Per aspera ad astra

— Слишком много неона, — ворчит Римус, когда они толкают тяжелую металлическую дверь и оказываются в просторном подвальном помещении. Джеймс согласно кивает, с непривычки слегка щурясь и заслоняясь рукой — яркий свет больно бьет по глазам. Сириус не обращает на их недовольства никакого внимания и, ухватив Римуса за руку, тащит его в глубь помещения, вдоль столиков, за которыми сидят шумные подпитые компании. Джеймс, так как ему ничего больше не остается, со вздохом следует за ними. Он почти доходит до сцены, когда знакомый голос заставляет его обернуться: — Джимми! Эй, Джимми! Джеймс не уверен, что это он — тот самый «Джимми», потому что обычно никто не обращается к нему таким образом, но он все равно останавливается, высматривая хоть одно знакомое лицо. Парень, поднявшийся из-за стола и приветственно машущий ему рукой, оказывается Барти Краучем. Он одет не так броско, как Джеймс привык видеть его в клипах или во время выступлений, на нем белая рубашка с расстегнутыми верхними пуговицами и черный пиджак нараспашку, но светлые волосы, как обычно, находятся в хаосе, почти в таком же хаосе, как у самого Джеймса, так что сомнений не остается. Оглянувшись на своих друзей, Джеймс быстро идет по проходу между столиками обратно, пересекая расстояние между ним и Барти. Когда он подходит, то может разглядеть всех его спутников получше — и это, конечно же, «Змеиный поцелуй» в своем полном — блестящем! — составе. Все выглядят беззаботными, за исключением Регулуса, который в данный момент, вроде бы, практикуется в испепелении человека взглядом (подопытный — Барти Крауч). — Привет, — здоровается Джеймс, неловко потирая шею, потому что дыхание, как обычно, перехватывает от одного лишь взгляда на Блэка-младшего. — Отдыхаете, ребята? — Ага, вроде того. — Барти отодвигается, освобождая место, и машет рукой: — Эй, садись-ка с нами. — Я не уверен, что это хорошая… — Да прекращай, великий и ужасный Джеймс Поттер. Мы все тебе очень рады. Реджи много про тебя рассказывал. — Много? — растерянно переспрашивает Джеймс, все еще не уверенный в том, что ему стоит принимать приглашение. Не то чтобы Сириус, оперативно подтаскивающий два стула к столу, и Римус, зависающий рядом с тремя кружками пива, разделяют его нерешительность. — Ага, про твой большой… Барти не договаривает, подавившись воздухом, потому что Пандора стучит его по ноге — с такой силой, что даже стол сотрясается; Эван и Регулус, не меняясь в лицах, тянутся вперед, чтобы придержать напитки. — Ум, — заканчивает она, посылая Джеймсу широкую улыбку… немного натянутую, если честно. — Да, конечно. — Барти красноречиво высовывает язык изо рта. — Твой нечеловеческого размера ум. Эван тихо смеется, похлопывая его по щеке: — Маленький озабоченный придурок. — И тут же обращается к Поттеру: — Прости, Джеймс, он у нас немного буйный. Мы обычно не выпускаем его из подвала, но сегодня особенный случай. Джеймс только бормочет что-то невнятное в ответ, чувствуя, как горят его щеки. Боковым зрением он видит недоуменный взгляд Сириуса, направленный в его сторону, но нарочно игнорирует это, потому что знает, что не сможет объясниться сейчас. Когда он отваживается поднять взгляд на Регулуса, тот, к огорчению Джеймса, не выглядит смущенным даже на долю процента, только прячет свою довольную дьявольскую ухмылку в бокале с чем-то розоватым. Ну, хоть кому-то из нас сейчас весело, думает Джеймс. — А что за случай, про который вы говорите? — спрашивает Римус, пытаясь перевести тему. — Одни сплошные сантименты, — кривляется Барти. — У нас годовщина, — говорит Эван. — Три года отношений, типа того. — У кого из вас четверых? — спрашивает Сириус, на что Регулус молчаливо вскидывает руки ладонями вперед, мол, я не при делах. — У нас, — говорит Пандора, обводя жестом себя, Барти и Эвана. — О, так вы, ребята, встречаетесь втроем? — Джеймс заинтересованно подается вперед. Пандора и Эван просто кивают в ответ, но Барти хмурится в его сторону: — Да; это проблема? — Голос его звучит как-то по-новому, более враждебно, как будто Джеймс покушается на единственное, что ему дорого. — Ну… я, вообще-то, не совсем в праве давать вашим отношениям какую-то оценку, не так ли? — осторожно говорит он, пожимая плечами плечами. — Но… нет, не думаю, что это проблема. Я просто никогда не сталкивался с подобными отношениями, поэтому мне стало интересно. Простите, если… — Не извиняйся, Джеймс. — Пандора мягко улыбается ему. — Мы все просто немного устали от ханжеской реакции общества на полиаморные отношения. Но мы не осуждаем тебя за твой интерес. Она подталкивает Барти локтем, и тот закатывает глаза: — Прости, Джимми. Меня и правда просто-напросто заебали люди с патологическим отсутствием мозговых клеток. — Но это на самом деле странно, — задумчиво тянет Регулус, до этой секунды вовсе не подававший голоса. — Двадцать первый век, не так ли? Люди, вроде как, смирились с тем, что девочка может любить девочку, а мальчик — мальчика… но по какой-то никому не ясной причине те же самые люди падают в обморок, если в отношения вступают трое взрослых людей, а не двое. — Вот почему институт брака должен быть разрушен, — говорит Пандора — и в подтверждение своих слов стучит кулаком по столу. — И патриархат? — И патриархат. — Звучит как славный тост, — вклинивается Сириус, поднимая кружку. — За разрушение института брака, смерть патриархата и… э-э… полиаморию. — Он слегка теряет былую уверенность к концу фразы, но остальные тут же поддерживают его радостными воплями и поднимают бокалы и кружки в воздух, чтобы звонко чокнуться. После этого всякое напряжение будто бы растворяется в воздухе, беседа течет сама собой. Они болтают обо всем подряд: обсуждают последний из концертов группы, прошедший в Эдинбурге (Джеймс видел кадры оттуда на страничке какой-то фанатки со смешным ником, но никому об этом не рассказывает), матч между «Бруклин Нетс» и «Чикаго Буллз» (Римус притворяется мертвым, как только слышит названия клубов) и новый альбом какой-то группы, которая слишком андеграундная, чтобы Джеймс слышал ее название хоть раз в своей жизни (хотя Барти с остервенением утверждает, что это «классика»). Когда Сириусу надоедает сидеть, он вдруг вспоминает о том, что они, вообще-то, пришли в караоке-бар, хватает Римуса за руку и тянет на сцену. Джеймс с нежной улыбкой наблюдает за тем, как Римус сует руки в карманы брюк и горбится от неловкости, неожиданно для себя оказавшись в центре всеобщего внимания, но все равно позволяет своему слишком активному парню утащить себя на сцену. Они исполняют одну из своих любимых песен Боуи в два голоса. Джеймс прикрывает рот ладонью, когда не может сдержать рвущийся из него смех, потому что — и он может поклясться в этом — его друзья на сцене представляют собой одно из самых потрясающих и смешных зрелищ на свете. Сириус не просто поет, он создает из этого целое представление: скачет по сцене, машет руками, жестикулирует и на некоторых словах излишне драматично поворачивается к Римусу, будто бы обращая их именно ему, — в то время как сам Римус… ну, на самом деле, почти даже не двигается. Тем не менее, звучат они здорово, очень слаженно, как хороший дуэт, и Джеймс по-настоящему наслаждается их пением, слегка постукивая пальцами по столу. — Я так и знал, что излишняя экспрессия на сцене — это у вас семейное, — хмыкает Барти, вытягивающий шею, чтобы лучше видеть. — Ну еще бы, — Регулус закатывает глаза, — ты еще нашу мать не видел. — Между прочим, — приглушенным тоном говорит Пандора, — Сириус замечательно поет. Я имею в виду, они оба прекрасно справляются, — по крайней мере, мне не хочется воткнуть вилки себе в уши, — но голос Сириуса… будто бы создан для того, чтобы его слушали. Регулус пару секунд молчит, затем кивает. — Но даже не думай докладывать ему, что я с этим согласился, — говорит он, обращаясь к Пандоре, хотя его взгляд бегло проходится по Джеймсу напротив. Джеймс не успевает отреагировать, тот уже отворачивается обратно к сцене, и момент уходит. Допев Боуи, Сириус и Римус зовут Джеймса к себе, и он выходит, чтобы спеть вместе с ними кое-что из Тейлор Свифт. Джеймс уверен, что у него нет и половины того таланта к пению, что есть у братьев Блэк, но он не из тех, кто будет отказываться от чего-то веселого просто потому, что у него получается хуже, чем у других. Он скачет по сцене вместе с Сириусом, наслаждаясь времяпрепровождением с друзьями, и вовсе не бросает взгляд в толпу время от времени, чтобы убедиться, что Регулус наблюдает за ним. Когда песня заканчивается, они втроем возвращаются за стол запыхавшиеся, со взмокшими на висках волосами. Джеймс и Сириус под ироничные аплодисменты опустошают свои кружки пива, Римус отлучается, чтобы сходить в бар за новой порцией выпивки. На сцену выходит девочка с синими волосами, чтобы спеть «I Kissed A Girl» Кэти Перри, и они все просто слушают ее, не прерывая умиротворенной тишины за столом. Следующими на сцену выходят Барти, Эван и Пандора. Сириус — великодушно и во всеуслышание — сообщает, что ему нужно отлить, Римус решает к нему присоединиться. Регулус провожает их неприязненным взглядом, прежде чем уставиться на Джеймса… видимо, за неимением других вариантов. — Я тебя не преследую, — роняет Джеймс — раньше, чем успевает задуматься о том, что хочет сказать. В глазах Регулуса мелькает удивление. Он складывает руки на груди и откидывается на спинку дивана. — Я и не думал. Это даже для тебя было бы немного слишком. — Да, я… — Джеймс чешет затылок, — да, конечно. В смысле, я рад тебя видеть. — Регулус молчит, не торопясь рассыпаться во взаимных признаниях, так что Джеймс неловко откашливается: — Я могу уйти, если хочешь. Я правда не собирался портить твой вечер. Регулус, кажется, немного смягчается после его слов, плечи опадают, былая резкость покидает тонкие черты лица. — Не стоит, Джеймс. Ты имеешь право отдыхать в компании друзей везде, где посчитаешь нужным. И я… хорошо провожу время, — признается он, поморщившись, будто его собственные слова причиняют ему физическую боль. — Правда? — восторженно спрашивает Джеймс. Регулус закатывает глаза, но все же, поколебавшись, кивает. Поверх его плеча Джеймс наблюдает за тем, как Барти, Эван и Пандора устраивают свое собственное шоу, распевая «God is a woman» Арианы Гранде (Пандора, что логично, находится в центре внимания у них двоих). Он оглядывается, замечая, что взгляды здешней публики благоговейно прикованы к тому, что происходит на сцене, никто не болтает и даже не перешептывается. И только Регулус наблюдает за ним, а не за своими друзьями, и Джеймс чувствует легкое покалывание внутри грудной клетки, когда думает об этом. — Итак, — неуверенно начинает Джеймс. — Обсуждал с Барти мой большой ум? Регулус фыркает в свой бокал с коктейлем — на этот раз изумрудно-зеленым, с торчащим из него желтым зонтиком. — Ага. — Регулус кивает с иронией во взгляде. — Люблю посплетничать с ним о мальчиках. — А там… есть о чем сплетничать? — спрашивает Джеймс — и тут же прикусывает щеку, наблюдая за тем, как лицо Регулуса снова становится холодным и невыразительным. — Серьезно, Джеймс? Хочешь поговорить со мной именно об этом? — Нет, я просто… Прости, я не знаю, зачем спросил. Это меня не касается. Регулус продолжает молча смотреть на него, чуть прищурившись, свет синих неоновых вывесок мигает и переливается на его лице. Под его взглядом становится неловко и неудобно, и Джеймс слегка ерзает на месте, молясь, чтобы к ним кто-нибудь присоединился… и где, блядь, пропали Лунатик с Бродягой? — Это не дает тебе покоя, не так ли? — в конце концов говорит Регулус, отводя взгляд в сторону, его голос звучит почти что мягко — по крайней мере, по сравнению с тем, как он звучал еще несколько секунд назад. Тем тоном можно было заморозить солнце, Джеймс уверен в этом. — Что? — Моя сексуальная жизнь, — просто отвечает Регулус. — То, с кем и сколько я трахаюсь. Джеймс чувствует, как его всего, с головы до ног, накрывает жар — жар вины, стыда и неловкости. Он нервно стучит пальцами по столу, не поднимая взгляда на Регулуса, но чувствуя, как он смотрит — пристально и пронзительно, и Джеймсу на секунду кажется, будто он может, ниточка за ниточкой, вытащить из его нелепой головы все самые глупые мысли и прочитать их, как газету за завтраком. Он слегка дергается, когда Регулус передвигается по дивану, чтобы сесть рядом с ним, и от этой внезапной близости Джеймс почти задыхается. Он скашивает взгляд на том, как соприкасаются их плечи, затем смотрит на пальцы Регулуса, сжимающие ножку бокала. — Помнишь, что я сказал тебе про секс с фанатами тогда? — спрашивает Блэк. — Про «зачем иметь рок-группу, если не для того, чтобы трахать фанатов время от времени»? — Да. — Как видишь, помню. Он поворачивает голову, разглядывая профиль Регулуса в ожидании продолжения, пока тот неспешно делает глоток своего коктейля и съедает дольку лайма (даже, блин, не морщится… монстр). — Ну, ты первый из моих «фанатов», с кем я переспал, — говорит он, повернувшись. — И не делай такое лицо, будто я сказал, что лишился с тобой невинности, Поттер. Я занимался сексом до тебя… просто не с теми, кто ходит на мои концерты. Джеймс борется изо всех сил, но ничего не может с собой поделать, когда его губы растягиваются в безумной улыбке. Он невидяще смотрит перед собой, чувствуя, как сжимаются все его внутренности. Блядские американские горки — вот он, любой диалог с Регулусом Блэком. — И… почему, позволь узнать, я такой особенный? — Тебе подарить зеркало? — с легким недоверием в голосе спрашивает Регулус и выглядит так, будто сомневается в его здравомыслии. — Ты привлекательный, Джеймс. И его органы снова переворачиваются, делая сальто. Не то чтобы он никогда не слышал подобных слов в свой адрес, но это Регулус Блэк. Гребаная ходячая секс-машина Регулус Блэк назвал его привлекательным. Он определенно уделит время тому, чтобы покричать в подушку, когда вернется домой сегодня вечером. Они в молчании досматривают выступление Пандоры, Барти и Эвана, а затем наблюдают за тем, как троица возвращается к столику под общие аплодисменты. Пандора и Эван усаживаются обратно, пока Барти тормозит в проходе, наклоняясь и с ухмылкой обращаясь к Джеймсу: — Один из плюсов того, что мы все такие глэм-роковые на сцене, — это то, что нас почти никто не узнает, когда мы в обычной человеческой одежде и без макияжа. Вселенная будто бы решает сказать ему что-то вроде «ха, ты не прав», потому что в следующий момент к ним с неловким выражением лица подбирается девочка — та самая, с синими волосами, которая пела Кэти Перри недавно. — Эй, — говорит она, заламывая пальцы, — прошу прощения, что вмешиваюсь, но… можно попросить с вами, ребята, сфотографироваться? Я огромная поклонница вашей группы! Барти поворачивается и смотрит на нее с добродушной улыбкой: — С радостью, любовь моя, — неожиданно мягко отвечает он. — Эй, садись-ка за наш стол — не хочу фоткаться в проходе, все решат, что мы какие-нибудь звезды. — Но вы и есть звезды, — с тихим смешком возражает девочка, нервозность покидает ее движения, когда она не встречает враждебности со стороны своих кумиров. — Настоящая звезда среди нас только одна, — ухмыляется Барти, и девочка понимающе переводит взгляд на Регулуса. Тот закатывает глаза, но с заметным дружелюбием. Джеймс наблюдает за тем, как они рассаживаются за столом, продолжая переговариваться — Барти спрашивает ее имя (девочка представляется Эммой), Пандора хвалит ее прическу и цвет волос, Эван отдает ей уважение за выбор песни и классное выступление, а Регулус интересуется, хорошо ли она проводит время здесь. Эмма сияет, отвечая на сыплющиеся с разных сторон вопросы и смеясь над их шутками. Джеймс чувствует дрожь внутри, как будто он сам и есть — эта девочка, пришедшая в бар и встретившая здесь свою любимую группу. Он не знает, чего ожидал от их общения с фанатами, но он точно никогда не думал, что это будет столь… очаровательно, что они будут так милы и добры по отношению к каждому своему слушателю по отдельности. Залюбовавшись, он едва успевает выскочить из-за стола вовремя, чтобы не испортить фотографию Эммы (хотя они, конечно же, дружно уговаривают его присоединиться к ним в кадре). Они делают несколько сэлфи, на которых все четверо просто улыбаются в камеру, пока Барти строит глупые рожицы и заставляет их смеяться. Потом по очереди обнимают ее и прощаются, и Эмма немного даже парит от счастья, когда возвращается к своему столику. К тому моменту, как Джеймс усаживается на место (и Регулус все еще рядом, господи боже, Регулус! все еще! рядом!), к ним наконец присоединяются и Сириус с Римусом. Джеймс открывает рот, чтобы возмутиться по поводу их долгого отсутствия и узнать, где они пропадали, но в следующую секунду понимает, что в этом нет нужды — по их глуповатым довольным выражениям лиц все очевидно, и Регулус, судя по его раздраженному фырканью, предпочел бы быть слепым прямо сейчас. — Хорошо проводите время, парни? — тянет Барти, прикусывая губу. Сириус, даже не смутившись, подмигивает ему: — Превосходно, спасибо. Повисает пауза, во время которой Джеймс смотрит в сторону сцены, где сейчас никого нет. Любопытная мысль вдруг приходит к нему в голову, и он поворачивается к Регулусу: — А ты не собираешься что-нибудь спеть? — потому что, ну, на самом деле было бы довольно обидно потусоваться с Регулусом в караоке-баре и ни разу не услышать его живого пения за вечер. — Вообще-то, как раз хотел попросить тебя пропустить меня, — отвечает тот, посылая Джеймсу натянутую улыбку. Джеймс удивленно сторонится, позволяя ему выбраться из-за стола. Эван и Пандора — во главе с Барти, который свистит и улюлюкает, как самый преданный фанат на свете — сопровождают Регулуса аплодисментами до самого микрофона. Не то чтобы Регулус хоть как-то на это реагирует. Он выглядит серьезным и сосредоточенным, пока регулирует высоту микрофонной стойки под себя, не обращая внимания на ползущие по толпе перешептывания. Джеймс может поклясться, что слышит, как кто-то в зале пренебрежительно фыркает и бормочет что-то оскорбительное. Ему и правда приходится приложить много усилий, чтобы не крикнуть придурку заткнуться; он не делает этого только потому, что Регулус начинает петь — и все перешептывания затихают сами собой. Джеймс, довольно ухмыляясь, мысленно желает тому мудаку подавиться собственным языком, пока он будет подбирать его с пола. Регулус поет, его голос сильный, но одновременно с тем мягкий, почти бархатный, лицо расслаблено, глаза полуприкрыты, взгляд устремлен в его сторону, в сторону Джеймса, и не смещается ни влево, ни вправо, будто Поттер — единственное, что достойно внимания в этом месте. Песня французская, и Джеймс, разумеется, не понимает ни слова, но позволяет себе надеяться, что в тексте нет ничего наподобие «боже, ты даже не представляешь, как я хочу расчленить и закопать тебя в лесу», потому что, ну, в таком случае это не очень романтично. Пение Регулуса уже привычно захватывает его, как мощные, но ласковые волны прилива, заставляет раствориться во времени и пространстве… и на какое-то долгое, долгое мгновение Джеймс правда теряется, и все вокруг — и его друзья, и куча незнакомцев вокруг, и этот бар — исчезает, остаются только он и Регулус, и голос Регулуса, в своем влиянии не сравнимый ни с чем. Джеймс понимает, что все это время почти не дышал, только тогда, когда Регулус вдруг заканчивает петь — и спустя секундную заминку звучат аплодисменты, самые шумные за сегодняшний вечер. Регулус бормочет бесцветное «спасибо» в микрофон, а затем — затем просто проходит мимо них, мимо их столика, к выходу из бара. Джеймс не задумывается ни на секунду, прежде чем вскочить и помчаться следом. Смутно, будто сквозь пелену, он слышит, как Сириус окликает его, но даже не оборачивается. Когда он выходит и поднимается вверх по лестнице, то поначалу никого не обнаруживает; ему приходится присмотреться, чтобы заметить Регулуса стоящим неподалеку — плечи опущены, голова наклонена. Почему-то его силуэт, выхваченный из темноты лучом грязноватого желтого света, заставляет Джеймса завороженно замереть на месте. Пару секунд он просто тормозит там, разглядывая его, маленького и хрупкого, окутанного облаком серебристого дыма, поднимающимся от сигареты. Ветер холодными костлявыми пальцами забирается под рубашку, но Джеймс даже не замечает этого, делая, наконец, шаг навстречу. Регулус никак на него не реагирует, даже не смотрит в его сторону. — Понравилась песня? — Конечно. — Джеймс выдыхает, проводя ладонью по волосам — почему-то влажным. Он поднимает голову к небу, и на лицо падают холодные тяжелые капли. — Конечно, понравилась, — продолжает он, чуть поежившись, — как и все, что ты пел и поешь. Хотя это все равно немного нечестно с твоей стороны, потому что я из всего текста только слово «секс» понял — и то потому, что оно одинаковое на обоих языках… Регулус фыркает: — Я не сомневался, Поттер. — Он поднимает на него взгляд, смотрит оценивающе, слегка щурясь. — Что ты здесь делаешь? — Я, эм-м… — Джеймс запускает пальцы в волосы и рассеянно осматривается по сторонам, будто надеясь отыскать подсказку в случайном прохожем или проезжающей мимо машине. — Я не знаю, ясно? Регулус закатывает глаза, но не бросает ничего язвительного в ответ, так что это можно считать победой. Они просто молчат какое-то время, пока Регулус докуривает сигарету и тут же закуривает новую. — Ты знаешь, — говорит вдруг он, за время молчания его волосы становятся тяжелыми из-за впитавшейся влаги, и Джеймсу нестерпимо хочется коснуться их ладонью; вместо этого он заставляет себя посмотреть Регулусу в глаза. — Ты знаешь, что двенадцатилетняя версия меня отдала бы все свое имущество, лишь бы заехать тебе по яйцам? Джеймс, чья фантазия с детства была слишком яркой, дергается, и это вызывает невеселую ухмылку на губах Регулуса. — Я надеюсь, это уже не актуально? — Нет. — Регулус вздыхает с выражением легкого огорчения на лице. — Мне стало сложнее тебя ненавидеть, когда я узнал что-то кроме твоего имени. — Это, эм-м, приятно слышать. — Джеймс колеблется пару секунд. — Слушай, мне правда жаль, что все так вышло. С тобой и… Сириусом. — Не вздумай извиняться передо мной за его детские косяки. Джеймс поджимает губы: — Ладно. Он прислоняется плечом к стене, чувствуя холод кирпичной кладки сквозь плотную ткань рубашки. Регулус снова фокусируется на своей сигарете, и какой-то расплывшейся, разобранной частью своего сознания Джеймс даже завидует ей. Он хотел бы быть этой сигаретой, если бы это позволило ему снова коснуться его рук и губ. Он хотел бы быть этой сигаретой, даже если бы в итоге его жизнь нашла свой конец на подошве этих тяжелых ботинок. — Итак, Регулус, — говорит он, откашливаясь, — все еще не в восторге от идеи пойти со мной на свидание? Регулус смотрит на него с неподдельным шоком во взгляде, и Джеймсу, возможно, стоит гордиться собой, потому что это однозначно одна из самых ярких и сильных эмоций, которую он когда-либо видел на этом прекрасном лице. — Поттер, — медленно произносит Регулус, выпрямляясь, — свидание? Мы, блядь, виделись в последний раз в декабре, и ты… продолжаешь думать об этом? — Слушай, ну… — Джеймс неловко жмет плечами и обнимает самого себя, когда дождевые капли начинают падать за шиворот, — да, почему нет? Декабрь был всего два месяца назад, а люди, между прочим, иногда влюбляются даже в тех, кого не видели ни разу в жизни. Я имею в виду все эти истории про парочек, которые познакомились в сети, а потом встретились и стали счастливо жить вместе… — Он останавливается, потому что взгляд Регулуса становится каким-то особенно тяжелым. — Влюбляются, — говорит он. А, эта часть. — Поттер, я думал, в прошлый раз мы остановились на том, что я тебе просто нравлюсь. Когда ты успел перескочить на новую ступень безумия? — Времена меняются, — бормочет Джеймс. — Люди тоже… — Боже правый, ты просто… — Регулус тяжело вздыхает, — невыносимый. — Регулус, я… — Нет, заткнись. — Регулус отрывисто качает головой, а потом вдруг делает шаг в его сторону и встает напротив — так близко, что Джеймс может увидеть себя в отражении его глаз, пересчитать его ресницы, рассмотреть очертания бледного маленького шрама на подбородке. — Ты полагаешь, что влюблен в меня, Джеймс? Но ты влюблен не в меня, а в того татуированного парня со сцены. Ты влюблен в мои песни, мои клипы, мои короткие юбки, мои татуировки и красную помаду, в мое непристойное поведение и то, как однажды я опустился перед тобой на колени в чужом доме, полном народу. Не в меня, Джеймс. Потому что ты даже не знаешь меня, — уже тише договаривает он. Он бросает окурок в урну и движется обратно, в сторону лестницы. — Ну так позволь мне узнать, — тихо говорит Джеймс, оборачиваясь. Регулус останавливается резко, будто подстреленный, и Джеймс чувствует слабый проблеск надежды, но в ответ слышит только холодное и лаконичное «нет». Регулус ничего больше не добавляет, а через пару секунд и вовсе скрывается из виду, спустившись по лестнице обратно в бар. Джеймс остается стоять там, пока его одежда не становится тяжелой, холодной и липкой из-за дождя. Позже, когда они покидают бар и расходятся в разные стороны в поисках такси, Сириус окликает его: — Джеймс. Он невыразительно мычит в ответ, чувствуя себя слишком уставшим, измотанным и печальным, чтобы выдавить что-то большее. — Что Барти говорил там по поводу твоего члена? Джеймс дергается, как будто его ударило током, но мгновенно пытается изобразить безмятежность. — Я не знаю. Просто… чепуха. — Он машет рукой и, пытаясь отвлечь внимание Сириуса, говорит: — Я думал, тебя интересует член Лунатика, а не мой. — Ну, да, но… — Сириус прикусывает нижнюю губу, — у вас что, было что-то? Джеймс останавливается, тяжело сглатывая. — С кем? — С Барти. С его губ срывается несколько истеричных смешков, и он ничего не отвечает, ожидая, что Сириус вот-вот рассмеется, хлопнет его по плечу и крикнет «да это просто шутка, дружище!»… но Сириус не спешит его успокаивать, молчит, прожигая подозрительным взглядом. Джеймс натягивает серьезное лицо. — Нет, Сириус… в смысле… что за ерунда? С чего ты взял? И почему бы мне делать это? И… ему? Он в отношениях с Пандорой и Эваном, у них, блин, годовщина сегодня была. — Не знаю. — Сириус качает головой и рассеянно осматривается. — Не знаю. Прости. — Ладно… Сириус уходит вперед, копаясь в телефоне и одновременно с тем пытаясь поймать им такси, и Джеймс растерянно смотрит ему вслед, все еще не понимая, как относиться к тому, что сейчас произошло. Римус останавливается рядом с ним, перекатываясь с пятки на носок, руки в карманах, на лице играет полупьяная мечтательная улыбка. — Он был бы худшим детективом на свете, — говорит он, с любовью глядя Сириусу в спину. — И не говори. Римус вдруг переводит на него взгляд и спрашивает — таким будничным тоном, будто они говорят о погоде: — Как с Регулусом дела обстоят? Они никогда не обсуждали Регулуса друг с другом. Римус просто знал обо всем с самого начала, потому что умеет видеть и подмечать больше, чем его парень, но у них никогда не было удобной возможности поговорить об этом без Сириуса, так что Римус, как правило, ограничивался красноречивыми взглядами, спрятанными в вороте свитера улыбками и подавленными смешками. Да и не то чтобы Джеймс в принципе стремился поболтать с ним об этом… Но сейчас — может быть, просто потому, что он такой уставший и расстроенный — он не возражает. — Он не хочет меня, — говорит он, не глядя на Римуса. — Ни меня, ни свиданий со мной. Я дважды предлагал. Римус какое-то время просто молчит, и они оба отрешенно наблюдают за тем, как Сириус мельтешит неподалеку, разговаривая с кем-то по телефону и энергично размахивая руками в разные стороны, как если бы собеседник был способен видеть его. — Он на самом деле так и сказал? — в конце концов спрашивает Римус, повернувшись к нему лицом. — Как? — Что не хочет тебя. Он сказал это хотя бы раз? — М-м… — Джеймс ведет плечом, пытаясь в деталях припомнить оба их диалога один на один. — Ну, он не использовал именно эту формулировку. Но он ясно дал понять. И в первый, и во второй раз. Римус сосредоточенно кивает, как будто Джеймс и правда поделился с ним какой-то важной информацией только что. — Я имею в виду, Джеймс… — Он поджимает губы, делая паузу. — Я имею в виду, что для человека, который не хочет тебя, он слишком часто пялился на тебя этим вечером. С Блэками это на самом деле так и работает, знаешь? Они могут говорить что угодно, но их глаза всегда просто… выдают их. Джеймс тяжело сглатывает, пытаясь казаться спокойным, хотя дыхание перехватывает похуже чем на аттракционах. Он и сам видел, как Регулус смотрел на него в разные моменты вечера… но он не знал, что это было так очевидно для окружающих. — Хорошо, гуру. — И когда он пел свою песню на французском, — настойчиво продолжает Римус, — его слышал весь зал. Но ты — единственный, кому он ее исполнял. Ты не мог не заметить этого. Сириус, остановившийся возле одной из машин, вдруг начинает прыгать на месте и махать руками, чтобы привлечь их внимание. Римус машет ему в ответ и двигается с места, оставляя Джеймса стоять в одиночестве — с ощущением, будто кто-то засунул под его ребра миниатюрную модель водородной бомбы, готовую рвануть с минуты на минуту.