С приветом с того света

После душа меня вырубает на блаженный час без единого сновидения. Просыпаюсь, не сразу понимая, что нахожусь у себя в кровати: подсказывает старый добрый будильник советского образца на тумбочке, в который утыкается взгляд. Не понимаю, какого черта так много дрыхну в последнее время. Вроде зима кончается, поздно впадать в спячку. Слышу, что на кухне, пусть и закрытой, на полную мощь телефонного динамика ебашит рок. Гремит посуда в раковине, шаркают резиновые тапки по линолеуму. Отрываю голову от подушки, чувствуя, что на лице остался полный слепок складок от великоватой наволочки. Натягиваю брюки, кое-как поправляю жабо на рубашке и, зевая, плетусь на кухню. Открываю дверь и столбом встаю на пороге, так и не закрыв до конца рот после очередного зевка. Нет, меня удивляет не то, что Ян успел приготовить обед на целую роту, пока я дрых. Меня удивляет, что он нашел в моем пустом холодосе, из чего можно сделать, сука, кастрюлю борща! Ян как раз крышку снимает, и в воздух поднимается пар с таким умопомрачительным ароматом, что ноги меня сами несут к плите, взгляд намертво прикипает к ложке, из которой он пробует бульон, а губы автоматически вытягиваются в трубочку. — Куда? — рычит Ян, отпихивая меня костлявым локтем от плиты. Вырубает музыку и добавляет решительно: — Не готово! — Пампушки! — вскрикиваю, будто никогда в жизни не видел хлеба. Несложно угадать, что за холмики Ян спрятал под полотенцем на подносе. Тяну к ним руки и тут же по ним получаю. — Гена, блядь! — возмущается Ян, правой рукой пытается вслепую нащупать пучок зелени на разделочной доске, а левой ногой блокирует мне проход к пампушкам. — Да ёперный… Щас накормлю, ты только не-е-э-э-эй… мля-я-а-а… Из Яна вырывается что-то нечленораздельное, когда я, схватив его за задранную ногу, дергаю ближе к себе и подальше от работающей плиты, обнимаю и пылко целую в тонкие губы. Просто потому, что соскучился — и потому что теперь мы можем делать так по поводу и без. Расслабляется Ян в момент. Обхватывает мое лицо ладонями, в одной из которых держит пучок укропа, и возюкает этим укропом мне по лицу, целуя в ответ так глубоко и бешено, будто я ему задолжал. Поцелуев и вообще. Тоже соскучился, выходит. Одной рукой крепко держа Яна за задницу, другой ерошу волосы на его затылке и легонько почесываю пальцами у него за ухом. Ян аж весь выгибается от удовольствия и жмется ко мне сильнее, настойчиво припирает к столу и пытается на него усадить. Я совсем не против. Но в план вклинивается одно но. — Ну на стол-то, на стол! Совсем стыд потеряли? — раздается ворчливое, как выстрел в глухой тишине, и я, поперхнушись, отталкиваю Яна и в панике отскакиваю к холодильнику. — Ты чего? — тяжело дыша, спрашивает Ян, застыв со своим пучком укропа посреди кухни. Но я не на него смотрю, а поверх его плеча. Недоумение на худом лице Яна тотчас сменяется кислющей миной. — Только не говори, что… — Привет, ба, — выдавливаю с виноватой улыбкой. Бабушка, сложив руки на груди, косится на меня, как на врага народа. Взгляд ее чуть-чуть теплеет, если про взгляд призрака вообще можно так сказать, когда она смотрит коротко на накрытые полотенцем пампушки и на кастрюлю борща. Ну ясно. Ян получает лайк от бабушки. Гена получает нагоняй за то, что чуть жопой на стол не сел. — И давно тут… — с недобрым подозрением спрашивает Ян, — твоя бабушка? Понимаю, почему его зеленые глазищи по пять копеек становятся. — Нет, ее здесь не было, — бормочу тихо, но уверенно, — когда мы… — Когда вы что? — спрашивает бабушка тотчас с ехидцей. — Ба! — возмущаюсь в ответ. — Что «ба»? — проговаривает она грозно, опускаясь на стул, будто специально для нее выдвинутый из-за стола. Смотрит на Яна снизу вверх и замечает: — Рецептик-то хорош. Скажи, чтобы дал постоять, когда доварится. — Ну нет, — возражаю упрямо, — это сколько ждать-то еще?! — Что она говорит? — Ян вертится вокруг своей оси, взглядом попадая куда угодно, только не в бабушкину сторону. Даже на всякий случай ищет ее на потолке. Я вздыхаю и нехотя передаю рекомендацию. Что тут начинается! Кукую за столом долбаных полчаса, подперев щеку кулаком, и работаю бесплатным оператором, передавая Яну бабушкины слова и обеспечивая им милую беседу о тонкостях кулинарии. Ян оставляет борщ «отдыхать» — будто борщ на заводе ебашил сутки через двое, — достает телефон и деловито записывает под диктовку несколько семейных рецептов. Крем-брюле — это, разумеется, хорошо, это мы любим, но я, вообще-то, еще здесь! И мне Ян нужен не для того, чтобы у плиты стоял, а то у бабушки глазенки поблескивают как-то подозрительно. — Скажи, чтобы кормил тебя как следует, — подливает она маслица в огонь, улыбаясь хитро, и я взрываюсь. — Ба, ну хватит, правда! — прошу с надрывом. — Ты что, думаешь, я в него за еду влюбился? А то, что он ох… — поправляюсь под ее покашливание, — …офигенный гражданин, типа, мимо? Бабушка хихикает, кутаясь в еле различимый глазу пуховой платок, накинутый на плечи. Не понял. Откуда у нее платок? От одной из призрачных подружек? Или… друга? Кто там за моей бабушкой ухлестывает и дарит ей платки, чтобы из загробной форточки не дуло?! Надо будет выпытать. Но не сейчас, конечно. Потому что догоняю понемногу, что бабушка услышала ровно то, что хотела. Ян, судя по тому, какими глазами смотрит на меня, накрывая мою ладонь, лежащую на столе, не знал, но хотел услышать тоже. — Ну вот. Другое дело, — бодро говорит бабушка, до чертиков, походу, довольная произведенным эффектом. Крякнув, она поднимается из-за стола, старательно изображая, что прикладывает к этому какие-то там усилия. Опирается ладонями о стол и переходит резко на командный тон: — Так, Геночка. График посещений для бабушки составь к воскресенью, чтобы я неглиже вас не застукала случаем. Приду в шесть. Позвоню заранее, — конечно, у нас же сигналы с того света по-прежнему каким-то макаром связаны со словом «позвонить»! — Там уж выдели мне вечерок в неделю. — Вечерок? — переспрашиваю, удивленно вскинув брови. Когда это бабушка соглашалась на вшивый вечерок в неделю вместо визитов-сюрпризов — подчас ежедневных? — Ну только если по праздникам еще, — уступает бабушка, подумав. — Времени у меня много нет. Но навещать буду. — Это чем это ты так занята? — спрашиваю, опешив. — У вас там что, телевидение подрубили? Коллективный пересмотр «Богатые тоже плачут»? — Дела, — бабушка ни в какую не колется. И улыбается-то как, улыбается! Ну точно кавалера нашла. Она отмахивается. — Так, все, что языком молоть. В воскресенье пообщаемся. Ешьте, пока не остыло, а я пошла. — Ну пока, — тяну, сделав мысленную заметку всеми правдами и неправдами вытянуть из нее подробности. — До свидания, Алевтина Петровна, — включается Ян самым вежливым тоном, на который, должно быть, способен. Так и тянет его почесать за ушком. — А гражданин-то… — бабушка оборачивается на Яна, и мне приходится тыкнуть его пальцем в подбородок, повернув его лицом от стула, на который он продолжает пялиться, в сторону бабушки, — …все-таки ничего. Не такой ты темненький с ним. Знаю, что бесполезно настаивать. Пытался несколько раз спросить, что значат эти ремарки про цвет, но бабушка настойчиво сливается с темы. И не только она — другие духи вообще на такого рода вопросы не отзываются, делая вид, что не слышали. Может, умершим запрещено трепаться много о том, что они видят в душах живых? Или это знание не для тех, кто из плоти и крови? Чтобы мы не искали в этом смысл, не пытались что-то поменять? Но мой цвет темный — ничего удивительного, если честно. Зуб даю, Ян какого-нибудь тепло-рыжего, как шерсть у Зелёнки. Или золотистого. Бабушка уходит прямо сквозь стенку, оставляя нас наедине. Ян ставит поднос с пампушками на стол и разливает борщ по тарелкам, а я достаю сметану из холодоса. — Откуда продукты? — интересуюсь, когда Ян уже вовсю наворачивает свою порцию, шумно сёрбая, с такой скоростью, что я едва его ложку различаю в полете от тарелки ко рту и обратно. — Про магафины сфышал, не? — бубнит Ян с набитым ртом и подсовывает мне очередную пампушку в руку. — Еф, еф, не отфлекайфа… Мне повторного приглашения не требуется — борщ-то, блин, на миллион. Я таких борщей не ел со времен совместного житья-бытия с родителями. Улыбаюсь, молча принимаясь есть, и разрешаю себе со спокойным сердцем думать только о том, что надо будет Яну чуть позже сбацать хороший массаж с ведьмиными маслами.

***

— Спасибо! Повеселитесь как следует! — кричу на пороге зала ресторана и машу рукой бодрой компании дедулек, поднимающих в честь меня рюмки с хреновухой. — До встречи, Федор Николаевич! Официантка косится, нервно сжимая в руке круглый поднос, на табличку «Поминки Федора Николаевича», установленную в дверях зала. А что поделать? Покойник изволил накануне дня Икс не видеть кислых рож, друзья подсуетились и организовали с моей помощью его душевное участие в банкете. Не первый такой клиент. Но первый, на поминках которого меня не пичкали кутьей, а предложили стейк и бокал вина. — Геннадий, мое почтение! — Федор Николаевич поднимает два поднятых вверх пальца. — До пятницы. — До пятницы, — отвечаю и, сунув чаюхи бледной, как дух почившего, официантке, выскакиваю из зала и бегу на выход. Припозднился, вообще-то. Ян ждет меня на улице. Вижу в свете уличного фонаря его лимонно-желтый зонтик в зеленый горошек, из-под которого клубится, как пар из-под крышки, сигаретный дым, и подранные во всех местах светлые джинсы. Будто почувствовав, Ян оборачивается и нетерпеливо машет мне рукой. Рысцой сбегаю к нему по ступенькам крыльца, скрываясь вместе с ним под зонтом от зарядившего дождя. — Чего так поздно? — напускается на меня Ян, выбросив бычок в урну. Не успеваю потянуться к пачке, как он, сцапав меня свободной от зонта рукой за локоть, тащит к автобусной остановке. — Почти одиннадцать! — Да час еще целый до мертвого, — оправдываюсь скомканно и, добежав с ним до остановки, плюхаюсь на скамейку под козырьком. Ловлю Янов прищур, опускаю взгляд на его насквозь промокшие кеды и хмурюсь. Май в городе начался с проливных дождей, но Ян что в февральскую слякоть упрямо гонял в чем попало, что по лужам теперь беззаботно шлепает в тонкой промокаемой обуви. — Мась, ты сколько на улице торчал? Чего внутрь не зашел?.. — Ты ж работал, — отмахивается Ян, не позволяя начать лекцию про то, что мы это уже проходили, и он может не встречать меня с поздних вызовов и не волноваться, что в полночь я превращусь в тыкву, потому что как штык буду внутри квартиры. Но он же может и хочет меня встречать. И мне нравится, что он меня встречает с работы. Так что да, мы это уже проходили — и побухтеть стоит разве что про его обувь. — Куплю тебе сапоги резиновые, — вздыхаю, доставая, пока автобус не подъехал, пачку сигарет. — Фу, кринж. — Ян строит рожу оскорбленного достоинства. — Красивые, желтые, — напираю. — У тебя просто сапог нормальных не было. — Желтые? — подумав, спрашивает Ян с ноткой некоторой заинтересованности. — Угу, — улыбаюсь, — в горошек зеленый. — Ладно. — Ян дергает плечом и выглядывает, голову высунув из-за стеклянной перегородки, наш автобус. — Твоя взяла. Я своего мужика так легко продавил на покупку резиновых сапог? Да мне медаль надо выдать! Любуюсь им в свете уличного фонаря, фар проносящихся мимо с шелестом шин о сырой асфальт автомобилей и мигающего электронного табло, обещающего, что автобус подоспеет через пару минут. Прическа у Яна новая. По бокам выбрито аккуратно, а волосы, длину которых оставил, теперь стягивает в тугой высокий хвост. Красиво — охуеть. Ася, сестра Яна, бесспорный мастер своего дела. Не помню уже наверняка, когда именно они помирились. Но Ян, едва я принялся нахваливать его, сказал нехотя, что не за что хвалить, ведь Ася сама позвонила и предложила зарыть топор игнора. Оказалось, что через семь месяцев Ян станет дядей — и Ася сказала, что ей как никогда нужна поддержка любимого брата. Ян на седьмом небе от счастья был. Носился по квартире метеором, конкурируя в вечерней бесяке с Зелёнкой, покрывал себя терапевтическими матами, смеялся и вслух задавался вопросом, захуя они с Асей два месяца играли в молчанку всего лишь-то из-за ее решения оставить ведьмовство? Он у меня вообще на самом деле глубоко переживательный. Ян твердо уверен был, что Ася ушла в обывательскую профессию от отчаяния, потому что считала дар проводника — такой же, как и у меня, — провалом и проклятием. Говорил ей, что она нормальная, и дар у нее заебатый, а когда Асю задолбало это слушать, она взорвалась — и оба наговорили в пылу ссоры такого, от чего пришлось отходить два месяца порознь. Ну ничего, помирились же, хоть оба упрямые и гордые, что пиздец. И когда мы с Асей познакомились, я убедился вслед за Яном, что в парикмахеры она далеко не от отчаяния пошла, а потому что у нее талант — и большая любовь к ножницам и волосам. «Мы не исчерпываемся нашим ведьмовством, — философски изрекла Ася, сидя на Яновой кухне и почесывая довольного Герцога между ушей. — Просто кто-то ведьма по призванию, а кто-то — тупо по факту. Ну ведьма я и ведьма, меньше ей не стану. Но прически мне как-то кайфовее крутить». Ася же мне и открыла глаза на тему того, почему я месяц целый дрых как не в себя. «А это, — сказала она с улыбочкой, до чертиков напоминающей оскал Яна, — от эмоций, дружок. Когда я с мужем познакомилась, могла по шестнадцать часов подряд в отключке лежать — у нас все свидания, считай, проходили на диване с кинцом и попкорном, чтобы я могла заснуть, не отходя от кассы. — В ответ на мой недоуменный взгляд Ася пояснила: — Мы же с тобой одной ногой в том мире, где сердце не бьется. Ни вашим, ни нашим. Но живое всегда перевешивает мертвое. Твое сердце чаще стало стучать по кое-какой причине, не? Вот человеческая и живая часть тебя офигела от того, что у тебя на земле есть то, что крепко тебя на ней держит — и потребовало отдыха от новой нагрузки. А потом ты адаптировался». «То есть, — уточнил громко Ян, который подслушивал наш разговор из комнаты, где чистил фонтанчик с водой, — я воскресил Гену из мертвых?» «Кто тебе сказал, — ехидно уточнила Ася, подмигнув мне, пока Ян не видел, — что речь про тебя?» Ян проводит ладонью по волосам, вновь скрываясь под козырьком остановки, и я вспоминаю те слова Аси про ведьмовство по призванию. У нас с Яном определенно так. Я по жизни окружен покойниками, он — котами, и нас устраивают наши жизни такими, какие они есть. Если говорить про Кристину, то я не думаю, что она окончательно определилась. У нее сейчас на первом месте отношения с Эдиком, конфетно-букетный период полным ходом идет. Конечно, когда поступает новый звонок по анкете в сети — наш сквад бросается в путь, но это не назовешь работой, скорее хобби. Моя профессия осталась прежней, с теми же и новыми клиентами, иногда странными, иногда веселыми, чаще всего благодарными, пусть и встречаются изредка вдовы Гольцман. Профессия Яна — его приют и ветеринарка, в которых он чувствует себя на верном месте. Свою профессию Кристина пока еще осваивает на журфаке, и кто знает, захочет ли она зарабатывать в дальнейшем пером, даром Ока или и тем, и другим? У нее вся жизнь впереди, и никто не торопит ее с выбором. Подъезжает наш автобус. Мы едем восемь остановок до дома и выходим вровень с тем, как заканчивается дождь. Двор в свете уличных фонарей, щедро омытый и тихий, встречает нас прохладой после душного дня и уютной тишиной после короткой грозы. — Магия! — резюмирую, подставляя ладонь. На нее лишь пара капель с дерева падает. — Как думаешь, существует дар управления погодой?.. — У твоей бабушки такой дар, — хрипло посмеивается Ян в ответ, чиркает спичкой о коробок и поджигает свою и мою сигареты. Мы идем, уже не спеша, зная, что до мертвого часа успеем, и Ян, опираясь о мою подставленную ладонь, через каждые три шага перепрыгивает через лужи. — На улице все воскресенье может быть ахтунг — и МЧС будет слать сообщения, чтобы жопы из дома не высовывали, но именно к часу, когда она придет, солнце выглянет, птички запоют, и твоя бабушка вставит нам пистонов, что мы скоро плесенью покроемся, потому что не гуляем. А Герцог с Чёртиком ей еще и подмяукнут, подхалимы… Ты точно ведьма второго поколения, а не третьего? — Это бы многое объяснило, — соглашаюсь с улыбкой. Позволив Яну перепрыгнуть через очередную лужу, я не отпускаю его ладони. Тяну за собой в темноту под большим старым дубом за парковкой и, обняв, нежно целую в губы. — Ух ты. Это за что? — спрашивает Ян с ухмылкой, пробежавшись пальцами по пуговицам моего винтажного пиджака. Он зажимает сложенный зонт под мышкой и целует меня еще раз сам. — За то, что воскресил меня из мертвых, — отвечаю без грамма насмешки, когда поцелуй, сладкий и долгий, заканчивается под писк напоминалки в телефоне Яна, намекающий, что нам пора поторопиться в квартиру. Чешу его за ухом, ловлю на кончиках пальцев его тепло. Он весь как сплошной проводник тепла. В его груди бьется самое лучшее на свете и невероятно пылкое сердце, которое мне посчастливилось забрать себе. Кто знал, что спизженный бумажник приведет меня под этот дуб с этими мыслями?.. Такими человеческими мыслями. — Пойдем, — признаюсь со вздохом: — Не могу не думать о том, что надо срочно высушить твои ноги. — Мои ноги испортили такой момент! — стонет Ян, роняя голову мне на плечо. Фыркает приглушенно и спустя мгновение ведет губами вверх по моей шее, посылая по коже искорки-мурашки. Обещает заговорщическим шепотом: — Ничего. Я это исправлю после ужина… Я весь день не напоминал тебе, как сильно люблю тебя, дурила. — До гроба? — Эй, а ну! Эта шутка облагается авторским правом! — Мась. — М? — Торжественно напоминаю, что тоже тебя люблю.