Сад голубых пионов

      Кабанья голова встречает Пиону оглушающей тишиной и странным кисловатым запахом на кончике языка, так что она неприязненно морщится и быстрым шагом проходит в самую глубь помещения. Суровый хозяин за барной стойкой провожает ее тяжелым взглядом, и в зеркале за его спиной Пиона ловит собственное отражение: лицо ее полно презрительного высокомерия. Впрочем, Пиона ни на мгновение не задерживается, чтобы проверить, настолько ли сильно она теперь напоминает Нарциссу, усаживается на стул, отбросив полы тяжелой мантии, и шлепает на стол сложенное вдвое письмо.       – Что это значит?       Пиона вовсе не ждет ответа на этот конкретный вопрос, хмурится и бегло осматривает помещение, потому что отчего-то ей чудятся искорки магии, тянущиеся прямиком к ее волосам.       В столь ранний час рабочего дня бар пустует решительно откровенно, внутри их всего лишь трое, и оттого противные мурашки щекочут спину. Пиона оглядывается подозрительно, едва не закатывает глаза, глядя на улыбающегося Дамблдора, и повторяет вопрос, кивая на лист бумаги.       Письмо с приглашением появляется перед ней точно по волшебству прошлым вечером, когда рядом не оказывается ни единого человека, словно кто-то специально подбирает нужное время. Пиона, признаться, терпеть не может подобных загадок, рассказывает все Люциусу сразу же и в конце концов принимает решение утолить собственное вспыхнувшее любопытство. Дамблдор обещает помочь ей в поисках, но не уточняет, чего именно, просит взамен одну небольшую услугу, и кажется, что так он возводит ее к гильотине.       Пиона думает, что Дамблдор знает о Гарри и осколках души Темного Лорда, и оттого приглашение это чудится ей еще более вопиющим. В глубине души она все еще винит его в смерти Лили, потому что именно Дамблдор вел свой чертов отряд против Того, Кого Нельзя Называть, и теперь это чувство разгорается в ней вспыхнувшими внезапно углями в почти погасшем камине.       – Мисс Эванс…       – Миссис Малфой, – строго обрывает Пиона, и Дамблдор виновато щурится, сверкая глазами из-под стекол очков.       Совершенно непонятно, что именно у него на душе, кроме ласковой улыбки и колючего цепкого взгляда, и Пиона разглядывает золотистую кисточку, свисающую с его колпака. Звезды на пурпурной мантии переливаются и плывут точно по небесам, а длинная борода Дамблдора свивается колечком возле его сложенных на столе сучковатых ладоней.       – С нашей последней встречи прошло много времени, – Дамблдор понимающе ведет подбородком, но вовсе не спешит исправляться, – рад видеть, что у вас все хорошо, моя дорогая.       Слушать его льющиеся медом слова совершенно не хочется, так что глаза Пиона все-таки закатывает неприязненно, натягивает скупую улыбку и сцепляет пальцы в замок на столе. Она знает, что перенимает дурные привычки Люциуса, но ничего не может поделать, лишь продолжает считать себя лучше других.       Старая сказка о трех братьях, которую она читала в качестве наказания, всплывает перед глазами сама по себе, и Пиона думает о том, что, несмотря на все наставления, все еще выбрала бы воскрешающий камень. Впрочем, дай ей выбор на самом деле, Пиона наверняка уцепится за мантию-невидимку, укутает в нее Гарри и велит всем забыть о его проклятом существовании, потому что в этом ребенке гораздо больше чудовищного, чем она может вообразить. Иногда Пиона забывает, что Гарри – сын Лили, и считает его своим же ребенком, в жилах которого течет самая что ни на есть настоящая чистая волшебная кровь.       – Давайте к делу, директор, – Пиона клонит голову набок, заранее прокручивает в мыслях варианты ведения разговора и давит желание отдать Гарри в руки этого улыбчивого старика.       Отчего-то Дамблдор представляется ей старым лисом или пауком, плетущим неведомую паутину, и Пиона думает, что это она тоже подхватила от Люциуса. Пиона сцепляет пальцы в замок, чувствует, как жжет предплечье волшебная палочка, и подается вперед так, чтобы видеть собственное отражение в половинках очков.       – Что ж, буду предельно честен, – Дамблдор же откидывается на спинку стула, и вплетенный в его бороду маленький колокольчик мелко позвякивает, – я знаю, что Том с собой сделал, знаю, что осколок его души оказался заточен в теле юного Гарри Поттера. И я хочу помочь бедному мальчику.       Дамблдор не уточняет, какому именно бедному мальчику хочет помочь, и Пиона презрительно фыркает, склоняя голову набок. Она видит искры в глазах старика, видит ласковую улыбку на его губах и расчертившие лоб морщины, и кажется, будто перед ней сама смерть, лишь на мгновение отставившая в сторону косу.       – Что же вы хотите взамен? – Пиона оглаживает бумагу письма, нарочито медленно откидывается на спинку жесткого стула и бросает взгляд на хозяина заведения, делающего вид, будто он – часть здешней меблировки.       Строка об услуге не дает ей покоя, но еще больше выводит из себя снова звякнувший колокольчик. Дамблдор поглаживает длинную бороду, улыбается так, точно Пиона уже безоговорочно согласилась, и оттого непримиримая ярость вспыхивает на кончиках пальцев.       – В Хогвартсе пустует должность преподавателя Защиты от темных искусств. Я полагаю, у вас достаточно опыта…       – Нет, – обрывает Пиона, пожалуй, слишком уж резко, поднимается с места и расправляет складки на мантии. – Спросите Северуса. Мне кажется, он всегда мечтал связать себя подобным родом занятий.       Малене только недавно исполняется два, и Пиона вовсе не собирается менять ее воспитание на кучку чужих беспокойных детишек.       – Что касается Гарри, – продолжает Пиона, щелчком пальцев заставляя оставшееся на столе письмо вспыхнуть белым с рыжеватыми отблесками пламенем, – полагаю, его разум еще недостаточно окреп, чтобы пытаться вытравить из него чужое влияние.       Дверь за ее спиной захлопывается натужно, ветер бьет в лицо, поднимает с земли и швыряет подгнившие листья, и Пиона, задрав голову вверх, несколько мгновений разглядывает сероватое небо, покрытое тонкой пленкой облаков, а затем исчезает, оставляя после себя маленький ураган.