Синдром Гюнтера

- Ну, что там написано. Что ты узнал? Я смогу вернуться? - вопросы сыпались из Штерна как горох из дырявого мешка. Вот тут Макс и осознал свою ошибку. Что ему сказать? Что Штерн был военнопленным и был интернирован на территорию СССР? А раз военнопленный, то и дурак поймет, что война была проиграна. А значит он захочет узнать подробности и поди знай, что от такого знания его кондратий не хватит. Шутка ли, как отреагирует доблестный солдат на то, что чертов великий рейх в развалинах. Когда в то время из которого появился Гюнтер еще и Сталинграда не было. Нужно было срочно что то придумать и как назло ничего ни шло в голову. Внезапно Макса озарило - Послушай, давай по чашке чая, тут еще торт есть. - Какого хрена ты мне зубы заговариваешь, Макс? Выкладывай уже. - Не, не, не. Сначала чай, потом разговор. Ну если не хочешь, не надо,- с долей сожаления изрёк Макс, налив себе чай и отрезав солидный кусок Наполеона. И толи делал он это слишком аппетитно, то ли Гюнтер в лагерной охране ничего слаще морковки не видел, но роттенфюрер согласился на чаепитие. - И это чай? Кляйн как ты эту горечь вообще пьёшь. Эта гадость достойна быть вылитой в унитаз, не более - Эх, слабак ты Штерн. Это настоящий чай для настоящих мужиков, а не та бурда которая подается в ваших кондитерских. Можешь вылить конечно. В ответ Гюнтер лишь сверкнул глазами и мужественно дохлебал чай до конца. Еще минуты три Гюнтер пытался побороть наползающий черным туманом сон, но фаино снотворное победило даже тренированный организм роттенфюрера. Максу было паршиво от выбранного способа, но так он выиграл шесть часов на подумать и юридической казуистикой убедил себя в том, что вред причиненный, как ни крути, много меньше чем вред предотвращенный. Тихо щёлкнул замок и на пороге появилась виновница всей этой котовасии. Быстро оценив обстановку, она вытащила из сумки маленькую губную гармошку и положила ее на стол под вопрошающий взгляд Макса. - Представляешь, Алика Надя решила себе оставить. Вернее не себе, а Мишельке ее приглянулось. Только плохо они меня знают, я как сегодня увидела, что ее нет так сразу поняла чьих это ручонок дело. Мишель, была двухлетней, ни в чём не знающей отказа внучкой Алика и Нади из Маале Адумим. Не удивительно, что интересная серебристая безделица привлекла внимание ребенка. - Фаина Борисовна, ты же знаешь, что я не об этом, - с долей суровости в голосе произнес Макс. - Он Наташке жизнь спас, - с места в карьер выдала Фаина. Максу показалось, что он сошел с ума. - Фаина вот этот спящий здесь роттенфюрер Гюнтер Штерн когда то спас жизнь моей маме? Ты точно уверена в том, что говоришь? - Гюнтер? Удивленно вскинулась Фаина. А он оказывается Гюнтер. Странно, мы между собой всегда звали его Макс. Макс и Моритц. Длинный и короткий, - Фаю настолько захватили воспоминания, что она не заметила как с протяжным стоном Макс сел обратно на стул и уронив голову на руки обратился в слух. Ну, что мне тебе рассказать. После эвакуации мы вернулись в Саратов, в сорок шестом вернулся с фронта отец. В 1953 в феврале его, твоего деда, Матвея Абрамовича, арестовали. В тот же вечер, мама, твоя бабушка, собрала чемодан. Мы знали, что у нас есть четыре дня. Тогда все знали, что есть четыре дня от ареста мужа, до ареста жены. Вот и ждали. Мне было десять, Наташе, матери твоей - пять. Я конечно пламенная пионерка, хоть и в виновность отца не верила, но и в то, что невиновного родная партия арестовала тоже не верила. Думала ошибка. Потом Сталин умер. А спустя несколько месяцев потянулся тонкий ручеек бывших ЗК. Но отец так и не вернулся. Ни в тот год, ни в следующий, никогда. А этот, в пятьдесят пятом появился, в апреле наверное. Они тогда город помогали отстраивать, восстанавливали народное хозяйство ими извергами и порушенное. К тому времени многие из них расконвоированные ходили. Оборванные, голодные. Те, кто умел что то руками делать - ходили по домам, предлагали нехитрые свои поделки: деревянные ложки, тарелки, кто по искуснее - шкатулки. А кто в механике разбирался, тот за еду мог починить часы или примус. Вот так к нам постучала эта парочка. Макс и Моритц, как звала их мама, знавшая немецкий. Я потом узнала, что сказка такая была немецкая, про двух озорников. Хотя и эти двое уже довольно сносно могли разговаривать по-русски. Чинить у нас было нечего, да и покупать не на что. Еды впритык хватало самим. До сих пор помню жгучую обиду на мать, когда она вдруг отрезала от той полбуханки, что у нас на вечер была и дала по кусочку этим фашистам. Сама прозрачная, одни глазищи на лице, мы как две глисты, а она врагов кормит. Потом, уже будучи старенькой она рассказала мне, что понадеялась, вдруг кто то так же поможет отцу, - глаза Фаи подозрительно заблестели и она часто часто ими заморгала, попытавшись скрыть набежавшую влагу. А спустя дня три, так же вечером раздался стук. Это был тот длинный фриц. В руках у него была самодельная деревянная кукла, волосы из пакли. Но по сравнению с теми тряпичными чудовищами какими мы играли тогда она была прекрасна. - Это я делать. Для ваших дочка. У меня таких сестра есть, четыре. Там, Германия. Я тут еще немного ткань найти, для кукла платий. Но я шить не мочь, вы сами шить, - с этими словами он всучил маме игрушку и ушел. А я разозлилась. Это как же. Нам, советским детям принимать подарки от каких то фашистов недобитых. У матери из рук вырвать побоялась, затаилась. Наташа, ей тогда семь было, в первый класс пошла весь вечер с ней играла и спать с ней пошла. А утром, мама уже на работе была, а мы в школу собирались, сожгла я ее на наташкиных глазах в печке. Ох и ревела она тогда. А потом, мы его на улице встретили, пару недель спустя, как со школы шли. Наташка к нему рванула и прямо схода поведала, что я с куклой сотворила. У меня и злость и стыд прямо перемешались, стою, будто кто к земле прибил. А он подошёл, посмотрел так внимательно и говорит дескать сестра это твоя не со зла сделала, просто ей холодно стало, вот тут холодно, до сих пор холодно и ладонью своей около сердца похлопал. А на следующий день все случилось, у нас классный час был, вот я и задержалась. К дому подхожу, а там дым и в этот момент дверь нараспашку и выбегает этот вот Гюнтер , а в руках прямо огненный столп. Наташка оказалось пришла раньше, решила погреть на примусе нехитрую еду. А примус и взвился огнем. От него занавески запылали. У нас тогда шкафов кухонных толком не было. Папа еще полки сделал, а мама заместо дверей занавесочек повесила, для красоты. Вот они и полыхнули. А Наташа от перепуга замерла как столб. А этот вот нового кукленыша сделал и нес, как раз ее и спас. Сначала примус вытащил, потом ее, ну а потом потушил все. Мы почти и не погорели. Только кухня закоптилась вся. И вот сидим на земле и вдруг он мне эту гармошку протягивает. Как сейчас помню, ладони в волдярях от ожогов, сам в саже, - Знаешь дефочка. Есть хороший человек, есть плёхой человек. Но таких отчень мало. Большинство человек это средний человек. Иногда плёхой иногда хороший. Я средний человек, и ты средний человек и все мы так. Но если ты в среднем человек видишь хороший, то он будет хотеть быть хороший. Запомнить это хорошо, договориться? С этим он ушёл и я его больше никогда не видела. А потом прошел слух, что всех пленных отправили на их родину в Германию. От услышанного у Макса пошла кругом голова. Он попытался узнать каким образом Фая умудрилась выцепить Штерна сквозь время и почему случился сбой и появился Штерн образца сорок второго, а не пятьдесят пятого. Но не преуспел. Фая поведала о каком то вебинаре, где ее научили правильной технике загадывания желаний. И вот ее желание сбылось. А вот как так загадать и главное кому, чтоб он вернулся обратно было не ясно. Возможно желание вернуться должен был теперь загадать Гюнтер, но тот спал сном праведника. Условившись с Фаей насчёт версии которую они ему расскажут завтра и с ее же помощью перетащив Гюнтера на кровать, Макс сам забылся тяжелым сном, в котором роттенфюрер дарил ему самодельных кукол, а он за это играл ему на гармонике.