Своя чужая семья

      Ломота во всем теле сводила с ума, а противная слабость раздражала донельзя. Ник с трудом повернул гудящую голову, приоткрыв глаза. Взгляд наткнулся на сложенный вдвое тетрадный лист.       «Ну что, Гоббс, кажется, ты снова один, — сказал себе Ник и тотчас досадливо поморщился. Трудно было привыкнуть к тому, что больше не Гоббс.       Чтобы не афишировать родство с преподавателем академии, парень не стал менять документы. Но дело было не только в бумажной волоките и возможных пересудах. Основная причина заключалась в том, что он сам не мог свыкнуться с мыслью, что он теперь — Николас Маджере.       В комнате царил полумрак, разбавляемый лишь светом ночника в виде летучей мыши.       «И чего звездочка так любит этих крылатых тварей? Вон аж ночник подарила недавно «для уюта» как сама выразилась» — подумал парень, усмехнувшись. Взяв бумажку, Ник развернул ее и пробежался глазами по торопливым строчкам:       «У шалафи. Скоро буду. Твоя З.»       В первый раз увидев сию подпись, он, несмотря на неважное самочувствие, не удержался от шпильки. Едва Милдред зашла в комнату, парень слабо улыбнулся и спросил сиплым шепотом:       — Мил, а «Твоя З.» — это «твоя заноза» или «твоя зараза»?       — Вообще-то «звездочка», — буркнула Милдред и, подойдя к кровати, склонилась над магом, коснувшись губами его лба, — но раз язвишь, значит, жить будешь!       В тот день девушка до вечера просидела у постели, любимого, что-то рассказывая и отпаивая его целебными отварами.       — Пойдешь к себе — не забудь погасить ночник, — просипел Ник и тут же закашлялся.       — А кто сказал, что я пойду? — фыркнула рыжая ведьмочка и демонстративно начала смачивать тряпку в жаропонижающем растворе, явно давая понять, что никуда не собирается.       — Мил! — с нажимом повторил Ник. — Иди поспи.       Милдред молча водрузила на лоб любимого прохладный компресс и кончиками пальцев коснулась его потрескавшихся от жара губ.       — Молчи, не трать силы, — ласково сказала она.       «Ясно, болеющим магам слова не давали», — ухмыльнулся про себя парень и, поцеловав подушечки прохладных пальцев, провалился в забытие.       Несколько раз он выныривал из вязкой тьмы, и почти всегда Милдред была рядом: гладила по волосам, читала или дремала. В те редкие моменты, когда ведьмочки поблизости не наблюдалось, на подушке Ник обязательно находил записку: «Ушла на пары, не теряй», «Сварю тебе бульон и вернусь» или как сейчас: «У шалафи. Скоро буду». Первая из записок появлялась дважды, из чего парень сделал вывод, что провел на грани сна и яви двое суток. Последнее же послание он сейчас читал четвертый раз.       «Медом ей в отцовской комнате намазано, что ли?» — с глухим раздражением подумал Ник и скомкал послание. Вечно холодные в обычной жизни ладони сейчас горели огнем, заставляя неприязненно морщиться.       «Дьявол! Это ж надо так сильно простыть! Не колледж, а северный полюс какой-то, холодина страшная!» — подумал парень. Ругаясь сквозь зубы, он приподнялся на локте и дрожащей рукой взял с прикроватной тумбочки кружку с лекарством, заботливо оставленную Милдред. Выхлебав содержимое, парень бессильно повалился на подушки и прикрыл глаза.       Болеть всегда тяжело, но когда есть кто-то, кто искренне печется о твоем здоровье, на душе становится теплее. От этого и болеется как-то приятнее, и выздоравливается быстрее.       «Мил — сама забота. Без нее я, наверное, загнулся бы с этой дурацкой простудой. И все же… Жаль, что родителям я, видимо, не особо нужен».       Последняя мысль отозвалась ноющей болью в сердце. С мамы спроса особо не было, все ж не так-то легко ориентироваться в закоулках академии, когда ты слепая. А вот с отцом дело обстояло иначе. Рейстлину Маджере ничего не стоило навестить сына. Однако за эти два дня черный чародей так ни разу и не появился в комнате. Дверь чуть слышно скрипнула, и раздались чуть слышные шаги, за которыми последовало тихое: — Ты спишь?       — Не-а, — не открывая глаз, отозвался Ник и как бы между прочим поинтересовался: — Что там шалафи?       — Кашляет, как всегда, — с напускной веселостью ответила Милдред. — Тетрадки проверяет, травы мне для снадобий дал.       Губы Ника исказила горькая усмешка.       «Тетрадки, травы… «любимый папочка» ни разу не поинтересовался как я себя чувствую!»       — Крисания просила передать, чтобы ты скорее поправлялся, — пробормотала девушка, явно стараясь исправить ситуацию.       — Ее молитвами через пару дней буду на ногах! — неожиданно жестко откликнулся Ник.       Открыв глаза, он увидел, что Милли сидит рядом, виновато опустив голову.       — Ник, дай им обоим время привыкнуть к мысли о том, что у них есть сын, — пролепетала ведьмочка, взяв его за руку.       — Время? Они в одночасье разрушили мою жизнь, весь мой привычный мир, а теперь ИМ нужно время привыкнуть?! Ты в своем уме, Мил?! — возмущенно прохрипел маг.       Пухлые губы рыженькой ведьмочки мелко задрожали.       «Милли не виновата, что у меня вся жизнь сейчас летит в тар-тарары. Она — единственный по-настоящему близкий мне человек», — одернул себя темный, ощутив острый укол вины.       Маг осторожно сжал ее пальцы в своей ладони.       — Я себя не оправдываю, но знаешь, не так-то просто свыкнуться с этим вот всем. Тут у любого крыша поедет.       Девушка понимающе вздохнула и свободной рукой потянулась к влажным от пота волосам Ника.       — Как себя чувствуешь? — заботливо спросила она.       — Не переживай, становиться пособием для некромантов пока не собираюсь, — попытался отшутиться парень.       — Ник! — возмущенно воскликнула девушка, сердито взъерошив ему волосы. Юный чародей виновато улыбнулся в ответ, став похожим на нашкодившего кота.       — Чего я ждала от черного мага? — обреченно вздохнула Милли. — Какой маг, такой и юмор. Пойду сварю тебе куриный бульон. — Она высвободила свою руку из влажной ладони и встала.       Темный состроил такую гримасу, словно ему предлагали отведать дождевых червей, и жалобно изрек: — Звездочка, мне этот бульон поперек горла уже! Ненавижу супы, ты же знаешь…       — И что хуже супов только овсянка, да-да, — хихикнула ведьмочка, отбежав к двери.

***

      Рейстлин сидел за столом, подперев голову ладонью. От небрежных почерков студиозов уже рябило в глазах. Он нехотя взял очередную тетрадку и пробежался глазами по контрольной. — Твою ж Такхизис! — безнадежно вздохнул маг, отшвырнув тетрадь. — Даже списать нормально не могут! И так уже сквозь пальцы на все смотрю, так нет же! И тут «трояк»! У Даламара и то больше толку скатать материал с учебника!       Крисания медленно подошла к мужу и положила руки ему на плечи.       — Неужели детка тоже плохо написала? — спросила она тревожно.       Маджере улыбнулся, ощущая тепло любимых ладоней.       — Сейчас посмотрю, у меня в руках как раз ее тетрадка, — ласково сказал чародей, — но думаю, Милли просто ума не хватит написать плохо.       Маджере не лукавил. Он уже давно понял, что «дети», как ласково именовала Ника и Милдред Крисания — сильный тандем. Милдред не было равных в теории боевой магии, а за практику в их паре ответственным был Ник с его неслабым резервом. Поскольку оценка за практику, сданную одним из пары, по правилам ставилась и второму, то у обоих были вполне законные пятерки.       Тем неожиданнее было увидеть в тетрадке девушки несколько перечерканных в пух и прах ответов и… пустоту.       — Рейст, ну что там?! Что у детки?! — нетерпеливо спросила Крисания.       — Пятерка, — на выдохе ответил Маджере. Он видел, что Милдред в последние пару дней клевала носом на парах и прекрасно знал причину. Но проведать сына не шел принципиально. Одна мысль о том, чтобы увидеть Ника мечущемся в бреду, заставляла сердце седовласого мага болезненно сжиматься.       «Да и чем я ему помогу? Я чародей, а не сестра милосердия», — мрачно думал он. Маджере был благодарен Милдред за то, что та взяла на себя заботу о его больном сыне. А потому иначе он поступить не мог.       «Был бы кабинетным ученым, мастерство как камень шлифуя, но… как назло, в преподавание потянуло!» — негодующе подумал маг. Положив исчерканную тетрадку на стол, он распростер над ней ладони и прикрыл глаза. По рукам пробежало легкое покалывание, разливаясь приятным теплом. То, что он сейчас делал, шло вразрез с его принципами. Но против принципов порой пойти проще, чем против гласа совести и сердца. Открыв глаза, маг еще раз пробежался взглядом по странице и кивнул. Почерк неотличим от почерка Милдред, все ответы на месте, а значит оценка вполне заслужена. Маджере довольно хмыкнул и тотчас надсадно закашлялся, по инерции налетая грудью на стол. Слишком тяжело ему теперь давалось даже самое простое колдовство. После двадцати лет в бездне, магический резерв великого черного чародея составлял лишь пару слабых искорок, которых хватало разве что на простейшие бытовые заклинания. Несколько секунд адской боли, раздирающей легкие, и спину окутало знакомое тепло. Приятное и вместе с тем омерзительное до мелких мурашек, ненавистное и любимое. Медальон Паладайна. Светлая, исцеляющая магия.       — Воля не моя, но твоя, отец небесный! Не моя, но твоя! — прошептала Крисания.       По телу Рейстлина пробежала волна крупной дрожи. Сама суть темного мага противилась светлой магии веры и молитв, но выбирать не приходилось. Удар сердца — и боль начала стихать, будто убаюканная этим ласковым теплом.       — Благодарю, — сипло выдохнул Маджере, в изнеможении откинувшись на спинку стула и прикрыв глаза.       Крисания бережно гладила мужа по острым сутулым плечам. Рейстлина не оставляло ощущение, что жена хочет о чем-то попросить, но боится. И неясно чего больше: отказа или исполнения просьбы. Рейстлин поморщился от солоноватого привкуса во рту, вытер окровавленные губы тыльной стороной ладони и сипло изрек: — Любое твое желание — закон для темного мага, дочь Паладайна.       Повисла напряженная тишина. Казалось, Крисания обдумывает, стоит ли озвучивать свою просьбу. В ней словно боролись два начала, и ни одно пока не могло взять верх.       Маджере обернулся и мягко сжал в своих ладонях теплые пальцы любимой. Крисания набрала в грудь побольше воздуха и выпалила: — Отведи меня к Наринтону!       Губы Рейстлина дернулись в нервной усмешке. Одно лишь то, что жена назвала их сына именем, данным ему при рождении, говорило чародею о многом. Для нее Ник был все тем же младенцем, волей судьбы лишенным материнской ласки. Жрице было важно наверстать упущенное, окутать «своего мальчика» теплом и нежностью. А идти против материнского сердца Маджере, рано оставшийся без матери, не мог.       Чуть заметно поведя плечами, чародей дождался, когда жена уберет ладони и медленно встал, одной рукой опираясь на стол.       «Приспичило же ей именно после приступа меня сдергивать, когда я слабее котенка! Кто вообще поймет этих светлых?! Нет, не так: кто вообще поймет этих женщин?! Ведь зарекся связываться и с первыми, и со вторыми, но женился. И на ком?! На светлой жрице!» — раздраженно подумал Рейстлин, ощущая, что колени немилосердно подламываются. Стиснув зубы и мысленно проклиная все на свете, чародей сделал два шага и судорожно вцепился в прислоненный к столу посох. С опорой стоять стало не то, чтобы легче, но гораздо спокойнее. По крайней мере откуда-то появилась уверенность, что он не упадет.       «Да и бездна бы с тем, что сам навернусь, не впервой! Но я ведь и этого белого ангела за собой потащу, вот что страшно!» — подумал чародей и, протянув одну руку, наощупь сжал пальцы жрицы.       — Идем? — доверчиво, словно ребенок, спросила жрица.       «Ну куда деваться-то бедному чародею, а?!» — мысленно простонал Рейстлин, а вслух мягко сказал: — Идем, родная.

***

      Плутая по мрачным коридорам старого замка вместе с женой, Маджере мысленно проклинал все.       «А можно было бы просто создать портал, вот только где взять силы?» — думал он.       Холодея от ужаса, чародей вспомнил о крутой винтовой лестнице, ведущей в мужское студенческое крыло. Стиснув зубы, он крепче сжал руку Крисании.       — Рейстлин, в чем дело?! — испуганно пискнула жрица. — Что происходит?! Боже…       — Это бездна, до твоего Бога далеко! — машинально рявкнул Рейстлин и тут же язвительно добавил: — Тьфу ты! Это чертова академия с ее треклятыми ходами! Тут до Бога еще дальше!       Маджере не сомневался, что спустись сюда Паладайн, он бы тоже заплутал, ибо явно не боги строили этот замок! Во всяком случае, точно не те из них, что добры и милосердны.