Per aspera ad astra

После концерта проходит месяц, и с Джеймсом все в порядке. На этот раз — по-настоящему. Было бы довольно глупо утверждать, что концерт перевернул его жизнь с ног на голову и сделал его другим человеком, но он, по крайней мере, встряхнул его достаточно, чтобы Джеймс вернулся в строй… или попытался вернуться. Как бы то ни было, он делает все, что от него зависит: он ездит в гости к родителям, когда его чересчур жизнерадостный голос в телефонной трубке не убеждает их в том, что он жив и в порядке; он умоляет босса вернуть его на работу (весьма успешно!); он встречается со своими друзьями, когда впервые за полтора месяца чувствует, что готов к обществу кого-то, кто не Бродяга и не Лунатик. И вообще-то, он даже пытается наладить отношения с Лили. Это немного неловко поначалу: он отправляет ей милое видео с щенками из Тиктока, на что Лили реагирует кучей эмоджи с влюбленными глазами, и на этом их диалог заканчивается… как будто это нормально для людей, которые знают друг друга с одиннадцати гребаных лет. Через несколько дней после этого Лили делится с ним музыкальной группой, от которой она в восторге, и берет с него обещание послушать их песни. И Джеймс слушает, даже добавляет их в свой плэйлист. Созваниваются они впервые в середине декабря, ровно полтора месяца спустя после их разрыва. Джеймс набирает ее номер, сидя в своей пустой квартире вечером, но болтает по большей части именно Лили — рассказывает ему про свой день, про смешную собаку в комбинезончике, которую видела на улице, про классную кафешку, которую отыскала недавно — «ну, знаешь, совсем рядом с твоим домом, загляни туда как-нибудь, клянусь, ты не пожалеешь!» Джеймс не понимает, каким образом ей удается сохранять эту непринужденность между ними, но он определенно рад, что хоть один из них на это способен. Джеймс, в свою очередь, чувствует себя так, будто может рассыпаться, если откроет рот и произнесет хоть слово в ответ. Тем не менее, все проходит лучше, чем он мог себе представить. Когда он думал об этом разговоре, он представлял его как что-то, что надломит, что разобьет его; он думал, что голос Лили вызовет воспоминания, что он всколыхнет его и поднимет гадкий осадок со дна его души. Но этого не происходит. Единственное, что чувствует Джеймс, слушая голос Лили в динамике телефона, — это призрачный отблеск той радости, той теплоты, которую он испытывал к этой девушке всю свою сознательную жизнь. — Я так рада, что ты не собираешься просто вычеркнуть меня из своей жизни, Джеймс, — говорит Лили, когда их разговор подходит к концу. — Я бы не пережила, если бы мы не смогли остаться друзьями после всего, через что прошли. — Я тоже, — говорит Джеймс — и на самом деле имеет это в виду. Что бы между ними ни происходило, Лили всегда оставалась — и останется — одной из самых близких и самых важных людей в его жизни. Она всегда будет в первую очередь его лучшей подругой, а уже потом — все остальное. И, что ж, может быть, в этом и кроется главная причина, почему их отношения в итоге пошли под откос. У Джеймса, на самом деле, нет желания думать об этом, так что он просто отпускает эту мысль в свободное плавание. Есть еще один человек, который занимает его голову так часто, что это слегка похоже на помешательство. Регулус Блэк. Младший брат его лучшего друга, потрясающий музыкант, а также один из самых горячих и харизматичных мужчин, которых Джеймс встречал когда-либо. И хотя сейчас, спустя время, та ночь, когда он встретил Регулуса, кажется ему чем-то вроде прекрасного сна, не имеющего ничего общего с реальностью, Джеймс все еще может вспомнить ее в мельчайших подробностях — начиная тем, каким живым и наполненным он себя чувствовал, находясь посреди бушующей толпы на концерте, и заканчивая тем, как подрагивало тело Регулуса под прикосновениями его губ и ладоней. Он может вспомнить, как трепетали ресницы Регулуса, когда он смотрел на него снизу вверх, как его губы кривились в насмешливой ухмылке, может вспомнить его глаза холодного серого цвета, темнеющие от желания, может вспомнить вкус и запах его тела — так ясно, будто Регулус находится рядом с ним прямо в этот момент, и это все немного сводит с ума. Джеймс уверен, что, даже если бы люди в черном прямо сейчас показались на пороге его квартиры с целью стереть всю его память от рождения и до настоящего момента, он забыл бы все, кроме той ночи, потому что та ночь — не просто воспоминание, она часть его естества, такая же материальная, как все его тело, она отпечатана на стенках его черепной коробки, она выцарапана на внутренней стороне его век, она искрится на кончиках его пальцев и переливается под кожей. Забыть было бы так же больно, как лишиться одной из конечностей. И Джеймсу определенно не кажется, что это хорошая идея — подпитывать свою одержимость парнем, который, скорее всего, забыл о нем сразу же, как только повернулся к нему спиной… но ему так сложно не делать этого, учитывая, что этот самый парень — довольно популярный музыкант, у которого на счету три полноценных альбома, несколько клипов, десятки официальных фотосессий, сотни интервью и десятки тысяч постов с его упоминанием в сети. Погрузившись в этот мир однажды, Джеймс просто не может остановиться, и в какой-то момент — он даже сам не замечает, когда — это превращается в его повседневную рутину: он просыпается под голос Регулуса и засыпает под голос Регулуса, потому что по какой-то странной причине все эти безумные, энергичные, сумасшедшие песни дают ему то чувство комфорта и спокойствия, которое не дает ничто другое; он бормочет себе под нос их тексты, когда ему становится слишком тревожно, или слишком грустно, или слишком одиноко, или просто слишком. Он раз за разом пересматривает их клипы и записи с концертов, и иногда — довольно часто — кадры оттуда все еще мелькают на сетчатке его глаз, когда он стоит под горячими струями душа, зажмурившись и обвив член ладонью. Регулус в облегающем костюме, подчеркивающем каждый изгиб его тела, Регулус в юбке до пяток, Регулус в юбке, едва прикрывающей задницу, Регулус в высоких чулках в крупную сетку, Регулус с побрякушками на запястьях и серьгами в ушах, Регулус со следами красной помады на щеках и шее… Регулус, Регулус, Регулус — всегда только он. Джеймс кончает с его именем на губах, и те несколько секунд, когда в ушах еще звенит после долгожданной разрядки, он может притвориться, что слышит, как знакомый голос на выдохе шепчет его имя в ответ. Иногда ему становится грустно, что в ту ночь он не додумался взять — или, ладно, хотя бы попробовать взять — номер Регулуса. Регулус не выглядел как человек, который жаждал продолжения того, что между ними случилось, чем бы оно ни было на самом деле, но разве Джеймс когда-нибудь мучился с излишками самоуважения и гордости? Вовсе нет. Он никогда не имел ничего против того, чтобы делать первые, и вторые, и третьи шаги в отношениях. Вижу цель — не вижу препятствий, и… все такое. К тому же, Регулус довольно прямолинейно заявил ему тогда, что ни о чем не жалеет, и эти слова время от времени звучат набатом в голове Джеймса. Вместе с другими, звучащими как: боже, какой же ты бездарный проебщик, Джеймс Поттер. Он мог бы попробовать взять номер Регулуса у его старшего брата, но он слишком боится вопросов, на которые не сможет ответить. В самом деле, как он должен будет объяснить свое поведение Сириусу, когда тот — обязательно! — спросит его об этом? Качественно врать Джеймс никогда не умел, Сириусу — тем более. А говорить правду — смерти подобно; Джеймс даже представить боится, что с ним сделает Сириус, если узнает… обо всем. Так что, когда идея с номером отметается, как неосуществимая, Джеймс лезет в святая святых — интернет. Он тратит несколько часов, перебираясь из одной соцсети в другую, и находит все что угодно, кроме того, что ему нужно. У «Змеиного поцелуя» есть официальные странички в Инстаграме, Твиттере, Фейсбуке и Ютубе, и Джеймс по ходу дела подписывается на них везде, где только может. Он также находит кое-кого из участников: у Барти и Эвана открытые аккаунты в Инстаграме, а у Пандоры — в Инстаграме и Твиттере, и она повсюду общается с фанатами группы так, будто каждого из них знает лично, интересуется их делами и желает доброго утра, хорошего дня и спокойной ночи. Все это выглядит очень мило. Джеймс подписывается и на них троих тоже, надеясь, что не выглядит слишком озабоченным и нуждающимся. Он не может сдержать удивления, когда Пандора подписывается на его аккаунт взаимно всего через десять минут после этого, а еще через пять присылает ему мем с щенками хаски в директ. Регулуса, конечно же, нигде нет. Ну, разве что он ведет какой-нибудь закрытый аккаунт в Инстаграме или Твиттере — только для избранных и все такое, — но Джеймс еще не чувствует себя скатившимся до такого уровня сталкерства, так что просто сдается. Утром субботы, двадцать четвертого числа, он получает сообщение от Пандоры Лавгуд. [ Пандора Лавгуд, 10:37 ] эййй Джеймс!!! как дела? я по тебе соскучилась. не хочешь прийти на мой день рождения? [ Вы, 10:39 ] привет, пандора <3 все в порядке, спасибо, ты как? это очень мило с твоей стороны. какого числа твой день рождения? [ Пандора Лавгуд, 10:41 ] у меня тоже все хорошо! мой день рождения шестнадцатого апреля <33333 [ Вы, 10:45 ] эммм, но.. сейчас декабрь??.. [ Пандора Лавгуд, 10:46 ] да, я знаю! <33 [ Вы, 10:47 ] ээ, да, хорошо, ладно. конечно, я приду, если ты хочешь. [ Пандора Лавгуд, 10:49 ] конечно, я хочу! мы с тобой мало друг друга знаем, но ты мне нравишься. к тому же Редж сказал, что ты миленький. [ Вы, 10:50 ] регулус так сказал? [ Пандора Лавгуд, 10:51 ] ну, не дословно. на самом деле он сказал что-то вроде «он довольно неплох», но на человеческий язык это можно перевести как «миленький». я квалифицированная специалистка во всем, что касается Регулуса Блэка, хехе. Джеймс вздрагивает, когда голос Сириуса звучит прямо возле его уха: — Почему ты переписываешься с Пандорой Лавгуд и выглядишь при этом, как самый счастливый человек на свете? Джеймс судорожно блокирует экран и кладет телефон в карман, пока Сириус не успел прочесть детали их переписки. — Сириус, ты не можешь читать чужие сообщения, я же тебе говорил, — звучит усталый голос Римуса из кухни. — Но у него опять эта улыбка, Лунатик! — горячо возражает Сириус, взмахивая руками, и бросает на Джеймса острый взгляд. — Что? — бормочет Джеймс, касаясь ладонью лица, как будто он может нащупать ее — эту самую улыбку, про которую говорит Сириус. — Какая улыбка? — О, да ладно тебе. — Сириус закатывает глаза. — Не строй из себя дурачка, ладно? Я на это не поведусь. — Я не понимаю, о чем ты. — Ну конечно, Джеймси. — Сириус делает паузу, массируя виски пальцами — на взгляд Джеймса, излишне драматично. — Не скрою, я уже немного отвык от этого твоего выражения лица, но это не значит, что я его не узнаю́, Джеймс. В двадцать три года ты выглядишь так же тошнотворно, когда влюблен, как и в тринадцать. Правда, я не думал, что ты можешь быть влюблен в Пандору Лавгуд, но это уже дело третье. Джеймс настолько ошеломлен услышанным, что какое-то время просто стоит на месте, открывая и закрывая рот. За это время Римус успевает вернуться из кухни с тремя кружками горячего ароматного чая, а Сириус снова взбирается на стул, чтобы украсить игрушками верхнюю часть елки. — Но я не влюблен в Пандору Лавгуд! — восклицает Джеймс, когда к нему снова возвращается дар речи. — Значит, ты влюблен в кого-то, кто не Пандора Лавгуд? — спрашивает Сириус, хотя, честно говоря, это даже не звучит как вопрос — скорее факт, перед которым Сириус ставит его. Джеймс складывает руки на груди и упрямо вскидывает подбородок: — Я не влюблен, — говорит он — слова даются ему тяжело, потому что он и сам в них не верит. — Ни в Пандору Лавгуд, ни в кого-то, кто не Пандора Лавгуд. Сам подумай, в кого бы я мог влюбиться, Сириус? Я почти ни с кем не виделся за последнее время. Сириус, кажется, и правда задумывается, отводя взгляд в сторону и поворачиваясь к елке. Он придирчиво осматривает ее со всех сторон и тянется, чтобы поправить одну из игрушек, когда говорит: — Не знаю. Но ты правда ведешь себя немного странно с тех пор, как мы побывали на концерте. Он замирает на середине движения с озабоченным выражением на лице, и Джеймс слышит, как грохочет его собственное сердце. Он готовится, он готовится к проблеску понимания на чужом лице, готовится к тому, что Сириус сейчас повернется к нему с угрюмо сведенными бровями и скажет что-нибудь типа: «Да как ты посмел вообще коснуться моего младшего брата, ты, недостойный придурок?», а потом вытолкает за дверь и навсегда удалит его номер из контактов. Ну, ладно, может, без последних двух пунктов, которые Джеймс добавил просто потому, что у него природная склонность к драматизму, но он ждет… он ждет, что Сириус вот-вот сложит два и два. Но Сириус не складывает. — Блядь, Лунатик, я вспомнил, — внезапно говорит он, хлопая себя ладонью по лбу. — Что ты вспомнил? — беспечно спрашивает тот, роясь в коробке с остатками елочных украшений. — Шпинат. — Шпинат? — Ну да. Помнишь, сегодня утром в магазине я не мог вспомнить, что мы забыли купить? Так вот — ебучий шпинат. Римус издает такой же негодующий стон, упирая руки в бока, и какое-то время они просто стоят там, обсуждая свою тяжелую безшпинатную жизнь. Джеймсу нечего сказать по теме, так что он лишь молча передает Сириусу игрушки одну за другой, тайно радуясь, что Блэк наконец отвлекся от проблем его личной жизни и временно прекратил свои пытки. Джеймсу правда жаль, что он не может выложить все как есть, не может быть до конца откровенным со своим лучшим другом, от которого никогда ничего не скрывал, но все это так… сложно, так запутанно. Он правда не знает, каким образом он должен говорить об этом с Сириусом. Что-то вроде: «Эй, Бродяга, помнишь, мы были на концерте твоего младшего брата, которого я посчитал невероятно горячим, пока он трогал себя за член прямо на сцене? Так вот, после этого я тоже немного потрогал его за член, но ты так не напрягайся, Бродяга, ведь я согласился на это еще до того, как узнал, кто он такой, и вообще он первым это предложил, с ним и разбирайся». Все это даже в мыслях звучит как гребаный детский сад, и Сириус, скорее всего, и слушать его не станет, просто молча придушит подушкой во сне. Не самая приятная перспектива. — Кстати, Сохатый, — говорит Сириус, когда они заканчивают украшать елку, — хотел спросить, как ты относишься к тому, чтобы Эванс пришла к нам на Рождество. Я знаю, что это все довольно неловко и с вашего расставания прошло не так много времени, чтобы это было легко, но… она наша подруга, и мы подумали, что будет ужасно по отношению к ней не пригласить ее, учитывая, что мы празднуем Рождество вместе уже лет шесть или… или семь… Лунатик?.. — Шесть, — подсказывает Римус. — Да, шесть, и… — Нет-нет-нет, — наконец перебивает Джеймс, отрывисто качая головой, — не волнуйтесь из-за этого, правда, все будет в порядке. Я тоже не хочу, чтобы вам пришлось выбирать кого-то одного из нас. И мы с ней вроде как пытаемся вернуться к дружескому варианту, так что… — Он замолкает, не зная, что еще добавить, но это и не нужно, потому что рука Сириуса подбадривающе и твердо ложится на его плечо, и Джеймс мгновенно чувствует себя лучше. — Тогда все наше меню в силе, Лунатик? — спрашивает Сириус, на что Римус кивает, делая глоток чая из кружки с изображением звездного неба. — Придумали что-то особенное? — А, нет, ничего такого. Все еще исследуем ту книжку рецептов индийской кухни, которую нам подарила мама, — говорит Сириус, под мамой подразумевая, конечно же, Юфимию Поттер. — Правда, в этот раз у нас больше вегетарианских блюд, что не может не волновать, но я уверен, что Лунатик справится с этим. Римус поднимает на него взгляд: — Ты имел в виду «мы с Лунатиком»? — Да, конечно, именно это я и имел в виду, — отмахивается Сириус. Римус закатывает глаза, но с очевидной нежностью. — Эй, а в честь чего вегетарианские блюда? — спрашивает Джеймс. — Лили перестала есть мясо? Она уже давно планировала сделать это, так что Джеймс, на самом деле, не удивился бы. — Нет, это Редж. Я спрашивал у него по поводу его предпочтений в еде, и он сказал, что уже три года не ест мясо, так что… Джеймс поворачивается к Сириусу так быстро, что его шея издает неприятный хруст. — Регулус тоже придет? — Э-э, да. — Сириус вскидывает бровь, глядя на него. — Это проблема? — Нет, нет, это вовсе не проблема, — говорит Джеймс, боковым зрением видя, как Римус тщетно пытается скрыть улыбку за кружкой. Сириус продолжает недоуменно пялиться на него, так что Джеймс спрашивает: — Когда у вас вообще это все началось? Сириус молчит пару секунд, хмурясь. — В августе. Прости, я знаю, что должен был рассказать тебе еще тогда, но у тебя были свои проблемы с Эванс, и мне не хотелось загружать твой мозг еще сильнее. — Нет, Сириус, все в порядке, ты не должен был ничего мне рассказывать, — мягко отвечает Джеймс, качая головой. — Как… как это произошло? Сириус усаживается в кресло напротив Джеймса, и Римус молча передает ему его чай, усаживаясь рядом, на подлокотник. Всегда рядом. — Очень по-идиотски, — говорит наконец Сириус, тихо фыркая. — В пятницу вечером, после работы, я лежал на диване и смотрел ролики в Ютубе — просто, знаешь, всякую чепуху, которую мне подкидывали рекомендации. А потом увидел Реджа. Видел тот их клип, где они все в высокой такой обуви? Джеймс кивает, потому что конечно, он видел. И не раз. Он мог бы вспомнить его покадрово прямо сейчас, если бы прикрыл глаза. Он этого, конечно, не делает, боясь несвоевременной реакции организма. — Я сначала не поверил, что это он. Мы… мы много лет не виделись, и я легко мог обознаться. Так что я полез в интернет, чтобы поискать больше информации. И, конечно, это был он. Ты знал, что у него даже есть страничка на Википедии? Своя, блядь, страничка, Джеймс. У моего младшего брата. — Правда? — удивляется Джеймс, надеясь, что не выглядит таким плохим актером, каким себя чувствует. — Ага. Ну, в общем… после этого я снова вернулся на Ютуб. Стал смотреть записи с их концертов, одну за другой. Было немного странно наблюдать за тем, как тот, кого я в последний раз видел неловким, угловатым мальчишкой, скачет по сцене и ведет себя так вызывающе на глазах сотен людей, а эти люди кричат и свистят в ответ, будто это единственное, зачем они туда пришли, и… все такое. А потом… — Сириус растягивает губы в довольной улыбке, — потом я просто представил лицо Вальбурги, которая видит все это, и едва не задохнулся от счастья и гордости, понимаешь? — Понимаю, — отвечает Джеймс, чувствуя приятное тянущее тепло в груди, когда видит, как озаряется лицо его друга. — Так… — продолжает Сириус, роняя свободную руку на подлокотник и слегка наклоняя голову, чтобы прильнуть к Римусу, когда тот приобнимает его за плечи. — Я ему позвонил. Спросил, не хочет ли он попробовать снова стать нормальными братьями, как раньше. Он сказал, что мы никогда не были «нормальными». А потом сказал, что я просто пытаюсь подмазаться к его популярности. Я пообещал, что не буду отбирать всех его фанатов, и он сказал, что подумает. Какое-то время после этого мы просто созванивались и болтали, и… это было так странно, знаешь. — Сириус сглатывает, опуская пустой взгляд на свои руки. — Я чувствовал себя так, будто мое сердце впервые за десять лет жизни встало на место. — Я… представляю, Сириус, — вздыхает Джеймс, и Сириус слабо кивает, хотя оба знают, что даже эмпатии Джеймса не хватило бы, чтобы вообразить себе нечто подобное. — Ну, в общем, вот. В ноябре он сказал, что приезжает в Лондон с концертом, и пригласил меня. А остальное ты и так знаешь. Ну… вот и… вся история. — И вы поддерживаете связь… с тех пор? — Вроде как. Пытаемся. — Сириус пожимает плечами. — По крайней мере, я пригласил его на Рождество. Мы никогда раньше не праздновали вместе. Сириус выглядит встревоженным, и Джеймс замечает, как Римус чуть сильнее стискивает его плечо пальцами. Они в молчании допивают чай, после чего возвращаются к украшению квартиры: Римус вешает веточку омелы над аркой, соединяющей кухню и гостиную между собой, Сириус и Джеймс возятся с гирляндами. — Все будет хорошо, Бродяга, ты же знаешь? — тихо, так, чтобы слышал только Сириус, говорит Джеймс и легонько пихает его локтем. — Он твой брат. Уверен, он тоже всего этого хочет. Сириус слабо улыбается в ответ, не отрывая взгляда от собственных пальцев: — Надеюсь. Спасибо, Сохатый. Джеймс приезжает к ним на следующий день за несколько часов до ужина, чтобы помочь со всякими скучными взрослыми делами, но в какой-то момент вечера он обнаруживает, что единственное, чем они с Сириусом заняты, — так это тем, чтобы не путаться у Римуса под ногами. Люпин выглядит несколько напряженно, делая тысячу дел одновременно: нарезая овощи, помешивая что-то в кастрюле и проверяя духовку каждые несколько минут, — но все равно отказывается от помощи и принимается ворчать в их сторону после любого неловкого движения, так что в конце концов они с Сириусом решают ретироваться в гостиную. К тому моменту, как звучит первый звонок в дверь, с приготовлением еды наконец покончено. — Я открою, — поспешно говорит Джеймс, не желая отрывать друзей от такого сложного и трудоемкого процесса, как сервировка стола, в которой ему так и не дали принять участия — «ты гость, Джеймс, так что расслабься и пей, нахрен, свое вино». Когда он открывает дверь, то видит, конечно же, Лили Эванс. Она все та же, что и два месяца назад, когда они виделись в последний раз, — маленькая (на целую голову ниже Джеймса!) и, блин, совершенно солнечная. Как если бы человек мог быть ходячим олицетворением слова «лето». Неловкая улыбка касается ее губ лишь на мгновение, после чего она, нисколько не тушуясь, шагает навстречу Джеймсу и обвивает его руками, бормоча тихое «привет». — Привет, — шепчет Джеймс, обнимая ее в ответ, наслаждаясь одним лишь этим ощущением — ощущением объятий с Лили Эванс. Лили всегда была искренней и добродушной девчонкой, но она никогда не раздаривала свою мягкость и приветливость направо и налево; на самом деле, нужно было сильно потрудиться, чтобы заслужить ее расположение. Когда она впервые обняла его, по-настоящему и с желанием, самостоятельно, а не по его инициативе, Джеймсу было семнадцать лет — и он чувствовал себя так, будто выиграл в гребаную лотерею. Сейчас, когда ему двадцать три, он чувствует себя так же. Это приятно. Приятно знать, что, несмотря на все, что происходило с ними в последнее время, оно не охладило их дружеских чувств. Даже сейчас, после их разрыва, Джеймс знает, что будет защищать ее до последнего вздоха, если ему вдруг придется это делать; и судя по тому, с какой силой Лили стискивает ткань его рубашки в пальцах, она чувствует то же самое. Джеймс успокаивается в ее объятиях. Он на самом деле боялся оказаться сентиментальным дурачком, единственным из них двоих, кто скучал и продолжает скучать. — Ты замечательно выглядишь, — говорит Лили, отстраняясь, чтобы осмотреть его — с такой мягкостью на лице и во взгляде, что у Джеймса приятно щемит сердце. — Ты тоже, Лилс. Подстриглась? — Ага. — Она улыбается, проводя ладонью по волосам, подстриженным до каре. — Давно уже хотела это сделать. Нравится? — Конечно. Она снимает куртку и вешает ее на крючок, после чего неуверенно осматривается: — Я рано пришла? Джеймс открывает рот, чтобы ответить, но Римус опережает его: — Как раз вовремя. Он стоит, прильнув плечом к стене, слегка взъерошенный и уставший, но с довольной улыбкой на лице. Лили проходит вперед, чтобы приветственно чмокнуть его в щеку и стиснуть в объятиях Сириуса, показавшегося за его спиной. Она слегка тянет его за руку, а потом вдруг шагает назад и притворно-удивленным тоном тянет: — Ой, посмотрите-ка! — Ее хитрый взгляд поднимается к веточке омелы, закрепленной над аркой. Римус и Сириус бросают взгляды вверх, после чего синхронно переглядываются, лица искажают ухмылки. Римус закатывает глаза, бросая взгляд на Эванс, прежде чем наклониться к своему парню и чмокнуть его в кончик носа. Не то чтобы Сириуса это устраивает, потому что сразу после этого он хватает Римуса за ворот свитера и притягивает для нормального поцелуя. Лили складывает руки на груди, довольная собой, словно маленький рыжий Купидон, спустившийся на землю в рождественскую ночь. Их тихую идиллию прерывает еще один звонок в дверь. Сириус разом теряет весь свой беззаботный вид, бросая тревожный взгляд на дверь. Лили удивленно смотрит на них по очереди — видимо, никто еще не успел сообщить ей, что сегодня они будут праздновать не вчетвером, как обычно. Джеймс отмирает первым, бросаясь к двери, чтобы открыть, и сталкивается лицом к лицу с Регулусом. Это странно, думает он, когда его глаза сталкиваются с холодными серыми глазами напротив. Это странно, когда единственное, что приходит ему в голову спустя долгий месяц после их последней встречи, — это мысль о том, как сильно он хочет поцеловать этого человека. Человека, который вряд ли вспомнил его хотя бы раз с тех пор. Это немного жалко, наверное. Не то чтобы Джеймс об этом беспокоится. — Добрый вечер, Джеймс, — здоровается Регулус, возвращая его в реальность. — Сириус, Римус. И, эм-м… — О, мы не знакомы, — говорит Лили, делая шаг навстречу; Джеймс сторонится, чтобы пропустить ее. — Лили Эванс. — Регулус Блэк. Они жмут друг другу руки. Зеленые глаза Лили пробегаются по нему со спокойным, дружеским интересом, серые глаза Регулуса неспешно скользят снизу вверх, оценивая. Такие разные. Джеймс зависает, наблюдая за ними, за тем, как они друг на друга непохожи. Его отвлекает Сириус, который наконец приходит в себя достаточно, чтобы двинуться навстречу к Регулусу и обнять его. — Реджи! Я так рад, что ты пришел. На пару мгновений Регулус замирает в его объятиях, будто бы не зная, что делать; затем осторожно поднимает руки вверх и слегка похлопывает Сириуса по спине. — Я рад, что вы пригласили, — вежливо отвечает он, когда Сириус отстраняется. — Посмотрите, блин, на него, — притворно ворчит Сириус. — Когда мы виделись в последний раз, он еще был ниже меня, своего старшего брата. А теперь мне приходится поднимать голову, чтобы разговаривать с ним. — Когда мы виделись в последний раз, мне было пятнадцать лет, Сириус, — мягко, хотя и с очевидной неохотой напоминает Регулус, стаскивая пальто. — Но ведь не только я поменялся, не так ли? В те времена у тебя еще не было своей квартиры и… партнера. — Ну-у, — задумчиво тянет Сириус, оборачиваясь к Римусу, — квартиры, может, и не было, а вот партнер… Мы, вроде бы, примерно в то время и начали встречаться, нет? — В зависимости от того, что ты подразумеваешь под словом «встречаться», Сириус, — дипломатичным тоном отвечает Римус, делая приглашающий жест рукой, и все следуют за ним на кухню, где уже накрыт стол на пять персон. — Если ты имеешь в виду начало наших… хм… физических отношений, то да, может быть. Но свои чувства ко мне ты отрицал еще года полтора после этого, так что я… даже не знаю. — Ой, я ненавижу вспоминать то время, — морщится Лили, усаживаясь за стол и попутно делая комплименты «шеф-поварам»: блюда и впрямь не только выглядят, но и пахнут просто превосходно. — Бродяга был невыносим, — подтверждает Джеймс. Сириус тихо смеется: — Да, я был полным придурком, так долго отрицая очевидное, но мне было шестнадцать и я был влюблен в своего лучшего друга, что не могло не пугать, так что сделайте мне, пожалуйста, какую-нибудь скидку за это. А еще я помогал Лунатику готовить палак-панир, — хвастливо добавляет Сириус, указывая на одно из блюд, — и получилось просто охуенно, так что за это мне тоже что-нибудь причитается. — Могу рассказать про то, как ты полгода приглашал на свидания случайных девушек и не мог понять, почему ни с одной из них тебе не хочется проводить время, — миролюбиво предлагает Джеймс. — Сохатый, захлопни ва… — Или про то, как ты продолжал называть Римуса своим другом, хотя вы уже какое-то время спали вместе, — с невинной улыбкой добавляет Лили. — О боже, Эванс. — Сириус стонет, пряча лицо в ладонях. — Я тебя ненавижу. Вы все только и делаете, что позорите меня. И никто не решается возразить, потому что, на самом деле, да, так оно и есть, и Джеймс, блин, живет ради этого, так что они только по-доброму смеются и похлопывают Сириуса по голове. Они прерывают свой разговор, чтобы Римус мог поподробнее рассказать о блюдах на сегодняшнем столе и дать свои рекомендации, и возвращаются к нему только тогда, когда тарелки наполняются едой. Регулус продолжает интересоваться отношениями Сириуса и Римуса, так что они проводят еще какое-то время, болтая о том, как все начиналось, и рассказывая забавные истории. Джеймс, конечно, проводит гораздо больше времени не за разговорами, а за разглядыванием Регулуса, потому что, ну, это Регулус и на него невозможно не смотреть — даже сейчас, когда он, одетый в простой бежевый свитер без рисунка, сидит за столом, за которым они своей компанией сидели сотни раз до этого. Джеймс вдруг понимает, что еще ни разу не видел Регулуса в настолько обыденной обстановке, и все это по-странному очаровывает его. Регулусу достаточно просто улыбнуться, или засмеяться, прикрывая рот ладонью, или взмахнуть рукой, или бросить что-нибудь особенно язвительное в ответ на чужую реплику, — и сердце Джеймса тут же заходится в бешеном темпе, как будто он в жизни своей не видел ничего более прекрасного. (Может быть, так оно и есть, думает он). Когда смех за столом потихоньку стихает, Сириус подцепляет пальцами джалеби и, макая его в соус, нарочито небрежным тоном интересуется: — А ты, Реджи? — Что ты имеешь в виду? — У тебя… кто-нибудь есть? Пожалуйста, скажи «да», думает Джеймс. Пожалуйста, скажи «да», чтобы я, по крайней мере, точно знал, что мне не на что надеяться. Но Регулус поднимает взгляд и, поведя плечом, таким же небрежным тоном отвечает ему: — Нет. Сириус еще смотрит на него какое-то время, прежде чем понимает, что продолжения ему не дождаться. От неловкой паузы им помогает избавиться Лили, всегда быстро ориентирующаяся в таких ситуациях. Позже, когда они перемещаются из кухни в гостиную, Сириус интересуется делами группы, и Лили, встрепенувшись, заинтересованно поднимает голову: — Ты играешь в группе? — Эванс, я тебя умоляю, мой младший брат — ебаная рок-звезда! — сообщает Сириус — и выглядит при этом так горделиво, будто речь идет о нем самом. Регулус фыркает: — Не неси чепуху, иначе у Лили сложится неправильное впечатление о нас. — Но у тебя популярная группа! — Я бы скорее сказал, что она локально известная, нежели всемирно известная, а это, если позволишь, абсолютно разные вещи. — Реджи, у тебя триста тысяч подписчиков на Ютубе. — Что довольно ничтожно. — Но, Реджи… это, блядь, триста тысяч живых людей! — Эй, скажите мне, по крайней мере, как называется группа Регулуса, пока вы двое друг друга не прикончили, — вмешивается Лили. — «Змеиный поцелуй», — отвечает Джеймс. Регулус поворачивается к нему с кривой ухмылкой на лице: — Приятно, что ты запомнил, — и это второй раз за вечер, когда Регулус обращается к нему напрямую, так что в голове Джеймса происходит что-то вроде короткого замыкания. Регулус продолжает рассказывать Лили о своей группе, не обращая никакого внимания на сыплющиеся со стороны Сириуса комментарии, но Джеймс подключается к разговору только в тот момент, когда Лили спрашивает, в каком жанре они играют. — Обычно, когда интервьюеры задают нам этот вопрос, Барти характеризует нашу музыку как «депрессивный глэм-панк-рок с элементами эротики и хардкора», и я считаю, что это весьма исчерпывающее описание. — Мы можем хоть до утра описывать музыку Регулуса, — говорит Римус, — но лично мне кажется, что лучше просто показать, нет? — Точно! — восклицает Сириус. Лили в предвкушении трет ладони друг о друга, пока Сириус включает Ютуб на большом экране телевизора и ищет нужное видео. Когда он, наконец, включает одно из выпавшего по запросу списка, в гостиной повисает тишина. Лили — единственная среди них, кто еще ни разу не видел их клипов, так что она внимательнее всех относится к происходящему на экране. Сириус и Римус тоже смотрят, но не так жадно. Джеймс, по большей части, просто наблюдает за Регулусом рядом с ним, хотя на его лице и не отражается никаких эмоций. Клип абстрактный и сюрреалистичный, в черно-белых красках, и единственное яркое, что в нем есть, — это красная помада на губах Регулуса. Джеймс благоразумно не позволяет себе увлечься ее рассматриванием. Когда клип заканчивается, Лили молчит несколько секунд — и внезапно вскидывается, потрясенно оглядываясь на Регулуса позади нее: — Это невероятно! Так свежо и… и… оригинально! Вау! Регулус! Я вернусь домой и заслушаю все ваши альбомы до дыр, клянусь. Даже если комплимент хоть немного трогает его, Регулус не подает виду, только мягко и вежливо кивает: — Спасибо, Лили. — Можно бестактный вопрос? — Пожалуйста. — Вы сами пишете свои тексты? Я имею в виду, это… — Довольно трагично, — договаривает Сириус. Регулус бросает взгляд в его сторону. — Ingenium mala saepe movent, — бормочет он. Столкнувшись с непониманием во взглядах Лили и Джеймса, он поясняет: — Богатый жизненный опыт. Сириус выглядит так, будто понимает что-то, чего не понимает Джеймс, и это заставляет Поттера завидовать. Он не считает себя слишком глупым, но он и, конечно, не считает себя таким же умным, как братья Блэк. Он прокручивает сказанную Регулусом фразу в голове, надеясь запомнить хотя бы ее звучание, чтобы забить в поисковик, когда рядом никого не будет. Позже Сириусу приходится выключить телевизор, потому что Регулус настаивает на том, что он вовсе не планировал проводить сегодняшний вечер, пялясь на самого себя на большом экране («Как будто мне этого, блядь, в зеркале недостаточно»), но Сириус все равно подключается к колонке и вразброс включает их песни — едва слышно, просто на фоне. Регулус закатывает глаза, но ничего не говорит. Остаток вечера они проводят за игрой во всяческие настолки, не требующие излишней активности. При виде красочных коробок с играми Регулус напускает на себя раздраженный вид, и Джеймсу нравится наблюдать за тем, как по прошествии времени в его глазах появляется все больше азарта, а движения становятся менее скованными. Хотя во время игры в «Монополию» он демонстрирует расчетливость и холод, которых нет ни у кого в этой комнате, и это определенно помогает ему — не только стать успешнее и богаче всех, но и выиграть. Сириус еще несколько минут после этого сидит насупившись. — Лунатик, пойдем варить глинтвейн, — неожиданно зовет он, подскакивая на ноги и уносясь в сторону кухни. — Э-э, да, ладно. — Эм-м, Римус, — окликает его Регулус, — я могу выйти покурить? — О, да, конечно. Вон там пожарная лестница. — Спасибо. Римус уходит в одну сторону, Регулус — в другую, и в конце концов Джеймс и Лили остаются одни в пустой гостиной. На секунду повисает пауза, нарушаемая лишь тихой музыкой, льющейся из колонки. Потом Лили поворачивается и смотрит на Джеймса с лукавой улыбкой. — Эй, дорогой, — говорит она, мягко касаясь его руки. — Иди за ним, если хочешь. — Правда? А ты?.. — Конечно. Я просто… пойду послежу за тем, чтобы Сириус не слишком мешался под ногами. Она улыбается и ласково проводит ладонью по его лицу. Затем поднимается с дивана и молча уходит на кухню, присоединяясь к Римусу и Сириусу, колдующим над ингредиентами для глинтвейна. Джеймс рывком поднимается на ноги, оборачиваясь, чтобы убедиться, что на него никто не смотрит. Когда он выходит на пожарную лестницу, Регулус даже не оборачивается, плечи напряжены, голова опущена, серебристый дымок поднимается от его лица и растворяется в холодном воздухе. Джеймс открывает рот, чтобы сказать что-нибудь, — хотя в голове пусто, как в вакууме, — но Регулус начинает первым: — Лили хорошая. — Да, это правда, — соглашается Джеймс, немного удивленный выбранной темой. — Давно вы вместе? — Это не… Мы не вместе. — Оу. Прости, мне показалось… — Нет. — Вы хорошо выглядите вместе. — Выглядели, — поправляет Джеймс, неловко посмеиваясь. — Мы были вместе, но расстались, э-э, пару месяцев назад. — Почему вы расстались? — Ну. — Джеймс пожимает плечами, отводя взгляд. — Потому что были слишком хорошими друзьями и слишком плохими любовниками, я полагаю. Регулус слегка поворачивается в его сторону и морщит нос, и Джеймс снова чувствует это странное копошение под ребрами, когда смотрит на него. — Это твое мнение или ее? — Наше общее. — Джеймс делает мелкий шаг вперед, сокращая расстояние между ними. Регулус не отодвигается, но и не смотрит в его сторону, почти не реагирует, как если бы его здесь не было. — Я был немного разбит, когда мы расстались, но сейчас я думаю, что это к лучшему. Если бы не это, я бы не встретил… тебя. Регулус поворачивается в его сторону так неожиданно, что Джеймс дергается. — Чем ты сейчас занимаешься, Джеймс? — настойчиво спрашивает он. — Общаюсь… с тобой? — Ты флиртуешь со мной. — Разве что немного. Это плохо? — Да, — кивает Регулус, — да, да, это плохо, Джеймс. Тебе правда не стоит, потому что это не… Я не… Джеймс не может избавиться от разочарованных ноток в голосе, когда произносит: — Но ты сказал, что ни о чем не жалеешь. — Да. — Регулус снова смотрит на него, открыто и прямо, делает последнюю затяжку, чтобы тут же достать новую сигарету и прикурить ее. — Потому что так и есть. Секс был хорош, и с моей стороны было бы глупо отрицать это даже после того, как я узнал, что ты — тот самый Джеймс Поттер. Но… — Он отрывисто качает головой. — Этого не повторится. — Почему нет? — спрашивает Джеймс, потому что в его системе координат все это и правда не сходится: если секс был хорош, почему бы его не повторить? — Я не… — Регулус втягивает холодный воздух через нос. — Я не трахаюсь с одним и тем же мужчиной дважды. — Вау. Правда? — Да. — Что ж… — Джеймс неловко чешет голову. — Тогда тебе повезло, что на планете восемь миллиардов людей. Регулус фыркает, а потом, не сдержавшись, тихо смеется. Джеймсу хочется закутаться в его смех, как в вязаный шарф. — Ты абсурден. — Я знаю. Поттер улыбается, но уже через пару мгновений снова становится серьезным. Он барабанит пальцами по холодной железной перегородке, прежде чем снова заговорить: — Я, на самом деле, не планировал звать тебя… — Он слегка морщится, — трахаться. — Нет? — Ну, не пойми меня неправильно, мне тоже очень понравилось то, что между нами произошло, и я слегка помешан на вашем творчестве с тех пор, но… — Ты когда-нибудь дрочил на наши клипы или вырезки с концертов? — Эм-м… да, может быть, пару-тройку раз… — Имеешь в виду, за сутки? Джеймс жмет плечами и только улыбается в ответ, не видя смысла изображать из себя оскорбленную невинность. Какое-то время они просто смотрят в глаза друг другу, пока Регулус не отворачивается, вспомнив о сигарете. Джеймс неловко кашляет, прочищая горло. — Я просто подумал, — снова начинает он, — что, может быть, мы могли бы… сходить на свидание? — На свидание? — Регулус вскидывает брови, как будто Джеймс сказал что-то по-настоящему нелепое, не вписывающееся в его картину мира. — Да, ну… ты мне нравишься. В смысле… правда нравишься, Реджи. — Вау, — фыркает Регулус, в одно мгновение становясь холодным и колючим, как снег. — Ты едва знаешь меня, Поттер. — Может быть, — соглашается Джеймс. — Но этого на самом деле достаточно. Типа… мы провели всего один вечер вместе, и я уже полностью тобой очарован, Реджи. — Регулус, — сухо поправляет тот. — Да, прости. Он открывает рот, чтобы продолжить, но так и не находит нужных слов, так что какое-то время они просто стоят в молчании. Регулус уже не курит, но по-прежнему пялится в сторону, ветер подхватывает и треплет его волосы. Джеймс видит в темноте его резной профиль: нахмуренные брови, нос с едва заметной горбинкой, поджатые губы и острый подбородок. Места здесь мало, и они стоят почти впритык — даже ребенок не поместился бы между ними, — но Джеймс, вопреки этому, думает о том, что никогда еще не чувствовал себя так далеко от него. Даже когда он не знал, в стране ли сейчас Регулус, даже когда у него не было возможности связаться с ним, услышать его голос, — он все равно был ближе, чем сейчас. — Не очаровывайся мной, Поттер, — говорит наконец Регулус, поворачиваясь, в глазах и голосе — ни единой эмоции. — Все, что было между нами, — хороший, но случайный секс, и большего не будет. Просто… забудь об этом. Он выскальзывает за дверь, обратно в квартиру, оставляя Джеймса наедине с собой. Джеймс отворачивается, опираясь руками о перегородку. Не то чтобы он позволял себе хоть на долю процента надеяться, что Регулус бросится к нему в объятия со счастливыми визгами, когда услышит про свидания и прочую чепуху, но… он и не то чтобы был готов к настолько прямому и категоричному отказу. Он надеялся, что Регулус по крайней мере… подумает над его предложением. Но он не стал даже обнадеживать его. Может быть, это и к лучшему, думает Джеймс, разворачиваясь обратно, когда становится слишком холодно. Он не знает, сколько времени прошло с тех пор, как они ушли, но, вернувшись, он застает остальных за уютной и тихой беседой. Римус, Сириус и Лили сидят втроем на диване, укрывшись одним и тем же пледом, у каждого — дымящиеся кружки в руках; Джеймс даже издалека может различить густой пряный запах горячего вина. Регулус тоже здесь, но сидит чуть поодаль, в кресле, нога на ногу, рука подпирает голову. Джеймс берет свою кружку с глинтвейном и садится на диван с остальными. Когда Сириус бросает на него тревожный взгляд поверх чужого плеча, он только успокаивающе улыбается ему. Регулус уходит ближе к полуночи. Джеймс не выходит его проводить, но все равно не может перестать прислушиваться к их голосам, доносящимся из прихожей. Он слышит, как Регулус благодарит их за прекрасный ужин и хорошую компанию, а потом — как Сириус заставляет его дать обещание заглянуть к ним как-нибудь снова, прежде чем наконец отпускает. Потом они возвращаются в гостиную и падают на диван, сонные и уставшие. Джеймс и Лили вызываются помыть посуду, и Римус протестует, но, честно говоря, не слишком убедительно, потому что на нем лежит Сириус, а если на тебе лежит Сириус — ты тоже лежишь, так как у тебя нет выбора и никто не спрашивал твоего мнения. (Не то чтобы Римус хоть чем-то недоволен). — Регулус тебе нравится, — говорит Лили, когда они оба, будто единый механизм, принимаются за посуду — она моет, он вытирает. — Да, конечно. Он же младший брат Сириуса и все такое. — Нет, Джеймс, я имела в виду нравится. Он дергается и вскидывает на нее недоуменный взгляд, в ответ на что Лили только глаза закатывает: — Я тебя умоляю, ты весь вечер пялился на него, как сладкоежка — на шоколадный торт. — Я не… — Ты да. — Сириус не знает, — тихо бормочет Джеймс. — Сириус и не узнает. Он сейчас слишком занят тем, чтобы обслюнявить Римуса с ног до головы, — кривляется Эванс, бросая взгляд в гостиную. — Поэтому можешь не беспокоиться на этот счет — он не заметит, даже если за окном ядерный гриб вырастет. — Пауза. — А что, Джеймс, там… есть, о чем знать? Джеймс колеблется пару секунд, не зная, та ли эта информация, которой ему стоит делиться с Лили — с его, вроде как, бывшей девушкой. Но они ведь на пути к тому, чтобы стать друзьями, не правда ли? Так что Джеймс наклоняется к ее уху и шепчет. Лили в ступоре останавливается, сжимая в пальцах очередную тарелку. — Вау, Джеймс Поттер, я… не знала, что ты способен на подобное. — Разочарована? — Скорее… восхищена. Я бы никогда на такое не отважилась, знаешь. — Я тоже, — горячо соглашается Джеймс. — Ну, если бы он сам не предложил. Не знаю, кем нужно быть, чтобы отказать ему… — И… как это было? — Это было… хорошо. — Джеймс смущенно трет лоб ладонью. — На самом деле, даже очень. И ему, вроде как, тоже понравилось, потому что он говорит, что ни о чем не жалеет и все такое, но, тем не менее, сегодня… когда я предложил ему пойти со мной на свидание, он просто… отшил меня. — Джеймс понижает тон голоса. — Сказал, что это был случайный секс, не более. — А ты хотел бы большего между вами? — Я… да, думаю, да. Было бы неплохо… узнать его. — М-м, — задумчиво тянет Лили, протягивая Джеймсу чистую тарелку, — ну, может быть, все, что между вами произошло, и правда было не более чем приятной случайностью для него. Или, — продолжает она, надавливая, — он попросту слишком напуган перспективой сближаться с тобой и ему нужно больше времени, чтобы принять все это. — Звучит как… что-то, что могло бы оказаться правдой. — Конечно. Вспомни Сириуса в начале его отношений с Римусом. Ты ведь и сам был свидетелем того, как он раз за разом отталкивал его от себя в эмоциональном плане, пока до него наконец не дошло, что Римус — это единственное, что вообще ему нужно в жизни. А они ведь с Регулусом братья. — Это правда. — Все будет хорошо, дорогой. Просто… будь собой, я уверена, в конце концов ты очаруешь его. И я буду пить и плакать от счастья на вашей свадьбе. Джеймс глупо улыбается, завороженный мыслями об их с Регулусом свадьбе гораздо больше, чем нужно бы. — Бо-оже, Поттер, ты влюблен в него по уши, — издевательски тянет Лили, похлопывая его по руке. — Разве что самую малость, — хмыкает Джеймс, а потом наклоняется, чтобы чмокнуть Лили в подставленную щеку. — С Рождеством, Лилс. — С Рождеством, милый.