С приветом с того света

Летим домой к Яну оба на таких парусах, что у меня ноль сомнений — сейчас-то мне все расскажут про утро. Помахав многозначительно улыбающейся Кристине, мы кубарем вываливаемся из автобуса. Ян ловит меня за локоть, когда пытаюсь искупаться в луже, возвращает в вертикальное положение и настойчиво тащит через дворы хорошо знакомым путем. От предвкушения у меня коленки подкашиваются, в глазах туманится, и я нас, если честно, весь путь нехило торможу, мысленно продумывая различные варианты грядущего разговора вместо того, чтобы приблизить его в реальности. Впрочем, размечтаться мне не дают. — Гена-а-а! — тянет Ян со смесью усталого раздражения и паники, перехватывая меня за ладонь. — Давай реще-е-е! Приходится ускориться и достать губозакаточную машинку. А то вместо душевного признания в лучших побуждениях меня раскатают на пельмени. — Иду-иду, — бормочу с дебильной улыбкой, благо Ян не видит. Конечно не видит. Волосы — назад, Ян — вперед, а я за ним несусь воздушным шариком на веревочке, заправленным гелием внезапно свалившегося на меня счастья. Мы же с ним об одном и том же сейчас думаем? Меня же не собираются обломать? Я же не надумал себе взаимной симпатии? Судя по тому, как сжимают мою руку — не слабее хвата Витька, у которого вагон вампирской дури, — меня очень ждут в своей квартире. Ощущение, будто Ян боится, что я передумаю. Зелёнка бежит за нами вприпрыжку, отфыркиваясь от опустившейся на дворы мороси, и неприкрыто зеркалит нетерпение своего хозяина. «Я стесняюсь, — вдруг думаю, страшно этой мыслью смущенный, — котов. Блядь. Как мы… при них — да такие вот разговоры… и вообще, мало ли». То есть, я, разумеется, не собираюсь ничего лишнего делать с порога и с первого же признания... Да и будет ли вообще это признание?.. Но сомнения сдувают на несколько процентов мой шарик с гелием, и я останавливаюсь как вкопанный. Ян, по-прежнему не отпускающий моей руки, вынужденно останавливается тоже. — Че такое?.. — спрашивает он, а глаза у самого, как только оборачивается с содроганием, по пять копеек. Напуганные — жесть. Боится. Все же боится, что я передумал? — Че-то болит? — Нет… — я изо всех сил надеюсь, что мое лицо не сравнялось по цвету со спелым помидором, но взгляда не отвожу. Мой робкий голос фиалки с промелькнувшими нечаянно неприличными мыслями совсем не сочетается: — Я при котах… Я так не могу… — Гена-а-а! — снова тянет Ян страдальчески, испуг разом улетучивается из его взгляда, а губы подрагивают от нервной ухмылки. И он ведь упрямо тянет меня к уже виднеющемуся за поворотом подъезду. — Чего ты там при котах не можешь?! Бля-а-а! Я хуею! Корма надо им насыпать! Кор-ма. И Зелёнку помыть. Поднимаемся к Яну в квартиру. Разувшись, он сразу идет на кухню. Услышав чирканье спички о коробок, шелест вспыхнувшей конфорки и звук поставленного на плиту чайника, я теряюсь и не расстегиваю пальто. — Мы чай пить будем? — спрашиваю севшим голосом, когда Ян возвращается в прихожую. — Неа, — отзывается он невозмутимо и указывает на скамейку под крючками для верхней одежды. — Посиди, не раздевайся, лады? Я воды нагрею, чтобы Зелёнку помыть, и почапаем. — Куда почапаем? — уточняю тупо. То ли день выдался слишком насыщенный на события и потому тяжелый, то ли меня с самого утра так развезло, но мозг категорически отказывается думать и переваривать поступающую в него информацию. — К тебе, — говорит Ян тоном железобетонной уверенности. — Мыться пойдем. После той дыры. — А у тебя почему не помоемся? — спрашиваю недоуменно. Мне-то, конечно, на руку, что разговаривать мы будем не при свидетелях. Но если мы идем исключительно купаться, состоится ли разговор вообще? Ян с чувством закатывает глаза. — Ну я бы чайник не ставил, — говорит он, — если бы горячая была. Не видел объяву на двери падика? Отрицательно качаю головой. Куда интереснее было палить Яну в затылок, чем по сторонам. — Отключили до завтра, — сообщает Ян, сжалившись над моим непроходимым тупизмом. — Короче жди. Я быстро. Ян действительно справляется в два счета. Разводит в двух тазах теплую воду. В одном намыливает Зелёнку и бережно вычесывает, а в другом под его возмущенное, но терпеливое сопение смывает шампунь. Обтерев Зелёнку большим банным полотенцем и отпустив восвояси, Ян шустро собирается в путь. Набивает полный рюкзак, в который, пока не вижу, отвлекшись на переписку с Кристиной, складывает невесть что в странных для обычного похода на помывку количествах и еле застегивает молнию. Наполнив миски кормом, Ян закидывает лямку рюкзака на плечо, говорит Герцогу: — Ты за главного. И мы наконец выходим на улицу. Ян впервые у меня в гостях. Хорошо, накануне я послушался совета мудрой бабушки и прибрался, лишнее разложив по шкафам и ящикам. Даже постель заправил, что со мной в принципе случается редко, но я все же планирую еще разок обшарить квартиру с ревизией, сплавив Яна в душ. Правда, Ян зачем-то настаивает, чтобы я шел первым. — Иди-иди, я в телик попырю, — говорит он и демонстративно усаживается на кухне напротив стенки со стареньким телевизором, который повесили жившие в квартире до меня арендаторы и бросили при съезде за ненадобностью. Он и работать-то не работает, но и Ян к пульту не тянется, а достает телефон. Если бы от меня откровенно не попахивало затхлой плесневелой комнатой страха, я бы еще поборолся за право идти последним. В итоге я малодушно решаю, что Ян прекрасно справится с тем, чтобы себя занять, пока я плескаюсь, и вряд ли пойдет палить мой ящик с трусами. Но моюсь я на измене. После душа наспех натягиваю на распаренное тело одну из лучших шелковых рубашек с жабо, влезаю в чистое кружевное белье и, уже когда застегиваю пуговицу вельветовых брюк, думаю, а хули я так вырядился? Как будто не к разговору на кухне, а на свидание в пафосном ресторане. Но менять что-либо поздно: что взял с собой в ванную, в том и приходится выйти. Да и Ян — наверное, у него уже стойкий иммунитет к моему гардеробу выработался — и бровью не ведет, протискиваясь мимо меня в ванную в обнимку с рюкзаком. — Я быстро, — обещает он, захлопывая дверь перед моим носом. Его «быстро» длится гребаный час. Я за это время успеваю трижды обойти квартиру, на нервяке навернуть контрольный четвертый кружок, попить чай, потупить в телефоне и даже решить половину кроссворда из старого журнала. Грешным делом начинаю подозревать, что Ян таким образом от меня морозится. Передумал болтать и хочет слиться домой, но не знает, под каким предлогом это сделать, а потому и торчит до сих пор в ванной. Не вывожу неопределенности. Чем дольше мне ничего не говорят, тем крепче меня берут сомнения. Нужен ли я Яну в том самом смысле, а не просто как друг? Нам здорово вместе, мы неплохо ладим, нам комфортно находиться рядом и я немножко без ума от него, но достаточно ли этого, чтобы Ян испытал схожие чувства? Может, я просто приукрашиваю действительность, и все видится мне сквозь дымку влюбленности таким настоящим, таким взаимным и полным ожидания? Щелкает задвижка в коридоре. По спине бегут колкие мурашки, пальцы сильнее впиваются в подоконник, у которого я медитирую последние минут десять. Как ни уговариваю себя, не могу обернуться, даже когда слышу приближающиеся шаги. Ян останавливается у меня за спиной. — Утром кайфово вышло, да? Кровь резко устремляется к щекам, кожу пощипывает от накатившего жара. Сердце разгоняется, я не в состоянии подсчитать его удары, потому что пульс ебашит бесперебойным чистым потоком. Вот так резко? Без долгих молчаний и пяти-семи пространных реплик ни о чем? — Что именно? — спрашиваю осипшим голосом. — Ген, ты прикалываешься? Не могу понять по тону, язвит Ян или его моя неуклюжая трусость оскорбила, но крохотное допущение, что верен второй вариант, заставляет меня выпалить поспешно, без боя признав тупость вопроса: — Нет! Прости… То есть да… — смотрю в окно усиленно, но за окном по-прежнему светло, а потому отражение в стекле слишком нечеткое, чтобы как следует разглядеть лицо Яна. Чтобы разглядеть его вообще. Произношу тихо, не веря собственной сиюминутной смелости: — Да. Мне… понравилось. — Повторим? — следует вкрадчивый вопрос незамедлительно, и пульса я не чувствую, быть может, потому что его уже нет? — Что име… — было вырывается из меня на автомате, но Ян перебивает шипяще: — Ген, я щас тебя укушу, блядь. — Прости! — говорю, зажмурившись. Нервничаю. Как тут не нервничать, когда Ян делает по шагу на каждое мое слово и уже стоит едва ли не впритирку? — Ну-у… «Чего еще за “Ну”, Гена?! — звенит у меня в голове. — Не этого ли ты хотел?» Замираю и чувствую сперва, что затылок мне жжет не то резкий выдох Яна, не то смешок. И почти сразу его сухие горячие губы касаются моей шеи над воротником. — Холодный, — бормочет Ян, теперь уже точно насмехаясь, — как… Будто током пробитый этим прикосновением, в котором очевидно сквозит журящее «Разберись поскорей со своими “Ну”, Ген», я разворачиваюсь рывком, обхватываю Яна рукой за шею и впиваюсь в его губы своими. Да. Повторим. Прямо сейчас — и давай-ка подольше, раз мы решили, что нам обоим это надо позарез. Из Яна вырывается низкий горловой звук, когда я не глядя толкаю его, не выпуская из хватки, к стене и как следует прикладываю к ней лопатками. Рукав насквозь пропитывается водой: волосы у Яна мокрые после душа. Он обнимает меня за талию, прижимаясь теснее, и меня колотит со страшной силой от того, каким поверхностным и нетерпеливым становится его дыхание в паузах между соприкосновениями наших языков и губ. Ян трется своим носом о мой, нехотя прерывая поцелуй, и сообщает шепотом: — А сейчас уже не такой холодный. Тянусь к его губам снова, не спуская с них, влажных и покрасневших, завороженного взгляда, но Ян упирается ладонью мне в грудь, не позволяя приблизиться, хотя и его взгляд еле-еле поднимается выше. Он спрашивает наигранно невинно, с провокационной ленцой: — Ты только это при котах стеснялся сделать? Запястья покалывает от пульсации крови. Ян ни черта не помогает мне придерживаться установки не гнаться вперед паровоза с первого же осознанного поцелуя. Но так хочется. Мне явно будет мало одних поцелуев. Яну, кажется, тоже. Он недвусмысленно намекает. И я больше не думаю дальше настоящего момента, дальше его насмешливого, но вместе с тем полного просьбы взгляда. Просто беру его за руку, говорю хрипло: — Неа. Не только, — и настойчиво тяну за собой. В стенах спальни во мне просыпается больше уверенности в том, что мы делаем. Ян шагает вперед меня, вырывая ладонь из хватки, и, развернувшись, с размаху падает спиной на мою кровать. Закладывает руки за голову, сгибает одну ногу в колене. Выглядит так, будто прилег отдохнуть. Выглядит в целых, с дырками только на коленях, светлых джинсах и однотонной черной футболке просто на миллион. Но еще лучше выглядел бы без шмоток. — Ты мне нравишься, — сообщаю честно, не тая эту мысль в себе. — Очень. — Я догадался, — нагло откликается Ян, улыбаясь. — Как думаешь, ты мне тоже? И все. С меня достаточно провокаций. Оттолкнувшись коленом от края матраса, забираюсь на кровать. Рывком тяну Яна за ногу ближе и сажусь на его бедра верхом. Он награждает меня хитрым прищуром из-под ресниц и вместо того, чтобы спросить, не охамел ли я, лезть к нему вот так запросто, поднимается навстречу, цепляясь мне в плечи, и сам целует в губы. Увлекает меня за собой, заставляя безвольно упасть сверху, а я в тот же миг понимаю, что вельветовые брюки — далеко не лучший вариант. Когда парень, который нравится тебе, дразнится, касаясь своим языком твоего, и, обхватив ногами за талию, трется о тебя размашисто и бесстыдно, даже не пытаясь подавить похабные стоны, от которых ты весь обращаешься в слух и не знаешь, что тебе нужно первее — дослушать это или заткнуть его поцелуем поглубже. Выбираю слушать. Целую его в подбородок, в подставленную шею, впитывая губами вибрацию нового стона взахлеб. Просовываю ладонь под его футболку и веду костяшками пальцев вверх по животу и груди, с удовольствием ловя его дрожь. Ян возится подо мной, мешая выцеловывать его ключицу под сползающим воротом. Хватается за полы своей футболки и снимает ее, открывая мне больше пространства для поцелуев. Прохожусь по обеим ключицам. Спускаюсь ниже, осторожно, не зная, понравится ли ему, веду кончиком языка по твердому соску. Не нравится. Ян взвивается, фыркая, и я возвращаюсь к шее, куда более чувствительной, судя по углубившемуся дыханию и довольному «Да-а-а», прозвучавшему над моим ухом. Ян не перестает возиться. Расстегнув ширинку, он дергает джинсы ниже и виляет бедрами так раздраженно, без недавней показной плавности, будто одежда на нем горит. Помогаю ему лишь затем, чтобы не отвлекал, но когда стягиваю с него наконец джинсы и, смотав в кулек, отбрасываю на пол, меня вводит в ступор свежее соображение, пробивающееся сквозь сладкий туман в голове. Я заведен до максимума. Стояку тесно в кружеве и вельветовых брюках. Желание накатывает с каждой минутой все сильнее, Ян, в одних трусах, верткий и горячий, опять жмется ко мне, обнимая, и тянет мою голову к своей шее, требуя поцелуев. И у меня проблема. Маленькая такая проблема. Я хочу его трахнуть. Нет, я умираю, как мне надо его трахнуть на этой кровати, стянув с него гребаные трусы. — Ген, — тянет Ян требовательно, игнорируя мое замешательство. Вцепляется пальцами мне в подбородок, заставляя поднять голову, блуждает невменяемым, поплывшим абсолютно взглядом по моему лицу и жадно накрывает мой рот. Целует, играя с моим языком, а потом, не дав как следует насладиться, отстраняет меня от своих губ и подставляет шею — мол, вперед, я показал, что сделать надо, и показал куда. — Ген, ты хули… завис… — Я… — произношу сдавленно, сдерживаясь ценой невероятных усилий. — Я не уверен… — В чем? — Ян просовывает руку между нашими телами и, глядя мне в глаза в упор невероятными зелеными глазами, сжимает мой стояк сквозь брюки так, что у меня весь воздух из легких выходит на резком выдохе. Ян замечает, расслабившись после секундного напряжения и улыбнувшись краем губ: — Там ты… охуеть какой уверенный. — Но я… — еле выдавливаю, борясь с желанием вжаться в его ладонь, которая принимается изучающе наглаживать меня между ног. — Мась, блядь… — Я роняю голову ему на плечо. Как же, сука, сложно думать головой, когда Ян делает все, чтобы я не думал вообще. Под губами его мокрые волосы. Рубашка у меня тоже частично мокрая от накапавшей с них воды. Ян проводит с нажимом большим пальцем вдоль шва брюк, вся кровь в организме, кажется, устремляется к члену, и из меня вырывается мученическое, надрывное: — Хочу тебя… просто… жесть… Дыхание Яна сбивается. Он ежится от моих слов, как от приятных мурашек. Льнет ближе, касаясь губами моего уха, и тихо спрашивает: — А че мы тянем-то, а? Помнится, кто-то хотел много секса. Пиздунишка, Геннадий? Вот черт! Он что, помнит тот наш пьяный разговор? Он что… Что он только что сказал?.. Ян берет мои руки. Кладет их себе на бедра и давит на мои пальцы, заставляя зацепить резинку его трусов. Поднимаю голову, чтобы заглянуть в его глаза. Дышит Ян быстро и поверхностно. Смотрит, держа меня этим взглядом, и приглашающе приподнимает бедра. — Снимешь? — просит шепотом, и у меня никакой выдержки не хватает, чтобы не подчиниться. Оттягиваю резинку пальцами. Наклоняюсь над Яном за коротким поцелуем, чтобы тотчас сесть между его ног и раздеть его до конца. Медленно, наслаждаясь каждой секундой, что Ян, закусив губу, смотрит, как я стягиваю с него трусы и наконец отбрасываю на пол. Ян раскидывает ноги, оказываясь в безбожно открытой позе. Вижу его возбуждение. Чувствую его. Я никогда еще не испытывал подобного голода от пытки прелюдией. — В джинсах, — подсказывает Ян, когда мой взгляд наконец возвращается к его глазам. На лице Яна написано чудовищное довольство собой и тем, на какую реакцию он меня пробил. — В заднем кармане. Я и не заметил. Свешиваюсь с кровати, морщась от неприятного давления в брюках, шарю слепо рукой по скомканным джинсам и нащупываю необходимое в заднем кармане. Захватываю оба презерватива и маленький флакон со смазкой. Видно, когда я сажусь на кровати, в моем взгляде очень отчетливо читается немой вопрос. — Ты… — все же спрашиваю, перебарывая совершенно неуместное, учитывая, что он лежит передо мной голый, смущение, — когда-нибудь уже?.. — Снизу? — перебивает Ян с невозмутимостью, которая дается ему чертовски легко. Дергает небрежно плечом. — Неа. Но я погуглил. — Как ты вообще… — не знаю, как сформулировать вопрос. В голове каша. Я сейчас думаю только о его ногах. О его заднице. О его глазах, в которых нарастает градус нетерпения. Как он определил, что окажется подо мной, а не наоборот?.. — Не было повода рассказать, — произносит Ян со сдавленным смешком, — об этой стороне чуйки анималистов. Ген… — Что? — откликаюсь, думая теперь лишь о том, чем на самом деле он занимался в душе. — Хочу посмотреть, в каком ты белье. Тут меня перекрывает. Парень, который нравится мне, и которому нравлюсь я, готовый, заведенный, хочет секса, а я сижу и зачем-то до сих пор пытаюсь срастить, не снится ли это мне. Даже если так, этот сон я досмотрю до конца. Ни секунды не упущу. Встаю на колени, расстегивая пуговицы брюк под его внимательным взглядом. Снимаю, оставаясь в рубашке и красном кружеве, резинка которых прижимает головку вставшего члена к животу. Ян тянется приподнять рукой полы моей рубашки, чтобы рассмотреть получше, но я толкаю его ладонью в грудь, опрокидывая обратно. Ян криво усмехается. Ему, кажется, нравятся правила этой игры. Надрываю дрожащими пальцами упаковку презерватива и, выдавливая, чуть не теряю в складках сбившегося одеяла. Натягиваю на указательный и средний пальцы, добавляю смазки из флакона и, склоняясь над Яном, целую его в охотно подставленные губы. Поцелуй выходит ленивым, долгим, полным осознания, что мы оба скоро получим то, чего хотим. Я касаюсь его пальцами прямо там сквозь скользкий латекс и, почувствовав его улыбку в поцелуе, глажу увереннее. Ян обхватывает меня одной рукой за шею. Когда мои пальцы оказываются внутри, с его губ срывается очень тихий протяжный стон. Не от удовольствия — от мысли, что я делаю. Двигаю пальцами настойчивее и быстрее. Прикусываю нижнюю губу Яна чуть больнее, когда свободную руку он опускает на мой стояк и ведет пальцами бездумно по узору кружева. — Еще, — просит Ян, не открывая глаз и почти не отрываясь от моих губ. — Ген, еще давай… Понимаю без слов. Безымянный и мизинец тоже оказываются в презервативе. Ян обнимает меня крепче. Уже вдумчивее и сильнее дрочит мне, приспустив резинку трусов. Не забывая ни на мгновение, что стану у Яна первым, я растягиваю его дольше, чем способен выдержать его ласку, не кончив. Поэтому приходится, потеревшись щекой о его щеку, сказать умоляюще ему в губы: — Мась… притормози, а?.. Слишком хорошо… — М-м-м… — тянет Ян, улыбаясь, не без оснований приняв это за комплимент. Теперь одной рукой он гладит меня по пояснице, задрав рубашку, а пальцы другой пускает под оборки жабо. Вижу по глазам, что ему не терпится проверить, с чего вдруг мне немногим ранее пришла та мысль в голову. И правда, его пальцы добираются до моего левого соска и сжимают, заставляя меня вскрикнуть от боли пополам с остро резанувшим по нервным окончаниям удовольствием. Стараюсь, стиснув зубы, не отвлекаться от задачи. Но Ян без устали терзает меня под рубашкой, то доводя до срыва нежными круговыми движениями между лопаток, то сдавливая поочередно мои соски. Член стоит как каменный. Виски мокрые, я сам весь уже мокрый от пота. Снять бы рубашку, но Ян говорит, дыша все тяжелее и покачивая бедрами навстречу моей руке: — Охуенно горячий… в этом своем шмотье… И теперь я эту рубашку не сниму даже под страхом сбоя системы от перегрева. — Хватит, Ген… — говорит с придыханием Ян, поплыв, походу, окончательно, и облизывает губы. — Я ведь… и так могу кончить… Чувствую, что он готов. Что я его уже не растягиваю, а откровенно трахаю пальцами. Соглашаясь, целую Яна в ямку под нижней губой. Вынимаю пальцы и не глядя стряхиваю презерватив на пол. Достаю новый из второй упаковки и раскатываю дрожащими пальцами по члену. — Даже не думай, — говорю резко, заметив, что Ян потянулся к смазке. Он усмехается, снова приняв это за комплимент. И снова не без оснований. Сам прохожусь рукой пару раз поверх резинки. Наклоняюсь над Яном, упираясь левой рукой в матрас у его головы. Пальцами свободной правой стягиваю кружево ниже. Кажется, Яну нравится, когда я раздет не полностью. Кажется, это нравится и мне. Помогаю себе немного, прижав головку к растянутому входу пальцами. Смотрю неотрывно в зеленые широко распахнутые глаза, когда забираю с губ Яна нежный поцелуй и одновременно с этим подаюсь ему навстречу. Как же, сука, классно. Ян расслаблен. Настолько расслаблен и расплавлен случившимся до, нашими поцелуями и прикосновениями кожа к коже, смешавшимся воедино дыханием между нашими губами, что принимает меня сразу на половину длины. Его ресницы вздрагивают, Ян покусывает нижнюю губу. Его руки ложатся на мою поясницу и скользят ниже, пальцы подцепляют резинку кружева. Он чувствует мою дрожь. Чувствует, как меня колотит от жажды войти глубже, взять его целиком. Как я сдерживаюсь, чтобы не сделать ему больно. — Ты мне, блядь… — произносит он хрипло, — сердце разбиваешь… — Почему? — спрашиваю шепотом, проведя губами вверх по его щеке. — Нельзя быть… таким заботливым, Ген… — тянет Ян и сам пытается насадиться на меня, но я вовремя торможу его. Очередным поцелуем в губы. Положив ладонь на его подрагивающий на выдохах живот. — Не спеши, — прошу, извиняясь перед ним короткими сбивчивыми поцелуями. Медленно, безумно медленно вхожу в него до конца, с катушек слетая от того, как внутри него тесно и горячо. Мечтая вместе с ним о секунде, когда решу, что уже можно двигаться. — Пожалуйста, дай себе привыкнуть… Ян жалобно стонет сквозь зубы, но подчиняется. Мы лежим, обнявшись, и обмениваемся поцелуями на грани неторопливой нежности и дотянутого до предела ожидания. Его пальцы, невесомо касающиеся то моей задницы, то поясницы под задравшейся рубашкой. Его мягкие, истерзанные поцелуями губы. Его долгие взгляды из-под ресниц. Я чувствую себя невероятным счастливчиком. И сердце пропускает удар, когда Ян улыбается и приглушенно мурчит, стоит мне пошевелиться и, наградив обоих за терпение, отстраниться немного и опять в него войти. Путаюсь пальцами в его влажных светлых волосах. Выцеловываю его чувствительную шею, млея от того, как ему это нравится. Беру его тем настойчивее, чем отчаяннее Ян просит об этом стонами. Чем крепче он впивается в мою спину под рубашкой ногтями, обещая оставить несколько царапин на память о нашем первом сексе. Выпрямляясь, прижимаю колено его поднятой ноги к груди, чтобы войти в Яна под новым углом. Пот градом струится по раскаленной коже. Сердцебиение отдается гулко в каждой клетке тела. Ян стонет, одной рукой задирая мою рубашку, чтобы видеть, как я беру его, а в пальцах другой комкает край одеяла. — Быстрее, — требует он едва слышно сорванным голосом. — Еще… вот так… Он подмахивает мне сам, даже когда берусь за него в том темпе, который не поспевает за нашими частыми вдохами и выдохами. Матрас поскрипывает под нами, одеяло сбивается. Не выдержав без губ Яна и пяти минут, отпускаю его ногу и возвращаюсь ниже за поцелуем, не переставая трахать его, требовательного, взвинченного, отдающегося мне так, будто исполняет заветную мечту. — Ген, я сейчас кончу… — выдыхает Ян, обхватив мое лицо руками. — Ты… Ох, тщ-щерт… Я сам едва не срываюсь от горлового низкого стона, который он выдает. Чувствую, как становлюсь больше в нем. Как Яна пробивает повторной волной возбуждения, как он мелко дрожит. Обхватываю его член рукой и совсем недолго гоняю в кулаке. Потому что Ян кидает на меня вдруг такой взгляд, что у меня сомнений не прорезается: одно лишнее движение, и он исполнит угрозу. — Еще? — спрашиваю, уловив его отчаянную просьбу до того, как он ее озвучит. — Еще, — соглашается Ян благодарно. И черт возьми, нас ведь хватает на продолжение гонки. Еще несколько блаженных минут мы забираем все от яростного, быстрого темпа, от удовольствия, растекающегося по телу. И когда наши взгляды пересекаются на его пике, когда Ян хватается за полы моей рубашки и сжимает меня в себе, кажется, будто воздух вокруг нас трещит концентрированным электричеством. Вдох — короткий, сквозь неплотно сомкнутые губы. Ян кончает себе на живот, а мне хватает одного лишь движения навстречу, его расслабленного, сытого выдоха и улыбки, тронувшей его губы, чтобы присоединиться и спустить в резинку. В висках жарко пульсирует. Падаю, как подбитый, на Яна сверху, едва нахожу силы вытащить. Он обнимает меня за шею и, хрипло рассмеявшись, трется мокрым от спермы животом о мою рубашку. — А я напиздел, — сообщает он довольно, отдышавшись, мне в ухо. Улыбаюсь и кусаю его в плечо, когда слышу: — Утром оказывается, было еще не кайфово.