Сад голубых пионов

      От удушливого запаха лекарственных зелий Пиону мутит, из-за снующих туда-сюда колдомедиков в ярких лимонных мантиях рябит в глазах, но она продолжает идти, высоко задрав подбородок. Люциус шагает чуть впереди, так что Пиона видит его прямую напряженную спину и давит желание ухватить его за руку. По коридорам больницы расползается сладковатый запах притаившейся смерти, и Пиона вдыхает его полной грудью, будто готова прямо сейчас встать перед ней.       Впрочем, от нервов руки ее мелко трясутся, так что приходится пониже натягивать рукава, подкашиваются колени и от тошноты слегка кружится голова. В последний раз, когда она была здесь, Пиона видела изувеченного, прикрытого белой тканью Аластора, и оттого уродливый образ его встает прямо перед глазами. Палата Абраксаса спрятана слишком далеко в коридорах, точно скрыта от лишних глаз, и Пиона отчего-то легко может представить, будто ее вывернет наизнанку от одного его вида.       Яркий свет режет глаза, и она думает, что, раз они здесь, стоило бы показаться врачу, но в то же время они наконец останавливаются перед неприметной дверь, и все мысли разом исчезают из головы. В ушах у Пионы звенит, будто она снова слышит визгливый приказ убираться, и она все-таки, порывисто вздрогнув, хватает Люциуса за ладонь. Липкий ужас окутывает ее с головы до ног, и Люциус, точно чувствуя это, подтягивает ее ближе и склоняется к самому уху.       – Ты можешь подождать меня здесь, если хочешь, – голос его расползается патокой, и Пиону снова тошнит.       Все вокруг оборачиваются на них любопытно, даже провожающая их медсестра то и дело косится, замерев у запертой двери и ожидая разрешения отворить. Так что Пиона, снова протяжно вздохнув, просто мотает головой и натягивает на лицо кривую усмешку. Самой себе она сейчас кажется отвратительной, но мир ее, кажется, рухнет, стоит отпустить теплую руку.       – Прошу вас соблюдать меры предосторожности, – напоминает медсестра, прежде чем распахнуть дверь, – драконья оспа крайне заразна.       Помимо заразности драконья оспа известна своей смертоносностью, и Пиона невольно втягивает носом воздух, будто собирается нырнуть под воду. Лекарство от этой заразы до сих пор никто не придумал, так что Абраксасу остается совсем мало времени, и оттого, должно быть, он решил в последний раз повидаться с единственным сыном.       Пиона криво, почти зло усмехается, замирает в самом углу разделенной на две части палаты и долго смотрит на иссохшего старика, совсем не похожего на того статного джентльмена, швырнувшего в нее проклятой чернильницей. Глаза Абраксаса Малфоя кажутся впавшими черными дырами, он, кажется, совершенно не замечает ни ее, ни подобравшегося ближе Люциуса, только сидит на кровати, уставившись в стену остекленевшим взглядом. Он отчего-то кажется мертвым, Пиона отчетливо чувствует запах начавшегося разложения, но вот веки его медленно опускаются, а затем поднимаются, и едва заметно шевелится голова.       Умирающий Абраксас Малфой отделен от них зачарованной стеклянной стеной, точно зверь в зоопарке, и Пиона проглатывает комок удушающей жалости. Он чудится ей отчаявшимся, лишенным разума стариком, в висках у нее густо пульсирует, а перед глазами взрываются облака. Пионе кажется, будто она сейчас рухнет навзничь, разбив голову, однако она продолжает стоять, разглядывая пустоту под запавшими веками. Все ее желание высказаться, накричать на него, отстояв свою правоту, испаряется, потому что спорить теперь решительно не с кем.       Жертв драконьей оспы кремируют, а не закапывают в землю в гробу, но Пиона все равно мысленно обещает посадить на его могиле дикие розы.       Пиона не помнит, как они оказываются дома, долго и часто дышит, сдерживая тошноту, и в конце концов бегом бросается в туалет. Опустошив желудок и отдышавшись, она оборачивается на очутившегося рядом с ней Люциуса и долго вглядывается в его лицо.       – Полагаю, стоит провести тщательную дезинфекцию, прежде чем возвращаться в поместье, – Люциус, очевидно, пытается пошутить, но на лице его не мелькает и тени улыбки.       Пиона думает, что он тоже похож на дикую розу, а затем представляет изящные цветы туберозы и пушистую крону османтуса.       – Не стоило тебе ходить, – Люциус нервно вздыхает, обхватывает лицо Пионы ладонями, – ты не должна была видеть…       – Люциус Малфой, – обрывает его Пиона, стараясь придать голосу хоть капельку строгости, – твой отец – не самое страшное, что я видела в этой жизни. Ничего со мной не случится, не сахарная.       Пиона лукавит, и Люциус чувствует это, но не пытается отрицать суть ее слов, вместо этого сгребает в охапку и прижимает к груди. Пиона прижимается к нему покрытым испариной лбом, выдыхает воздух сквозь сжатые зубы и позволяет себе расслабиться, ощущая, будто взаправду застывшая за ее спиной смерть делает два шага назад.       В склепе темно и прохладно, пахнет затхлостью и забвением, но отчего-то теперь Пиону совсем не тошнит. Пиона пристально смотрит, как Люциус опускает крышку пустого гроба и взмахом волшебной палочки заставляет его скрыться в стене, слушает стучащее в висках сердце и старательно отмахивается от мысли, что снова жива. Пиона касается пальцами едва заметно округлившегося живота, жмурится крепко, до алых пятен перед глазами и обещает вырастить этого ребенка в тепле и уюте. Пиона обещает защищать собственное дитя, точно яростная медведица, прижимает к себе ревущего Драко, едва ли понимающего, что происходит, и позволяет растерянному Гарри поднырнуть под вторую руку.       Люциус остается стоять высеченной из мрамора статуей посреди темного склепа, пока Пиона не зовет его едва слышно, и тогда вытянутая фигура его резко горбится и опускается на колени.