Сад голубых пионов

      В Министерстве Магии совершенно ничего не меняется, и оттого Пиона улыбается скупо, лавирует в толпе и старательно вытягивает шею, чтобы видеть перед собой. Оформление некоторых бумаг требует ее присутствия, и она кривит в отвращении губы и даже заявляет кому-то, что «знаменитого Гарри Поттера» никто не дождется. Пиона может представить себе восторг Гарри от целой кучи народу в нелепых мантиях, а следом за ним – неприглядную истерику, потому что людей вокруг слишком много. Пиона хорошо знает повадки племянника, оставляет его на Петунию и тратит весь день на штурм кабинетов.       И все-таки от великолепия дух захватывает. Не сравнить, конечно, с помпезным появлением Хогвартса в ее памяти, приправленным стылым влажным холодом наступающей осени. Пиона помнит застрявшее в горле дыхание, стоило огромному замку вынырнуть из-за зелени, и как отражение в гладкой воде его зарябило. О, это великое чувство, когда магия становится самой что ни на есть настоящей, Пиона до сих пор лелеет в ладонях, то и дело доказывая себе, что она – ведьма по праву рождения.       – Так ты решила вернуться, – каркающий голос врезается в лицо хлесткой пощечиной, и Пиона вздрагивает, выныривая из собственных мыслей.       Она задирает подбородок, смотрит поверх толпы и приветливо машет рукой, издалека разглядывая Аластора. Последний раз она видела Аластора на больничной кровати, и вот теперь он идет к ней через весь зал, едва заметно припадая на деревянную ногу, и протягивает руку для рукопожатия.       – Много времени прошло, – Пиона пожимает плечами, хватает его ладонь цепкими пальцами, – надоело постоянно переезжать.       Яркий голубой глаз Аластора теперь заменен на волшебный, вращающийся из стороны в сторону, как решительно сумасшедший, и так, откровенно признаться, ему идет гораздо сильнее. Пиона оглядывает Аластора так же, как он ее, оценивает сверху вниз и цепляется глазами за исчерчивающие лицо глубокие шрамы. В глубине души она думает, что давно пора открывать клуб «обезображенных лиц» и со смешком назначает себя его первым почетным членом.       Мороз проходит по телу, будто Аластор смотрит под самую кожу, ворошит нутро раскаленных углей кочергой и дует в лицо черной золой, и Пиона ведет плечами. Говорить им решительно не о чем, только отчего-то никто не спешит расходиться, и они продолжают стоять посреди просторного зала.       Люди обходят их стороной, оглядываются и косятся подозрительно, и оттого Пиона еще сильнее хочет поскорее сбежать.       – Гарри здесь нет, – она издает хлесткий смешок, упирает в бок руку и ширится точно специально, загораживая обзор.       Гарри здесь нет, потому что Пиона оставила его с Туни и Дадли, зато есть ее собственный липкий раскатистый страх, толкающийся у самого горла.       – Ты бережешь его так же, как Лили, – Аластор улыбается скупо и глухо, будто бьет прямо в живот.       От упоминания Лили тошнит, но Пиона не морщится, закусывает изнутри щеку и щиплет себя, прогоняя вспыхнувшие перед глазами черные мушки. Аластор и впрямь заглядывает ей прямо под кожу, перебирает каждое прегрешение и уже почти зачитывает приговор. Не хватает только, пожалуй, трибуны судьи и клетки для обвиняемой.       – Вряд ли у меня получится вырастить из него нормального человека, – Пиона переводит стрелки, прячется за племянником и силком заталкивает его внутрь вместо себя.       Приговор вынесен, исполнено наказание, и волшебный глаз прекращает вращаться. Теперь взгляд его направлен Пионе точно в лицо, вот только больше не свербит под кожей затылка и мурашки не расползаются по взмокшей спине.       – Мой тебе совет: постоянно будь начеку, – Аластор наклоняется слишком близко, и Пиона давит желание испуганно завизжать и сбежать, – никогда не знаешь, от кого прилетит удар в спину.       На этом разговор обрывается, Аластор просто-напросто разворачивается и уходит, оставляя Пиону хватать ртом разреженный воздух. Кто-то толкает ее в плечо, даже не извиняясь, волной накатывает раздражение, и Пиона спешит убраться отсюда, напрочь растеряв все свое пригожее настроение.       Петуния налетает на нее, стоит лишь распахнуть дверь, восклицает рассерженно и испуганно и тянет Пиону куда-то в сторону маленького чулана под лестницей. Краем глаза Пиона замечает переваливающегося через перила на втором этаже любопытного пухлощекого Дадли, но взгляд ее не задерживается на нем слишком надолго.       Внимание привлекает пронзительный визг, от которого кровь стынет в жилах, и Пиона едва не падает, запутавшись в ногах и маленьком коридоре. Дверь в чулан распахнута настежь, мерцает тусклая лампочка, а Гарри стоит на маленьком одноместном диванчике, кричит и бьется головой о картонную стену.       – Они играли с Дадли в солдатиков, а потом Гарри просто смял их всех в комок и заплакал, – Петуния тараторит слишком уж быстро, так что Пиона едва разбирает слова, – почему он так громко кричит?       В голосе ее слышится ничем не прикрытая паника, пальцы сжимают руку Пионы до синяков, а взгляд не отрывается от расползающегося на белой краске пятна. Пиона закатывает глаза, не желая ни с чем разбираться, отцепляет от себя ее руку и протяжно вздыхает. Ей кажется, что подобное происходит так часто, что пора бы выработаться иммунитету, но в груди все равно натужно сжимает.       – Гарри, – Пиона шагает в чулан, склоняя голову и едва не цепляя макушкой тусклую лампочку, – замолчи.       Крик прекращается. Гарри оборачивается к ней, и Пиона разглядывает залитый кровью лоб, сжимает зубы до скрежета и дует на рану, заставляя ее затянуться.       Глаза у Гарри совершенно стеклянные, огромные и полные слез, и он глядит на Пиону пустым невидящим взглядом, но хотя бы больше не плачет.