Как далеко ты готов зайти?

Так и не сомкнув за ночь глаз, Феликс сидит на лоджии, вдыхая слабый, подвыдохшийся аромат уже второй за утро кружки кофе. В пепельнице рядом тлеет тонкая сигарета, так и не принёсшая никакого успокоения и удовольствия. Давно пора отказаться от этой привычки, но Ли не может — руки сами тянутся к припрятанным по разным углам пачкам, когда очередной приступ невроза даёт о себе знать. — Господи, это смешно… — парень упирается локтями о невысокий столик, роняя голову на терпко пахнущие табаком ладони. В горле першит тяжёлым дымом, и он с шумом выдыхает, надеясь, что следующий вдох наконец-то дастся ему легче. Всё это действительно было бы смешно, если бы не было так странно. За одну короткую ночь Феликс десятки раз проиграл в голове события минувшего дня и каждый раз чувствовал такой жар где-то в грудной клетке, что готов был задохнуться. Несколько раз хотел уволить Тиён, откопавшую в почте компании любительское портфолио чёртового Хёнджина. Один раз даже нажал на кнопку вызова, но вовремя сбросил звонок, так и не услышав первых гудков. Тиён не виновата, что случайный мальчишка оказался ключом к запертому в оковы сердцу. Веки слипаются, но Феликс усердно держит их открытыми — сверлит сонным взглядом экран мобильного, хотя сам уже почти не надеется, что ему всё-таки ответят. Фоновым шумом в голове продумывает, что делать, чтобы уговорить мальчишку хотя бы на ещё одну встречу. Ему нужно объясниться, вымолить прощение, искупить импульсивную ошибку, которой не должно было случиться. Он сделает это, даже если придётся помимо озабоченного урода, коим он предстал перед Хёнджином вчера, стать ещё и сумасшедшим сталкером. А как он до такого докатился — подумает как-нибудь потом, когда мысли перестанет щекотать желание хотя бы ещё раз поцеловать аппетитные губы. Наваждение. Вот что это. Иначе, чем ещё объяснить утраченную бдительность, разбитое хладнокровие, привычную расчётливость и полную отдачу работе и компании? Феликс не понимает почему, но, кажется, что лишиться своего детища, взращенного годами кропотливой работы и бессонных ночей, не так страшно, как потерять того, кто даже не принадлежит ему. Но стоит вспомнить робкое смущение светловолосого мальчишки, как давно спящие бабочки вспархивают к горлу, перекрывая доступ к кислороду. До жгучей боли хочется навечно отпечатать образ ангельского лица на внутренней стороне век, но пока что Феликсу не остаётся ничего, кроме бесполезного, мучительного ожидания. Он чувствует себя безрассудно влюблённой в старшеклассника школьницей, полностью сломав в себе стержень самоуверенного дизайнера. — Ну же, ангел, просыпайся, — бормочет парень, нервно постукивая указательным пальцем по заблокированному экрану телефона. Полуденное солнце яркими бликами рассыпается по просторной квартире, кажущейся сегодня особенно пустой. Несмотря на то, что Феликс снимает эти апартаменты уже несколько лет, они всё равно кажутся холодными и необжитыми. Да и зачем обустраивать помещение, если всё равно возвращаешься сюда только чтобы поспать и привести себя в порядок перед следующим днём. Выходные Феликс, как и все будние дни в году, проводит обычно на работе — он привык к такому графику и не без наслаждения пожинает плоды собственного трудолюбия. Поэтому сегодняшняя суббота, ставшая внеплановым выходным, любезно дарит взгляду пустоту, все эти годы кружащую в четырёх стенах. Когда телефон наконец-то дребезжит на стеклянной поверхности, Феликс вздрагивает от неожиданности и тут же хватает его, снимая блокировку. Сынмин. Шлёт фотографии на согласование. В копии стоит Тиён, поэтому первой мыслью в голове стучит позволить ей выбрать самостоятельно. Феликс доверяет своей ассистентке во всём, иначе её бы попросту не было рядом так долго. Однако после он замечает имя, выведенное скучным стандартным шрифтом в теме письма: «Съёмка с Хван Хёнджином». Руки сами тянутся к вложенному архиву, пока сердце замирает под тяжестью сбившегося дыхания. С экрана на него смотрит произведение искусства. Светлые локоны обрамляют безупречное лицо, подсвечивая шелковистость юной кожи. Идеальные черты лица приковывают внимание, плавные изгибы юного тела пробуждают желания — касаться, целовать, обладать. Проматывая ниже, Феликс доходит до кадров, снятых им самим, и мысленно благодарит Сынмина, что не удалил их из подборки. Перестаёт дышать, когда видит стоящего на коленях Хёнджина, с опаской смотрящего снизу вверх сквозь трепет пышных ресниц. Вспоминает, как всего через мгновение его палец оказался пленённым припухшими губами. Мысли ноющим спазмом прокатываются по телу, и Феликс отрывается от созерцания, запрокидывая голову к потолку. Невыносимо. Невыносимо сидеть здесь и ничего не делать. Кажется, что с каждой секундой возможность вновь встретиться с человеком, что украл его сон, тает на глазах. Как же глупо. Лёгкие рвёт приступ внезапного смеха, и Феликс принимает решение не допивать второй кофе — просто выливает его в раковину, оставляя грязную чашку одиноко стоять на металлической поверхности. Открывает крышку ноутбука, решив хотя бы попытаться сбежать от собственных мыслей. Скачивает архив фотографий и, изо всех сил стараясь оторвать от себя субъективное, тщательно перебирает кадры один за другим. Сортирует по разным критериям: часть улетает в папку для фотобука мужской коллекции, некоторые для публикации в социальных сетях, какие-то остаются под вопросом — их он обсудит с Сынмином и руководителем отдела контента уже в понедельник. В отдельный раздел попадают фотографии, сделанные самим Феликсом во время перерыва — их не так много, но каждая из них отдаёт звонким ударом замирающего сердца. Воображение с лёгкостью вырисовывает в сознании изящные длинные пальцы Хёнджина, тянущие язычок молнии ниже. Ещё никогда Феликс так сильно не любил и не ненавидел созданный им же элемент одежды, как тот комбинезон, так чертовски соблазнительно подчёркивающий каждую часть тела юноши. Он помнит, как внутренности завязались в тугой узел, когда оголилось острое плечо, помнит, каких усилий стоило не бросить фотоаппарат уже в тот момент и продолжить работу, хотя ничего не хотелось так сильно, как сжимать эти плечи до алых пятен. Кажется, единственным, что помогло ему в тот момент удерживать себя в руках, были щелчки затвора камеры и искреннее желание запечатлеть ангела, чтобы как можно большее количество людей смогло насладиться его красотой. Иронично, потому что уже спустя совершенно смешное количество времени, единственное, чего хотелось Феликсу — запереть это безупречное недоразумение в фотостудии и больше никогда не выпускать оттуда, забрав себе каждую клеточку, каждый миллиметр невинной красоты. Наконец отвлёкшись от работы, Феликс подхватывает телефон и вздрагивает, когда в это же мгновение приходит новое сообщение. На этот раз то самое, которое он ждал с середины ночи. Hwang Hyunjin: Давай встретимся в музее современного искусства в 17:00? Слышал, там отличная экспозиция. Дизайнер хмурится, удивляясь необычному выбору места для встречи, но перечить не решается — проебавшийся один раз не смеет проебаться дважды. Lee Felix: Хорошо. Встретимся у входа. Билеты с меня.

*****

Такси Феликса тормозит у ворот, ограждающих территорию музея, за десять минут до назначенного времени. Он выходит на улицу, оглядывается по сторонам и первое, что бросается в глаза — отсутствие людей. Ни у входа, где он нервно закуривает очередную сигарету, переминаясь с ноги на ногу, ни у самого здания, где приглашающе распахнуты входные двери. Вообще нигде. Только охранник курит чуть поодаль, удивлённо разглядывая новоприбывшего. Мысль о том, что стоит всё-таки перенести встречу в другое место, начинает медленно душить изнутри, но дизайнер запирает её глубже и направляется к кассам. Оплачивает два билета, дающие доступ ко всем экспозициям и залам, и вновь выходит на улицу, прячась от летнего солнца в тени колонны. Нервным движением руки поправляет зачёсанные назад тёмные волосы, пытаясь примять непослушные пряди, но одна то и дело падает на открытый лоб, мешая. На улице душно. Серый кардиган, надетый поверх идеально выглаженной белоснежной футболки, небрежно наброшенный на плечи, жжёт кожу. Голубые джинсы с рваными коленями липнут к телу. Феликс знал, что пожалеет о своём выборе, но слишком свежим в памяти был образ мальчишки Хвана, сверкающего острыми коленками на кресле Хана в гримёрке. Поэтому, когда Хёнджин появляется в тех самых джинсах, что были надеты на нём вчера, Феликс не прячет довольной улыбки, хоть и смущается немного глупой радости от почти случайных парных образов. Светловолосый парень подходит ближе, то и дело пряча взволнованный взгляд, чем будоражит спокойствие Феликса. Он здоровается и неловко протягивает руку, ждёт, пока дизайнер проделает то же самое в ответ, но тот поступает иначе. Феликс огибает его руку, лёгким движением невесомо касается талии и оставляет невинный поцелуй на мгновенно залившейся румянцем щеке. Сердце бешено стучит в грудной клетке, стоит Феликсу разглядеть блеск тёмных глаз, направленных исключительно на него. Блондинистые волосы ангельским свечением обрамляют невинно удивлённое лицо, и всё, чего сейчас желает парень — это зарыться в них носом, утопить в них свои веснушки, исследовать губами каждую клеточку под слегка волнистыми локонами. Но он отступает на шаг назад, боком поворачиваясь к открытым дверям в музей. — Пойдём? — выуживает из кармана два билета, кивнув в сторону входа. Хёнджин улыбается, но Феликс так же замечает нервные постукивания пальцами у карманов джинсов, за которые тот отчаянно цепляется большим пальцем. Он поджимает губы, на мгновение проваливаясь в собственные мысли. Ему кажется, что Хёнджин жалеет, но не может разгадать, о чём именно. О произошедшем вчера в фотостудии, о том, что ответил на сообщение, или о том, что приехал в чёртов музей на эту дурацкую встречу. Что-то точно не так и это бьёт поддых чертовски больно, потому что в чём бы ни была причина, виновник у неё один — Феликс. — Хёнджин? — голос звучит тихо, с лёгкой хрипотцой, и Феликсу приходится прочистить горло, чтобы звучать увереннее. — Всё в порядке? — Да, прости… — тянет неуверенно, но равняется с дизайнером и вместе с ним идёт ко входу. — Просто… Не знаю, странно себя чувствую. Ты меня пугаешь. — Что? — Феликс замирает, импульсивно тянет руку, чтобы ухватить Хёнджина за запястье и повернуть к себе, но вовремя одёргивается. — Я тебя пугаю? Чёрт. Это было так очевидно, так предсказуемо, но Феликс всё равно чувствует, как земля уходит из-под ног. Конечно, он его пугает. Может, Хван и приехал на встречу только потому, что боялся, что дизайнер его всё равно найдёт, ведь водитель Charmer отвёз его прямо к дому после съёмок. — Это из-за вчерашнего? — до боли кусая нижнюю губу, Феликс растерянно поедает взглядом опешившего парня. — Что? Вчерашнего… — Хёнджин на секунду прикрывает веки, задумываясь, после чего громко смеётся, растопыренной пятернёй убирая сброшенные ветром волосы с лица. — Господи, нет, ты… Ты не так понял, — он делает шаг ближе, но останавливается, разглядывая стоящего напротив. — Вчера ты казался увереннее в себе, — смущённо улыбается, касаясь плеча недоумевающего Феликса. — Просто я не привык проводить время с кем-то… Твоего статуса. Отлегло. Тиски, сжавшиеся вокруг глотки, отпускают. Хочется рассмеяться, но в мыслях каша, сердце скачет в бешеном ритме, и Феликс уверен, что ещё немного и умные часы вызовут ему скорую. — Я здесь не как… Забудь. Пойдём уже на выставку. Казалось, должно стать легче. Но становится только хуже. Феликс устал. Ему надоело быть в глазах других людей основателем многомиллионной компании, талантливым дизайнером одежды, одиноким волком-трудоголиком, как его любезно нарекли журналисты fashion-изданий. Почему-то все дружно забыли, что он — простой человек. Со своими желаниями, чувствами и эмоциями. Он не робот. Не инструмент для заработка денег. Не человек-оркестр, не пустое лицо на обложке. За тем образом, который он вынужден примерять на себя каждый день, спрятано намного больше, чем просто отточенный до скрипа в зубах идеал. Экспозиция действительно оказывается сложной. Не плохой, как слышал Феликс ранее, но очень неоднозначной. Много политики. Большая новостная сводка. Чёрно-белые кадры военного конфликта, приправленные вырезками из эфиров радио 1950-1953 годов. Всё это лишь усугубляет и без того шаткое положение. Разговаривать не хочется. В какой-то момент, на самом деле, хочется просто сесть посреди зала и заорать во весь голос. Чтобы немного отвлечься, Феликс переключает внимание с представленных экспонатов на Хёнджина. Наблюдает незаметно, запоминая каждую мелочь — на случай, если после неудавшегося недосвидания они больше никогда не увидятся. Отчего-то он в этом уверен. В глазах Феликса Хёнджин всё ещё ангел. Поэтому видеть его в стенах, усыпанных кошмарной сводкой военных годов, режет по живому. Хёнджин хмурит брови, бегая взглядом по ряду чёрно-белых фотографий. Крепко обхватывает себя за плечи и пальцами впивается в кожу, останавливаясь у огнестрельного оружия, скрытого под толщей плотного стекла. Грызёт ногти, пока в затемнённом зале проектор рисует на стенах разрушительные последствия боевых действий. И Феликс сдаётся, потому что наконец-то понимает — им обоим тут паршиво, тошно и больно. — Давай уйдём отсюда? В зале тихо и пусто, поэтому едва слышный шёпот гулом разносится по просторному помещению. Хёнджин тяжело сглатывает и кивает, а Феликс зачем-то хватает его за руку и тянет к выходу — поскорее на воздух, чтобы не пришлось больше дышать горечью забытой истории. Нужно было сразу предложить другое место для встречи. Не вести себя, как нашкодивший котёнок, а взять ситуацию под контроль — забронировать столик в каком-нибудь мишленовском ресторане или, если уж так хотелось культурного просвещения, пойти в арт-галерею друзей, где безопасно, эстетично и совершенно точно не хочется выть. — Спасибо тебе… — едва слышно произносит Хёнджин, пялясь на собственные кеды, пока Феликс закуривает, спиной опираясь о прохладный кирпич здания. — За что? Что испортил наше свида… Нашу встречу? Я сам виноват, стоило предупредить тебя, что здесь военная выставка. — Нет, я… Я знал, Феликс. — Знаешь, это очень изощрённый способ отшить парня, Хёнджин, — хмыкает дизайнер, недоверчиво рассматривая поникшего собеседника. — Мне не с кем было пойти, — Хёнджин игнорирует услышанное, и продолжает: — Друзья скорее всего отказались бы, а одному страшно. По словам мамы большая часть моей семьи... — голос дрожит, и Хван замолкает, пряча проступившие на глазах слёзы. Феликс мысленно заканчивает недосказанное за него. Осознание важности момента ледяным водопадом окатывает с ног до головы, проникая под кожу острыми иголками. Парень рядом изо всех сил пытается подавить очередной всхлип, но тот рвётся наружу оглушающей волной, сбивая Феликса с ног. Феликс быстро тушит сигарету, выбрасывает окурок и одним быстрым движением заковывает Хёнджина в неловкие, но крепкие, живительные объятия. Чувствует, как тот безвольно кладёт руки ему на бёдра, цепляясь за кромку дурацких джинсов с дырками на коленях. Светлые волосы рассыпаются по чужому плечу, и Феликс не сдерживается — нежно ведёт щекой по мягким прядям, аккуратно поглаживая парня по спине, позволяя выплакаться и отпустить всю боль, неизвестно как долго томящуюся внутри. Через несколько минут дыхание юноши приходит в норму, дрожь в теле исчезает, и он аккуратно выпутывается из объятий, запрокидывая голову к вечернему небу, делает глубокий вдох и возвращает внимание Феликсу: — Кстати… Ты, кажется, что-то сказал про свидание? — Ты уверен, что не хочешь… Закончить вечер? — Интересный способ отшить парня, который только что буквально рыдал у тебя на плече, — недовольно хмыкает Хёнджин, возвращая уже разыгранную прежде карту, но игривость в голосе выдаёт его. — Пожелания? — Выбирай ты. Я, как видишь, не особо в этом преуспел, — на прощание окидывая взглядом здание музея, Хван спрыгивает со ступенек на гравий, похрустывающий под ногами, и эффектно подворачивает ногу. — Хотел предложить роллердром, — успев подхватить летящего к земле парня, Феликс крепко удерживает его за талию, помогая восстановить равновесие. — Но уже сомневаюсь… — с лёгкой насмешкой косится в сторону неуклюже расставленных ног. — Я тебя уделаю, — Хёнджин расправляет плечи — в его взгляде плещется самоуверенность. — А если нет? — Если нет, то нам понадобится как минимум ещё одно свидание, чтобы исправить это маленькое недоразумение. — Мне начинать планировать? — не отрываясь от приложения для вызова такси, спрашивает Феликс, не замечая, как губы сами растягиваются в глупой, озорной улыбке. Театрально задумавшись, Хёнджин делает вид, что над чем-то серьёзно размышляет, после чего выдает ёмкое «Да» и заливается громким хохотом. Тепло, разлившееся в теле от этого звука, могло бы растопить весь северный полюс, но Феликс удерживает его в себе, пока каждая клеточка тела не насытится удовольствием сполна. — Ты кататься-то умеешь? — сидя на заднем сидении автомобиля, спрашивает Феликс. Просто чтобы понимать, что его ожидает. — Катался в детстве, — кивает парень. — Когда я учился в младших классах, ролики были популярны среди моих одногодок, поэтому родители часто устраивали празднования дней рождений на катке. Так что не навернусь, обещаю. А ты умеешь кататься? — Немного. Не идеально, но ноги не сломаю. — Почему мне кажется, что я сейчас увижу художественную гимнастику в твоём исполнении? — Ты ошибаешься. — Да? А журналисты говорят, что ты идеален во всём, — Хёнджин неумышленно задевает больное, и Феликс на мгновение каменеет. — А ещё они говорят, что я тиран, деспот и социопат. В это ты тоже веришь? Отвернувшись к окну, за которым стремительно сменяются улицы Сеула, Феликс упирается лбом в стекло, прикрыв веки. Медленно считает от одного до восьми, но уже на счёт «три» чувствует аккуратное прикосновение к сжатым в кулак пальцам. — Не верю, — виновато тянет Хван. — Прости, я просто… Слишком много прочитал о тебе за ночь, пока думал, что… — Что вчерашнее было случайностью? Пальцы Хёнджина крепче обхватывают сжатый кулак. — Я не знал, что думать, ладно? Слишком много совпадений, благодаря которым мы остались с тобой наедине в студии. Фотограф, внезапно сорвавшийся на обед, твоя помощница, по взгляду которой я сразу понял — она всё знает. Я — бесполезный мальчишка, ничего не умеющий и не понимающий — мгновенно растаявший не то, что от твоих действий, а от одного твоего взгляда, голоса и запаха… Водитель такси звонко прочищает горло, прерывая нервный монолог, и резко тормозит у торгового центра, на территории которого расположен роллердром. Феликс не торопится выходить — слышит тяжёлый вздох, ждёт, пока его руку отпустят, и только потом на ватных ногах выбирается наружу. — Поэтому ты боишься меня? Думаешь, что я просто использую тебя, поиграюсь и брошу? — двигаясь в сторону катка, спрашивает дизайнер. Его голос холодный, а на лице застыло напускное безразличие. — Феликс, я не боюсь тебя. Не после того, как… — Не после чего? — нетерпеливо перебивает парень. Уже практически вросшая за долгие годы в кожу маска равнодушия даёт трещину. — Не после того, как ты обнял меня у музея. Я никогда не чувствовал себя настолько в безопасности, как в тот момент, несмотря на то, что... Было так больно. Феликс с горечью вспоминает плачущего на его плече ангела. Понимает, что продал бы свою душу дьяволу, вселенной, богу, кому угодно, лишь бы это прекрасное лицо больше никогда не искажалось от боли. Он готов залечивать его раны одну за другой каждую секунду своей прожигаемой работой жизни, только бы никогда больше не слышать сдавленных всхлипов и тяжёлых рыданий. — Я жалею о том, что случилось вчера, — такси с тошнотворным визгом шин уезжает, а Феликс делает шаг к застывшему в ужасе Хёнджину, который тут же отступает немного назад. — Стой! Не в этом смысле. Я жалею, что всё случилось так… — подбирает слова, чтобы не обесценить, не причинить боль, но и раскрыть истинную причину своих переживаний, не дающих покоя последние сутки. — Беспорядочно. Ты вскружил мне голову, Хёнджин. Я никогда ничего подобного не делал, и вчерашнее… Это не я. Вернее, видимо, я тоже, но… Обычно я не поступаю так. — Таким незамысловатым способом ты пытаешься сказать, что я особенный? — Хван улыбается широко, радостно, невинно. Убивает своей красотой. — Я пытаюсь сказать, что тебе пора готовиться к гонке на роликах, — фыркает Феликс, и они оба, сверкая идиотскими улыбками, спешат к ограждённой для катания площадке. Людей на этот раз достаточно, то и дело кто-то бросает на них короткие взгляды, старается незаметно сфотографировать, а несколько человек и вовсе подходят за автографом, заставляя Феликса чувствовать себя максимально не в своей тарелке. Он автоматически переключается в режим колючего, холодного дизайнера, как только замечает приближающиеся к ним фигуры — тем не менее, он вежливо улыбается, хоть и весьма натянуто, и выполняет просьбы поклонников, терпеливо фотографируясь и ставя подписи на всём, что попадает под руку. Краем глаза следит за Хёнджином, но тот смиренно стоит в стороне, пряча взгляд под светлой чёлкой и разглядывая носки четырёхколёсных роликов. Вот тебе и свидание. — Простите, — Феликс вскидывает руки вверх, привлекая внимание столпившихся зевак. — Сегодня особенная суббота и я предпочёл бы отдохнуть, — он вырывается из оцепления и, игнорируя недовольство за спиной, подъезжает к парню, застывшему у бортика. Не успевает затормозить, и практически врезается корпусом в задумавшегося Хёнджина, теряя равновесие, на что тот рефлекторно обхватывает его за плечи и вжимает в перегородку, прижимаясь всем телом. — Один-ноль, — улыбается уголками губ, а сам бесстыже шепчет на ухо, пробуждая в Феликсе не только дух соперничества, но и желание смять эту улыбку собственными губами. — Догоняй, — оглядевшись по сторонам, въезжает в общий поток людей и стремительно отдаляется, скрываясь в толпе. Разве так бывает? Вот Феликс в своём привычном амплуа дизайнера Charmer — раздаёт автографы, сдержанно улыбается, отвечает на не имеющие никакого смысла вопросы, но стоило Хёнджину переключить на себя его внимание, как весь образ рассыпается вдребезги. Это пугает. И нравится. А ещё интригует и зачаровывает, хотя, казалось бы, куда уж сильнее. Пытаясь разыскать на площадке своего ангела, Феликс осторожно виляет среди других посетителей — едет медленно, позволяя ногам вспомнить старые навыки, объезжает стороной громкие компании, пока наконец-то не замечает беловолосую шевелюру. Хёнджин так же неспешно двигается по периметру, крутя головой из стороны в сторону. Стоит их взглядам столкнуться, как пульс Феликса сбивается на кан-кан, а сам он ускоряется в такт стучащему в грудной клетке сердцу — хочет догнать, коснуться, схватить, удержать. Люди вокруг превращаются в бездушные препятствия, которые дизайнер ловко огибает, стремительно приближаясь к цели, но Хёнджин, дождавшись, пока Феликс выедет на финишную прямую, отталкивается от бортика и что есть сил едет в противоположную сторону, вновь разрывая дистанцию. — Вот же… — бубнит под нос дизайнер, а у самого кровь кипит — так сильно жжётся желание прикосновений. Гонка превращается в целое шоу, и Феликс вынужден признать — Хёнджин прекрасно катается. Его движения изящны и грациозны настолько, что дыхание перехватывает, а из глаз вот-вот полетят неоновые сердечки — вот до какой степени прекрасен Хван на роликах. Однако, из размышлений вырывает женский вскрик. Феликс осматривается по сторонам, пытаясь вырвать из толпы ангельскую макушку, но замечает лишь столпившуюся группку людей, склонившихся над лежачим телом. Феликс мчится к ним через всю площадку, пока сквозь гул взволнованных голосов не слышит звонкий смех, закрадывающийся в самое сердце. — Хёнджин? Пропустите, я с ним, — расталкивая зевак, он опускается на колени. Парень перед ним звёздочкой распластался по сверкающему до блеска полу и громко смеётся — до проступивших в уголках глаз слёз. — Эй, ты как? Головой что ли шарахнулся? — хмурится Феликс, касаясь ладонью горячей щеки. Мир вокруг замирает: шум стих, музыка растворилась, толпа исчезла. — Я… Я в порядке, — сквозь смех давит Хёнджин, а сам утыкается носом в мягкую кожу руки Феликса. — Просто… Ногу подвернул, пока пытался тебя догнать, — и вновь смеётся, пряча улыбку в раскрытой ладони. — Что? Это я пытался тебя догнать, дурачок. — Что? — Господи, Хёнджин, ты и правда особенный… — Феликс помогает парню подняться на ноги и уводит к выходу. Тот кое-как доезжает до раздевалки и усаживается на лавочку, с искренним изумлением в глазах наблюдая, как дизайнер опускается перед ним на колени и аккуратно расшнуровывает его ролики. — Тут болит? Феликс бережно ощупывает ногу, чтобы определить масштабы бедствия, но по итогу беглого осмотра кажется, что целостность конечностей в безопасности. Чего не скажешь о так невзрачно заканчивающемся свидании. Это ведь всё-таки свидание? — Давай я проведу тебя домой, — Феликс протягивает руку всё ещё сидящему на низкой лавке Хёнджину, дожидается, пока тот ухватится за неё, и тянет на себя, помогая подняться. — До выхода дойдёшь? Не нужна каталка? — Феликс, господи, перестань, — Хван смущённо прячет лицо в ладонях, — я не фарфоровый. Всего лишь грохнулся на роликах, это, знаешь ли, не смертельно. Феликс знает. Потому что смертельно — это неизбежность грядущего расставания. — Ладно-ладно, прости. Но ты всё ещё можешь опираться на мою руку — так будет удобнее идти. — Я и так не собирался её отпускать, — Хёнджин улыбается невинно, а Феликса рвёт в клочья бабочками. Сохранять спокойствие с каждой секундой становится всё сложнее. — Хороший мальчик, — сжимает крепче, ставя финальную точку в своих моральных скитаниях. Они медленно бредут к парковке. Люди вокруг, кажется, и вовсе не обращают на них никакого внимания, и Феликс, наконец, расслабляется. Выход в общественные места для него всегда испытание, но сейчас ему совершенно не хочется об этом думать. Ни о том, что его увидят со сплетёнными в замочек пальцами с ангелоподобным юношей, который вскоре станет лицом компании. Ни о том, что, возможно, уже завтра в таблоидах появятся разоблачающие слухи о его ориентации, подкреплённые снятыми исподтишка фотографиями. Обо всём этом он будет думать завтра, закрывшись в стенах кабинета, выслушивая недовольства PR-отдела и службы по внешним коммуникациям со СМИ. Сегодня это всё не имеет никакого значения. Потому что ночью хотелось сквозь землю провалиться, упасть в само логово дьявола и вымаливать прощения за набранные за сутки грехи. Но сейчас… Сейчас кажется, что Феликс в жизни не совершал ошибки лучше. Такси приезжает за ними слишком быстро. Доезжает до дома Хвана ещё быстрее, но Феликс продолжает крепко держать хёнджинову руку. Следует за ним к дверям подъезда, послушно ждёт, пока в стороны разъедутся дверцы лифта, после чего заталкивает парня внутрь. Вжимается в него всем телом, ведёт острым носом по длинной шее, вдыхает Хёнджина в полную грудь, пропитывается им. Ваниль. Ангел пахнет ванилью. — Эй… — Хёнджин поддевает подбородок дизайнера, вынуждая того поднять затуманенный взгляд. — Не знаю, как там у вас, богачей, — хитро щурится, — но тут нужно нажать кнопку, чтобы лифт поехал. Щёки вмиг алеют, и Феликс отступает на крошечный шажок, позволяя Хёнджину дотянуться к цифре «8». Кнопка загорается зелёным, и лифт, скрипнув дверцами, по ощущениям неумолимо быстро ползёт вверх. Левая рука Феликса лежит на соблазнительных бёдрах, правая — скользит от ключицы выше. Тонкие, аккуратные пальчики дизайнера пробегаются по выступившей на светлой коже яремной вене и зарываются в волосы на ангельском затылке. Сжимают сильно, вырывая стон с персиковых губ. Вчерашний Феликс, выбивая воздух из лёгких Хёнджина, врывается в лифт, прогоняя другого — смущённого собственным импульсивным поведением и напуганного внезапным наваждением. Губы Хвана растягиваются в благоговейной улыбке, и он двумя руками цепляется за футболку на талии дизайнера, сжимая ткань и притягивая его ещё ближе. Кожа под руками Хёнджина горит, трепещет от наслаждения, сердце отчаянно бьётся о грудную клетку, мурашки, весь вечер ютившиеся на теле Феликса, капитулируют под напором огня, заполнившего крошечное пространство небольшого лифта. Мучительное упоение моментом сводит с ума. Терпеть больше сил нет. Феликс сжимает светлые пряди, вынуждая Хёнджина запрокинуть голову, и губами жадно впивается в тонкую шею. До космических засосов втягивает нежную кожу, кончиком языка ласкает чувства Хвана, оставляет пошлый, влажный след от языка, пока тянется выше — по чётко очерченной линии подбородка к приоткрытым в исступлении губам. Веки Хёнджина прикрыты. Но Феликса это не устраивает, он хочет по-другому. — Открой глаза, Джинни. Смотри на меня, — хриплым стоном в самые губы. — Джинни? — тот мгновенно открывает глаза и вздрагивает от черноты взгляда, прицельно направленного в самые потайные уголки его души. — Мне нравится, Ликси… — отдаёт нежное взамен. Последнее слово теряется в грубом, неистовом поцелуе. Феликс нахально толкается глубже, переплетая языки в диком, грязном танце кипящих чувств. Задыхается, но не находит сил отстраниться — чувствует, как подаётся вперёд Хёнджин, как до болезненного наслаждения сводит низ живота, как больно упирается стоящий член в дурацкую молнию чёртовых рваных джинсов… Тридцати секунд за закрытыми дверьми оказывается слишком мало. С характерным перезвоном во встроенных динамиках лифт открывается, впуская в замкнутое пространство прохладный воздух. Ладони Хёнджина застывают на груди Феликса, бережно охраняя пытающееся вырваться наружу сердце, и тот наконец разрывает поцелуй. Сбитое дыхание заполняет тишину пустующего в ночи коридора многоквартирного дома. Под моргающим светом одинокой лампы и пристальным взглядом дизайнера Хёнджин нащупывает в кармане карту-ключ и уже тянется ею к двери. Феликс ждёт какого-то знака, пытается разгадать, как ему правильно поступить, но талант собирать слова в связные предложения остался где-то на первом этаже, теперь он весь — комок из оголённых чувств. — Я пойду, Хёнджин, — и всё-таки, собравшись с мыслями, Феликс отталкивается от стены мутно-голубого цвета, о которую опирался плечом, наблюдая за парнем, и подходит ближе. — Но для начала… Как ты меня назвал тогда… В лифте? — Тебе необязательно уходить, — Хёнджин склоняет голову набок, и тут же небрежно сдувает упавшую на глаза чёлку. — Ликси. Я назвал тебя Ликси. По коридору вновь рассеивается ощутимое напряжение неоднозначной тишины. Хёнджин ждёт, не предпринимая никаких действий, пока Феликс, прикрыв веки, смакует услышанное новое имя. — Ликси… Мне нравится. Но я всё равно должен ехать, — он протягивает руку, ждёт, пока Хёнджин вложит свою в его крепкую ладонь, и притягивает податливого парня к себе. — Но для начала… Я должен тебе нормальный первый поцелуй, Джинни, — заправляет прядку волос за аккуратное ушко, и привлекает к себе. Целует нежно. Бережно. Со всем трепетом, разрывающим его изнутри. Держит себя в руках, губами лаская чужие губы, игнорирует сверкающие на внутренней стороне век вспышки яркого света. Провоцирующие, опасные. Успевает перехватить запястье Хвана, не дав тому вырвать футболку из пояса джинсов и запустить руку под светлую ткань. Кусает нижнюю губу — наказывает, тут же чувствуя улыбку, адресованную только ему. — Не уходи, Феликс, — уже требовательнее просит Хёнджин. — У меня так болит нога… — наигранно дует губы, а сам обвивает руками тонкую талию, прижимая крепче. — Мы снова зайдём слишком далеко, ты же понимаешь… — дизайнер использует последний, хоть и совершенно неубедительный аргумент. — Я готов к этому. С тобой я готов идти хоть к краю света, Ликси. — Обещаешь? — Обещаю. Дверь квартиры на восьмом этаже щёлкает счастьем, а воздух, пропитанный летней прохладой, наполняется сладкими, приторными стонами, разбивая многолетнее одиночество Феликса на миллионы растворившихся в любви осколков. Он нашёл своего ангела.