Своя чужая семья

      Рейстлин казался совершенно безмятежным. Он даже не шелохнулся, увидев летящую в него энергию, лишь распростер руки.       «Тоже мне, вратарь недоделанный! Герой недобитый! Ничего, щас добьем!» — мстительно подумал Ник.       По всем подсчетам, жить Рейстлину оставалось не больше пары секунд, поскольку взбешенный парень целился в сердце.       Ник удивленно моргнул, глядя на то, как смертоносная энергия копьем вонзается в грудь седовласого мага и не сбивает с ног, не убивает, а тает, испаряется в нем.       — Невозможно… — ошалело прохрипел он, опуская руки.       Черный чародей расправил плечи и блаженно улыбнулся: — Спасибо за подпитку, сынок. А то на тех крохах, что дал мне ваш Старфайндер, далеко не уедешь. Ты как, успокоился?       Осознав, что его обдурили, Ник скрипнул зубами в бессильной злобе.       — Тварь! Живучая седовласая тварь!       — Понятно, — вздохнул Маджере. — Будем действовать иначе. — Он повел ладонью в воздухе, что-то тихо шепнув. Воздух тотчас сгустился, став похожим на вязкий кисель, и из него начали вырисовываться силуэты. Округлившимися от шока глазами Ник смотрел на то, как безликие тени принимают облик его любимой рыжей ведьмы.       — Какого черта?! — рявкнул он, озираясь по сторонам.       — Какого надо! — в тон ему ответил шалафи.       Ник машинально попятился. Голова шла кругом от такого количества Милдред рядом. Веселая, смешливая, озорная и пахнущая жасмином, любимая и ненавистная, она была везде. Она окружила его, взяв в кольцо.       — Два десятка клонов, а где-то в сторонке стоит кукловод, — весело раздалось сзади.       — Зачем тебе это?! — воскликнул Ник, чувствуя странный зуд в подушечках пальцев. — Хочешь добить?!       — Чтобы спасти вас двоих, идиот ничтожный! — ядовито фыркнул Рейстлин.       Ник растерянно озирался по сторонам, не в силах понять, чего от него хотят. Казалось, вместо мозгов в голове — вата. Пробивающиеся сквозь нее мысли были невнятными, вялыми и в целом больше походили на обрывки запрещенных заклятий из числа тех, что вслух не произносят.       — Как говорят в вашем мире, ты тормоз, сын, — безнадежно констатировал Маджере.       Ник сверкнул глазами исподлобья и, сцепив пальцы в замок, вывернул ладони от себя, готовясь к атаке. Взглянул на усмехающегося отца и тотчас безвольно опустил руки.       — Душу мне вымотал, резерв вытянул чуть ли не до капли и глумишься? — надломлено спросил он. — Да пошел ты со своими мороками в…       Ник осекся и зло поджал губы.       Седовласый чародей вопросительно поднял бровь и сделал небрежный жест ладонью, мол «продолжай, мальчик, посвяти старика в тонкости местной лексики, интересно ведь! Вдруг что новое узнаю?»       — …В ад! — гаркнул Ник.       Маджере вдруг побледнел и спешно опустил голову, завесив лицо волосами.       — Я там уже был, Наринтон, — надломившимся голосом прошелестел он.       Ник понял, что, сам того не зная, ударил шалафи по самому больному. Мстительное желание морально добить чародея, разрушившего его жизнь, объяло душу, словно пламя. Черное, беспощадное, жестокое, оно обожгло грудь, комом поднялось к горлу и опалило язык омерзительной горечью.       — Подумай о том, что хочешь сказать сейчас, — бесцветным голосом выдал Маджере, не глядя на него. — Помни: миром правят слова.       «Слова… слова… миром правят слова», — эхом отозвалось в ушах.       Словом можно отвести от края или толкнуть в пропасть. Слово — мощнейшее оружие в умелых руках. Это был первый урок, когда-то данный шалафи. Юный чародей тогда не подал виду, но в душè посмеялся над наставником. Слово… всего лишь слово… нелепый набор звуков. Какая у него может быть власть над человеком?       Ник умел уговаривать и навязать свою волю так, что человек был уверен: это его собственное решение. Но дар красноречия и убеждения — разве это оружие? Лишь способ добиться своего. Парень был твердо уверен, что убить словом нельзя. Однако сейчас, глядя на ссутулившегося, поникшего шалафи, понял: он не имеет права сказать вслух то, что вертится на языке. «Всего лишь слово» ножом вопьется в сердце, ядом впитается в кровь.       «Ранил — и уймись! Добивать беззащитного — низко! Тем более, ты ведь знаешь, что он молча снесет любой удар. Из любви к тебе», — шепнул внутренний голос.       «Какая, к тьме, любовь?!» — тут же одернул себя Ник.       Однако что-то внутри подсказывало, что не просто так шалафи наплевал на работу и посреди пар помчался на край света — стаскивать неугомонное чадо с обрыва. И под удар не ради подпитки подставился. Им двигала любовь. Неумелая, неловкая, сдержанная, но все же искренняя.       От этого осознания на душе стало еще мрачнее.       «Где была твоя любовь, когда ты был мне так нужен?! — негодующе подумал парень. — Сейчас-то легко в доброту и благородство играть, когда не надо защищать, сопли подтирать и сбитые коленки обрабатывать! Знай себе мороки наводи да учи премудростям магии!»       Ник вдруг опомнился и осознал, что все еще стоит в центре круга из клонов Милдред.       — Ненавижу мороки, — утробно рыкнул он и, с силой рванувшись вперед, будто его держали, схватил одну из ведьмочек за горло.       Ощутив под пальцами горячий шелк кожи, пахнущей земляникой и солнцем, парень на мгновение остолбенел.       «Сколько сил нужно на столь реалистичный морок? И… морок ли это?!» — в ужасе подумал он и хотел было одернуть руку, как вдруг заметил, что тонкая жилка на шее девушки не пульсирует.       «Кругом один обман», — мрачно усмехнулся про себя юноша и, с вызовом глядя на отца, сильнее сжал шею Милдред. Пальцы на миг обдало теплым паром, и клон растаял легкой дымкой.       — Моя кровь! Весь в отца! — гордо изрек Маджере и тихо рассмеялся.       — Я не твоя кровь! Не твой сын! Ты мне никто! — рявкнул Ник и начал с перекошенным от ярости лицом душить клоны один за другим.       «Ненавижу тебя! Ненавижу! — билось в висках, когда пальцы в очередной раз смыкались на тонкой шее — ненавижу запах земляники, флер роз и тлена и аромат храмовых благовоний тоже! Мерзость тошнотворная! Разрушающая судьбы, ломающая жизни, разбивающая сердца!»       Уничтожив последний морок, Ник безумными глазами посмотрел на свои дрожащие ладони и вдруг в изнеможении рухнул на колени. От мысли, что он только что двадцать раз лишил жизни любимую, горло сдавил спазм.       — Будь ты проклят! — хрипло выдохнул юноша, ощущая, как по щекам текут горячие слезы. — Будьте вы все прокляты!       Неожиданно для него самого последнее восклицание перешло в леденящие душу рыдания. Всегда сдержанный и язвительный парень выл, словно раненный зверь, кричал и глох от своего же крика, в котором смешалось все: боль, ненависть, ярость и безграничная жалость к себе. Дрожа всем телом, как в ознобе, остервенело рыл ногтями землю и плакал, будто ребенок. Хотелось только одного: чтобы наконец утихла боль, сжигающая изнутри вырывающаяся наружу нечеловеческим воем и соленой влагой на щеках.       — Зачем?! Зачем?! Зачем?! — твердил Ник, захлебываясь слезами. — Зачем, черт возьми?!       «Зачем нашел?! Зачем спас?! Зачем я тебе вообще?!» — билось в висках, но с дрожащих искривленных истерикой губ срывалось лишь одно бесконечное «зачем?!»       Узкие прохладные ладони легли на плечи. Прежде чем Ник успел сбросить руки отца, Рейстлин рывком сгреб его в охапку, прижав к себе.       — Бестолочь наша, — выдохнул Маджере, размеренно гладя сына по взмокшим от пота волосам и спине. — Потому что ты нужен… потому что мы любим тебя…       Судорожно всхлипнув, Ник уткнулся лицом в отцовскую мантию, вдыхая запах роз и тлена и едва уловимый аромат лесных трав.       — Папа… — хрипло сорвалось с губ новое, незнакомое на вкус слово. В его жизни был отец. Далекий, чужой, суровый, временами жестокий. Но он всегда был именно отцом. Чужаком, почти незнакомцем, не дававшим парню и малую толику тепла. С шалафи все было иначе. Пусть Рейстлин был сдержан, язвителен и скуп на ласку, но изредка мог приобнять и всегда — выслушать и найти нужные слова. С ним не было просто, но было спокойно и уютно. А еще — с ним было тепло. И почему-то именно сейчас Ник ощутил себя маленьким ребенком, тонущим в мягком родительском тепле и сочувствии.       — Папа… папа… папа… — снова и снова захлебываясь, шептал парень, обнимая седовласого чародея за талию       — Все, мой мальчик… Все прошло… Все закончилось… Я с тобой, сынок, — мягким, баюкающим тоном сказал Маджере.       Ник совершенно по-детски улыбнулся, ощутив, как тонкие обветренные губы коснулись его макушки.       Прикрыв глаза, он крепче прижался к отцу. Внутри было пусто. Ни сил, ни эмоций, лишь полное изнеможение и страшная слабость, волной разливающаяся по телу.       — Вставай, бестолочь моя, пойдем, — мягко сказал Рейстлин, отстранился и рывком поставил сына на ноги.       — Не-хо-чу, — не открывая глаз, отрезал Ник. — Не хочу возвращаться в эту долбанную академию.       От одной только мысли о том, что он может случайно столкнуться с Милдред, становилось тошно и начинало нестерпимо щемить в груди.       «Письма она читает! От Ча-а-арли! Тьфу! Улыбается она! Моя бы воля — посадил бы на цепь возле себя, в паранджу закутал и сказал бы, что так и было!» — мрачно подумал он и тотчас тряхнул головой, отгоняя наваждение.       Было мерзко от самого себя. От нелепой, сжирающей изнутри ревности. Ник машинально сжал руки в кулаки, пытаясь справиться с собой.       — А кто ж тебя в академию на аркане-то тянет? — поинтересовался Рейстлин.       Ник открыл глаза и удивленно воззрился на шалафи.       — Ну что ты на меня смотришь такими круглыми глазами, будто видишь первый раз? — Рейстлин весело фыркнул. — Не хочешь ты в академию — и бездна с ней! Тут неподалеку есть одна харчевня…       — Кафе, — машинально поправил Ник. — В нашем мире это называется «кафе».       Маджере на мгновение замолчал, осмысляя, потом одними губами произнес новое для себя слово и наконец кивнул.       Душу Ника в этот миг захлестнуло безмерное восхищение обоими родителями. Внезапно для самого себя юный маг осознал, что ради него оба бросили привычную жизнь в своем мире и переместились в совершенно чужое для них место с иными манерами, традициями и образом жизни. Оба пытались освоиться, но давалось им это нелегко. Кафе и рестораны оба называли тавернами, харчевнями или кабаками, автомобили в их речи то и дело превращались в «рычащие повозки на колесах», а автомобилисты становились «возницами». Но один оборот речи родителей Ник все же взял на вооружение: очень уж ему понравилось, как однажды отец в разговоре назвал Бена «тот кудрявый мальчишка-подавальщик».       Милдред на удивление быстро привыкла к иномирному наречию четы Маджере и улыбалась, рассказывая Крисании о «трудной работе подавальщицы».       Ник вздрогнул, ощутив, как узкая прохладная ладонь неожиданно крепко сжала его руку, и удивленно глянул на отца. В конце-концов, он давно уже вышел из того несмышленого возраста, когда родители водят за ручку и оберегают.       — Посоха-то нет, — смущенно напомнил Рейстлин, кивнув на их сцепленные руки. — А вдруг не удержу равновесие?       «Это нужно мне, а не тебе. Ты молод и силен, а какой спрос с больного, беспомощного старика?» — читалось в его интонациях. Однако касание родительской руки, неожиданно крепкое, властное, но в то же время бережное говорило Нику куда больше.       «Ты — мое дитя, а я — твоя опора. Твоя поддержка отныне и навек».       Чуть помедлив, Ник смущенно улыбнулся и сжал руку отца в ответ.       Так, держась за руки, отец с сыном черным туманом телепортировались ко входу в «харчевню», на поверку оказавшуюся небольшим французским ресторанчиком.       — Дороговато будет, — раздосадовано буркнул Ник.       — Уж на пару чашек кофе моей учительской зарплаты худо-бедно хватит!       Парень открыл было рот, чтобы сообщить, что он не позволит отцу тратиться на себя, но Рейстлин взглянул на него до того печально и просительно, что все возражения разом примерзли к губам.       — Я не покупал тебе сладостей в детстве, не баловал. Позволь хотя бы сейчас наверстать это и угостить тебя. Единственный раз.       Ник смутился, ловя себя на том, что не может отказать отцу в такой малости. В словах, в интонации седовласого чародея было искреннее тепло. Ласковое, уютное, оно заставило сердце юноши дрогнуть.       — Но в следующий раз кофе за мной, — предупредил он.       Маджере-старший кивнул и расплылся в такой запредельной улыбке, словно ему подарили миллион долларов.       «Как сильно счастье меняет человека! — пронеслось в голове у Ника. Улыбка сделала отца на десять лет моложе. Такая добрая, светлая, искренняя, она и в глазах отражается, делая их лучистыми. Как много значит счастье для человека и как порой мало надо, чтобы сделать кого-то счастливым!       Хватка отцовской ладони неожиданно разжалась. Ник в смятении глянул на родителя.       «Даже если мы с твоей мамой не сжимаем твою ладонь, мы все равно держим тебя за руку. Так будет всегда, пока мы живы», — читалось во взгляде седовласого чародея.       Ник тупо кивнул, не зная как еще реагировать на эту странную нежность, и быстрым шагом вошел в кафе. Не сумевший сдержать облегченного вздоха Рейстлин направился следом, буркнув что-то вроде: «я с этой бестолочью не то что поседею, я облысею скоро!»