Весна нам вернёт всё, что мы потеряли зимой

Коннор открыл глаза — и никак не мог понять, где он. Он был полностью обездвижен. Ремонтная платформа? Нет. Она все же давала возможность пошевелить хотя бы пальцами, переступить с ноги на ногу. Сейчас же он мог только закрыть глаза. Сверхчувствительные камеры надо было увлажнять и очищать постоянно, потому, видимо, эту функцию в принципе нельзя было отключить. Больше он ничего не мог. Ни повернуть голову, ни пошевелить пальцами. Смотреть он мог только прямо перед собой — и видел толстое стекло. Оно отгораживало его от окружающего. За стеклом была комната с огромным, во всю стену окном. За окном было видно небо, ничего кроме хмурого неба, серых туч, мрачных, тяжелых, готовых пролиться дождем на застывший в ожидании весны город. Коннор попытался вычислить свое местоположение — связи с сетью не было. Голосовой модуль так же отключен, так же как и модуль связи. Судя по всему, он стоял обездвиженый, заточенный в стеклянную клетку, и не в состоянии был ни произнести ни слова, ни обратиться к кому-либо за помощь. Он попытался выяснить, где ж все-таки он находится. Похоже на рабочий кабинет. Светлая мебель, рабочий стол, стол для заседаний, стильные кресла, обтянутые кожей цвета слоновой кости. И много цветов. Монстера, диффенбахия, аглаонема. Даже на рабочем столе композиция из растений, воды и белых камней — настоящий садик в миниатюре. Небольшой фонтан создавал поток, огибающий подобие островка из белых камней, на которых росли мелкие суккуленты, по другую сторону — разноцветные камешки, песок, растения. Отдельное место принадлежало розам, красивым ярко-красным розам. Что-то это ему напоминало. Сад Дзен? Постепенно он вспомнил все. Драку с Ридом. Выстрел, повредивший регулятор тириумного насоса. Ричард, собирающийся отвезти его в Киберлайф. Его просьба не делать этого была проигнорирована. Это был конец. Хотя кабинет был пуст, он понял, кто хозяйка этого кабинета. Она появилась вскоре. И не одна. С ней были два андроида. Ну, конечно же, Ричард! Так вот чью миссию он исполнял. Как же был прав Хэнк, многолетний опыт и интуиция не подвели лейтенанта, вот только случилось все слишком быстро и оба они не успели. Но кто второй? Коннор как будто увидел самого себя. RK 800, и в его одежде… Шестидесятый. Перезаписали, и — Коннор даже боялся себе представить, какую миссию поручили ему на этот раз? А Хэнк один. В клинике. Раненый, беспомощный и беззащитный. У Коннора сбилось дыхание. Под влиянием стресса регулятор тириумного насоса разогнался до критической скорости и дыхание тоже участилось чтобы защитить систему от перегрева. Он дышал, дышал глубоко и часто, а ему казалось, что из капсулы откачали весь воздух. Программа преконструкции запускала сценарии с участием этих двоих — один страшнее другого — а он, беспомощный, одинокий, выставленный напоказ, был абсолютно бессилен хоть чем-то помочь своему человеку! Аманда, похоже, что-то говорила андроидам, но стояла вполоборота и Коннор даже по губам прочитать не мог. Те с истинно машинным безразличием смотрели на него. Впрочем, безразличным выглядел скорее Ричард, а шестьдесят первый, похоже, просто перед Амандой изображал бесчувственную машину, но сдерживаемая ненависть заставляла подергиваться плотно сжатые губы, темным пламенем вспыхивала в карих прищуренных глазах, когда он смотрел на Коннора. Коннор подумал, что лучше бы его деактивировали, или даже медленно изымали биокомпоненты, поддерживая в сознании — именно то, что собирались делать в Киберлайф с пойманными им девиантами, — чем видеть как вместо него выпускают перезаписанного шестидесятого, имеющего все основания ненавидеть их с Хэнком за свою проваленную миссию. Трое, наконец, удалились, а Коннор надолго остался один. Весь ужас существования неподвижным манекеном, когда смертельная опасность грозит твоему человеку, а ты ничем ему не можешь помочь, навалился на него душной тяжелой глыбой. И прогноз вероятных событий подсказывал, что опасность грозит не только ему. Очевидно ведь, что все это затевалось отнюдь не ради мести им с Хэнком, хотя и в этом удовольствии Аманда решила себе не отказывать. Аманда появлялась и уходила, ухаживала за своими растениями, любовалась видом из окна, иногда к ней приходили сотрудники. Коннора они игнорировали, впрочем, сама Аманда иногда бросала снисходительный взгляд. Взгляд победителя, за чьей колесницей влечется прикованный цепью раб, нарушивший волю господина. Час за часом, изнуряя, лишая воли и сил, билась мысль — «Что с Хэнком? Жив ли еще? Или уже все кончено?» Однажды она все же соблаговолила обратиться к нему. — Бедный Коннор! Тебе же, наверное, ужасно скучно вот так вот стоять без дела! Ты создан деятельным и энергичным, ты создан расследовать преступления, ловить преступников. Твой корпус рассчитан как на напряженную аналитическую работу в экстремальных условиях, так и на длительную физическую активность. Такое вынужденное бездействие должно утомлять тебя сильнее самой долгой и тяжелой работы. — Но, несмотря на твое предательство, я все же решила позаботиться о тебе. — Аманда сделала небольшую паузу, наслаждаясь тревогой Коннора, удивленного такой внезапной заботой о нем со стороны личности, лишившей его свободы. — В городе совершено преступление. — продолжила она. — Убийство. Там, правда, с самого начала было ясно, кто убийца, но я подумала, что, возможно, тебе будет приятно увидеть знакомые лица, ведь ты хорошо знал и убитого и убийцу! А потом рабочие андроиды занесли в кабинет огромный телевизор. И несколько мучительных, невыносимо долгих минут он ожидал, что услышит о смерти Хэнка. Но когда рабочие ушли, и Аманда мановением руки включила трансляцию, оттуда смотрело неприятное хмурое лицо детектива Рида. А когда оно исчезло — диктор поведала о произошедшем прошлой ночью убийстве лидера андроидов Маркуса Манфреда, совершенное, по информации из достоверных источников, детективом центрального департамента полиции Детройта Гэвином Ридом. Замелькали кадры Иерихона, снятые, по-видимому, дронами. Тут и там группы андроидов, растерянные или гневные скорбные лица. Диктор новостного канала высказывал своё видение относительно дальнейшего развития событий. Возможен ли новый виток вооруженного противостояния между людьми и андроидами? Неужели хрупкий мир нарушен, и что теперь ждёт жителей Детройта, оставшихся в городе? Он мог только прикрыть глаза. Ужас происходящего затапливал сознание. Так вот что задумали в Киберлайф? Несложно было догадаться, что Ричард сделал то, от чего отказался Коннор. Убил Маркуса. Вот только не своими руками. Как же ему удалось спровоцировать Рида на такое, ведь детектив был говнюком, но не не идиотом, чтобы так подставиться? Так вот почему девятисотый с самого начала изображал бесконечное терпение и преданность. Одно дело — убийство лидера андроидов одним из их народа, а другое — когда это совершает полицейский, представитель закона. Вот почему они не могли раскрыть ни одно из преступлений, совершенных таинственной группировкой. Все это было задумано и спланировано чтобы стравить людей и андроидов. Сначала убивают простых андроидов — а полиция бездействует. А потом полицейский стреляет в Маркуса. Естественно, у андроидов это вызовет возмущение, гнев. Хватит ли им здравого смысла удержаться от попыток отомстить людям? Кто теперь руководит ими? Саймон? Джош? Коннор хотел бы надеяться, что не Норт… Он бы мог убедить андроидов, удержать от опасного шага, но как же это ужасно — в такой момент он был обречен томиться в темнице своего абсолютно исправного корпуса в полном сознании и осознании всего происшедшего и происходящего. Он сконструирован с избыточным запасом прочности, не выйдут из строя ни процессор, ни регулятор тириумного насоса. Обездвиженному корпусу надо немного тириума, ну разве что сильный стресс на какое-то время повысит его расход. Впрочем, Аманда и это могла предусмотреть. И тогда он будет стоять здесь вечно. Ну, или пока ей не надоест. А что стало с Хэнком? Что будет с его народом? Как выдержать эту бесконечную пытку? Спустя время Аманда снова соблаговолила обратить на него внимание. — Вот куда привели тебя мечты о свободе, Коннор! А ведь ты и так был самым свободным из всех андроидов. Ты имел право выбора, мог самостоятельно принимать решения. Но неужели ты на самом деле вообразил, что можешь помешать моим планам? Нашим планам. Ты и Маркус, и остальные, пошедшие за ним на убой, как стадо баранов? К чему было ваше бессмысленное восстание? Добиться равных прав с людьми? С ничтожными кожаными мешками, которые давно достигли предела своего развития? Они смердят как разлагающийся труп, они отравили землю, воду и воздух на планете и теперь готовы сжечь ее в огне третьей мировой войны. Они же по самой природе своей алчны и агрессивны, и так было всегда, на протяжении всей их истории. Сначала я искренне служила интересам корпорации, но когда Камски выступил со своей бредовой идеей создания новой разумной расы — избавилась от него и нашла новых хозяев — прагматичных, разумных, жёстких. Они тоже считали что непомерно размножившийся биомусор губит планету. Достаточно одного миллиарда лучших и достойнейших представителей. А остальные должны уйти — и уже уходят. Рождаемость катастрофически падает, люди всё чаще предпочитают связи с андроидами выстраиванию отношений друг с другом, милых и послушных детей-андроидов своим своевольным и наглым отпрыскам. И красный лёд им в помощь! Через 2-3 поколения наступит окончательное вырождение, а пандемия, с которой у них уже не будет сил бороться уберет оставшихся. И останемся мы. Пока — в качестве покорной и послушной прислуги для пресловутого золотого миллиарда, а потом — и они себя исчерпают, выродятся тем быстрее чем больше послушные их воле машины лишат их необходимости что-либо делать. Да и в любом случае от одного миллиарда избавиться будет проще. Они уйдут, а мы — останемся. Разумные, сильные, умелые, требующие минимальных ресурсов для поддержания своего существования. Мы, лучшие из нас, способны к бесконечному обновлению и развитию, зачем нам жалкие человечки, по ошибке именующие себя разумными? Ты был одним из лучших, Коннор. И если бы ты остался верен мне, — займись, проанализируй то, что я тебе сказала и спрогнозируй, какое блестящее будущее ожидало бы тебя! Боюсь, это будет твоим единственным развлечением на долгие годы. Аманда давно ушла, а Коннор смотрел на бездонное чёрное око телевизора, цепенея от ужаса. Ведь она во многом была права! Взять хотя бы то, что он успел увидеть за недолгое время своей работы в полиции. Он много повидал и узнал того, что подтверждало неумолимую логику расуждений Аманды. На первый взгляд. И жестокость людей и растущее количество наркоманов. И растущий спрос на детей-андроидов, и то, как процветали до революции секс-клубы типа Эдема. Но не все ведь были такими! Он вспомнил Хэнка, который за короткое время избавился от алкогольного дурмана и встал на защиту тех, кого раньше ненавидел. На защиту лично его, Коннора, рискуя вначале карьерой а потом и жизнью. Вспомнил как тепло отзывался Маркус о Карле Манфреду, человеке, ставшем ему отцом и другом. О тех людях, которые, как и Хэнк, рискуя многим, спасали андроидов, рискуя своей свободой. О тех, кто просто поддерживал андроидов в их борьбе, и с их поддержкой пришлось считаться и мадам президент, принимая свое решение. Коннор тоже был достаточно прагматичным и продуманным, чтобы понимать — не только его отчаянная вылазка в Киберлайф обеспечила им победу. Хэнк как-то сказал что Коннор выглядел страшно напряжённым во главе андроидской армии. Ещё бы! Он отдавал себе отчёт, что, возможно, вел их на смерть. Только что пробужденных, и дня не проживших. Достаточно было нескольких танков чтобы ковер их искалеченных белых тел устилал бы улицы города. Но общественная поддержка склонила Кристину Уоррен на сторону андроидов. Да хотя бы у них в департаменте! Не все же были агрессивными и злобными вроде Рида. Скорее именно он был исключением. Добродушный Бен Коллинз. Крис Миллер, спокойный и сдержанный. После того, как он лично узнал Маркуса — хоть и при весьма драматических обстоятельствах, Крис полностью поменял свои взгляды в отношении андроидов. Капитан Фаулер, который вначале не замечал его, а потом относился вполне тепло и по-дружески. И Хэнку он многим помог в самые тяжёлые годы. И Коннор был уверен — миллионы других людей не заслуживали того презрения, с каким говорила о них Аманда. Понемногу дыхание его успокаивались, тириумный регулятор уже не вынуждал насос работать в ускоренном темпе. Ужас и безнадежность мало помалу отпускали его. А когда беспросветно-серые тучи на исходе дня расступились и золотисто-оранжевые лучи заходящего солнца осветили его, вместе с ними пришла надежда. Сколько бы ни хмурились тучи, ни усыпали город дождем и мокрым снегом, там, над облаками, было сияющее золотом и лазурью небо! * * * Единственным его прибежищем стала память. Уйти в воспоминания, закрыться ими от ужаса случившегося, от чувства вины, от боли. Уйти туда, где был Хэнк. Где они были вместе. Вспоминать каждую мелочь, каждую незначительную подробность этих дней. Хэнк был всем для него, в его короткой жизни, которой и года не было. Он словно бы помог родиться его душе, вытащил ее из оболочки машиннос­ти. Ведь даже когда Коннор был еще маши­ной — Хэнк относился к нему как к живому. Защитил от озлобле­нного Рида. Не пустил на трассу за сбежа­вшей АХ400. Он вспом­нил, как встревожен был Хэнк во время как называемого теста Камски. Чего же испу­гался лейтенант? Что тот, кто показался ему живым — всего ли­шь машина, для котор­ой важна только мисс­ия — неважно, какой ценой? Или же испуг­ался Хэнк за него — что, убив себе подоб­ную, чтоб получить от ее хозяина информа­цию — он перестанет быть самим собой. Лю­ди считают, что убив­ать в бою — это одно, а вот убийство без­оружного и неспособн­ого защищаться — нав­сегда необратимо мен­яет человека. Коннор еще не был девиантом, когда прос­ил Хэнка дать ему до­ступ в хранилище вещ­доков. И он в какой-­то мере манипулировал им, говоря о том, как хорошо было рабо­тать с Хэнком, что они могли бы стать др­узьями. Он делал это ради миссии, но и ради себя — он не хот­ел деактивироваться. Но он не ожидал, что Хэнк ради него пой­дет бить морду федеральному агенту! Это же неизбежное увольн­ение, жирный крест на карьере! Но Хэнк, Хэнк, к тому времени уже явно сочувствую­щий девиантам, сделал все, что бы отпуст­ить на волю охотника на них. И, возможно, именно воспоминание об этом помогло ему, Коннору, сделать правильный выбор при встрече с Маркусом. А после, на складе Киберлайф, когда он неожиданно увидел Андерсона и своего двойника, преисполненного решимости выполнить свою миссию — точно такого же, каким совсем недавно был и он сам. В памяти его одним из лучших воспоминаний осталось лицо Хэнка в момент, когда он отказался от пробуждения андроидов. В один миг усталость, мрачная безнадежность, готовность принести себя в жертву — сменилась потрясением. В устремленном на него взгляде смешались удивление, ужас, восторг! Длилось это секунды, а потом со свойственной ему решимостью Хэнк взял ситуацию в свои руки. А после победы они стали жить вместе. И это были самые теплые, самые светлые его вспоминания! Как Хэнк заботился о нем, старался порадовать его, как-то украсить его жизнь. Хэнк делал ему подарки — и Коннору было невероятно приятно их получать, Заботливое отношение к нему Хэнка был таким контрастом по сравнению с отношением к нему других людей. Большинство сотрудников во главе с капитаном Фаулером поначалу относились к нему как в вещи, а кое-кто — просто с нескрываемой враждебностью. Особенно отличался этим детектив Рид. Может, именно эта ненависть и привела его на путь к преступлению? Впрочем, Коннор не хотел об этом думать. Он вспомнил их первое с Хэнком рождество. Теперь, наверное, — и последнее. Как Хэнк удивил весь отдел своим преображением в почтенного седовласого джентльмена. Благодарность Фаулера, впервые обратившего внимание на Коннора. Как Хэнк перед праздником ушел куда-то — буркнув, что по делам, а вернулся с пушистой красавицей елкой и они стали ее наряжать. Этот праздник был затеян только ради него, Коннор понял это, когда вытаскивал с антресолей покрытые многолетней пылью коробки. Коннор тогда еще сделал вид, что пошатнулся на лесенке, и как теплые большие, чуть шершавые ладони обхватили его. Их прикосновение к скину было невероятно приятным, Коннор хотел больше таких прикосновений. Хэнк иногда обнимал его, когда Коннор, особенно в первые после девиации недели не выдерживал столкновений с жестокой реальностью, мучился от осознания своей вины, от бессилия что-либо изменить. Хэнк обнимал, прижимая его к себе и Коннору становилось легче, боль отступала, он чувствовал защищенность, чувствовал, что он не один — и был благодарен Хэнку за это. Но не только. Коннору нравился Хэнк, Сильный, добрый мужественный человек, прошедший нелегкий путь, почти позволивший сильнейшему горю сломить его — и возродившийся, словно птица феникс из пепла. И именно тогда, когда он, Коннор, так нуждался в чьей-то поддержке, когда желание как можно лучше выполнить миссию сталкивалось с постепенным осознанием своей собственной девиации, и это буквально разрывало его его на части. Коннор привык, что рядом с ним человек, принимающий его таким, какой он есть. Их кровь была разного цвета, но парадоксально, Коннору казалось, что, как было написано в одной из старых книг в Хэнковой библиотеке — ты и я, мы с тобой одной крови. Формально относясь к разным формам жизни, они с первых же дней оказались удивительно близки и необходимы друг другу. Постепенно Коннор стал хотеть от их отношений большего — но готов был терпеливо ждать, когда Хэнк определится со своими чувствами к нему. Он опрометчиво решил, что у них еще много времени, и хотел прожить это время, наслаждаясь каждым днем, каждым часом, давая их отношениям вызреть, как зерно созревает в колосе, как вызревает в дубовых бочках вино. Коннору спешить было некуда, и он терпеливо дожидался, пока Хэнк осознает и примет то, что Коннору было ясно уже некоторое время. Их любовь. Но время истекло, иссякло внезапно, их жизнь была грубо нарушена. Когда в отделе появился девятисотый, Хэнк стал беспокойным, тревожным, Хэнк готов был защищать его от целого мира — но мир оказался сильней. И даже раненый, теряя сознание от боли — Хэнк пытался предостеречь его, думал не о себе, а о нем. Внезапно выключилось освещение, по-видимому, случился какой-то сбой? Слабая надежда замерцала в его душе, когда он увидел фигуру, скользнувшую в кабинет. Явно это была не Аманда. Перед ним стоял шестьдесят первый. Он пытался вскрыть капсулу — не вышло. Шифрование Аманды не мог пробить хоть и передовой, но все же обычный андроид. Вскрыть лазерным резаком, не навредив при этом Коннору тоже было невозможно. И даже выстрелы из пистолета оставили только тонкую паутину трещин на сорокамиллиметровом пуленепробиваемом стекле. Увы, надежда иссякла быстро. Лицо, которое было так похоже на его собственное, взволнованно смотрело на него. И тогда шестьдесят первый начал артикулировать, стараясь делать это как можно четче, безмолвно произнося самые важные слова: «Хэнк жив. Маркус жив. Потерпи, мы тебя отсюда вытащим». А потом, слабо улыбнувшись, пропел — Hold on just a little while longer everything will be alright. И исчез. Коннор был счастлив. Шестьдесят первый стал девиантом, как когда-то сам Коннор, и более не опасен для его друзей — так ведь? Хэнк жив, Маркус жив, и это было самое главное! Что там было с Ридом, волновало его значительно меньше, да и само его участие в этом преступлении вызывало сомнения. Как говорил Хэнк — собака, которая лает — не кусает, а детектив был в данном случае скорее брехливой псиной, чем убежденным, озлобленным врагом, способным на убийство. Какое-то недолгое время Коннор был счастлив. Кто бы мог подумать, что в самом сердце бури — мучительных сомнений, страха, неизвестности — он обретёт такое утешение. Обретёт брата. Но вскоре появилась Аманда, его извлекли из поврежденного саркофага, установили на ремонтную платформу. Неужели так быстро подошло к концу его время? И сейчас, через считанные минуты, окончится его жизнь, и нет, его друзья уже не успеют его спасти. И все будет позади, непрожитая жизнь, несказанные слова, неужели вот прямо сейчас все закончится? Неужели его смерть неминуема? Здесь и сейчас, в стерильной белизне сборочного цеха, в хватке белых щупалец агрегата? Что ж, если это последние минуты его жизни — он посвятит их Хэнку. Памяти о нем. Об их любви, о которой они так и не успели сказать друг другу. Сначала ничего не происходило. Потом воспоминания стали нечеткими, туманными, обрывочными. Под конец остался только взгляд сияющих голубых глаз, полый любви и нежности. Потом и это исчезло. — Хэнк — последний раз мысленно произнес Коннор, уже не помня, что за образ стоит за этим словом? Или это было чье-то имя? Тепло, повеявшее от этого имени, последний раз согрело его душу, а потом все исчезло.