Ода цветущим гранатам

Гранатовый лес на закате истекает кровью. Но у юноши на уме только “дурная” – в крайнем случае “черная”. Потому что думать о другой, пока рука сжимает тонкое горлышко – измена. Пыль древности на бутылке, пыль ракушек под пальцами. Морисские ковры не нужны, когда можно ступать босыми ногами по теплому песку. Мечтать о рассвете неуместно, когда душу тянет к закату. Юный Алва тянет атласную ленту и черный шелк волос подхватывает морской бриз. Следить за тонущей в пламенных волнах звездой – дурная примета. Но Рокэ шестнадцать, у него вино на языке и ветер в голове. Его не волнуют приметы, предзнаменования и предсказания. С ним ласковый зефир и последней вечер, когда можно не думать ни о чем. Он необуздан, горд и самонадеян. Как любой мальчишка, Алва жаждет показать всем Золотым Землям – нет, всей Кэртиане – чего он стоит. Но все его желания войны вдруг прервал красивейший закат и громкая компания в дюжине шагов. Разумеется, юный маркиз выпьет с ними и станцует с молодой невестой – на радость таких же юных и таких же свободных. И полетит дальше, оставив лишь приговоренные морем следы и привкус винограда на чужих губах. Его увлекают за собой шум волн и вопли птиц, ноги сами собой ведут на край утеса. Рокэ не знает, что пьянит больше – вино или родные края. Он качает ногой над пропастью, вслушиваясь в крики чаек над пенным валом. Душа говорит устами – вернее поет, и все сливается в единый ритм – ритм сердца. Ритм вальса с синеглазой красавицей, что молчит столь звонко и улыбается столь печально. Кэналлийки прекрасны, но не прекрасней бездны чужих глаз и алебастра кожи. Алва кружит ее во снах по белоснежному мрамору черной башни, пока первые рассветные лучи не разрывают их цепи. Нет, все же это не просто вальс. Это вызов. Единственная дуэль, из которой Рокэ не может выйти победителем. И она не может. Или не хочет. И это вынуждает кружить по мрачному залу, кружить над острыми скалами, кружить над багряным морем, что захлебывается собственными волнами… Но это будет ночью. Пока же горизонт полыхает, вино дурманит и ветер гонит дальше. Дальше по берегу, дальше по тропе заката, туда, где цветут гранаты и звучат гитарные переливы.

***

Мрак под церковными сводами, пустующие скамьи темного дерева, черная ряса. В белых соцветиях вишни святости больше чем в Оллариансве и Эсператизме вместе взятых. Пока драгоценные четки холодили руки, он представлял, как касается нежных лепестков. И они увядают прямо под его пальцами… Цветам претит смерть. А от кардинала ей разит так, что ни морисские, ни гоганские благовония не помогут. Ничего, Сильвестр еще съездит в Дорак. Потом. Сейчас же не время придаваться ностальгии. Пока догорают свечи, пока он ждет порученца, лучше продумать грядущую партию на пару шагов вперед. Тяжелая дверь с воплем распахнулась. Сильвестр неторопливо повернул голову, будто не желая отрывать взгляд от грустных глаз Святой Октавии. Вопреки его ожиданиям, это был не порученец. Еще не король, но уже не просто офицер, прошествовал по черно–белому полу прямиком к алтарю. Дорак наблюдал. Рокэ Алва кажется, слегка покачивался. За извечным изяществом движений что–то скрывалось, но что именно… Герцог опустился на возвышение и облокотился о холодный алтарь. – Вы пьяны? – осведомился кардинал. – Омерзительно трезв. Зашуршала ряса – Сильвестр остановился в шаге от алтаря и обратил взор к ретабло. Он ждал. Рокэ молчал. – Неужто вы уверовали? Алва глухо усмехнулся: – Побойтесь Создателя. Я верю только в смерть. Свечи мерцали. По иконам бродили тени Закатных тварей, благовония мешались с дымом. – Знаете, в Абвениатсвте есть ответвление – культ, поклоняющийся огненному воплощению Астрапа. У последователей было занимательное поверие: они считали, будто смерть – существо. А мы просто раны на ее теле. И не живем, а так – заживаем. – Любопытная альтернатива синеглазой девице. – У смерти не синие глаза, – рыкнул Алва, – во всяком случае, красавица с синими глазами – не смерть. Сильвестр был несколько удивлен резкости сказанного. – Откуда такая уверенность? У алтаря раздался шорох. Кардинал не мог видеть, как Повелитель Ветра закинул голову и прижал ладонь к ребрам. По голосу же это было понять невозможно: он оставался таким же ровным, холодным и ленивым. Разве что интонации могли предать. – Представьте себе, наивным юношей я считал, будто встречаюсь с ней во снах. Вальс со Смертью – что может быть романтичней? Не в церкви будет сказано, – по–кошачьи ухмыльнулся герцог. – Действительно красиво, – Сильвестр не отрывался от разглядывания икон. – И что же вас переубедило? – Именно, что «красота». В смерти нет ничего красивого. В убийстве – быть может. Даже в умирании, если постараться, можно найти свое очарование. Но в смерти – увы. Странный вечер. Странный Алва и мысли его совсем уж бредовые – так, во всяком случае, решил бы любой аспид. Кроме Дорака, разумеется. – Мы верим в Создателя. Алаты верят в бесов и нечисть. Бириссцы в свое происхождение от Барса. Ваша вера ничем не хуже нашей. Герцог глухо фыркнул. – Успокоили. А во что верите вы, Ваше высокопреосвященство? Закатный бес всегда умел читать между строк. – В вероятное добро, – кардинал перевел взгляд на пламя свечей, – и в неизбежность зла. Даже разноцветные отблески витражей не спасали от клубившегося мрака. Удивительный разговор прервал отразившийся от церковных стен скрип двери. Под стрельчатые своды зашел строгий мужчина в форме королевской охраны. Наверняка он не ожидал увидеть попирающего собой алтарь – и Олларианство – маршала, однако вида порученец не подал – воспитание Лионеля Савиньяка. Мужчина сделал ровно два четких шага. Кардинал удостоил его лишь полуоборотом головы. Получив отрывистый кивок, Сильвестр властным жестом отослал порученца – доклад будет, и во всех подробностях, но позже. – У меня для вас плохие новости, Ваше высокопреосвященство. – Может, мне начать называть тебя Повелителем Ветра? – не сдержался Дорак. – Если это доставит вам удовольствие, – мурлыкнул герцог. Сильвестр тяжело вздохнул и принялся перебирать дорогие – и не только сердцу – четки: – И все же новости. – В ваших рядах завелась крыса, и отнюдь не эсператистская. Позвольте предположить: вам только что доложили о весьма удачно прошедшем покушении? – Позволяю. Предполагайте. – В таком случае, вас хотели украсить еще одной смертью. Чтобы почившая пешка выглядела всего лишь предлогом. Сильвестр наконец–то удосужился обратить все свое внимание на герцога. Стоило бы сделать это раньше: картина пробирала до нутра, не в пример олларианским иконам. Кэналлийский ворон свернулся перед алтарем, черный шелк волос полностью скрывал лицо. Тонкая рука сжимала что–то под камзолом, а на полу, ровно под этим местом, расцветали багряные капли. – Создатель… Гранатовые бусины замерли в холодных пальцах. Над Олларией зазвенели колокола.