Гиперопека по-доминантному

      Внимательно со временем. Происходящее ниже случилось минимум на год раньше, чем закончились действия в предыдущей главе.              Настроение — вещь неопределённая. В какой-то момент времени она есть, в какой-то её уже след простыл.       В Пашин кабинет довольный с утра Арсений входит в весьма опостылевшим от жизни настроении. Он сразу стягивает приветливую маску с лица — пришлось здороваться с мелкими сабами на входе, — защёлкивает замок и падает не на диван, а на своё любимое кресло. Кресло он обожает, оно отделяет его от всего, точнее от всех. Поднимает на Пашу заёбанный взгляд и, конечно же, по обычаю, начинает с рабочих вопросов. Чувствует себя при этом, как пациент с кляпом на приёме у психолога в наушниках с взвинченной до предела музыкой.       — Троих одобрили на перевод из пансиона, остальные пока на рассмотрении. Я забираю двоих на этой неделе, по датам позже скину, третьего берёт Марина, кажись, в воскресение, если планы не поменяются. Подготовь их и все документы. Можешь к среде, раньше, думаю, не возьму. У нас запара в других пансионах, трое в отпуске, один на больничном. Мы тут на весь округ всемером ебёмся.       — Имена, — буднично интересуется Паша, беря свой любимый синий ежедневник в руки и раскрывая почти на самом конце.       Арсений раздумывает, не подарить ли ему новую книженцию взамен этой, он как раз проебался с его днём рождения в марте и до сих пор ничего не подарил. Пока думает об этом, перечисляет, всецело полагаясь на свою память, нужных сабов:       — Пёрышкина, Серый, Кравченко. Последняя не моя.       Паша выписывает имена, склонившись над своим столом, с усердием и трепетом выводя каждую букву. Ему нравится писать, вести все эти бюрократические дела, отдыхая от второй половины своей работы. Он мычит, кивает, возвращает на Арсения внимание.       — Кого-то не приняли?       — Мгм, дай вспомнить, — морщится Арсений. — Вроде, Суровину. Тебе лучше знать своих подопечных.       — В прошлом году таких принимали.       — Правила меняются, сам знаешь. Да и тебе отбивку скоро пришлют.       — Их скоро и на неделю растянуться может, а я хочу знать сейчас, — не соглашается с ним Паша мягким голосом и гостеприимно предлагает чай.       Арсений фыркает, смотрит весёлым взглядом ему прямо в глаза и с шальной улыбкой говорит:       — Снежок, ты меня со своими пациентами не путаешь? С какого перепугу ты мне чаи предлагаешь?       — По старой дружбе, Арсюш, а как иначе?       В этом покрытом морщинами от глубоких улыбок лице Арсений старается высмотреть какой-то подвох. Но как-либо спорить или в чём-то уличать старого друга он не хочет. Если есть какой-то подвох, совсем скоро он о нём узнает, а забивать себе голову лишними волнениями в его планы никак не входит. Он вообще подумывает в отпуск слинять, а то последний был полтора, два или… три?.. года назад. Арсений не помнит ни дат, ни как проводил тот свой отпуск, и убеждён — этот не запомнит тоже. Значит, не нужен. Перетерпит, отоспится за выходные, и по новой фигачить.       Паша тем временем устраивает чайную церемонию, какую любит делать для своих подопечных. А это значит одно — подмазывается. Да и какой-то он слишком тихий, потухший для своего обычного состояния. Арсений принимает чашку, но не пьёт, а вдыхает горячий аромат травы с высоких гор. «Может, в кругосветку отправиться?», приходит ему мысль.       Куда-нибудь далеко от этих мест, в дикую глушь, в красивые зелёные места с освежающими громкими водопадами. Чтобы без людей, а наедине с природой. И потом, вечером, сидя на траве с буханкой хлеба и консервной банки с фасолью, смотреть на то, как горит над нежной зеленью небо. Красота.       — У тебя время есть?       — Зачем спрашиваешь? — устало интересуется Арсений, выныривая из приятного воображения. Со вздохом он откладывает от себя чашку и вперивает в Пашу прямой взгляд. — Не томи, Снежок. Я знаю тебя много лет. Либо на личном что, либо ещё какая-то херня по работе. Давай сразу к делу. Или у цветочков своих научился?       — Давно не слышал, чтобы ты сабов цветами называл, — с теплотой отзывается Паша, опираясь поясницей на свой любимый стол и складывая на груди руки. — А, между прочим, зря. Цветы жизни как никак.       — Упаси меня от них, — морщится Арсений. — Намотался я с ними на лета́ вперёд. Последний раз на открытке полгода назад был, веришь? А до неё ещё столько же.       — Одна за год? Ломка не мучает?       — Хуёмка. Когда мучает, тогда и иду. Ты чего мне тут воду льёшь в уши? Я тебе не нижний, говори прямо. Что случилось? Или ты решил поменять квалификацию и теперь будешь психологом для домов? А я твой испытательный образец? Прости, из меня хуёвый подопытный. И не тяни, у меня от силы полчаса. Потом в офис на ковёр, и ещё отчёт на семь страниц хуярить с анализом о всех своих и не своих косяках.       — У вас всё ещё Василиск?       Арсений брезгиво морщится с противным оскалом, сам его на себе не любит, и отряхивается, будто его облили селёдкой. На Пашу поднимает чуть ли не прожигающий до костей взгляд.       — Василий Скобеев, — подтверждает он. — И уходить пока не планирует. Мне эта сука выходные прошлые порезала. И перед ним ещё отчитываться, а хули это двенадцать процентов сабов не проходит проверку по ФДиСу? Потому что, блять.       — Чай пей. Успокаивающий сбор, — мягко говорит Паша.       Конечно, он знает свою работу. Конечно, в этом кабинете всё призвано утихомирить, создать гармонию в душе. Конечно, даже чай Паша выбирает правильный. Доминант не может сделать чего-то неправильного. А если сделает, то никогда в этом не признается. Но Арсений просто доверяет этому месту и этому человеку, отпускает себя, расслабляется, прикрывая глаза, оседая в кресле. Делает глоток, взмахивает рукой и тихонько говорит:       — Валяй.       Молчание длится недолго. Тоже подготавливает.       — Кто тебе первый приходит на ум с именем «Антон»?       — Не знаю. Тут несколько вариантов. Васин, коллега мой с работы. Противный, отталкивает меня своим существованием. Антон Сергеевич ещё, препод по человеческому праву, помнишь? Забавный мужик, с характером, но и чувство юмора при себе, несмотря на почтенный возраст. Но, дай угадаю, ты же не про них меня спрашиваешь. О ком речь? Кто-то из твоих? Мгм, Шастун? Насколько знаю, за последнее время он у тебя самый проблемный.       — Есть такое, — со смешком говорит Паша.       Арсения напрягает, что смех не распространяется на его глаза. Он вскидывает брови, без слов уточняя, что случилось. На какой-то миг пугается, но Паша спешит его успокоить.       — Не сбежал, жив, здоров.       — Тогда убирай интригу. Что с ним не так?       — Он, мгм, как сказать, познаёт азы БДСМ, проверяет границы дозволенного, осторожно ступая на…       — Без этого всего и как это касается меня. Хочет сессию со мной или что?       — Постоянку, — со вздохом говорит Паша.       — Чё? — теряется, округляя глаза, Арсений, давясь слюной от возмущения. Этого ему ещё не хватало. Брать «неправильного» себе на постоянку. На его лбу залегают глубокие морщины, глаза он закрывает, проваливаясь в собственную голову. Нужно немного подумать, переварить.       Паша знает, потому не торопит. Продолжает говорить только спустя минуту своим размеренным выточенным за много лет практики голосом:       — Сегодня утром приходил ко мне. Он часто о тебе говорил, но я надеялся успеть переключить его внимание. В общем, мой косяк, признаю. Я ему это в личное дело пока не вписал. И… я могу не вносить, Арс.       — Подсудное дело.       — Кто узнает?       Арсений цокает, в глазах растерянность, недовольство и скепсис плескаются в окружении льда и снега. Он вздыхает, ложится затылком на спинку кресла и вполне спокойно проговаривает прописные истины:       — На любой проверке может проколоться. К поздним, к таким вот ломанным, у них особый интерес. Ты и без меня это знаешь. До каждой мелочи доебутся и всё из него, рано или поздно, вытянут. А тебя с должности снимут. Не придумывай. Если хочет, значит хочет. Но он именно постоянку затребовал? Не просто сессию?       — Её самую. Я пробовал его развести на одноразку, но он остался при своём. И… Арс, ну правда, мой косяк. Я за ним не досмотрел.       — Ты с ним полгода ебёшься, брось, — морщится Арсений. — Сложно перевоспитать человека, когда ему семнадцать. Хорошо ещё, что он домашний, не гулял особо нигде, своими загонами дома загонялся, другим в жизни не интересовался, а то… бывали преценденты. Там вообще всё глухо. И… насколько я помню, он на меня норм реагировал?       — Потому тебя и запросил, — хмыкнув, отзывается Паша и присаживается к нему на подлокотник кресла. — Податливый, когда рыкнешь на него. Шёлковее некуда. Но ты не переусердствуй. Я знаю, ты любишь.       — Я? — оскорблённо фыркает Арсений и сталкивает Пашу с кресла локтем. — Умею я за собой следить. Гони мне подноготную на него. Что любит, что нет, на что дрочит и почему на меня.       Паша усмехается, важно проходит за свой стол, достаёт уже подготовленное дело Антона и, щёлкнув лапкой электрочайника, предупреждает:       — Это надолго.       — Теперь у меня есть отмаза на работе, — разводит руками Арсений. Удобнее устроившись в кресле и вновь взяв кружку, он одобрительно кивает: — начинай.       Он выслушивает всё с большим вниманием, порой делает записи в телефоне, рассортировывая их по категориям.        Аллергия на рис — важно. Отсутствие чётких желаний — проблема. Сторонние увлечения — либо не выявлено, либо нежелательные. У него получается длинный, не совсем устраивающий его список. Про родителей, школу, друзей и так далее слушает больше вполуха, искренне надеясь, что эта информация ему не пригодится, и через время Антон остынет. А может, и до того не дойдёт. Сабы взбалмошные, они много чего хотят, любят помечтать, понапридумать, а потом теряют к этому интерес. Привлекательный исход.       Пока Паша рассказывает, как себя с ним нужно вести в первое время, что лучше разрешать, а что нет, каким тоном общаться, как подступаться к сессиям и открыткам, Арсений бродит по его кабинету, вытирает пыль с полок, кормит рыбок. Кроме него их никто толком и не кормит. Паша всегда в делах, в заботах о своих цветочках, а если устаёт — закапывается в бумажки. Ни до какой живности дела ему нет. У него так растения все попересдыхали. А растения, особенно зелёные и большие, — какие-нибудь фикусы, — рекомендованы ФДиСом. Арсений пытался одно время и за ними присматривать, но и сам не железный: замотался на неделю, пришёл на пять минут, необходимое по работе обсудил и дальше в пляс. А зелень без внимания и воды вянет.       — Я тебя понял. Последнее: ты говорил, что к бегству он остыл, да?       — Полностью, на моё счастье. Точнее, мне как-то не так давно Дима, географ наш, говорил, что он хочет один погулять. Но в последние наши с ним разговоры он от этого довольно правдоподобно отнекивался. И всё равно одного его не пускай.       — И не собирался, — фыркает оскорблённо Арсений, будто ему в лицо кинули беспричинную критику. — Просто понимать, не свалит ли он от меня, пока я буду дрыхнуть или на работе. А то бывали случаи, когда из движущейся машины выпрыгивали.       — Я всё-таки с ним работал, — заражается оскорблённостью Паша, на что Арсений тепло ему улыбается, сразу поднимая ладони в сдающемся жесте.       Паше он верит, потому что знает его не первый год. В его профессионализме он не сомневается. В порядочности и в лояльности к сабам — тоже. Паша — прекрасный представитель своего класса и не за харизматичное ебало получает свои бабки. Не одного саба уже переделывал так, как нужно, и остановил дофига несчастных случаев ещё в зачатке, поборов вместе со своими подопечными не одну депрессию и схожие с ней состояния. Ему Арсений верит, только вот в себя — не очень. Он — не Паша. Он резкий, ему нравится приходить на всё готовое, коротко этим пользоваться и забывать напрочь, растворяясь в работе. Ему попросту страшно, что Тошу он сломает. То, что так осторожно взращивал Паша столько месяцев. Возьмёт, нарычит, скажет пару искренних ласковых, доведёт до слёз, как уже бывало, испугает, не дожмёт в нужный момент. А по итогу что? Влетит и ему, и Паше, и ещё ни в чём не виноватый Антон пострадает.       — Организуй мне с ним встречу. Только не сейчас, через час. Нужно обмозговать. С утра ничего не ел, пойду перекушу. Как Ляйсан, кстати?       — В добром здравии. Вся в ребёнке, уже второго хочет, хотя этот толком не вырос. Но оно и понятно, меня часто нет дома. Развлекается, как может. Лишь бы он тоже сабом стал по итогу… Наверное, и я жрать пойду. Прикинь, проснуться ещё не успел, не позавтракал, как Антон со своей просьбой появляется. И не до того потом. Ну да похуй. Пошли жрать. Ты в нашей?       — Не, хочу шаурмы в парке на лавочке, как в старые университетские. Меня от пансионатской этой еды тошнить скоро будет.       Не врёт. Последние пару месяцев забыл про свою привычку завтракать дома. Сначала подготовка к «Лету», потом сам праздник, затем распределение сабов из пансиона в общежитие. Одно за другим идёт, и идёт, забивая собой весь эфир. Приём пищи один раз в день, в каком-нибудь пансионе, и перекусы из вендингового аппарата в офисе — весь рацион. Арсений уже форму свою атлетическую терять начинает, только ноги каменные и остаются, привыкшие сновать из места в место и давить на педаль газа час за часом.       Они пожимают друг другу руки, обнимаются и расходятся. Арсений, как и планировал, отправляется в небольшую лавчонку недалеко от пансионата — метров триста отойти и за угол повернуть. Перед ним стоит очередь из нерусских. Все люди, лица у них недовольные, заспанные, поросшие щетиной. Они на него смотрят предвзято, как на заблудившегося в грязи далёкой деревни высокопочтенного графа, видят его браслет на запястье и молча расступаются.       Арсения немного забавит это. Как люди их боятся. И главное — зря. ФДиС контролит только браслетных. Хотя, с другой стороны, если он пострадает, и накроется вся работа с сабами, а ребята без него сейчас не вывезут, то и людям прилететь может жёстко. Сверху не любят, когда что-то идёт не по плану. Арсений и сам не любит, поэтому в разборки не встревает. И страх, вызванный глупыми байками обеспокоенных родителей и повёрнутых чайников, ему, как и всему браслетному сообществу, только на руку.       Ест он недолго, постоянно отвлекаясь на телефон. Планы резко меняются, нужно предупредить об этом руководство. К тому же подготовиться ко всей процедуре домства. Судя по словам Паши, разубедить Антона в том, что оформлять постоянство плохая идея, не получится. Он попытается, конечно, но уже заранее готовится к провалу. Решается на звонок, пока бессовестное время совсем не ушло.       — Да, добрый день. Арсений, куратор района Б-16.       — Добрый день, — отзывается сладкий женский голос. На фоне слышится стук клавиш. Девушка вбивает данные, заводит карточку, проверяет информацию. Арсений терпеливо ожидает на линии. — Угу, Арсений Сергеевич, рада слышать. Какие-то вопросы? О, а не сможете группу домов прокурировать? Инструктаж, без смежного урока. Недалеко от Вашего участка.       Арсений морщится. Поэтому он и не любит звонить на горячку. Они всегда работы подкинут. Но на этот раз у него есть железный аргумент, и он без лишних загадок, не делая себе личного джокера в рукаве, чуть уставше отвечает ей:       — Без понятия по времени. У меня меняется график. Саб из 32 пансиона хочет оформленного со мной домства.       Девушка грустновато мычит в трубку, вновь слышится быстрый стук по клавишам. Арсений с такой скоростью даже вокруг дома не бегает, но у каждого свои лучшие качества. Кто-то сабов прекрасно понимает, кто-то с информацией работает быстро, а кто-то готов разрывать себя на части день изо дня. Все важны, все нужны. Он толерантен и немного устал.       — Не вовремя как-то, — цокает наконец девушка. — Тут всё под завязку. Сейчас попробую вытащить штатного психолога. На какой день? Ближайшее или есть отстрочка? Вы с ним уже говорили? От кого информация? От Павла Алексеевича или от саба напрямую?       — Паши. Отсрочек нет, ещё не говорил. Минут через двадцать только встречусь с ним.       — Данные.       — Шастун. Семнадцать лет. В пансионе полгода.       — Сколько?! — восклицает девушка, перестав печатать. — А чё так мало-то? Он адаптировался вообще?       — Ну раз просит, значит адаптировался, — ёрничает Арсений, сам не понимая, откуда на это берёт силы. Сбрасывает всё на свой далеко не лучший характер и перестаёт беспокоиться, не обидит ли кого здесь. Все свои, как никак. Понимают.       Девушка фырчит в трубку, вновь звучит клавиатурная трель.       — Ша-ша-шастун, где ты у меня тут. Так. Угу. Ну, тут всё плохо. Реакции плохие, практических уроков не посещает, на домов реагирует отрицательно. Поздравляю, Арсений Сергеевич, у вас доп курсы и психиатр. Документы на оформление я приготовлю, пришлю на почту. Сейчас, поговорите когда, документы все сразу забирайте и к нам в офис. Дальше выдам направления. Ваши дела сейчас на других разбро… тьфу ты, у всех всё забито. Шикарно… Короче, как только в пансионе закончите, сразу в офис дуйте, тут разберёмся. Сегодня-завтра к Шастуну приедет Реман Анатолий Сергеевич. Правила знаете, лишнего не говорить. Тем более… ну этому вообще лучше ничего не говорить.       — Разберусь, — вновь огрызается Арсений. — Больше ничего?       — Побыстрее там разберитесь с этим, — в её быстром голосе даже тянучие детские нотки стреляют звонко, как автоматный ряд. — Мне не на кого переназначать, все заняты.       — А это уже не мои проблемы. Хорошего дня.       — И Вам того же, — обиженно проговаривает девушка, моментально обрывая вызов.       Арсений со стоном опрокидывает голову на скамью. Считает до пяти. Потом решает до семи. Выдыхает. Расслабляется. Звонит телефон. Арсений смотрит на новый дорогой экран и хочет, чтобы этот гаджет повторил судьбу предыдущего. То есть тоже разбился об стену. Или тот он выкинул в озеро? Не важно. Он берёт трубку. Звонит Паша.       — Доки я собрал, сейчас заполню свою часть. Ты на горячку звонил?       — Мозги мне не еби.       — Звонил, понял. Можешь подбредать. Я нашёл такой чай, закачаешься и не выкачаешься, Арсюш.       — Твоё здоровье.       Шагает от парка до пансиона он неторопливо, наслаждаясь минутами тишины. Ему больше всего нравится в этом чувстве понимание, что сейчас идёт его рабочее время, а он никуда не торопится. Когда такое в последний раз было? Он и не помнит. А чувство такое яркое и тёплое, аж вызывает лёгкий флёр слёз на глаза. Но он их скорее смаргивает, поправляет причёску и входит на территорию пансиона.       Будто и не уходил, хотя в последние дни не так часто удавалось сюда приезжать. Последние дня три вообще в другом районе провёл, потому что у них три сотрудника разом от ветрянки слегли. Притом, как шептались в отделе, изначально одного из кураторов заразил его ребёнок, а тот заразился в детском садике. После этого вновь пошли споры по отлучению детей из семьи сразу по их рождению. Арсений в эту тему не лезет, у него детей нет, и он их не планирует. И помимо них забот хватает. А вот Паша взбунтовался сильно, всю личку в тот день разбомбил, чуть ли не час убил на то, чтобы выговориться. Час. В его-то работе на такую бессмыслицу тратить час? Арсений его три раза прогонял, а тот через каждые пять минут всё равно возвращался и давай по новой. Тронуло его, по больному задело. Но Паше простительно. Паше Арсений много что простить может, даже побег своего подопечного, как только его привезли на участок. Нет, сперва он ему мозги промыл, конечно, поругался, самому страшно стало, сердце ёкнуло — саб сбежал. Нонсенс. Но потом белое Пашино лицо увидел и не стал докапываться. Сам всё понимает, не маленький.       Только Арсений хочет припомнить ещё один момент, где Паша облажался, как видит Антона, стоящего возле двери в нерешительности.       Боже, опять. Злости не хватает. Он закатывает глаза, незаметно качая головой, и идёт к нему. За этим котёнком глаз да глаз нужен, какой ему дом? Тем более с учётом графика Арсения. Ни выгулять, ни поговорить, ни сессиями позаниматься. Ему паренька этого жалко. С первого дня было жалко. Загнанный, запутавшийся в себе, выросший в такой вот неблагоприятной семье, так долго себя скрывающий и терпящий ломку. Когда гормоны первый раз в голову ударили, явно же и душить себя самостоятельно пытался, и связывать, и бить. Только всё не то, понятное дело. И вот эта его привычка выработанная: браслеты потуже затягивать, всего себя кольцами обвешивать — лишь бы чувствовать скованность, смотреть больно. Арсений любит красивых сабов, мальчиков в меньшей степени, но любит. И когда они красятся, одеваются необычно, татуировками или украшениями себя миру показывают, нравится. Но не когда это защитная реакция. А эта она, он такое сразу видит.       Сейчас побрякушек на нём поменьше, но всё равно их до перебора много. Притом не всегда так. Арсений помнит дни, когда с его руками всё было в порядке: пару браслетиков, несколько колечек. Красиво, загляденье просто. И главное — здорово. А не так, блин.       Поговорив с этим чудом, Арсений в какой-то степени начинает чувствовать облегчение. Во-первых, он, и правда, покладистый. Это и с первых разов ясно было, но теперь видно отчётливо. Значит кое-как освоиться всё же успел, себя принял и теперь нуждается в ласке, нуждается в доме. Во-вторых, желание взято не с потолка, вероятно даже, что долго обдумывалось. Не перегорит. Тем более много ещё в нём от человека. Слишком много. Но Арсений выводит — работать с этим можно. В-третьих, характер забавный. Арсений таких называет шипящими котятами. Само очарование, и мурлыкает, и подлизывается, но иногда ерепенится, гоняет по дому в четыре часа утра и ссыт мимо лотка. В-четвёртых, природа говорит «да». Длительное воздержание и усталость от работы дают о себе знать. Как только мысль о том, что Антон его саб, именно его и ни чей больше, какое-то внутреннее животное завопило, зарычало, стало довольно облизываться и щёлкнуло переключателем в голове. Антон Арсением в момент этого осознания начинает восприниматься по-другому. С большей теплотой, с большей покровительственностью. Теперь его нужно оберегать и его нужно контролировать в два раза больше. Им теперь можно как угодно, — в рамках допустимого, конечно, — и аккуратно распоряжаться. Было б на это время, ну да похуй. Чувство уже волнительно прекрасное.       Отпустив Антона, Арсений вновь устраивается в кресле. У него есть ещё минут пять, пока Паша дозаполнит все документы на передачу саба и довнесёт последние данные в характеристику Антону. Их он решает потратить с пользой: полежать, отключив голову.       Заканчивает писать Паша со вздохом. Нейтральным. Он им просто заканчивает, будто это часть его привычки, а не усталость от долгой писанины. Пока он сшивает бумаги в единый журнал, говорит:       — Тебе сказали, кто его проверять будет?       — Реман. Не помню его, если честно.       Паша морщится, пока ставит печать. Отложив её, говорит:       — Анатолий Сергеевич - мужик дотошный. Три года работает, он в судебном практику проходил. Но глубоко не лезет. В основном свои функции выполняет, здоровье определяет, степень по Йонеру и было ли принуждение. На самом деле, хорошо, что его. Были и похуже варианты.       — Да что тебе бояться, всё ж чисто. Ты с ним честно работал всё это время, — так и не открыв глаз, отвечает Арсений.       — Ты знаешь, всегда волнуюсь, когда моих дело касается. Никогда не знаешь, что тебе могут недоговорить. Да и ты сам такой. Всё знаешь, во всём уверен, но если кто придёт проверить, так сразу появляется: «Наверное?». А Антон… много я с ним намучался. Он в первое время меня вообще слушать отказывался. Просто ходит ошалевший от жизни. А как так. А так можно? А это кто? А это личное. А так нельзя. А как так можно?       — Повторяешься.       — Да не повторяюсь, это разное. Да пофиг. Я тебе, вроде, всё рассказал. В принципе, проблем у вас быть не должно. Только палку не перегибай, а с остальным можешь не спешить. Вози к нам почаще, пусть продолжает адаптацию.       — Только ты к нему не лезь.       Паша вскидывает бровь, после чего понимающе хмыкает.       — Уже присвоил? Как скажешь. Но советом всегда помогу. Ты куда дальше, в офис?       — Ага. Туда-сюда мотаться буду. У меня доп курсы, доп психиатр, ещё что-то по-любасу назначат. Я ж неправильного беру. С другой стороны, потом спрос с меня меньше. А это уже приятно. Давай я свою часть бумаг сразу заполню, мне ж потом влом будет, я себя знаю. Поз, кстати, в стране? Я до него дозвониться сегодня не смог. Или он опять номер поменял?       — Я, честно говоря, не в курсе. Мы уже месяц с Димой не общались, но Ляся постоянно с его Катей зависает. Они детей вместе выгуливают, в киношки, рестораны ходят. Так что у него точно всё нормально. Попробуй позвонить вечером, если не выйдет, я через Катю узнаю. А он тебе вообще зачем?       — Как тебе сказать, сначала просто попиздеть хотел, у нас чела из смежного отдела хотят на восемь отправить по 36, пункту второму. Интересно, что он об этом думает. А потом, когда ты про Антона сказал, решил держаться поближе к адвокату. А то, тьфу-тьфу, конечно, вдруг пригодится. Да и на поправки я часто забиваю, новости не читаю, а теперь, думаю, нужно менять досуг. Запретят что, а я не в курсах. И тоже на восемь лет, до свидания карьера, отец, я долбаёб, прости.       Паша по-доброму усмехается, кивает, и последующие полчаса они занимаются бумагами Арсения. У Паши в этом деле лучше, половина работы из этого состоит. А вот Арсений эти бумажки не особо любит, они неприятно идут фоном каждый рабочий день, но там зачастую нужно краткий анамнез делать, подписи ставить, чиркать галочки с крестиками, пореже писать развёрнутый протокол. Например, как было после праздника. Двенадцать страниц получилось, пришлось дома дописывать.       — Твою мать, — говорит внезапно Арсений и ударяет себя по лбу. — Мне дом почистить надо.       — Много запрещёнки?       — Да дохуя. Я ж не планировал саба заводить. Макулатуры одной целый шкаф. И куда её вывозить? И дома работать теперь не выйдет?       — Насколько я помню твою квартиру, отдельного кабинета у тебя нет. Так что да, не выйдет. Либо переезжай, либо делай перепланировку. Тебе скинуть файлик, что проходит под запрещёнкой?       — Да я столько раз про это рассказывал, что… да похуй, кидай. Я не удивлюсь, если забуду что-нибудь. Блять, это ж мне и провайдера менять на версию для сабов. Сука. Даже телек теперь не посмотреть.       — Мысли позитивно, зато теперь треть налогов платить не нужно будет.       — Ага. Они на другое пойдут. Странный у тебя позитив, Паш. Я уже заебался, веришь, нет? Надеюсь, завтра уже заберу его и забуду про это всё, как про страшный сон. Всё, я побежал, и так засиделся у тебя здесь на пару часиков. Умеешь вот ты… с ног на голову поставить.       — Обращайся, — с чуть извиняющейся улыбкой говорит Паша.       Арсений крепко пожимает ему руку и выходит из кабинета.       Да что ж такое? Опять это солнце. Он перехватывает Антона возле Пашиной двери. Тот стоял тут, непонятно сколько времени, и теперь застыл поражённо. И какие ж у нас вопросы появились? Опять.       Чудо теряется, хочет отвертеться, явно сбежать, даже к Паше не зайдя. Ну нет, не прокатит. Говори. Что? Опять ты за своё. Какая к чёрту работа? Как тебя на работу одного отпускать-то можно? Арсений не знает, плакать ему или смеяться, поэтому просто максимально расплывчато отвечает ему на заданный вопрос. Ничего, вот съедутся, забудет, как думать о таких глупостях вроде работы. Сабы не работают, это глупо и опасно. Ни один доминант в здравом уме не отпустит саба работать. Так что, Тош, прости, но забудь об этом. Тем более Арсений видит, что вопрос вызван скорее любопытством, а не искренним желанием устроиться в какой-нибудь ресторан официантом или отправиться в космос. Это хорошо. Главное увести от этой темы подальше и случайно не заинтересовать его по-настоящему. Арсений считает, что у него это выходит и с чистой душой едет по делам. Успеть бы всё это провернуть за оставшиеся семь часов, из которых на дорогу уйдёт минимум полтора-два. В принципе, и хуже бывало. Зато выходной потом дадут, а вот это уже офигеть какая цель.