О памятных днях

      Просторная комната за пару дней успела вобрать в себя столько негативных эмоций, сколько едва ли мог выдержать один человек: боль, страх и нескончаемая печаль вращались вокруг юной девушки, заполняя собой все живое пространство. Безысходность сковывала любые движения, заставляя теряться в окутывающих разум мыслях.       Поджав под себя ноги, отчаявшаяся куноичи неподвижно сидела на полу рядом со своим наставником и исправно меняла смоченные в воде полотенца. Казалось бы, капля в море, но если это могло хоть немного облегчить страдания сенсея, она готова была провести так целую вечность.       Впрочем, его дни были уже сочтены.       Воздух, пропитавшийся благовониями, неприятно щекотал ноздри, но все же немного успокаивал привычным с детства ароматом. Девушка обреченно вздохнула и, опустив голову, потянулась за новым полотенцем. Поднимаясь с пола, она заметила, как веки наставника дрогнули, и тут же замерла. Мужчина перехватил тонкую руку и устремил перед собой болезненный, но мягкий взгляд — такой, каким еще ни разу не смотрел прежде.       — Анарэ, — прохрипел он, сжимая холодное запястье. — Я был с тобой слишком жесток. — Сенсей нехотя прервался, заходясь кашлем и оставляя кровавые следы на салфетке. — Я не заслужил даже доли той заботы, которую ты мне теперь даешь.       — Нет. — Куноичи говорила сквозь зубы, изо всех сил пытаясь сдержать слезы. Наставник учил, что любые неподконтрольные эмоции являлись слабостью, а она должна оставаться сильной, несмотря ни на что. — Вы со мной с самого детства. У меня никого, кроме вас, не осталось!       — Я никогда не говорил… — Он сглотнул и продолжил. — Мою дочь сгубили наивность и доверие, поэтому тебя я решил воспитывать иначе. — Голос наставника звучал тихо и спокойно. Он никогда не говорил ни о своей семье, ни о прошлом. Теперь же все складывалось в единый пазл: его холодность, возможно, была обоснованным решением, а не следствием бессердечности, как все эти годы полагала Анарэ. — Уверен, ты станешь достойным шиноби. Я горжусь тобой.       — Сенсей… — Девушка сжала руки так сильно, что коротко остриженные ногти с болью вонзились в кожу. — Я останусь совсем одна. Что же мне делать без вас?       — Я пытался кое-что выяснить о твоих мигренях, прежде чем подошло мое время. — Сенсей поморщился и перевел дыхание. — Но ничего узнать так и не смог.       Анарэ устремила к наставнику потухший взгляд, качая головой: теперь уже было наплевать и на себя, и на треклятые мигрени.       — На полке… — Мужчина кивнул в сторону деревянного стеллажа. — Посмотри, там хранится свиток. Твоя мать оставила его для тебя, да только он запечатан. Думаю, В Конохе тебе помогут разобраться с печатью, ведь твой отец родом именно оттуда. К сожалению, это все, что мне известно. Я оттягивал этот момент, желая подготовить тебя более тщательно, так, чтобы ты могла постоять за себя при любых обстоятельствах. Но мои дни сочтены. — Он поджал губы и опустил взгляд. — И я до сих пор не думаю, что ты абсолютно готова, но ты определенно достаточно сильна, чтобы со всем справиться.       Анарэ слушала молча, впитывая в себя каждую деталь, каждое сказанное слово, опасаясь, что любое из них может оказаться последним.       — Уверен, свиток связан с твоими головными болями. Найди там Джирайю, он знал твою мать. Мицуко говорила, если ты останешься одна, то можешь обратиться за помощью к этому Саннину. Ему можно доверять. Береги себя.       Теруо Исихара был закрытой книгой с самого начала и до своего последнего вздоха. Несмотря на то, что Анарэ воспитывалась им с раннего детства, она никогда не могла сформировать однозначного мнения насчет своего наставника. Он казался сложным и непредсказуемым человеком — так оно и было. Девушка считала себя навязанной ответственностью и не понимала, зачем вообще Исихара возился с ней долгие годы.       Ответ же витал на поверхности и оказался слишком предсказуемым: рядом со свитком Анарэ обнаружила старую потрепанную фотографию, на которой были изображены трое — сенсей, она и ее мать. Исихара одной рукой обнимал женщину за талию, а другой — прижимал к себе маленькую девочку с лицом, заляпанным подтаявшим мороженым. Увидев на развороте дату, Анарэ не удивилась тому, что не помнила этого момента: ей было всего два года.       От осознания, что она потеряла последнего и единственного близкого человека, в груди предательски защемило. К чему теперь этот свиток? Нужна ли вообще такая правда, от которой ее всю жизнь защищали? Анарэ не знала своего отца, и ей не было до него ровным счетом никакого дела. Но ужасные головные боли, что с возрастом лишь усиливались, вводили в тупик. За свои семнадцать лет девушка прошла десятки обследований, но медики лишь беспомощно разводили руками: все ее показатели находились в норме, и видимых причин для беспокойства никто обнаружить так и не смог.       Конечным фактом к отправной точке оказался страх одиночества, ведь Анарэ так и не удалось сблизиться ни с кем в своей деревне. Она росла замкнутым и необщительным ребенком, отсиживаясь дома в самый важный период взросления — тот самый, в котором другие дети с легкостью социализировались и заводили дружеские связи, играя друг с другом на улице. С возрастом навыки коммуникации лишь ухудшились, и девушка стала совсем незаметной для окружающих. Ни друзей, ни даже приятелей у нее здесь не было, а работа в команде давалась с огромным трудом. Не то чтобы Анарэ рассчитывала теперь исправить эту ситуацию, сменив место жительства, но желание начать все с чистого листа одержало верх.       Решение принято — она отправляется в Коноху.