Прогнать тоску

И изрекает: — Все тщетно, если так или иначе мы попадаем в город-ад, куда нас все сильнее затягивает, как в водоворот. А Поло: — Для живущих ныне ад — не будущность, ежели он существует, это то, что мы имеем здесь и теперь, то, где мы живем изо дня в день, то, что все вместе образуем. Есть два способа от этого не страдать. Первый легко удается многим: смириться с адом, приобщиться к нему настолько, чтоб его не замечать. Второй, рискованный и требующий постоянного внимания и осмысления: безошибочно распознавать в аду тех и то, что не имеет к аду отношения, и делать все, чтобы не-ада в аду было больше и продлился он подольше. — Итало Кальвино «Невидимые города»

      Август 2013 года. Шотландия. Пятнадцать лет после битвы за Хогвартс       Вокруг Запретного леса так мрачно, что Драко движется исключительно на инстинктах, а его аврорское чутье следует за запахом темной магии. Он не обращает внимания на жжение в предплечье, на метку, спрятанную под его мантией и толстым джемпером.       Даже в августе земля вокруг Хогвартса чертовски холодна.       Но Драко привык к деревьям, заслоняющим звездный свет, и к боли, размывающей его мысли. Уже третий год в подобную мерзкую погоду он совершает эти небольшие прогулки.       Сейчас его беспокоит не столько холод, темнота или боль, сколько угрожающий тон в зашифрованной записке, которую он получил ранним утром: Улисс бился об окно, торопясь попасть внутрь, оставляя когтями царапины на стекле.       Тебе лучше встретиться с нами на обычном месте, — говорится в письме, написанном неровным и смутно знакомым почерком. Перо давило на пергамент слишком сильно, грозя порвать. Не совсем тонко, но смысл был более чем ясен: он в полном дерьме и, скорее всего, идет прямиком в ловушку.       Какими бы глупыми он ни считал членов Верной Длани, они — единственная группа почитателей Волдеморта, продержавшаяся в нынешнем мире дольше года.       Возможно, он стал самодовольным. Обычно его родословной и темной метки достаточно, чтобы опустить любого, у кого были недобрые намерения. Последние несколько лет Драко передает полуправдивые и малозначительные сведения горстке преданных членов ячейки Верных в Северо-Шотландском нагорье, изображая на лице старую ухмылку и старательно выдавая себя за копию отца. Эти грязные притворщики внимали каждому слову, так пристально всматривались в татуировку на его руке, что он ощущал их обожающие взгляды, как прикосновение огня.       Записка говорит ему, что впредь ему придется стараться больше.       Наконец деревья вокруг редеют, и, приблизившись к поляне, Драко произносит самое слабое заклинание обнаружения из своего арсенала, едва заметно взмахнув палочкой. Возникают два волшебника, которых он и ожидал увидеть, и ведьма, довольно молодая, чтобы учиться с ней в Хогвартсе, но достаточно взрослая, чтобы лицезреть ее за ученическим столом.       Но когда Драко позволяет своим шагам хрустеть опавшей листвой на лесной подстилке, именно ее голос выкрикивает:       — Экспеллиармус!       Конечно, существуют контрзаклинания, которые он освоил еще аврором, но Драко просто отпускает палочку, определяя ее местоположение по звуку, когда та падает на землю.       Он фиксирует взгляд на трех людях впереди и поднимает руки ладонями вверх. Капитуляция или, по крайней мере, намек на нее, стала для него привычной со времен Хогвартса. Они все еще верят в его прикрытие, иначе он был бы как минимум связан.       — Мы знаем, что ты убил Агню, — говорит Эмерсон Макнейр, подходя к нему с палочкой в одной руке и ножом в другой.       Это глупо — без предисловий раскрывать столько всего. В любом случае это правда, а значит, Драко уже обдумал, как соврать наиболее правдоподобно.       — Что случилось? — он придает словам нотку отчаяния. Потеря местного лидера Верных сильно ударит по нему, если все сказанное окажется правдой.       — Кедавраеда убили, когда он шел в паб, — говорит ведьма, ее пальцы крепко сжимают палочку. — Мы распознали твою магию.       Использовать убийственное проклятие было рискованно. Не каждый волшебник может его применить, так как не имеет достаточно силы воли. Поэтому три дня назад он оказался в той горной деревушке без возможности как следует замаскироваться.       — Он сдавал нас Министерству, — говорит им Драко, и слова звучат принужденно, сквозь зубы.       — Почему мы должны тебе верить? — низкорослый волшебник приближается к нему с палочкой наготове. Однако Кейлан Уоллес трус, он не станет нападать, пока это не сделают остальные.       Драко наклоняется вперед, поднимая ладони еще выше.       — Потому что они пришли ко мне за неделю до того, как я убил Агню.       — И что они тебе предложили? — ведьма смотрит ему в глаза, освещая пространство кончиком своей палочки, чтобы лучше разглядеть правду на его лице.       — Ничего такого, чего мне не предлагали раньше. В основном боль или ее отсутствие, — не планируя этого, он провел пальцами по толстому шраму, идущему от бедра до коленной чашечки, глубокому, что чуть ли не достает кости. — Они совершили ошибку, хорошо обучив меня. В конце концов, я смог убедить их, что ничего не знаю. Что никто из нас ничего не знает.       — Зачем втягивать нас в это? — спрашивает Уоллес. Макнейр делает шаг вперед, поднимая нож перед своей палочкой — причуда, которая заставила бы Драко убедиться, что он сквиб, если бы не тот факт, что все трое могут вызвать какое-то проклятие, активирующее метку на его руке. То, что когда-то мог только Волдеморт.       Эта способность заставляет Министерство проявлять большой интерес к Верной Длани, ведя за ними наблюдение. Несмотря на то, что Драко уже три года играет двойного агента в нагорье, никто не может с уверенностью сказать, на что они способны, даже после периодического устранения их лидеров.       — Авроры пришли ко мне с вашими именами. Я отрицал каждое по очереди. Но им уже все рассказал Агню.       Раздается крик, мелькает вспышка света, и Драко чувствует, как связывающее заклинание впивается ему в запястья. Если бы он не работал так усердно, чтобы подавить определенные инстинкты, в этот момент он мог бы испугаться, но все же остается неподвижным и спокойным.       — Почему мы должны тебе верить? — спрашивает ведьма, и в этот момент он понимает, что видел ее когда-то. Давным-давно, на вечеринке для некоторых чистокровных семей с симпатиями к темной стороне, устроенной в поместье Малфоев, где дети выставлялись родителями как трофеи, выращенные ради власти и славы. Она была девочкой с серебряной лентой в темных волосах, ее пухлые пальчики хватали подол его мантии, она все еще не могла произнести его имя без запинки. Он был поглощен соперничеством с Поттером, одержим новой «Молнией» в своей комнате, но ее имя все равно вспоминается ему сквозь года — Руби Дочерти, младшая дочь в незначительной чистокровной семье, слишком неважной, чтобы стать Пожирателями смерти.       Их спасение, в конечном счете, в том, что они неважные. Даже если Руби, кажется, настойчиво хочет отказаться от этого дара.       Он смотрит, как она кивает, а затем к его шее прижимается нож. Лучше, чем Круциатус, которого он ожидает, даже если капающая кровь испортит его джемпер.       — Мы тебе не верим, — шепчет Уоллес ему на ухо. — И если Министерство следит за нами, мы не можем просто сидеть сложа руки и спокойно принимать это.       — Чего же вы тогда хотите?       — Отдай нам Хогвартс, — говорит Руби, и в ее карих глазах появляется огонек, какая-то убежденность, которая заставила умную ведьму из приличной семьи бродить по шотландским нагорьям вместе с темными волшебниками.       — Зачем?       Он ожидает манифеста, и поэтому Драко не очень удивлен шелестом листов. Но когда Макнейр показывает ему выпуск «Ежедневного пророка» недельной давности, он в шоке. На этих страницах нет ничего примечательного. На самом деле, он выбросил это издание прямо в мусорную корзину. Заголовок был о гребаных книзлах. Как будто может быть что-то более прозаичное, какое-либо более весомое свидетельство того, что по большому счету их мир успокоился.       Затем грязные пальцы Макнейра переворачивают страницы, снова, снова и снова, пока не доходят до середины газеты, и он помещает ее в поле зрения Драко, чтобы тот не мог не увидеть женщину в кадре. Девушка, которая, кажется, даже в ловушке из пергамента знает, что ей лучше отвести взгляд от его глаз.       — Гермиона Грейнджер приезжает в Хогвартс. Знаешь ли ты, как все изменится, если бы мы могли стереть с лица земли члена Золотого трио? — голос Руби дрожит от едва подавляемого восторга убежденного человека.       Она сейчас самая опасная из них, но, возможно, ее можно поколебать. Истинную веру, неразбавленную алчностью или жадностью, всегда легче всего сломить. Сама Грейнджер могла бы произнести какую-нибудь вдохновляющую речь по этому поводу. Драко не разговаривал с ней уже много лет, с тех пор как после войны попал в реабилитационный лагерь, и все же он был уверен в этом факте.       Весь тот год она изо всех сил старалась избегать его взгляда. Конечно, после всего, что произошло, он это заслужил.       Он старается не зацикливаться на этом, говоря:       — Если вы убьете Гермиону Грейнджер, Поттер и Уизли превратятся в ничтожных червяков. Не забывай, что благодаря Агню они прекрасно знают, кто ты такая. Чего же ты на самом деле хочешь?       Руби поджимает губы, раздумывая. Макнейр и Уоллес переминаются с ноги на ногу, наблюдая за ней.       — Хогвартс, — наконец говорит она шепотом, который напоминает сдавливаемый крик.       — Почему?       — Хогвартс — это место, где пал Темный лорд. И там восстанет следующий. Там мы поднимем его армии. Наши дети познают истину и будут сражаться так, как сражались бы мы.       На мгновение Драко видит шестнадцатилетнего себя с дрожащей в руках палочкой, стоя перед Дамблдором. Тот самый мальчик, который покинул Астрономическую башню и навлек на себя все ужасы из-за задания Волдеморта. Тогда он считал себя таким взрослым, таким способным. Думал, что понимает все на свете.       Он никогда не перестанет искупать вину за то, каким жалким мальчишкой тогда был. За кошмары, которые призвал на мир.       Он наклоняет подбородок к Руби, помня о том, что нож Макнейра прижимается к его шее.       — У вас есть кандидат на роль следующего Темного лорда?       Руби смотрит на него несколько секунд, и Драко гадает, собирается ли она предложить его в качестве кандидата? Если да, то все эти угрозы в конце концов окажутся бесплотными. Потому что у него нет желания руководить миром — ни темным, ни светлым.       Затем она качает головой.       — Как он может взойти без трона? Мы дадим ему возможность, и он вознесется. Может быть, даже из числа нынешних студентов. Я уверена, что в Слизерине есть кандидаты. Дай нам Хогвартс, и мы вместе создадим новый мир, — Руби делает паузу, и ее накрашенные губы оттягиваются назад, чтобы подарить ему улыбку, опасную и слишком яркую. — Отдай нам замок, и мы поверим, что у тебя были веские причины для убийства Агню.       Это похоже на шантаж, но Драко кивает в знак согласия, как будто дело уже сделано. Хотя он знает, что Хогвартс — это символ. Мощный символ всего того, что этот мир преодолел, всего того, чем он может стать.       Если этот фарс будет продолжаться до конца, он позволит им войти, он разрушит завесы, если придется, а потом уничтожит их, и к черту все, что скажет Министерство.       И несмотря на то, что Хогвартс может означать для мира волшебников, школа также является ловушкой, полем битвы, кладбищем. Было бы все так ужасно, если бы это было всего лишь здание?       — Тогда дай Непреложный обет, — говорит Макнейр, и нож находит новое место на его шее у слишком близко пульсирующей вены.       — На что именно? — у него нет никакого преимущества в переговорах, он связан, но магия услышит тонкий оборот речи лучше, чем эти идиоты.       — Ты пропустишь нас в Хогвартс и поможешь убить Гермиону Грейнджер.       Он качает головой.       — Я впущу вас в Хогвартс. Вы можете убить Грейнджер сами.       — Ты приведешь ее к нам, когда мы попросим.       Грейнджер убьет их всех одним взмахом палочки даже спустя столько времени, проведенного за столом в Министерстве. Он не видел ее четырнадцать лет, но все равно знает это наверняка.       Он кивает в знак согласия, все еще изображая беспечность, и Руби делает шаг вперед, произнося клятву вслух. Тонкая огненная лента следует за движениями ее палочки, когда она обводит ею связанные запястья Драко, затем Уоллеса и Макнейра, а затем свои собственные.       Он смутно задается вопросом: неужели они решили взять Руби с собой только для того, чтобы она произнесла это заклинание, даже не подумав о том, что они могли бы расширить свои гнилые планы за пределы самых грязных уголков Инвернесса, если бы вместо Агню ими руководила Руби.       Он размышляет о Гермионе Грейнджер. Кем бы она могла стать, если бы заняла место героя Поттера? Если бы не было пророчества, а только сила ее воли против надвигающейся тьмы войны.       Затем он чувствует на себе взгляд Руби и произносит слова, которые свяжут его с этой магией, слова, которые эхом раздаются вокруг него из уст Верных.       — Я клянусь соблюдать этот Обет, — говорит он, — или лишусь жизни.       Огонь исчезает, и связывающее заклинание спадает.       — Мы напишем снова, когда будем готовы к встрече, — отвечает Уоллес, делая последний небольшой выпад ножом, достаточно глубокий, чтобы по горлу Драко потекла струйка крови.       — В следующий раз используй шифр получше, — говорит Драко с таким снисхождением, на какое только способен, учитывая расположение ножа.       Руби взмахивает палочкой, и он едва слышит ее: «Ступефай», перед тем как просыпается несколько часов спустя, когда солнечный свет уже пробивается сквозь деревья, а в висках пульсирует головная боль.       К счастью, никто не украл его палочку, и ему удается аппарировать к границам Хогвартса. Пройдет еще неделя, прежде чем прибудут студенты, поэтому никто не видит, как профессор Малфой огибает озеро, уворачивается от ивы и входит в замок, воняя грязью, потом и засохшей кровью.       Искупавшись, одевшись и поев, он пишет письмо, используя правильный шифр.       «Поттер», — пишет он, — «Длани нужен Хогвартс, а также Грейнджер. Я дал клятву».       Он подробно описывает встречу, несколько абзацев посвящает Руби Дочерти, ее угрозе и своим планам все это исправить. Закончив, он повторно шифрует письмо, как всегда делал на заданиях будучи аврором, и сжигает, пока не остается только пыль, которую он быстро сметает в урну кончиком своей палочки.       В сумерках, едва держа веки открытыми, он посылает Улисса с переписанным посланием, привязанным к лапе.       Но сон не приходит, и Драко смотрит в потолок, вспоминая те годы в Хогвартсе, ухмылку на губах, все эти проклятия и грязнокровка, грязнокровка, грязнокровка. Это все, что он может сделать, чтобы не вцепиться ногтями в свою кожу.       Вместо этого, пробормотав Люмос, он направляется к своему столу, заваленному конспектами и наполовину прочитанными книгами, пока не находит письмо, полученное три года назад.       «Мне нужно знать, что на самом деле произошло, когда мы были в Хогвартсе», — вырисовывает Грейнджер твердой рукой, чернила благородного синего цвета, а буквы наклонены таким образом, что напоминали ему ее руку, поднятую в воздух во время урока чар или трансфигурации. — «Кто-то другой напишет нашу историю, и она будет недостоверной. Потому что они не видели того, что видели мы. И когда я рассуждаю об этом, то понимаю, что для тебя это должно было быть ужаснее, чем я когда-либо позволяла себе думать. Как считаешь, ты мог бы когда-нибудь рассказать мне о тех годах? Потому что я пытаюсь записать все это. Чтобы создать что-то правдивое».       В то время Драко думал, что письмо было ошибкой. Грейнджер никогда не обрушивала на него столько слов, разве что в разгар какой-нибудь праведной тирады.       Тогда он попытался ответить, планируя сказать: «Конечно, я не буду участвовать в этом чертовом интервью, Грейнджер, я не намерен вновь переживать те годы, мне и так тяжело смотреть на копию отца, когда от меня этого требуют. Уже дошло до того, что я стал избегать зеркал».       Даже в реабилитационном лагере после войны, как и сейчас, он думал о ней, о муках в ее голосе, когда она сказала: «Я не понимаю, почему все должно быть именно так, даже ты заслуживаешь лучшего», — ее огромные темные глаза на исхудавшем от войны лице и тревога, будто она стала свидетелем того, что станет с теми, кто выбрал не ту сторону.       Несмотря на понимание, Драко не мог полностью отбросить возможность того, что она держалась за этот ужас.       Именно поэтому он продолжал писать всякую чушь вроде: «История состоит не только из победителей», «Я сделаю это, если ты не будешь смотреть на меня с жалостью или осуждением в глазах, Грейнджер, а я думаю, что для тебя это невозможно», «Я не уверен, что, если рассказать о произошедшем, что-то изменится, но, черт возьми, ничто другое не помогло», и всевозможные вариации по типу: «Я не сделаю это».       Каждый новый кусок пергамента успешно разрывался на мелкие кусочки, прежде чем он успевал вызвать Улисса.       И все же даже сейчас он думает о том, чтобы написать ей, позволить своей истории раскрутиться, пока она не заполонит весь разум. Даже если это небольшое мучение — меньшее из того, что он заслуживает.       Чтобы подавить искушение, он расправляет старый «Пророк», который достал после проведенных в лесу часов. Драко переворачивает страницы до тех пор, пока не доходит до той самой статьи, про которую говорил один из Верных.       «Гермиона Грейнджер берет перерыв в своей хваленой карьере в Министерстве магии, чтобы преподавать историю магии в Хогвартсе в грядущем учебном году. Хотя это уже не секрет, что она считается главным кандидатом на пост следующего министра, как только Кингсли Шеклболт закончит свою работу, наши источники сообщают, что это своего рода проект для мисс Грейнджер, которая всегда любила подобные задания. Подтверждено, что она также будет преподавать курс «Современная история магии», основным текстом которого станет ее последняя книга. Хотя магия в двадцатом веке — довольно обширный том (неужели мисс Грейнджер стремилась к большему количеству страниц, чем «История Хогвартса»?), автор уверен, что студенты в этом году будут жаждать учиться у члена Золотого трио».       Остальная часть статьи заполнена обязательными и банальными абзацами о карьерных достижениях Грейнджер, ее учебе в Оксфорде после Хогвартса, героизме во время войны, даже о результатах ее СОВ и ЖАБА. Драко уже читал все это раньше. Газеты никогда не могут удержаться от того, чтобы не написать о Грейнджер, Поттере или Уизли, когда они прогуливаются по Косой аллее.       Даже при свете свечи колдография Грейнджер не смотрит ему в глаза, устремив взгляд вдаль, словно заметила что-то более достойное ее внимания. Ветерок треплет шиньон, который не может полностью укротить кудри, рисует колечки на ее шее, притягивая мантию к изгибам тела.       — Они хотят убить тебя, — слова кажутся глупыми и неуклюжими, как только он произносит их на пергаменте, лежащей перед ним. Они так не похожи на то, как он обращался к ней раньше, — насмешливые, жестокие и грязнокровные, которые звенят в его ушах, пока не заглушают все остальное. Он ненавидит чувствовать себя таким обескураженным, особенно перед колдографией Грейнджер. Хотя знает, что заслуживает от нее гораздо большего. Тем не менее он добавляет: — Тебе лучше держаться подальше.       Как обычно, Грейнджер его не слушает.