Маленькая смерть в огромном мегаполисе

Ночь обычно время для спокойного, долгого сна, даже Цой в своей песне написал строчки о сне и о том, какое таинственное время: глубокое, темное. Однако для Шевчука с последних событий и сон перестал являться способом дать сознанию отдохнуть. Пока Шумайлов мирно посапывал, Юрий лежал полночи, не в силах закрыть на минуту глаз. Всячески ворочался в поисках удобного места, только бы голоса на минуту стихли. Под утро солист окончательно отчаялся, потерял надежду нормально отдохнуть, хотя за прошедший день сильно измотался во всех смыслах. Не дожидаясь, когда клавишник проснется, мысленно решил, что будет лучше подняться и пойти приготовить им завтрак. Понимая что, лежать дальше смысла нет совсем, солист полез к Константину с привычными утренними поцелуями, засыпая любимого тонной тепла, ласк. Пробуждался тот довольно долго. Привык чуть ли не до самого обеда валяться, греясь в одеяле, пока Шевчук разгребал домашнюю бытовуху совместной жизни. В самом начале грязь, какая имелась в уютной трешке, легла на плечи Шевчука, к чему конечно ему не привыкать. Кто еще, как не он, вытянет каждого из любой задницы? Только он станет за все живое отдуваться, тянуть на себе телегу всеобщих проблем. Спросите, по какой причине не уйдет? Юра в моменты, когда казалось, нервы скоро сдадут, всегда отвечал: Кто если не я ваш геморрой разрешить сможет? Ваша задница никому кроме меня не нужна, булки сжал и пошел с новыми силами пахать. Осторожно нагнувшись, солист кратко дарит любимому поцелуй, смотря на сонное лицо с любовью в карем взгляде. — Костик, просыпайся. Вижу я, ты давно не спишь, а? — прошептал Юра, забравшись на Шумайлова верхом, пальцами сжал сильные плечи, — Я там завтрак готовить собрался. Может, вместе приготовим? Как раньше, помнишь? - совсем наивно предлагает шатен. - Блять! Шевчук, тебе сколько раз повторять, не смей мне мешать по утрам нормально спать! Я по твоей вине хрен высыпаюсь, придурок очкастый, - раздраженно фыркает мужчина, на попытки задобрить никак не реагируя. Казалось, Юрия для него вовсе не существовало на данный момент, хотел только одного, выспаться по-человечески. Улыбка медленно сползала с лица гитариста, сменив игривый настрой на обиду с раздражением, карий взгляд тут же потух. -Зай, ну ты чего на меня раньше петухов орать начинаешь? С тобой хотя бы раз можно спокойно без ссор поговорить? - сердито фыркнул Юрий. Прикусив губу до крови, взгляд отвел в сторону, ощущая насколько сильно укололо досадой изнутри. - Нет, ты точно тупой! Я тебе русским языком объяснил, дай мне выспаться! Заколебал уже мозги мне трахать. Мозгодел гребаный! Вали на кухню, я сказал! Забыл? Твое место у плиты. Стирать, гладить, убирать и жрачку готовить. Сам же хотел. Иногда давать мне. Больше от тебя не требуется, а ты даже варежку захлопнуть не в состоянии, кретин. Нервы клавишника едва выдерживали, закатив глаза со всей силы спихивает солиста с себя настолько сильно, что тот падает с кровати на пол. Перечить сонному Шумайлову – затея плохая. Простую аксиому Юлианович успел за совместно прожитые годы усвоить, однако часто продолжал наступать на те же самые грабли. Удар заставил прошипеть, прикрывая глаза. Юра осторожно поднялся, не глядя в сторону клавишника, поторопился покинуть комнату. Сердце внутри кровоточило, слишком много ран нанесли ему за долгие годы, большая часть появилась по вине любимого мужчины, но настолько он сильно любил, примотался, что не видел элементарной лжи под носом. Ссора вновь вынуждает голоса вернуться. Голова раскалывалась, снующие нашептывания только мешали даже попытаться успокоиться. Юрий хотел кричать, только бы не слышать их. Мысленно певец понимал, раз с утра все пошло через одно место, то весь день испортится окончательно. Пока завтрак готовился, Шевчук размышлял об ухудшающихся отношениях с Шумайловым, за последнее время между ними больше случалось ссор, истерик, чаще билась на мелкие осколки посуда. Находиться рядом становилось невыносимей, дома Юрий все меньше ощущал когда-то пылающую любовь. Остальная часть дня прошла в глубоких раздумьях. В привычном темпе убирая квартиру, солист размышлял, в какой момент неожиданно самые страстные, пылкие, наполненные отношения превратились в настоящий ад на земле? Клавишник буквально ровнял Шевчука с землей, превращал в последнее говно, вытирал о него ноги точно он не человек, а половая тряпка: все стерпит, слова против сказать не решится. Смелости возразить точно не хватит. Ведь Шумайлов прекрасно знал, Юра буквально ослеплен любовью к нему, не замечал никаких изъянов, казалось, считал самым идеальным человеком. Мысли пожирали душащие голоса, в висках сильно стучало, при резких движениях голова шла кругом, в глазах плыло. Видения добивали солиста изнутри. В голову лезли самые разные, порой странные картины, там не по собственной воле доводилось видеть судьбы совершенно незнакомых людей. Шатену становилось не на шутку плохо, желание спрятаться от самого себя, росло сильнее, стоило шепотому, добить окончательно. Перед глазами мигом проносились всевозможные моменты жизни разных людей, лично с ними Юрий не знаком и сознанию не прикажешь, чью предречь. Пробегали словно составы поездов местами драматичные, где-то наполненные радостью, теплом, а кто-то вовсе запутался в собственных терзаниях. Буквально любому из них солист горел желанием, помочь, хотя бы капельку приложить усилия, изменить! Повернуть роковой момент в другое русло, не позволить совсем невинному человеку, порушить все то, чем дорожил, жил и вкладывал душу. Разрушающие голоса не давали, сосредоточиться, из рук валилось все, за что пытался, взяться. Юра ощущал дрожь в пальцах, глаз начинал, дергаться, сильнее раздражаясь. Учащенно дыша, измученно прикрывает глаза, другого выхода перестать, вторгаться в чужую жизнь, просто не видел. Юра искренне проклинал тех, по чьей вине в него вселился дар, за каждого третьего решать, как ему дальше быть, видеть следующий шаг не самое приятное удовольствие. Прошло не много, не мало, гитарист начал, тосковать за прежней жизнью. Вот бы оказалось дурным сном. Он проснется рядом с любимым Шумайловым, после совместного завтрака отправятся целый день торчать на студии, творить новые альбомы с отдельными треками. Слово "хит" Юре никогда не нравилось. Относил больше к попсе. Они же в мыслях Шевчука поющие трусы, не зря ввязался в драку с охраной Киркорова. Кстати о поп-короле, будущее, связанное с наглым болгарином, вертелось в голове музыканта на протяжении суток. Прекрасно видел кого какое испытание может в одну секунду, внезапно коснуться. При виде новых пророчеств сердце в груди солиста обливалось ручьями крови, при осознании своего бессилия хотелось чуть ли не рыдать, забиваясь в угол. В мрачных видениях прошел остаток дня. Шевчук переделал весь список дел, с Шумайловым не пересекался, завтрак прошел в давящей тишине. Сложно сказать, какие эмоции испытывал клавишник, угрюмое выражение лица не позволяло дать точный ответ. По странной причине видеть будущее, связанное с близкими, Шевчуку не удавалось. Возможно, оно правда к лучшему, может в случае несчастья, меньшую боль придется самому испытывать? Зная любовь певца к самобичиванию, сложно сказать, как легче придется. Остаток дня Юра провел у плиты, вечер бездумно бродил по улицам столицы, совершенно запутался в себе, знакомые до боли улочки приносили некое успокоение истерзанной душе. Казалось, дар не давал никаких позитивных моментов, только портил собой прежний уклад. В подобные моменты Юрий начинал завидовать Невелеву и его оптизму. Жизнь без забот мало знакома. Здесь тяжело оставаться самым веселым в компании, после пройденных испытаний нервы ни к черту. Меньше всего Юре хотелось вредить не то, чтобы близким, а даже незнакомым. Шумно выдохнув, певец поднял взгляд к темному, мрачному небосклону Питера, вроде жил в северной столице долгие годы, организм по-прежнему не привык к погодным условиям супового города. Немного побродил по знакомым местам, давая сознанию прийти в норму и только ближе к вечеру соизволил отправиться обратно. Волновался ли Шумайлов о внезапной пропаже? На вряд ли. Юрий Юлианович давно смирился с резким похолоданием, чаще в их уютное гнездышко приходили промозглые дожди, нарушая уют, смешивал со слякотью, грязью после себя. Примено таким образом ощущал себя гитарист, ссоры с Костей давались морально непросто. Ради него старался стать идеальным, не падать в глазах любимого, выполнял любую прихоть. Задевало больше неуважение к себе, отстраненность мужчины перестала удивлять, он все же хотел в глубине души хотя бы каплю слов благодарности за труды. Видимо, над отношениями работать только Шевчук хотел, Констанин же плевал с высокой колокольни, сильнее унижая возлюбленного. По возвращению домой голоса вроде оставили в покое. Устало вздыхая, певец сидел на кровати, постепенно готовился ко сну. Дабы отвлечься, Юра решил по привычке попытать извилины строчками для новых песен, как бы то ни случилось, забрасывать работу себе никогда не позволял. Творчество помогало выжить в самые непростые моменты, вытаскивало из любой дыры, помогло после войны прийти в себя. Почему же сейчас не попробовать? Пока рука выписывала аккуратные буквы, соединяя слова наполенные глубоким, личным смыслом в предложения, Шевчук полностью погрузился в собственный мир поэзии, позволяя полету фантазии унести далеко с собой. Неожиданное прикосновение к плечам, в которых проскальзывала забота, бережность, заставили солиста вернуться в реальность. Тетрадь шатен убрал по-дальше, дабы та не мешала разговору. — Юрка, ты весь день молчишь, я тебя сильно обидел? Я вроде… ну ударил, прости пожалуйста, я не хотел, — сыпал извинениями Костя. В глубине души Юре известно, искренностью слова давно не пахли, они угасли, точно их былая любовь, полная страсти, — Ты не ударился? Дай, я посмотрю, вдруг серьезное что получил? Я умоляю, прости дурака, ты же знаешь, с утра всегда срываюсь! — Все нормально, Кость. Голоса достают, ты здесь не при чем, можешь не винить себя, — в голосе Шевчука слышалась сухость, будто бы давно плевать, придут с извинениями или оставят на самотек, — Я в самом деле вижу будущее. Знаешь, сегодня гулял по Питеру, на кого ни гляну, всем телом ощущаю странное, непонятное движение чужой жизни, их эмоции буквально передаются мне. Прошу Кость, просто поверь, большего я не требую. Ты можешь подумать, я стал шизофреником на старости лет…но я очень хочу, чтобы ты принял меня с любым изъяном! — певец состроил умоляющий взгляд, губу закусил до крови, ощутив ее солоноватый привкус, отчего поморщился. Юра больше всего боялся вновь остаться в одиночестве, гребанных девяностых с нулевыми по горло хватило, и теперь цеплялся за отношения всеми ногами и руками, удерживая Шумайлова рядом. — Юр, прошу, просто успокойся, ты и без того терпишь. Я с тобой в любую задницу готов влезть! Вот хоть убей, я останусь рядом, хоть ты хромым, безруким или вовсе слепым станешь. — Ты правда не бросишь меня? Признаться честно, я…я в последнее время от тебя кроме наших скандалов ничего не получаю толком, ведь для меня есть только ты, Кость! Пожалуйста, давай, хотя бы сейчас постараемся держаться вместе? Игра во влюбленного дурочка заходила слишком далеко. Клавишник испытывал отвращение на пару с ненавистью при всех попытках солгать, навешать Юре лапши на уши, показать ему фальшивую картину счастья. Прижав его к себе, Костя осторожно целует Шевчука в макушку, тем самым показывал свою расположенность, желание оставаться рядом – не важно плохо, или хорошо, главное дождаться весны, остаться рядом навсегда. Сознание буквально кричало Константину, сознаться прямо здесь, только желание не навредить Юре пересиливало любой здравый смысл. — Будем держаться вместе, как ты и хотел. Разве я способен оставить тебя? Не забывай, я тебя очень сильно люблю, я помогу тебе все пройти. Я хочу видеть твою улыбку, буду рядом. Только не сомневайся во мне. И прошу, прости за сегодняшнее, мне действительно жутко стыдно. — Дурак ты у меня. Я тоже тебя тебя очень люблю, не давай мне поводов усомниться в нас. Простил еще утром, просто хотел показать тебе, обижаться здесь, не только ты умеешь, — усмехается Юрий, сильнее прижимаясь к телу любимого, — Спасибо, я бы не справился один, не знаю пока…как дальше пойдет, только одно скажу, от этого я никуда не денусь.