Сад голубых пионов

      Пиона расправляет складки на серо-голубом платье и выходит проверить, оделась ли Лили. В коридоре темно, потому что никто не удосуживается включить свет, первые солнечные лучи скользят по выпавшему ночью снегу, и маленькие серебристые блестки разрисовавшего окно инея игриво сверкают. Пиона тянется к стеклу пальцами, примеряет на себя белоснежный наряд и целое мгновение смотрит на собственное обескураженное отражение. Щелкает замок, и Лили выходит из комнаты, зевая на ходу, поправляет собранные в косу волосы и морщится, глядя на тусклые утренние сумерки.       Они глядят друг на друга молча, пока наконец обе не идут к лестнице. Пиона и Лили этим утром не разговаривают, замалчивают произошедшую вечером ссору и, кажется, все еще дуются друг на друга. Пиона поправляет рукава платья, хочет напомнить Лили о выпадающей вечно пряди, но кусает губу и молчит, спускаясь по лестнице. Это утро, думает Пиона, должно быть наполнено радостным смехом, а вместо этого они хмуро жмурятся, глядя на снег, и думают совсем о другом.       В пышно украшенный зал, несмотря на раннее утро, они приходят почти последними, чувствуют себя неуютно среди незнакомых людей и обе выискивают глазами пышное белое платье. Туни нигде не видно, и Пиона всерьез беспокоится, как бы та всю ночь не проплакала, так что снова бросает на Лили неодобрительный взгляд.       – Ты сама запретила мне привести Джеймса, – бурчит Лили, и щеки ее становятся розовыми, – теперь я буду скучать.       Пиона давит желание возвести глаза к потолку, хватает сестру за руку и тянет в укромную комнату. Петуния с детства любит тесные закрытые уголки вроде чулана под лестницей в их обветшалом доме, так что Пиона без труда определяет место ее добровольного заточения. Впрочем, внутрь она пробирается, точно мелкий воришка, крадется наощупь и, стоит глазам попривыкнуть, натыкается на брошенное комком белоснежное платье.       – Думаешь, получится здорово, если твой волшебный парень устроит сцену на свадьбе твоей неволшебной сестры? – шипит Пиона, сама удивляясь собственной нетерпимости.       То, что Джеймс Поттер – любитель устраивать сцены, Пиона знает от самой Лили, доверяет ее словам и отвергает все попытки добиться снисхождения. Пиона не желает быть свидетелем никаких сцен, искренне желает Петунии счастья и присматривает за Лили так, словно она и сама прекрасно способна стать причиной неразберихи.       – И все-таки я считаю, Вернону стоит знать, что сестры его будущей жены – колдуньи, – приводит еще один аргумент Лили, и Пиона качает головой.       Сама она против секретов, но это решение Туни, потому что Вернон терпеть не может всякое волшебство, и оттого Пионе самую малость обидно, словно ее выметают из дома поганой метлой. Еще Пиона против свадьбы на рождество, но Туни хочет быть белой невестой посреди белого снега, и кто она такая, чтобы с ней спорить.       В груде белого платья Петуния вовсе не обнаруживается, и Пиона кусает губы, будто бы попадается на обманку. Какие-никакие приготовления стремительно завершаются, скоро придет черед выходить, и страх пробирает такой, будто это она, а вовсе не Туни, сегодня выходит замуж.       Пиона даже снова мысленно примеряет на себя белое платье и отчего-то решает, будто серебристое кружево ей нравится больше.       Платье Петунии очень красивое, с пышной юбкой, длинными рукавами и кружевным лифом, валяется теперь комом в кладовке, а сама Петуния и вовсе прячется неизвестно где, наверняка заставляя переживать и всех остальных.       Лили дергает ее за руку, тянет наружу и указывает куда-то в толпу, точно этот жест должен все объяснить. Пиона рыскает глазами по людям, собравшимся в зале, однако Петунию не находит, лишь путается в разноцветных платьях и лицах.       – Мне кажется, Туни им совсем не нужна, – Лили качает головой и неприязненно морщится, тянет Пиону еще дальше к выходу.       Они быстрым шагом обходят здание, утопая по колено в снегу, игнорируют очищенные дорожки и цветочные арки. Лили ведет уверенно, словно точно знает, куда идти, и Пиона следует за ней, не спрашивая и не противясь, пока взору их не открываются спрятанные среди покрытых снежными шапками веток качели.       Петуния сидит прямо в засыпавшем сиденье снегу, кутается в черный пиджак и делает вид, что ей вовсе не холодно. Вернон стоит рядом с ней, засунув руки в карманы брюк, глядит куда-то поверх ее головы, и светлые волосы его мокрые от покрывающего макушку снега. Оба они молчат, словно не замечают их появления, но вот Туни мечтательно улыбается, скашивая на Пиону глаза, и Вернон неожиданно вздрагивает, слегка поворачивая в их сторону голову. Взгляд его светлых глаз бегает от Лили к Пионе, ни за что не цепляется, а затем возвращается к будущей жене, выискивая в ней то ли сходства, то ли различия.       – Я рассказала Вернону о волшебстве, – озвучивает догадку Петуния, и Пиона слышит, как едва заметно дрожит ее голос.       Самой ей ужасно страшно, что все разом сорвется, так что Пиона выдавливает из себя смешок и кивает на молчаливую просьбу. Спрятанная в кармане волшебная палочка искрит и сверкает, окутывая сестру в кружево белого платья, сушит волосы и серебрит вспышками притоптанный снег. Лили закатывает глаза и смеется, говоря, что стоило сделать это пораньше, и Пиона толкает ее в плечо:       – Стоило сделать это уже после свадьбы.       Лицо Вернона выглядит бледным, руки он прячет не просто так, но Пиона уважает его за молчание. Вернон не кричит и не велит убираться, переступает с ноги на ногу и вдруг садится рядом с Петунией, приминая собственным весом снег. Рука его опускается ей на ладонь, похлопывает будто неловко и следом крепко сжимает.       – Уже пора кричать горько? – Лили смеется, и Туни ей вторит, перепуганная и смущенная собственной храбростью.       Весь день, кроме самой церемонии, они проводят вчетвером у качелей, надежно укрытые согревающим заклинанием, и никому, кажется, и вправду нет до них дела.