья.   — Ты террорист! — закричала Зехра, вновь яростно сжав ручку сумки, словно в ней сейчас была сосредоточена вся её сила. — Ты здесь на задании! Что, думал меня одурачить? Убирайся из моей головы немедленно! Убирайся!   — Хорошо, я уйду, — Франсис, подняв руку, стал отступать. — Прости, это всё моя вина… Но я рад, что… ты жива.   Зехра перевела взгляд на его ладонь. Резкое, как вспышка, воспоминание прорезало её сознание: эта рука, а в ней зажата ладошка ребёнка, парк, солнечный день, вокруг много народу…   — Стой!   Он растерянно замер, пока она напрягала все свои силы, чтобы вспомнить то, чего не могла.   — Стой. Расскажи. Расскажи мне всё о нас.   — Зачем? Ты мне всё равно не поверишь.   — Расскажи, а там я сама решу, верить мне или нет.   — Сначала расскажи ты. Какое твоё последнее воспоминание? Что сказали тебе твои начальники?   Зехра поморщилась от этого слова. «Начальники». Вся Контора, вся организация целиком, включая «начальников» — это её семья, её жизнь, она сама. Сколько себя помнила, хоть помнила теперь не всё и не всегда, она хотела служить в разведке и приложила все усилия, чтобы попасть туда.   — Мои воспоминания обрываются около десяти лет назад. Я помню вербовку, обучение, первые задания, первого наставника… Потом что-то произошло. Председатель Халит сказал, что это была моя первая неудачная операция, после которой я недолго страдала от амнезии, но память смогла восстановиться. Что происходило потом, я сейчас не помню, но мне показывали мои дела, фотографии, записи. Было много работы. 2016 год, 2017… Потом…   — Потом?   Он вдруг отлепился от своего места и вновь двинулся на неё.   — Ещё одна операция, мы попали в ловушку. Нас предали… В Конторе работал человек террористов. Всё пошло не по плану. Мы должны были…   Зехра тряхнула головой. Председатель Халит сказал, что к ним внедрился двойной агент, который подставил всю группу на совместном с иностранной разведкой задании. Сотрудничество прекратилось. Ей, единственной из восьми человек, удалось выжить, но сильнейшая контузия и множественные внутренние травмы чуть не поставили крест на её карьере.   — Мы, — Франсис сделал ударение на этом слове, — должны были вызволить из лап злодеев нескольких учёных: турецких, немецких, бельгийских… Да только не было никаких учёных. И, тем более, никаких злодеев. Нас просто послали на верную смерть и предали дважды: перед операцией и после неё.   Перед её глазами вспыхнуло видение: Франсис в бронежилете протягивает ей оружие… Выстрел откуда-то из-за спины, брызги крови, раздробленное плечо, повисшая, как плеть, рука…   Она быстро схватила его за рубашку, рванула ткань в стороны, отрывая пуговицы, оголяя левое плечо. Розовый бугрящийся шрам на светлой коже — Зехра отпрянула, с ужасом бормоча:   — Что это? Что это?   Франсис с раздражением прикрыл шрам, вернув рубашку на место.   — Это протез плечевого сустава. Послушай, ты должна остыть. Должна разобраться во всём на трезвую голову. Я бы пожертвовал многим, чтобы ты не проходила через всё это. Если бы я только знал, что ты жива, я бы перевернул этот чёртов Стамбул, но нашёл тебя. Чтобы объяснить то, что произошло, в более спокойной обстановке. Но я поверил… как последний кретин поверил этому человеку! Отдал им тебя собственноручно для нечеловеческих экспериментов! Я знал, что они готовы пойти на многое, чтобы разлучить нас, но что бы на такое!..   — О чём ты, Франсис?   Он содрогнулся, услышав своё имя, слетевшее с её губ.   — Я так хочу, чтобы ты вспомнила! И в то же время не хочу… Зехра. Зехра…   Франсис подступал к ней, а она стремилась спрятать взгляд, оторвать его от обнажённых участков его тела, которые пострадавшая рубашка уже не могла скрыть. Но в его глаза смотреть было ещё невыносимее.    — Зехра! Посмотри на меня!    Он задрал её подбородок, вынуждая поднять взгляд.    — Мы столкнулись с тобой на задании, это правда, как и то, что мы были по разные стороны баррикад.Можно сказать, что я и был твоим заданием. В то время я работал на одного человека… из-за своей деятельности он пострадал сам — его дочь погибла от рук собственных террористов. Он не долго разыгрывал пострадавшего, на самом деле, он давно был готов к такой жертве. И что-то случилось с ним, со мной, с остальными. Пока одни сходили с ума, ожесточаясь ещё больше, требовали новой крови, новых смертей, другие разочаровывались в идеях, осознав, что к ним нужно было идти слишком бесчеловечным путём. Я понял, что всё, во что верил на протяжении многих лет, оказалось фикцией, пшиком, мыльным пузырём, лопнувшим при первой возможности.   Затаив дыхание, Зехра слушала его, внимая каждому слову.    — Ты тоже переживала кризис в отношении своей службы. Контора часто жертвовала людьми во имя цели. Безусловно, выбирая между жизнью одного агента и жизнью десятков, а то и сотен мирных граждан, государство выберет последнее. Должно выбрать. Но то твоё первое проваленное задание… оно не было жертвенным, не было спасительным. Контора по халатности передала неверные координаты, по которым ты навела беспилотники на своих же людей. Ты не теряла память, не было ранения, всё это ложь. В то время ты занималась координацией из офиса и практически не участвовала в полевой работе. Тебя подкосила эта ошибка, хоть ты к ней не имела никакого отношения. А ещё больше подкосило то, как Контора оправдала себя, разрешив себе такого вида погрешность, мол, служба такая, с кем не бывает… Ты помнишь это, Зехра?   — Что ты такое говоришь? — беспомощно прошептала она.    — Мне неоткуда было это всё узнать, кроме как от тебя. Да, между нами было много разного, мы пытались убить друг друга много раз, я признаю это. Но мы… не смогли. И потом, когда мы сблизились, ты сама излила мне душу, рассказала о том, что тебя столько лет тревожило! Ты хотела… Ты хотела оставить Контору, Зехра, но Контора не позволила тебе это сделать. Она забрала тебя у меня. Под прикрытием последнего задания, она разлучила нас. Контора заставила тебя забыть меня!   — Да что ты такое говоришь?! — Зехра отпихнула его руки от себя и заметалась по тесному пространству лестничной клетки взад и вперёд, как раненная пантера.    Воздуха не хватало. Приложив руку к груди, Зехра старалась вдохнуть как можно больше кислорода, но спазм где-то в районе солнечного сплетения не позволял ей сделать это.    — Я знаю, как помочь тебе вспомнить.   Франсис стремительно подошёл к ней, положил ладонь на затылок и привлёк к себе. Его губы до боли резко впились в её. Это не было неправильно, вопиюще, возмутительно… Зехра выдохнула, расслабилась, позволяя ему сделать с собой всё что вздумается. Его рука соскользнула вниз, на спину, прижала к себе ещё крепче. Зехра кожей ощущала его кожу, слышала бешеный ритм сердцебиения и вдруг…   Точно такой же поцелуй где-то в поле, под звёздами, холодная ночь, проведённая на чердаке заброшенного дома, где на подстилке из соломы он согревал её, а она — его. Сплетение тел, ожесточённая борьба губ, тяжёлое, прерывистое дыхание, и победа — Зехра сверху… Она всегда любила сверху.   Сколько слов они тогда сказали друг другу, сколько обещаний дали, сколько подарили взглядов… В её ушах стоял едва слышный шёпот: «Зехра, я люблю тебя».   — Нет! Это слишком! Слишком! — в который раз она оттолкнула его.   — Ты вспомнила? — задыхаясь, он смотрела на неё потеплевшим взглядом, словно теперь мог позволить себе это.   — Это слишком для меня… Франсис…   — Я понимаю. Но не могу по-другому. Раз ты существуешь, я хочу вернуть тебе твоё. Твою память, твои воспоминания, твои чувства. Я знаю, ты всё ещё принадлежишь своему государству. Плохие люди всё ещё угрожают безопасности людей. Знаю, что ты продолжишь сейчас свою миссию, хотя бы ради дочери.   Она подняла на него полный непонимания взгляд.   — Кого?   Франсис слегка попятился прочь.   — Они же не могли… скрыть от тебя… ребёнка?   Детская ладонь зажата в его руке, в другой ладошке — сахарная вата. Два длинных хвоста, в которые убраны светло-каштановые волосы. Прекрасная, самая лучезарная в мире улыбка.   — Неужели они похоронили тебя для Ягмур только потому, что из-за неё ты могла вспомнить и меня тоже?   Слёзы мгновенно высохли, пустота в душе захлестнула её. А вот это уже действительно — слишком. Зехра не могла поверить в то, что слышала, но память услужливо подкидывала ей одно видение за другим. У неё есть дочь. Ягмур. И за те два года, что она восстанавливается от ранения, никто и словом не обмолвился… Ни одного документа… Ни одного свидетеля… Или фотографии.   Кулаки Зехры сжались так сильно, что от них отхлынула кровь и они побелели.   — Сейчас мне надо идти, Франсис, — безжизненным тоном произнесла она.   — Нет, — он покачал головой. — Нет, Зехра. Нет. Теперь я не смогу тебя отпустить.   — Послушай, мы обязательно продолжим наш разговор, но позже. Мне нужно прояснить пару вопросов.   — Нет и ещё раз нет! Я никуда тебя не отпущу, слышишь? Неужели ты до сих пор не поняла, что это за люди? Зехра! Я не могу снова потерять тебя…   Дрожь в его голосе почти победила, почти заставила её отказаться от плана, но усилием воли она стряхнула с себя наваждение. Где-то там, далеко отсюда, была маленькая девочка, ставшая сиротой при живой матери. Перед глазами Зехры то и дело всплывали отдельные черты лица Ягмур, но собрать это лицо целиком, представить его полностью у неё не получалось, и это было самым болезненным ощущением, которое ей доводилось испытывать в жизни. Каково это, не помнить лица своего ребёнка? Она планировала задать этот вопрос по нужному адресу.   — Зехра, я обещаю, мы найдём её, найдём вместе, — Франсис взял её за руку, прижался горячим лбом к её — похолодевшему. — Пожалуйста, не уходи. Не оставляй меня одного опять…   — Прости меня. Прости меня, Франсис.   Шприц вошёл ему под кожу легко, как раскалённый нож в масло. Схватившись за место укола на шее, Франсис поражённо уставился на Зехру.   — Что ты… Что ты сделала?   — Пожалуйста, прости, — она быстро вытерла одинокую слезинку, скатившуюся по щеке. Хватит с неё слабости на сегодня. — Препарат действует от силы пару часов. Прости меня. Прости!    Её сердце разрывалось, пока тело Франсиса безжизненно оседало на пол.   — Мне нужно найти дочь. Мне нужно во всём разобраться. Нужно спросить со всех, кто причастен к этому. Мне нужно сделать это одной.   — Почему… Зехра… — из его горла вырвался последний хрип, и сознание покинуло Франсиса.   Зехра подошла к распластанному у стены мужчине, нежно провела по волосам, погладила щёку и оставила на губах почти неосязаемый поцелуй.   — Мы обязательно встретимся с тобой опять, Франсис. Я обещаю тебе.