Лис туманных грез

      Вспышки света под сонными веками заставляли зрачки непроизвольно двигаться из стороны в сторону, терзая и без того колющую от вспышек боли голову. Дыхание тяжелое, спертое, сильно сдавливающее грудь, и даже холодный дым из приоткрытой пасти был едва ли различимым в темной пещере. И все же когти скребли по каменной поверхности, повторяя происходящее в затуманенном сном сознании.       Лес выцвел, а ранняя зелень больше не пестрила сгустками красок, уступая серости и грязи. Все было однотонным, лишь крупицами показывающие сепию, будто разбавляя и без того бесцветное окружение.       — Только не снова, — разочаровано выдохнул он.       Под лапами хрустели пожухлые иголки, напоминая приближение осени, а туман оседал на земле плотной завесой. В горле першило от царившей в воздухе сухости — влажность, идущая бок о бок с начавшимися заморозками, не ощущалась вовсе. Но песчинки земли зарывались в нос и слезящиеся глаза, тем самым заставляя теряться в неизвестном пространстве.       Он чихал и неистово тер лапами морду, пытаясь отогнать болезненные ощущения.       Чувствовалась тревога, что поселилась в жилах, инстинкты будоражили сознание, протекая кровью по венам и устремляясь в замершие части тела. Тишина редко прерывалась далеким гулом, рассеивая ощущение безопасности — пустота скребла по задней стенке его грудкой клетки, давя на кости позвоночника и скручивая и без того пустой желудок.       Он задыхался, а опасность, сопровождавшая его весь путь, не покидала, оставляя нервным и взбудораженным.       Его бросало то в холод, то в жар, обливая дрожью, и будучи ведомым чувством страха лис устремился вперед.       Он старался бежать как можно быстрее, минуя кустарники и спотыкаясь на мелких корнях. Ветер гулял в кронах деревьях, завывая скрипом тяжелых ветвей и заставляя тени качаться над головой.       Нагнетание. Ему страшно, ему плохо, ему хочется свернуться в овраге, плотно прижать уши к голове, уткнуться шипящим носом в хвост и притвориться, что все происходящее мираж его сознание. Несдержанная трель вырывалась из его уст, все более и более похожая на скулеж.       И никакого конца вдали — только один и тот же лес, гонящий его усталое тело в неизвестном ему направлении. Махом перепрыгивая поваленное, уже кажется шестой раз, бревно, а в пролежнях колючих кустов оставляя не первые клочки шерсти, сила притяжение взяла вверх и властно пригвоздила почти бездыханную оболочку к месту.       Когти давили в грязь, резко прекращая движение.       Затуманенные глаза скользили по низменности, борясь с тяжелыми веками и страхом вновь упасть в темноту. Все та же хвоя, те же высокие деревья, что закрывали собой почти все небо, и туман: густой, как дым, но постепенно отступающий в глубь леса.       Ему открывалась небольшая поляна с мокрыми следами по всей траве, размером подобные собственным лапам. Стараясь сохранить частицы рассудка, он опустил голову вниз с надеждой увидеть только потемневшую от влажности шерсть. Ужас прокатился судорогой по телу.       Черный мех был окрашен в красный.       И будто в насмешке под хохот ветра в листве проступили острые зубья. Проблеск лунного света играл на их поверхности подобно водной глади, искрясь — но вместо спокойствия тревога накрывала все тяжелее и тяжелее.       Старая луна продолжала сиять в небе.       Лапы скребли по земле с таким усердием, что мох разлетелся почти по всей пещере. И либо сознание наконец-то сжалилось над ним, либо внешний толчок был достаточно сильный, но он почувствовал пробуждение в онемевшем от страха теле, и звук постепенно начал проникать в слуховой канал, дробя по чувствительной перепонке.       — Стайлз… — отдалено слышался чей-то обеспокоенный голос. — Стайлз, очнись, рыжий ты комок шерсти!       Прошло мгновения, прежде чем его глаза распахнулись. Облегчение обдало теплой, мягкой в каждой волосинке, волной, хоть и чувствовалось присутствие чего-то темного в потаенных уголках собственных мыслей. Призрак сновидение надолго оставил след под закрытой пеленой, отпечатываясь на обратной стороне век четким силуэтом. Он не смог утаить сдавленную мину.       — Сам ты комок шерсти, — отмахнулся Стайлз. Под его брюхом мокрое пятно от пота и, наверняка, сам мех топорщился во все стороны. В других случаях такой неряшливый вид вызвал бы смех и улыбку, но сейчас волнением висело между обеспокоенными взглядами, направленные друг на друга.       Ему необходимо было сделать немного глубоких вздохов, чтобы привести нервно бьющиеся сердце в норму и остановить подергивание остальных конечностей тела. И в следующий миг Стайлз вскочил с лежанки, бегло осматривая темные носочки, которые были, к его спокойствию, совершенно сухими.       — Опять оно?       Уши мгновенно повернулись в сторону говорившего.       — Да, Скотти… Опять.       Они старались мало говорить, старались не упоминать, не думать об этом вовсе и тем самым стереть само существование этих снов. Но как бы далеко Стайлз не убегал, видения всегда находили его под покровом ночи, все чаще вселяя страх и беспамятство. Он спал, но чувствовал себя усталым и беспомощным, уязвимым для любых слов и действий, что только нахождение друга хоть как-то успокаивало душевный мятеж.       Из множества реальностей, с которыми он столкнулся в своих кошмарах, которые либо были совершенно малы и не осязаемыми даже мысленно, либо почти не пугающими — просто река, которая медленно протекала меж двух берегов и продолжала держать намеченный курс, такой ужас впервые посетил его, заставляя всю животную натуру вздрагивать от одних лишь воспоминаний о минувшем сне.       — Что там было? Ты так скулил, я думал — все плохо, — обеспокоенно говорил Скотт, плюхнувшись своим большим темно-серым боком на землю.       — Все так и было.       В остекленевших глазах напротив Стайлз видел свое взлохмаченное отражение и беспокойство, горящая в бликах, оседало виной в груди. Его друг не должен был нести это бремя, бояться за него, не в силах ничем помочь. Стайлз рокотал, успокаивая и взбунтовавшего друга, и собственный разум.       Совершенно одни они были друг у друга столько, сколько себя помнили. Первая настоящая охота, первая зимовка, первые раны были разделены между ними, почти сплетая их жизни в единое целое. Они были вдвоем как маленькая стая: Скотт большой, храбрый, но неуклюжий с кривоватой челюстью волк и маленький, шумный, немного своеобразный на повадки лис Стайлз. И они искренне считали, что больше им никто не нужен.       Не желая отшучиваться в обычной манере, Стайлз решился быть искренним со своим другом:       — Темно. Темно и страшно, Скотт. Я-я думал, что застрял там навсегда, думал, что все реально и я остался один там… И кровь. Вся трава в ней, я весь в ней! — он чувствовал, как голос его подрагивал. — Когда я понял, что это очередное видение, стало еще страшнее. Повсюду ловушки людей, которые острые и захлопываются с резким звуком, и…       Слова оборвались.       — Ты помнишь что-то еще? Окружение? День или ночь? — мягко спросил волк.       — Помню иголки, как на соснах, только повсюду и… я точно помню, что пару раз прошелся боками по кустам можжевельника, а они такие колючие! До сих пор все чешется, — и в подтверждение словам задняя лапа коснулась шеи, резко потирая измученную дрожью шерсть.       — Значит, хвойный лес.       — … и маленькая луна в небе, знаешь, когда лунный месяц уже к концу подходит, давно убывающий, — лис продолжал, выдергивая детали как жучков из коры деревьев. — И пахло так душно. Как после пожара, даже нёбо щипало и глаза слезились, только не пойму от страха это или запаха.       Кажется, мысли, что роились беспорядочно в лисьей голове, выстроились в горящих от осознания глазах Скотта.       — Стайлз, ты понимаешь, что описал?       Лис осекся, недовольно поглядывая на друга:       — Стайлз понимает, что чуть не попрощался со своей жизнью в этом кошмаре и только.       — Да нет же, — Скотт поднялся и начал расхаживать в небольшой пещере, то и дело задевая своим хвостом макушку друга, усы которого недовольно подрагивали, — Хвойный лес, запах гари, да это же территория стаи Хейлов!       Молчание повисло в их временном укрытии.       Стайлз мог поклясться, что до его чутких ушей доносились хлопанье крыльев кружащих в лесу воронов, он готов был насладиться даже криками кабанов, потому что звучали они лучше предположения Скотта о нахождении будущей опасности, и хуже всего, что волчий язык выказывал неприятную, но горькую правду.       Территория стаи Хейлов. Место, где лисий хвост мог быть только лишь украшением подстилок для сна.       — Чтож, — протянул Стайлз, стараясь не кривить рот в отвратной гримасе. — Не повезло им этой осенью. Уверен, что они смогут пережить все невзгоды и величать свой, как там они говорят, дом с присущему волкам благородству. А мы с тобой продолжим двигаться к кряжу и дальше.       Стайлз представлял этот план великолепным — и совершенно не считал свою совесть запятнанной. Просто потому, что быть живым в его сознании оставалось более приемлемым выбором, чем бездыханным. Слишком рано становится мертвым для этого мира.       Не сталкиваться с чужими стаями, не искать опасностей, не бежать в гущу страшных событий, что сном протоптали путь во всем изломанном сознании лиса — вот единое правило спокойных и безопасных путешествий.       Только округленные глаза Скотта цапали его душу сильнее кошмарных видений.       — Но мы не можем оставить их в беде! Ты сказал, что там по всюду кровь, тьма, пусто и безжизненно!       — И я все еще не слышу доводов их спасать, — сквозь сжатые плотно зубы промямлил Стайлз.       Стая Хейлов — пример отвратительнейших воспоминаний для него, и как бы Скотт не старался выцепить крохи морали, ему хотелось оставаться непреклонным.       — Это же Хейлы, лесной дух тебя дери, Скотт! — продолжал упрямится Стайлз и нос его слегка дергался от накопившегося гнева. — Те самые волки, что гоняли нас с тобой в прошлую зиму — а нам пару лун отроду, мы белку унюхать с трудом могли, что уж про чужую территорию говорить! Что-то я не припомню, чтоб они проявили милость к щенкам!       — Во-первых не вся стая гнала нас, а только этот дряхлый и заносчивый волк…       — Скотт…       — Во-вторых ты назвал их блохастыми дикарями…       — Я был напуган! Их на вой притопало столько, будто мы охотники!       — И, в-третьих, ты обещал разобраться со своими видениями. Мы должны попытаться что-то сделать с этим, Стайлз! Мы не можем оставить их умирать!       Лис не мог сдержать рычание от негодования возникшей ситуации. Его лапы скованны давней клятвой и, к его большому сожалению, ему пришлось презрительно фыркнуть в последний раз.       — Они порвут нас, если услышат про лисья сны.       — Мы не станем им говорить об этом, пока не разберемся в этом сами. Его мех точно будет украшать чье-то волчье логово.