Сад голубых пионов

      Почти прозрачный чай кажется плескающимся в чашке отравленным зельем, Пиона смотрит на него задумчивым взглядом, вертит чашку в пальцах и пытается вспомнить, как именно нужно гадать на чаинках. Их на дне чашки целая куча, но, стоит слегка дернуть за ручку, и они расплываются, образуя в прозрачном зелье причудливые узоры. Маленькая чайная ложечка лежит рядом, и Пиона страсть как хочет размешать натюрморт и выстроить новую картинку, но мешать ей решительно нечего. Сахар она в чай не кладет, а сливки и вовсе терпеть не может, но можно еще долить из кувшина холодной воды, и тогда чаинки снова взметнутся к самому верху и примутся танцевать почти на поверхности.       – Знаешь, я думаю, – Нарцисса ставит чашку на блюдце с тихим, едва заметным в тишине звоном, утирает губы салфеткой и складывает ладони на коленях, – хорошо, что мои мечты тогда не исполнились.       За широкой мантией совсем не видно, в самом деле беременна она или нет, и Пиона проглатывает слова поздравления. Лицо Нарциссы кажется бледным и еще более острым, чем в школе, волосы ее подняты вверх, а на щеках играет заметный румянец. Пиона оглядывает ее сверху вниз, смеется над собственной школьной завистью и молчит, крепко сжимая губы, чтобы не сказать все, что думает на самом деле.       – Оказавшись на моем месте, ты уже была бы мертва, – оканчивает Нарцисса, и Пиона понимающе склоняет голову набок.       Чаинки в ее чашке оседают на дно, желтовато-коричневое зелье пахнет горькой полынью и васильками, и Пиона все-таки берет в руки ложечку. Говорить ничего не хочется, и Пиона, признаться, опасается все напрочь испортить, и оттого молчание ее растягивается в звенящую в скулах обиду, похожую на ударяющееся о фарфор серебро.       Впервые в жизни собственная комната кажется Пионе отвратительно маленькой, просто-напросто крошечной, из-за чего совершенно невозможно дышать, и она взмахом палочки распахивает окно, впуская внутрь уличные звуки. Гул голосов сливается в монотонный шум, смешивается с ветром, оседает в волосах и ложится на листья расставленных на полках цветов, и Нарцисса поворачивает голову, чтобы взглянуть на них, и губы ее растягиваются в едва заметной улыбке.       Все в ней, думает Пиона, едва заметное, такое тихое и бледное, что хочется хлопнуть себя по щекам и броситься в пляс.       – Я не ожидала, что это окажешься ты, – Нарцисса снова говорит с ней, но глаза ее все еще повернуты в сторону раскинувших листья цветов, – один… знакомый порекомендовал мне твое зелье. Совершенно безвредное, по его словам, даже почти бесполезное, но я должна была что-то пить, чтобы успокоить собственную нервозность.       С улицы слышится радостный детский визг, едва уловимо звенят колокольчики на раскрытых настежь дверях, и Пиона смотрит прямо туда, простирая взгляд поверх белобрысой макушки Нарциссы. Там впереди и внизу – настоящая жизнь, громкая и бурлящая, и Пиона смотрит на нее, распивая со старой подругой чай в маленькой комнате, забитой цветами настолько, что, кажется, не найти место, где спать.       Пиона хочет что-то ответить, проглатывает горькую слюну и улыбается по-идиотски, потому что чувствует натянувшуюся в горле струну.       Пиона смотрит прямо Нарциссе в лицо, выпивает чай залпом, переворачивает чашку вверх ногами на блюдце и похлопывает ее по донышку, позволяя густому потоку чаинок образовать свой витиеватый узор. Пиона не помнит, любила ли прорицание в школе, но получившаяся картинка кажется ей садом цветов, и она вовсе не понимает, что это значит.       – Но я хотела бы, чтобы все сложилось иначе, – Нарцисса качает головой, ведет плечами и поджимает тонкие бледные губы.       И Нарцисса, и Пиона хотят засыпать друг друга вопросами и рассказами, переглядываются время от времени, но упрямо молчат. Пиона сглатывает густой комок в горле, глядит поверх головы бывшей подруги на подрагивающую на ветру занавеску. Нарцисса смотрит на расставленные на стеллажах вдоль стен горшки с цветами и травами, прячет ладони на коленях и слегка улыбается. В глазах ее тоже плещется обида, и Пиона хочет, как они делали это в школе, обнять ее за плечи и растрепать светлые волосы.       Чай в чашке Нарциссы вовсе не тронут, наверняка уже и вовсе остыл, и Пиона тянет руки, чтобы сделать дурацкое предсказание и для нее.       – Что ж, была рада увидеться, – Нарцисса поднимается плавным рывком, и звенящее оцепенение наконец-то спадает, – пожалуй, больше нам встречаться не стоит.       Пиона отдергивает руку и поднимается следом, распахивает для нее дверь и закрывает следом. Она так не произносит ни слова, и оттого тугая струна в горле наконец лопается, окатывая Пиону ушатом холодной воды.       С улицы слышатся голоса и пение колокольчиков, колышутся на слабом ветру листья, покачиваются головками бутоны цветов, а Пиона так и стоит посреди собственной крошечной комнатки, и две чашки на столе кажутся ей до того нелепыми, что обидные слезы собираются в уголках глаз.