Shibuya neon

      Щелчки затвора обжигают слух, разрезая плавную музыку из динамиков ноутбука. Сегодня вечером звучит The Weeknd, потому что это особый случай.       В настройках отключена вспышка. Глаза, наполненные каштановой темнотой в обычное время, сейчас отражают неоновые огни подсветок. Комната превращается в маленькую вселенную оттенков ночной Сибуи. Розовый четкими линиями ложится на челюсть и путается в волосах, огибает обтянутые кожей ноги, прячется под ремнем и выползает на ключицах, тогда как нежный фиолетовый распыляет себя аэрографным потоком на загорелую кожу. При глотке цвет немного скачет в районе кадыка. Исчезает вовсе, когда рука с бедра перемещается на шею.       Взгляд скользит с объектива на стену, девственно чистую, белую днем, сейчас же окрашенную в озорные цвета. В квартире фотографа все не просто так. Мысли заставляют губы растянуться в искренней улыбке, не лишенной присущей мужчине хитринки. Он слышит тихое «отлично» на некотором расстоянии от себя. Удачное попадание прямо в секунды между переключениями треков, когда в опустившейся тишине шепот ласкает слух.       Материал под пальцами другой руки нагревается, липнет неприятной пленкой. В помещении душно, несмотря на то, что после ужина в кухне они открыли окно.       Ворот жилета, состоящего почти полностью из кожаных вставок, оттягивается куда-то в сторону. Фотограф не упускает возможность поймать момент и делает еще одно фото, после, наконец, выпрямляясь и демонстрируя модели свою довольную улыбку.       — Ты хорошо постарался.       — Я даже ничего не сделал. Приехать к тебе — это такое же обычное дело, как сварить лапшу.       — Знаешь, не все и лапшу могут приготовить. Не обесценивай себя, красавчик, — он подмигивает и возвращается к камере. Тихое пиканье аппарата тонет в музыке, а вот наигранно-уставшее «Минхо» отчетливо скользит в сгустившемся воздухе, попадая точно к адресату.       Минхо улыбается еще шире, не отрывая взгляд от маленького экрана. Джисон, возможно, представляет, как эта незапланированная фотосессия повлияла на его состояние. Представляет и остается максимально собой доволен.       Минхо не знает, стоит ли на законодательном уровне запретить Джисону одеваться в кожу. Это звучит одновременно и как наказание, и как спасение. Его сердце уже давно реагирует так только на этого мужчину, крича SOS и в этот же момент припадая к желанному.       Минхо не знает, как ему удается сдерживать такой энергетический натиск на обычных фотосессиях с Джисоном, однако стоит помнить, что он обычно и не одевается вот так. Он встает в другие позы, которые выбирает сам фотограф, а его широкие плечи и узкий таз не покрывает кожаный материал, который стилисты крайне редко подбирают для его образов.       Песня меняется на давно прижившуюся в плейлисте «I wanna be yours», и это уже не The Weeknd, но факта дрожи в полувозбужденном теле не отменяет. Минхо не чувствует себя странно, когда так реагирует. Мысли, однако, плывут, как и фиолетово-розовая картинка перед глазами.       … тогда он прижимал мускулистое тело к себе, кожей ощущая его жар через два слоя не слишком плотной одежды. Тогда он пальцами впивался в бедра и гладил впадину на спине, безумно вдыхал запах резковатого парфюма на шее и безостановочно целовал в плечи.       … тогда он смотрел немного снизу, потому что Джисон сидел на его бедрах, настойчиво съезжая вниз и откидывая голову так, чтобы свет от настольной лампы подсвечивал бледные следы на его тонкой коже. И тогда у Минхо руки перемещались с бедер на ягодицы, а губы ловили растянутые слова, произносимые рокотом волн океана:       — I wanna be yours.       … и тогда Минхо двигался медленно, чувственно, целовал долго и медово-тягуче, до прилива крови к губам и блестящих глаз, до нагретых щек, что наводило на мысли об опьянении, хотя в тот вечер в квартире не было и миллилитра алкоголя. Утренние съемки не позволяли. Это не останавливало от жгучего под кожей желания.       … и тогда трек на повторе подстегивал не хуже сладкого вина, заменяя собой необходимые толики озорства и храбрости.       (не то чтобы у них не было секса до этого.)       … тогда вечер ярким оранжевым пятном запомнился на следующие три недели, и они оба, не колеблясь, могли сказать, что он был самым жарким и чувственным за прожитые годы.       Воспоминания обрушиваются на мозг фиолетовым цунами, и Минхо отрывисто вдыхает. Периферийным зрением он видит, как Джисон, лениво развалившийся на покрытой светлой тканью конструкции, листает что-то в телефоне. Подсветка толкает на самый край. Его щеки чуть округляются, когда он беззвучно смеется над чем-то.       Интересно, при звучании этой песни Джисон тоже вспоминает о том вечере? Чувствует ли он жар внизу живота, горят ли его щеки при таких мыслях? Тянется ли возбуждение внутри, ощущает ли он фантомную сладость глубоких поцелуев? Хочется ли ему повторить, как Минхо сейчас?       К черту подъемы и камеру. Джисон в кожаном костюме.       Он выключает аппаратуру и немного убавляет звук, из-за чего Хан поднимает голову. Выражение его лица расслаблено, спокойное дыхание вздымает грудную клетку. Он видит, что Минхо немного нервничает, и тянет обжигающую, почти развратную ухмылку.       Ох, да, он, несомненно, помнит. Слишком хорошо, чтобы ничего не чувствовать.       — Наше суточное расписание официально завершено, — бормочет Минхо, складывая аппаратуру на стеллаж. Его шуршание в ящике стола неприятно задевает обостренный слух. Джисон морщится, но с интересом пытается разглядеть, что же оказывается в окрашенных в розовый руках, когда Минхо разворачивается обратно. Он, не медля, подходит. — А теперь я хочу тебя, — смазка и холодная фольга впихиваются в пальцы Джисона, когда Минхо, не дав опомниться, скрывается за дверью. Он не принимал душ перед тем, как приступить к фотосессии, несмотря на то, что они успели поужинать и даже обсудить некоторые новости последних дней. Вероятно, это из-за того, что сегодня у него было не так много дел, как у Джисона, которому по приходе в эту квартиру срочно требовалось смыть с себя завершенные съемки и километры города.       Джисон чувствует, как член в тесноватых штанах дергается, и приходится прикусить губу, шумно выдыхая. В его висках уже стучит кровь от предвкушения, и за время отсутствия Минхо он успевает поставить трек на репит, рассмотреть состав смазки, посчитать количество объективов на полках и выпроводить спрятавшихся в подушках котов. Он не мог, не может и никогда не сможет заниматься сексом при посторонних глазах, даже если они не человеческие. К тому же, однажды Минхо с довольной улыбкой заявил всем котам, что Джисона они могут считать вторым родителем и почти его мужем.       В тот день он был счастлив и ошеломлен. Прилив душевного тепла к сердцу заставляет его улыбнуться и зажмуриться. Господи, он так любит Минхо.       Но, возможно, у него есть некий кинк на мысль о супружеском сексе.       Впрочем, думать и говорить об этом сейчас не время. Не тогда, когда Минхо опускается на его бедра, без сопротивления позволяя широким ладоням покрыть его незащищенную одеждой кожу, ещё немного влажную после душа. Он не потрудился одеться, ограничившись полотенцем. Махровая ткань так или иначе вскоре оказывается на полу и отпинывается к стене.       Минхо целует сразу в губы, покрытые пленкой смешанных цветов. Сжимает волосы на затылке, цепляется за плечи, а затем плавно расстегивает крупные пуговицы жилета, оголяя подтянутый торс. Джисон со свистом втягивает в себя воздух, зажмуривается, когда Минхо делает волну бедрами, на короткие мгновения сильно вжимаясь в его пах. Глаза после закатываются к буквально галактическому потолку.       Джисону тоже не хочется тянуть время и тратить его на долгие прелюдии, когда они оба так горячи и возбуждены, когда уже знают чувствительные точки на телах друг друга и могут за пару нажатий привести к краю. Он расстегивает ремень и тянет ослабевшие брюки вниз вместе с нижним бельем, левой рукой чуть пережимая член у основания. Джисон почти скулит, когда Минхо заменяет его пальцы своими и указывает на смазку.       Во рту пересыхает так быстро, что слова едва ли выходят внятными.       — Ты немного растянулся? — Это обычный вопрос, однако сейчас не совсем обычное положение. Минхо кусается. Зубы задевают серебряную сережку.       — Да. Хан Джисон, просто уже-       Холодные пальцы, скользящие по мышцам отверстия, не дают закончить предложение. Минхо немного прогибается, запрокидывает голову и тихо, высоко стонет. Джисон заполняет его двумя фалангами, припадая губами к шее. Сегодня он не будет оставлять следы, которые к утру могут не сойти. Минхо ненавидит водолазки и длинные вороты, а демонстрировать на работе шею со следами личной жизни он точно не пожелает. Может, где-то в глубине своих мыслей. Но не воплощая в реальность, точно нет.       Джисон немного прихватывает кожу зубами и растягивает внизу, уже второй раз содрогаясь от звуков, издаваемых Минхо и собственными пальцами. Мужчина на нем заламывает брови, ерзает на одном месте и не держит руки на его плечах. Левая обосновывается на шее, а правая, обогнув напряженные бицепсы и пресс, вновь обхватывает возбужденный член. Горячая плоть в его руках наливает тяжестью собственный, жаждущий таких же чувственных прикосновений и, может, некоторых поддразниваний, а Джисон издает чуть более громкое «а-а!», чем обычно, когда большой палец проходит по уретре, размазывая по покрасневшей головке естественную смазку. Минхо добавляет немного из флакона и наслаждается восхитительным трением и рельефом вен на подушечках своих пальцев, снова целует Джисона, сразу утягивая в горячий омут переплетением языков. Губы блестят от слюны, и Хан захлебывается их формой на лице Минхо, когда во время подготовки он задевает простату, и старший мужчина тихо всхлипывает, ощущая, наконец, что-то более приятное, чем растяжение мышц. Красивые черты искажаются сильнее, когда другая рука с поясницы перемещается на чуть влажный член Минхо, и пальцы оттягивают крайнюю плоть, что, впрочем, почти не приносит облегчения.       Уже немного потряхивает от перевозбуждения.       Джисон собирает излишки смазки с себя и раскатывает презерватив, после нескольких раз проводя влажными пальцами. Минхо растянут, а смазки вполне достаточно, но ему нужно убедиться, что он не причинит дискомфорт.       Он входит плавно и до конца, а их положение не оставляет и миллиметра между кожей. Минхо, чуть отклонившись назад, рассматривает Джисона, и он готов кончить от такого его вида: с покрасневшими влажными губами, напряженным прессом и игривым неоновым освещением на своей местами измазанной прозрачной смазкой коже он выглядит просто восхитительно. С рукой, мягко и дразняще двигающейся на его возбуждении, с блестящим от желания взглядом и немного взмокшими корнями волос Джисон предстает галактическим чудом, слепленным из мягкости переливов неона Сибуи и мощной плоти, в то время как его силуэт не лишен изящества, что сохраняет идеальный баланс между сторонами многогранной личности.       Минхо ведет от такого Джисона бесповоротно и на полной скорости. Он стонет, не меняя темп своих движений, комфортных для обоих, пока ноги от напряжения и лёгкой усталости не начинают подрагивать. А Хан внимательный и хватает за ягодицы, прижимает к себе так правильно и крепко и двигается размашисто, немного резковато, но давление на простату и трение чувствительной плоти о чужой горячий живот компенсируют всполохи волнения в груди. Минхо целует, целует, целует, двигается навстречу и ловит губами бредовые стоны-слова, мычит что-то нечленораздельное, когда его прошибает первой волной сухого оргазма. Пальцы вплетаются в волосы, когда они в порыве сталкиваются носами. Зубами старший ведет слабую дорожку по линии челюсти и целует под ухом — Джисона почти ударяет разрядом свыше двухсот двадцати.       Хан перехватывает разгоряченное тело так, чтобы ноги Минхо более не были напряжены и не болели. Теперь он весь обвит конечностями, и так двигаться намного проще. Минхо кусает его за мочку уха, когда Джисон обнимает его поперек и гладит острые лопатки, двигаясь еще резче. Под его пальцами перекатываются мышцы и едва ли чувствуются кости, но он знает, что спина его мужчины выглядит немного хрупче, чем собственная.       Толчок и стимуляция простаты выбивают из старшего хриплый стон и долгожданную разрядку. Мощность ее настолько сильна, что Минхо почти чувствует, как щиплет слезные каналы. Он видит под закрытыми веками тысячи белых точек, балансирует на грани сверхстимуляции и тянет в ухо Хану «Джи-и» на тон выше, чем обычно. Его тело, наконец, перестает дрожать в оргазменных судорогах и молниях удовольствия, приятного отлива напряжения и глухой, шуршащей шелковой тканью эйфории.       Джисон изливается в силикон и целует в ушную раковину, с удовлетворением подмечая, что по всему телу у Минхо проходят мурашки. Высокая чувствительность ушей у обоих открывает много интересного.       Он покрывает бабочками все лицо старшего, держа его за щеки, чем вызывает тихий смех. Джисон бы слушал это вечно. Знает, что Минхо любит. Он широко улыбается, прислоняясь своим лбом к чужому. Они взмокшие и грязные, всю одежду нужно немедленно стирать, а самим отправляться в душ и засыпать, однако пара минут в огороженном от остального мира пространстве — это почти традиция.       Минхо крепко обнимает Джисона, теперь утыкаясь носом в его волосы.       — Я же пахну, милый.       — Я думал, ты заметил, что меня это не останавливает. Это ничего не меняет. Мы сходим в душ, просто… Дай мне убедиться, что ты настоящий.       — Минхо-я, ты буквально сидишь на мне, — он смеется и получает долгий поцелуй в макушку. Сердце окутывает тепло. Его легкие забиваются вдохами от мысли, что Минхо тоже настоящий.       И выключившийся от нехватки питания ноутбук снова получает внимание только спустя тридцать минут.       Минхо целует Джисона в теплый висок, чувствуя, что еще немного, и его чувства сломают ему грудную клетку.       — Я не жалею, что согласился на такой фотосет. «Sibuya neon», хм?