***
– Ну и что дальше? – печально спросил Тсуна, с трудом уговорив дать ему хотя бы одеться. – Ты же хотел избавиться от гиперинтуиции, – нехорошо улыбаясь, напомнил ученику киллер. – Подчинённые тебе помогут. – Зачем ты их вообще позвал, Реборн?! – возмутился Десятый. – Как? Как они мне помогут?! – По очереди, – не обращая ровным счетом никакого внимания на протесты, заявил Аркаболено. – Я первый! – тут же вскочил Хаято. – Положись на меня, Джудайме! – Л-ладно, – нехотя сдался Тсуна. – Только что ты собираешься делать, Гокудера-кун? – Изгонять из тебя злых духов, разумеется, – немного изумился Подрывник. Через мгновение чувствующий себя полнейшим идиотом Вонгола Дечимо был подвержен акту экзорцизма и обвешан всевозможными талисманами. Хаято размахивал руками, что-то бубня себе под нос. Потом, заявив, что так надо, достал небезызвестную коллекцию тсуновских трусов, которые имела честь лицезреть половина жителей Намимори, и ритуально сжёг их. Проливая слезы, Савада стоически терпел. Но вдруг что-то в нем изменилось, и он выкинул то, что сам от себя не ожидал, хотя после всего, что вытворял раньше, можно уже было быть к этому готовым. Он схватился за голову и зловещим голосом произнес: – Я что-то чувствую. Что-то готово вырваться из меня. – Что, Джудайме? Подрывник, не на шутку испугавшись, бросил читать заклинания и схватил босса за плечи. Не теряя времени, Тсуна впился в его губы и повалил на постель. Через пять минут красного от стыда и усиленной борьбы за захваченную жертву Десятого оттащили от даже не думавшего вырываться Хаято, который светился счастьем. – Не вышло, – констатировал Реборн, подленько хихикая. – Я следующий! – с готовностью заявил Ямамото. – Если это часть тебя, ты должен чувствовать ее и контролировать. Просто доверяй своей интуиции. Когда Тсуну оттаскивали от бейсболиста, он только произнес виновато: – Я просто доверился интуиции… Втиравшему ему что-то про мужиков и экстрим Рёхею Тсуна пообещал вступить в клуб бокса при одном условии, услышав которое, Сасагава сразу согласился и бросился выполнять, так что в этот раз оттаскивали уже его от Дечимо, а не наоборот. Следующей «спасительницей» стала Хару, которая все это время только ахала от ужаса и краснела. Она заявила, что Десятого спасет только любовь и заботливо уложила его голову к себе на колени и стала гладить его по пышной шевелюре, приговаривая что-то про свадьбу и семейную жизнь. – Ты пойми, Тсуна-сан, – заботливо сказала девушка, – мы созданы друг для друга. Мне недавно приснился сон, что ты залез ко мне в окно как настоящий герой, в развевающемся плаще… – Сон?! – резко вскочил Джудайме с перепуганными глазами размером с фары машины – не меньше – и, ужаснувшись перспективой обзавестись детьми еще до окончания школы, выпалил: – Когда у тебя были последний раз месячные? С несчастным видом потирая пылающую скулу от пощечины, которую ему залепила Хару, прежде чем с визгом убежать, Тсуна обвел взглядом друзей и едва сдерживающего смех Реборна: – Спасибо вам, ребята, но боюсь, вы мне ничем не поможете. Его последние слова утонули в реве двигателя под окном, через мгновение в окне дома Савады перед честным народом явился Глава Дисциплинарного комитета в весьма скверном расположении духа. – И-и! Хибари-сан?! – резко вскочил Джудайме. – Реборн, ты и его позвал? – впадая в панику и дикий ужас, засуетился Тсуна, но уже откровенно смеющийся в голос репетитор ничего не ответил. – Что ты ему сказал?! – Малыш сказал, что ты мне изменяешь, – ответил за киллера Кея. – Хи-хибари-сан, – дрожа всем телом, Десятый попятился назад, – зачем вам наручники? – Увидишь, зверек, – с улыбкой, не предвещающей ничего хорошего, ответил Хранитель Облака, мягко спрыгивая на пол. – Ублюдок! – воинственно закричал Хаято, бросившись на помощь боссу. – Вы мешаете, – спокойно сообщил Хибари, доставая тонфа, – сначала я загрызу до смерти вас. Никто не знает, что происходило в той комнате, но через час из нее вышел весьма потрепанный Тсуна и, печально оглядев побитых друзей, валявшегося без сознания Гокудеру, которому больше всех досталось за особое рвение, бьющегося в истерическом смехе Реборна, заявил: – Я сдаюсь!***
А через пару дней после победы над Варией ему пришло письмо: «Лапочка, пупсик, солнышко! Пишу тебе, так как наслышан о твоих подвигах на любовном фронте. Будь котиком – поделись секретом. Очень, очень, ну просто очень нужно! Целую. С любовью, Луссурчик».