Together

И не сказать, что ему в жизни чего-то не хватало. Всё у него есть: и лучший друг, и девушка, и крыша над головой, и разнообразие еды в холодильнике — в общем, всё, что нужно для счастливой жизни. По крайней мере ему. Его зовут Хван Хёнджин, ему двадцать два года, и он совершенно не знает, чего хочет от этой жизни. Он, со своей-то ленью, умудрился поступить в Сеульский Национальный университет на дизайнера. Может, он продолжает стабильно там держаться потому, что эта сфера ему на самом деле интересна? А что, он с самого детства мечтал работать в сфере искусства. Тем более — живописи. А может, он просто больше ни в чём не хорош? Пессимистичное настроение Хёнджина всегда при нём. У него, казалось бы, и вправду есть всё. И он совершенно точно ни в чём не нуждается. И почему тогда он время от времени начинает чувствовать себя до странного потерянно? Даже сейчас, сидя в аудитории на паре черчения, он снова возвращается к этим мыслям. Кто он вообще, блять, в этой жизни? С небес на землю его возвращает толчок локтем в бок, что он получает от своего лучшего друга: — Алло, бля, приём. Земля вызывает Хван Хёнджина. Нормально слышно вообще? — Для усиления эффекта ещё пальцами перед глазами Хвана щёлкает, чтобы наверняка из себя вывести. — Ты чё, дуралей блять, пальцами своими размахался? Не видишь, я думаю, — злится Хван, поворачивая голову в сторону друга. Его лучшему другу — Феликсу Ли Ёнбоку — двадцать один год. И, если честно, Хёнджин думает, что дружили они всегда, даже находясь в утробе матери, хотя этого быть не может, ведь Ёнбок в Корею прилетел из Австралии. Феликс — его бро, его соулмейт, его поддержка, опора и то, что Хван ценит больше всего в этом мире. На протяжении каждого дня в жизни брюнета Феликс был рядом, поэтому, задумываясь о том, что, возможно, однажды они с Ли вовсе перестанут общаться, Хёнджин пускает скупую мужскую слезу. Наебалово. Наныть он от этого целый океан может, если не сдержит кто-нибудь. Ещё никогда он не был ни с кем так близок, даже со своей девушкой, с которой он в отношениях, к слову, чуть больше двух лет. Феликс знает о нём всё, а он — знает всё о Феликсе. Знает расположение каждой родинки и веснушки, знает даже самые страшные секреты. И от того, что блондин рассказал их только одному ему, Хвану, на сердце что-то непонятное делается. И как бы они не подшучивали друг над другом, как бы не слали друг друга нахуй, какие бы перепалки у них не случались, они всё равно по итогу вместе. Они даже не обсуждают это — понимают, что смысла сердиться нет, потому что вы друг другу самые близкие люди. — Ах, так вот в чём дело! Думает он! А то, что мне препод скоро что-то в очко вставит за то, что я тебя уже в который раз в семестре прикрываю, как объяснишь? — Складывает руки на груди младший, недовольно глядя на Хёнджина. — Ну, я, конечно, знаю, что ты у нас заднеприводный, но чтобы господин Ким... Хёнджин не сказать, что гомофоб. Об ориентации лучшего друга он узнал давно — ещё тогда, когда им обоим было по пятнадцать. Хван же и помог ему осознать себя: малолетним идиотам захотелось засосаться чисто по приколу, а когда у Феликса после этого встал, поняли: шутки закончились. Кризис ориентации Ёнбок переживал... тяжко, честно говоря. Он не пускал к себе в комнату даже Хёнджина, а единственное, чем он вообще занимался — лежал на кровати, пялил в потолок и играл в секай. Ну, чтобы отвлечься. Благо, тогда только-только начались каникулы, и можно было никуда не идти. Брюнету совершенно не нравилось то, что Ли замуровался в четырёх стенах. Он и в окно к нему залезть пытался, однако всё без толку. Хван тогда очень боялся, что это станет финалом их дружбы, и всеми силами пытался помочь Феликсу. По крайней мере настолько, насколько младший позволял это сделать. Хёнджин тогда не понимал всей серьёзности ситуации Ли. Его родители, честно говоря, «голубизну» совершенно не жаловали. И очень боялся тогда за Ёнбока Хван, потому что понимал — узнай об этом его родители, они устроят скандал и вовсе запретят им с младшим общаться. Брюнет всё ещё помнит, как мать внушала ему то, что отношения между двумя парнями или девушками — ненормально, и любви у таких людей нет. Хёнджин ничего не понимал, но старался запомнить. Мама же плохого не скажет. Однако, на удивление, новость о том, что его лучший друг — гей, он воспринял совершенно спокойно. Может быть потому, что это его Феликс, которого он с распростёртыми объятиями готов принять вне зависимости от того, какой он. И шутки про ориентацию — единственное, из-за чего Феликс способен обидеться на Хёнджина. Тот или слепой баран, или специально делает вид, что ничего не произошло. Но Феликс обычно после этого молчит до конца да постоянно в себя уходит. — Эй, Ликс? Всё в порядке? — Заметив, что блондин несколько секунд пялит в одну точку, беспокоится старший. — Да... да, всё в порядке, Хёнджин. Пиши конспект, — кивает Ли, возвращая взгляд на преподавателя. И брюнет хмурится, услышав из уст Ёнбока непривычное «Хёнджин» вместо родного «Хённи». Обещает разобраться с этим дома.

***

Самая большая проблема Феликса Ли — его молчаливость. Даже если он на что-то обидится, то об этом вряд ли скажет. Он мягкотелый, робкий, но не «удобный». Возможно, это зависит от того, какой человек с ним рядом. Размышляя, Феликс пришёл к выводу, что, допустим, если бы то же самое, что сказал Хёнджин, ему сказал одногруппник, то он бы смог ответить ему. Да хоть как-нибудь — главное, показать, что шутка эта ему не понравилась. Ситуация с Хёнджином совсем другая. Шуток про ориентацию Феликса со стороны Хвана практически не было, а если и были — то редко, и Ли всегда делался самым обиженным человеком на планете. Хёнджин этого не замечал, и Ёнбоку от этого больнее вдвойне. Он Хёнджина ценит, он им дорожит так, что отдал бы жизнь свою, лишь бы с брюнетом всё в порядке было. Ведь он — единственное сокровище, что у него вообще осталось. Единственный близкий человек, что не отвернулся от него после каминг-аута, приняв таким, какой он есть. Однако когда Хёнджин вступил в отношения, он начал чувствовать, что они очень отдалились. Хвана, кажется, это не напрягало — либо же он снова просто не заметил. Блондин совершенно не претендует на стопроцентное внимание Хёнджина одному только ему, но заметил, что времени вместе они проводят всё меньше. И всё больше Ли думает о том, что они теперь не маленькие дети. Они больше не ходят в школу, сейчас они учатся в высшем учебном заведении, чтобы стать в итоге кем-то. Совсем скоро они пойдут во взрослую жизнь, и что тогда? Сохранить детские традиции типа просмотра глупых дорам по вечерам субботы вместе, попыток в сложную технику получения градиента, что им задал на дом препод, — тоже вместе — становится всё сложнее. Сейчас они делят одну съёмную квартиру на двоих, ведь ещё будучи школьниками решили, что так будет проще. Платить меньше, а совместно проведённого времени больше. Вот только никто из них не учёл, что после пар они возвращаются будучи максимально заёбанными, и единственное их желание — лечь на любую горизонтальную поверхность, чтобы тут же засопеть. Феликс решил уйти с последней пары, ведь будучи на эмоциях, мог утворить что-нибудь сумасшедшее. Задеть как-нибудь Хёнджина в ответ, например. А этого допустить вот вообще нельзя, ведь тогда их отношения точно ухудшатся. И пока во время перерыва брюнет тусил со своими приятелями за зданием университета, Ёнбок собрал свои вещи, попросил старосту прикрыть его и ушёл. Буквально никому не сказав — просто взял и ушёл. Да и почему-то сейчас думается ему, что он никому отчитываться не должен. Даже — тем более — Хёнджину. Феликс решил пройтись пешком до дома, чтобы ветер помог ему хоть как-то избавиться от мыслей, которых отчего-то меньше не становится, а, скорее, наоборот. Хван наверняка даже не заметил его отсутствия. А если и заметил, то ничего не сказал. И Ёнбоку больно делается, хотя чего он ожидал вообще? Ни один, ни второй не хотели признавать, что дружба их давно не та. Они уже не те Хёнджин и Феликс, что были раньше. Да, они всё ещё соулмейты и лучшие бро, но что-то поменялось. Как будто секретов стало больше, а привычных обнимашек — меньше. И Ли выбирает молчать вместо того, чтобы поговорить об этом с Хёнджином. Ему кажется, что это просто паранойя, что он себе снова всё выдумал и зря накрутил себя. Хёнджин бы над этим посмеялся, приобнял за плечо да по макушке ласково потрепал. В конце добавил бы «ну чего ты зря переживаешь, Ёнбокс». И это было бы правильно, потому что ощущается по-родному. От этих воспоминаний робкая улыбка сама на лицо ползёт. Как бы Хёнджин не срывался на него, — что было довольно редко, — как бы не подшучивал над ним, как бы не дразнил, — а всё равно ведь остаётся самым драгоценным. И со стороны Хёнджина это тоже чувствуется, но на душе у Ёнбока всё равно неспокойно.

***

Зайдя в аудиторию, Хёнджин друга на своём месте не обнаруживает. Хмурится, но ничего не понимает. Может, ему плохо стало? Хёнджин думает, что он самый отвратительный друг на земле, раз не мог помочь близкому человеку тогда, когда ему это было нужно. А может, он просто решил прогулять? Не то чтобы Феликс часто такое практикует, но такой вариант тоже имеет место быть. Хотя видимой на то причины не было — и Хёнджин снова не понимает, что произошло. Может, ему просто нужно побыть одному..? Что является странным. Феликсу в трудные моменты необходима чья-то поддержка, а в последнее время рядом всегда был только Хёнджин. Либо Ёнбок нашёл ему замену, либо ему и вправду нужна уединённость. Он не торопится блондину писать — боится, что только хуже сделает. Наблюдательностью он особо не отличался, за языком не следил, и такую резкую смену настроения Ли не понимает. И ему от этого грустно. Раньше он всегда мог легко читать его — сразу понимал, что младший чувствует. Если тот тревожился о чём-то — бежал к нему, чтобы утешить. Он его тогда обнимал долго; ждал, пока тот успокоится. После спрашивал, что же заставило его грустить. А когда тот всё рассказывал, Хван ему обещал, что всё обязательно наладится, и что он в любом случае всегда будет рядом, стоит ему только его, Хёнджина, позвать. Он тогда блондину конфету давал, которую на дне карманов своих штанов находил, чтобы наверняка Феликса успокоить. И когда Хван осознаёт, что в этот раз Ёнбок с ним своими переживаниями не поделился, становится как-то тоскливо. Хёнджин за собой раньше такого не замечал — он не эмпат вообще-то, и чувства других людей на него влияли редко. В голову тут же приходит мысль, что с Феликсом всегда было по-другому, что Феликс всегда был особенным. Отсидев скучную пару, на которой он чуть было не задремал, слушая монотонный голос преподавателя, он быстро собирает вещи и выходит из университета. За спиной слышатся голоса приятелей: — Эй, Хёнджин! Мы же, кажется, в бар собирались... — Не сегодня, ребята. Я передумал. Извините, мне нужно идти, — напоследок машет рукой, ускоряя шаг. И, возвращаясь в квартиру, он ожидал увидеть всё, что угодно, но только не плачущего Феликса. Он сидит на кровати в своей комнате, ноги под себя поджал, голову на колени опустил. И не поймёшь сразу, что плачет — но если посмотреть ещё раз, можно увидеть, как хрупкие плечики дёргаются, пока сам их обладатель тихонько всхлипывает да шепчет отчаянное «почему всё так..?». Проблема Феликса заключается в его молчаливости. Он это осознает в который раз, снова себя корит, обвиняет во всех смертных грехах, и от этого плач его только усиливается. И нет, это не из-за глупой шутки про его ориентацию. Она просто стала отправной точкой, и то, что Ёнбок долго копил в себе, выплеснулось наружу. Из одной противной мысли в итоге вытекает другая, и блондин почему-то чувствует вину, злится на себя, ногтями в ладошку до красных полос впивается. Таким действительно беспомощным он ощущал себя редко. Хван очень редко видел Ёнбока в таком состоянии. Тот или в самом деле практически не плакал, или просто скрывался умело — Хёнджин не знает. Но видеть лучшего друга таким разбитым Хвану больно. Ли не сразу услышал, как захлопнулась входная дверь. Не сразу заметил пристальный изучающий взгляд на себе. Не сразу почувствовал холодные касания родных рук. Он, кажется, вообще витает в прострации. Есть только он и его бесконечно путающиеся между собой мысли. — Ёнбокс, эй! Ты меня слышишь? — Пытается в глаза блондину заглянуть. — Ну чего ты, эй... не знаю, что у тебя случилось, но, пожалуйста, малыш, не надо плакать. «Малыш». То, чего Ёнбок не слышал так долго. И ему делается мерзко, когда он понимает, что Хёнджин называет так и свою девушку тоже. — Оставь... просто оставь меня в покое, Хёнджин, пожалуйста, — шепчет Ли, изо всех сил пытаясь спрятать лицо за светлой чёлкой. И как бы Феликс не просил Хёнджина оставить его, и как бы Хван не уважал желание младшего — уйти не мог. Не сейчас, когда блондин чувствует себя так паршиво. Он заключает Ёнбока в объятия — со всей своей хёнджиновской нежностью. Тот сначала не реагирует на это никак, продолжая молча всхлипывать, а потом прижимается к нему так крепко, как, наверное, никогда ранее. Хёнджин удивляется, но отстраняться не смеет. — Пообещай мне, Хёнджин, что ни за что не бросишь меня. Пообещай мне, что мы будем дружить до конца наших дней. Пообещай, что будешь рядом всегда, — на контрасте с прежними касаниями отчего-то слабо цепляется за плечи Хвана Ёнбок, наконец находя его глаза своими. И всё-таки у Феликса самые прекрасные глаза, кто бы что ни говорил. Такие, в которых всё самое прекрасное увидеть можно. Хёнджин в восторге от его глаз, в восторге от веснушек на верхних веках. Он аккуратно большим пальцем правой руки со щёк солёные слёзы утирает, едва заметно улыбаясь. — Так вот, чего ты плакал... — Нет, я не... — Спешит оправдаться блондин. — Я обещаю тебе, Феликс Ли. Честно-честно, — протягивает свой мизинец, ожидая от младшего того же. — Закрепим обещание? — Как в детстве? — Протягивает палец в ответ. — Как в детстве, — ловит феликсов маленький — по сравнению с его — мизинчик, переплетая друг с другом. Улыбается, другой рукой светлые волосы гладит. — Давай, успокаивайся. Не хочу, чтобы ты грустил. Сердце Феликса от этих слов разбивается на части. Хван говорит это не впервые — однако Ёнбок, как всегда, в глубине души на это реагирует слишком бурно. Каким бы Хёнджин не был слепым бараном, он всё равно своих близких в обиду не даст. На части разорвётся, но Феликса утешит. Он же своего ранимого Феликса знает лучше, чем себя. Его милый Феликс такой хрупкий и нежный, что у Хвана сердце щемит. Его только осторожно к себе прижимать, чтобы не разбить, да слова хорошие шептать, чтоб наверняка. Его драгоценный Феликс заслуживает всех хороших слов этого мира. — Ну что? Легче? — Спрашивает Хван, покачивая младшего в своих объятиях, да в макушку блондинистую носом зарывается. По такому близкому физическому контакту младший очень скучал. Он сам по себе тактильный, но когда рядом Хёнджин, то его желание пообниматься (конечно же, только с Хваном!) растёт в тысячу раз. — Да, благодаря тебе... спасибо, — щекой к груди друга прижимается, несильно потираясь. — Слушай, если я тебя как-то обидел той шуткой, то, пожалуйста... не обижайся на меня. Я дурак, я не слежу за словами. Прости, прости меня, я не хотел делать тебе больно. Я никогда в жизни больше так шутить не буду. Только не сердись на меня, маленький, прошу... прости, прости... Пока они молча обнимались, единственная догадка по поводу произошедшего всё же пришла в голову Хёнджина. Пока он наблюдал истерику своего лучшего друга, вспомнил, что точно так же Ёнбок рыдал у него в объятиях, переживая кризис ориентации, когда они оба были ещё совсем зелёными подростками. И отчего-то совестно за свой глупый высер стало. Феликс удивился: — Всё хорошо, — и на этот раз — на удивление — не отмолчался. — Я сначала и вправду злился из-за этого, но всё правда хорошо теперь. Я не из-за этого... плакал... кстати, извини за это. Ты не должен был этого видеть. — А из-за чего тогда? Извини. Если хочешь — не отвечай. И никогда не проси прощения за свои эмоции. Плакать — это нормально. Я всегда рядом с тобой, каким бы ты ни был. — Спасибо, Хённи... а это... ничего особенного, я просто... понимаешь, когда слишком много терпишь, всё в один момент просто выливается. Может, эта твоя неудачная шутка стала точкой кипения? А может, мысли в моей голове? Не знаю... в любом случае, я чувствую себя лучше. Этот всплеск мне действительно нужен был. Хёнджин в делах психологических не профессионал, если честно. Он в себе эмоции не держал — оттого и не понимал, почему Ёнбок делает иначе. Хвану хотелось, чтобы младший и своими эмоциями с ним делился. И он понимает, что да, это эгоистично — пытаться узнать о человеке всё-всё, — но он искренне хочет Феликса от зла оберегать. — Я понимаю... я рад, что сейчас тебе получше. Давай поспим, м? Честное слово, тебе после сна думаться легче будет. — Ты прав... добрых снов, Хённи. — Добрых снов. И всё так же — в обнимку — они заваливаются на кровать Ли. И в этом ничего такого оба парня не находят: не впервой же. Феликс всё заснуть не может. Неужели Хёнджин всё оставит просто так? Да, конечно, он сам сказал, что всё относительно в порядке, но... какая-то часть его души желает, чтобы Хёнджин переспросил ещё раз: а точно ли в порядке. Если бы он переспросил, Ли клянётся: он бы расплакался и выдал всё так, как есть. Но обижаться на то, что его друг этого не сделал, смысла совершенно нет. Ёнбок чувствует себя эгоистом и самым худшим другом в мире. Феликс лежит и понимает, что ему совсем не лучше. Спокойствие, которое подарил ему Хёнджин, оказалось мимолётным. Он безмолвно плачет, но ничего с этим не делает. Лежит и чувствует, как слёзы по щекам текут. От осознания того, что больше ничего не будет так, как было когда-то. Ничего не будет так, как было тогда, когда они были маленькими, совсем ничего не знающими и не понимающими. И это нормально — меняться. И это нормально, что с каждым годом у Хёнджина всё больше приятелей; нормально, что они с Ёнбоком всё меньше времени проводят вместе. Нормально, что у него есть любимый человек, которому он посвящает своё время. Ведь ничего на месте не стоит. Ничего не может быть бесконечным. И дружба Хёнджина и Феликса тоже. И чем больше он думает об этом, тем громче становятся его всхлипы. Он, вновь задумавшись, этого не замечает. Но в одно время спохватывается, из рук друга выскальзывает и идёт в гостиную. Идёт в гостиную, чтобы поплакать. Идёт в гостиную, чтобы побыть в одиночестве. Хотя сейчас он совершенно точно в одиночестве быть не хочет. Но никто не поймёт его. Да он сам себя, блять, не понимает. Он не понимает, чего хочет его глупое сердце. Не понимает, почему в глубине души хочет, чтобы Хёнджин всегда был только рядом с ним. Не понимает, как вообще дошёл до такого. В голове проносятся все их совместные моменты с Хваном. Перед глазами — его глубокие глаза, его милая родинка под глазом и глупая, но самая родная улыбка. И не хочется ему признавать, что однажды это всё будет не его. Он плачет навзрыд, одеялом пытаясь максимально заглушить звуки. Не хватало ещё Хёнджина разбудить. А затем подходит к зеркалу, глядит на себя — ужасается: глаза красные, под ними синяки, волосы растрёпанные и губы, обкусанные чуть ли не в кровь. Феликсу хочется плакать ещё сильнее. Он всегда выглядел так страшно? В любом случае, в таком виде его не должен видеть никто. Даже Хёнджин, который его во всех состояниях видел. И отчего-то не хочется Ёнбоку предстать перед Хёнджином некрасивым, хотя раньше ему на это было всё равно. Хёнджин, то ли услышавший странные звуки из гостиной, то ли собиравшийся попить воды — Феликс не знает — тихо к нему подходит, глазами сонными глядит и ничего понять не может. — Я проснулся, потому что не почувствовал тебя рядом. Ликс, скажи, что такое? Ты.. ты что, плакал? Снова..? — Быстро-быстро моргает Хёнджин, пытаясь разглядеть лицо Ли. Младший сидит на диване, пока Хван напротив него опускается на корточки. Берёт обе маленькие ладошки в свои да голову на тощие коленки кладёт. — Я не... Хёнджин, всё... — Прекращай. Ёнбокки, что случилось? Маленький, пожалуйста, не надо мне врать. Что произошло? Ты больше не доверяешь мне? Я что-то сделал не так? Скажи мне, солнечный, я всё исправлю, — сразу винит себя брюнет. Ли легко улыбается отчего-то. — Я... я просто... — слова даются крайне тяжело. — Я просто... обними меня, Джинни, пожалуйста, — шёпотом просит младший, чувствуя очередную поступающую волну слёз. Только почему-то больше не грустно. Хёнджин же пришёл. Он тихонько плачет в руках старшего, пока тот его обнимает, покачивая слегка. Хван носом в макушку блондинистую тычется, сильнее к себе прижимает. — Я.. — начинает Ли, тяжело вздыхая, — я задумался. О том, что будет вот.. через года три, допустим. Мы закончим учёбу в университете, устроимся на работу, у тебя появится семья. И времени у тебя на меня просто не будет. И у меня на тебя, наверное, тоже. Понимаешь, Хёнджин, мы вместе прошли всю жизнь буквально. Я к тебе очень привязан, и, знаешь, мне бы не хотелось терять тебя. Никогда-никогда. Наверное, по-детски звучит, да? Ну и что... я испугался, что однажды всё это закончится, потому что ничего не вечно. Я в который раз осознал, что мне невероятно страшно потерять тебя. Ты мне ближе всех и так, наверное, будет всегда... не хочу жизни, в которой не будет тебя, — тихо говорит младший, но Хёнджин отчётливо слышит каждое слово. И сам изо всех сил держится, чтобы не заплакать. Хотя одна слеза всё же скатывается по щеке — он едва контролирует это. Но он должен быть сильным, чтобы Ёнбок с ним чувствовал себя под защитой. — Я сегодня дал тебе обещание, помнишь? Я разве хоть раз подводил тебя, кнопочка? Честно-честно, я всегда буду рядом с тобой. Как бы хорошо или плохо тебе ни было. Ты только скажи — я сразу здесь. Для меня важнее твоего слова ничего нет. Время шло, люди менялись, а ты всегда оставался рядом. Через что бы я ни проходил, ты был рядом. Разве могу я ценить кого-то сильнее, чем тебя? Неважно, кто и что будет в будущем. Я всегда, несмотря ни на что, буду выбирать тебя. Потому что ты — моё солнышко. Самое маленькое, но самое яркое солнышко. Не надо плакать. Кому-кому, но тебе точно гаснуть не нужно. А то как я потом буду, а? — Хихикает Хёнджин, слегка щекоча бок младшего, слыша приглушённый смех в ответ. — Во-от так вот. Сегодня мы по-любому будем спать на одной кровати, и это даже не обсуждается. Тебя ни в коем случае одного оставлять нельзя. И что-то мне совсем не нравится твоё состояние. Завтра останешься дома, никакого универа... я останусь с тобой тоже, если тебе так будет легче, — улыбается брюнет, аккуратно щёлкая пальцем по веснушчатому носику. — Хёнджин, ты... ты... потрясающий, блин. Спасибо, спасибо, спасибо тебе за всё. Спасибо судьбе, что нас с тобой когда-то связала... ты мне так сильно дорог, Хёнджинни, ты себе представить не можешь, — прикрывает глаза блондин, согреваясь в сильных руках. — Ты уверен, что нам головы не снесут за прогул? — Пусть только попробуют. Ты же знаешь, я со всем разберусь. — Это уж точно... Хёнджин его неожиданно на руки поднимает и в спальню несёт. Феликс противится сначала, хихикает, а потом со своей участью смиряется. Хван его на кровать кладёт так, будто он самая драгоценная ноша. Почему «будто»? Если Ёнбок и вправду самое дорогое, что имеет брюнет. А потом сзади к младшему прижимается крепко, руками обвивает так, чтобы Ли точно не выбрался. — Задушишь же, дурак!.. — Ворчит блондин, пытаясь из рук друга вырваться. — Зато теперь никуда не убежишь. Не рыпайся, Ёнбокки! — Да ты.. да ты.. — Пыхтит Ли, притворно обижаясь. А потом расслабляется, согревается и чувствует, что начинает засыпать. — Доброй ночи. — И тебе доброй ночи, Ликси, — прижимается своей щекой к спине младшего. И впервые Феликс задумывается о том, а точно ли эти объятия и разговоры — дружеские? Но сил на то, чтобы развить мысль, нет совершенно. Сегодняшняя истерика, как бы того не хотелось, даёт о себе знать.

***

Проснувшись в двенадцать часов дня, Феликс обнаруживает, что Хёнджин на самом деле остался с ним. Прогулял пары, девушке и друзьям предпочёл его, Ёнбока. И собственническая сторона внутри даёт о себе знать. Ох, как же сложно ревновать того, кого ревновать совершенно точно нельзя. — Доброе утро, — хрипит только проснувшийся Хёнджин. — Как себя чувствуешь? — Доброе, — улыбается Ликс. — Сносно. Спасибо ещё раз. — Мелочи. Для этого ведь и нужны друзья, — подмигивает Хван, вставая с кровати. — Пойду нам бутерброды сделаю. «Друзья». А точно ли? Точно. Разберись в себе, Феликс Ли, и в своих чувствах, прежде чем портить жизнь близкому человеку. — Тебе помочь? — Не-а, сегодня ты принцесска, а принцесскам положен завтрак в постель. Так что сиди и жди. — Придурок... — Бормочет Ли так, чтобы Хёнджин не услышал. А он услышал — но притворился, что нет. Улыбнулся только под нос себе, начиная хлеб нарезать. Хёнджину — как и всегда — доставляет удовольствие забота о Феликсе. Будь это кто-либо другой, он бы вряд ли взялся даже, но почему-то именно Ёнбоку хочется весь мир подарить. Удивительная эта штука. Дружба. А точно ли? Хёнджин головой встряхивает, отгоняя от себя подобные мысли. Да как он может о своём лучшем друге думать в таком ключе? Да и у него, вон, девушка есть. С которой он толком не виделся около месяца, но есть же! И Хван абсолютно не понимает, когда всё полетело по накатанной. Когда его привычные устои и принципы начали с треском разбиваться. Из-за одного только человека. Ещё год назад он бы ни за что не подумал, что сможет представить Феликса в роли своего партнёра. И эта мысль отчего-то ему не противна — наоборот, он был бы не против видеть рядом с собой Ёнбока в качестве его возлюбленного. И это пугает. Реально пугает. Но он решает разобраться с этим позже. — А вот и наш завтрак, Ёнбокки, — приносит тарелку с бутербродами Хван, на тумбочку рядом чашку чая ставит. — Приятного аппетита, — укладывается обратно под одеяло к Ли, на середину кровати перетаскивая тарелку. Совсем как в детстве. И ощущается так тепло-тепло. — Спасибо большое, Хёнджини. И тебе приятного аппетита. А потом они несколько часов играли в приставку. Хёнджин никогда в жизни не признается, что моментами специально проигрывал блондину, только чтобы тот не расстраивался. А тот не расстраивался, даже если проигрывал — так, для виду подуется. Он же не может на Хёнджина обижаться. Затем Хёнджин сводил его в кафетерий недалеко от их квартиры. Купил ему самый большой рожок шоколадного мороженого, своей рукой остатки с уголка губ стирал. И смотрел так нежно-нежно. А вечером предложил посмотреть дораму. Комедию, конечно, — чтобы настроение Ёнбока поддерживать на самом высоком уровне. Он тогда и вправду от души посмеялся. В общем, Хёнджин на протяжении дня делал всё, чтобы отвлечь Ли от неприятных мыслей. Но не может же Хван залезть в его голову. Поэтому сейчас, ворочаясь на кровати в попытках уснуть, он снова возвращается к тому, о чём думал последние полгода. И приходит к неутешительному выводу: он — болен, а его диагноз — Хван Хёнджин, его лучший друг, бро и соулмейт. Феликс понимает, что бесполезно было отрицать это на протяжении нескольких месяцев. От судьбы не убежишь, и всё, что остаётся — просто принять это. А потом уже, думать, как поступить дальше. Ёнбоку кажется, что однажды это должно было произойти. Хёнджин же идеальный во всём. Всё, за что возьмётся, у него получается просто прекрасно, даже если он сделает это на отъебись. Это восхищает и безвозвратно влюбляет его, Феликса, в Хёнджина. Но случилось это так внезапно и не вовремя. У Хвана есть девушка, а у Ёнбока шансов — нет. Он и так свой внешний вид не особо любит, а думать о том, как он выглядит на фоне старшего, и вовсе не хочется. Но раньше его это не волновало. И Ли сначала об этом задумывается, а потом сразу же находит ответ. А раньше-то, блять, не было влюблённости. Раньше они были друзьями, а теперь что? Феликс знает, что долго так не протянет. Но он не имеет права рушить так долго строившуюся дружбу своими неуместными чувствами. Пусть он лучше будет тихо любить Хёнджина. Любить поступками, а не словами. Будет мучаться, наблюдая за тем, как брюнет флиртует со своей девушкой. Будет позволять Хвану делать с его сердцем всё, что тому заблагорассудится. Это же Хёнджин. Его Хёнджин. Он же ему ничего плохого никогда не сделает. И ощущает себя Феликс то ли тревожно, то ли счастливо. Он наконец принял свои чувства, но что делать с ними дальше, — не имеет понятия. Завтра разберётся. Или послезавтра. Или через год. Или никогда. Время покажет.