Гречишный мёд

Прохлада, пробирающеяся в спальню через приоткрытое окно, приятно освежала, как про себя называл эту комнату Англия, "камеру пыток" Не сказать, что Артуру не нравилось само помещение, наоборот, обои нежно голубого цвета с узором цветов и птиц поистине завораживали, а мебель, украшенная различной резьбой, и люстра, увешенная всякого рода рюшечками, прекрасно дополняли эту уютную картину. Но Кёркленду, чисто с моральной точки зрения, не нравились вещи,происходившие в этой комнате. Но ему не привыкать. Рисковое это дело, крутить роман с Францией, зная, о его, так скажем, предпочтениях. Англию никто не заставлял соглашаться на это, а за свои решения приходиться отвечать. Артур, по вине своей гордыни и уверенности, не редко решался на по истине опасные вещи. К примеру, покидать с Бонфуа картишки на желания. Кёркленд, к своему несчастью, проигрывал чаще, и приходилось делать определенные вещи. Руки затекли, но пытаться поменять положение было бессмысленно. Шёлковые ленты, обвивающие его запястья, приковали руки к изголовью кровати, а ноги в белоснежных гольфах, которые, к слову, были его единственными предметом одежды помимо белья, были крепко связаны вместе. Англия шумно вздыхает. Он не мог даже осмотреться, ведь глаза были завязаны. Тишину прирывают скрип двери и тихие шаги. Кёркленд, можно сказать, нутром чувствует, что Франциск бесстыдно улыбается, проходясь по нему оценивающим взглядом. Они оба молчат, пока Франция, сев на край кровати не спрашивает: – Начинаем? – молчание, – Впрочем, не думаю, что у тебя есть выбор... –он наклоняется, проскользив языком по чужим губам, – Будем играть в молчанку? А я ведь специально кое-что приготовил. и Артур вздрагивает. Чтобы это не было, в любом случае ему это, к разочарованию самого Англии, понравится. Невольно проводит бедрами от холода, но тут же останавливается, понимая, что этот жест может быть понят не так. Хотя, какое к черту не так, если они оба знают друг друга не хуже себя самих? А это очередная их маленькая игра, которую они повторяют уже какой раз. Бонфуа проводит рукой по впалому животу, а после опускаясь ниже, чуть надавливая на пах, и начиная круговые движения. У Кёркленда сбивается дыхание, и он еле заметно приподнимает бедра, усиливая нажим, жалобно простонав, когда Франция убирает руку, решив пока что повременить с такими ласками. – Наберись терпения, Арти, я планирую многое, – усмехается Франциск, вставая с кровати, – Мне нужно кое-что принести, никуда не уходи, – он смеётся с собственной шутки, а Артур лишь хмурится. Идиот. Судя по звуку шагов, Франция пошел в глубь дома, на кухню. Слышно, как отрывается и закрывается холодильник. В голове у Англии вертятся две мысли: "Да что этот виносос задумал?" и "Не к добру это, ой не к добру", но он просто ждёт когда Бонфуа вернётся. Через примерно минуту тот заходит в комнату и аккуратно садится на кровать. Англия фыркает. – Не дерзи, Angleterre, тебе от этого ни горячо не холодно... – шепчет Франциск, наклонившись к самому уху Кёркленда, обжигая кожу теплым дыханием, – Давай сделаем все аккуратно и красиво, а, ma douce? Артур в ответ лишь кивает, сглотнув. Франция улыбается. – Вот и славненько... – Франциск, по всей видимости, открывает какую то баночку, и зачерпнув ложкой содержимое, проводит ею по груди Англии, обведя пунцовые бусинки сосков, и дальше вниз в животу. С каждым новым прикосновением металла Кёркленд вздрагивает, но затем, наконец, прирывают тишину: – Что...это? – Гречишный мёд, Россия подарил, – спокойно отвечает Бонфуа, продолжая размазывать густую жидкость. Ненадолго задумавшись и пройдясь оченивающим взглядом по проделанной работе, Франция ухмыляется, – Красиво... Хотя, как могло быть иначе, м, Артюр? – мурлычет он. – Заткнись, – недовольно пробулчал Англия, краснея, – Изврат... – Ну, какой есть, – улыбается Франциск, вновь касаясь ладонью паха и надавливая. Довольно улыбается, когда Кёркленд со сбитым дыханием начинает ерзать, пытаясь усилить нажим. И всё-таки, держался он не долго. – Чёрт бы тебя побрал, – сквозь зубы выругивается британец, – Развяжи уже мои руки, виносос! Бонфуа лишь хихикает, чуть ли не пропев: – Рано, Angleterre, рано, – он, нагло ухмыльнувшись, вновь с неподдельной нежностью касается губами чужих, аккуратно прикусив и оттянув нижнюю, дабы углубить поцелуй, который, к слову, получается долгим. Артуру, как человеку, далёкому от подобных утех (по крайней мере Англия так считает), на его удивление, нравится и хочется продолжать, за что, конечно же, он себя осудил, но лишь на мгновение. – Падонок... – простанывает в чужие губы Кёркленд, когда Франция, продолжавший поглаживать пах через ткань белья, аккуратно стягивает этот самый предмет одежды, начиная медленно водит рукой по находящему в состоянии эрекции члену, большим пальцем размазывая по головке предэякулят. Заерзав, Артур закусывает собственные губы, чтобы более не позволять себе такую слабость как стон. Самолюбие не давало, – Черт возьми... – Не ругайся, Артюр, - Франциск, зачерпнув ложкой ещё немного мёда, проводит ей по члену Кёркленда. Капли соблазнительно стекают по розоватой и, Бонфуа отлично знает, нежной плоти. Англия же срывается на тихий скулёж, заёрзав. – Давай уже... - сбито шепчет Артур, подрагивая от нетерпения. К несчастью для него, Франция был не намерен торопить события. – Пожалуй, тебе стоит лучше попросить меня, не думаешь? - улыбается Франциск, открывая прикроватную тумбу, и порывшись в ней, достает смазку, – Если ты будешь послушен, я, может быть, награжу тебя. – Ты, сволочь, – протягивает британец, – Я не... Закатив глаза, Бонфуа припадает губами к ключицами Кёркленда, слизывая мед, а затем переходя чуть ниже. Англия откидывает голову на подушку, тяжело дыша. – Тебе нужно только попросить, Артюр, - томно повторяет Франция, – Только попросить... – Пожалуйста... - жалобно стонет Кёркленд, покраснев. – Я не слышу... Ты должен сказать громче. – Пожалуйста, чёрт возьми! –, безрезультатно пытаясь контролировать ситуацию, гневно вскрикивает Артур, прогибая спину до хруста. Франциск расплывается в довольной ухмылке. Пожалуй, видеть Англию таким: пылающим от стыда и утопающим в сладостном желании, только его привилегия. Потому что это - его Кёркленд. – Так то лучше... - шепчет Бонфуа, – А сейчас, mon amour, – он разявывает бантик на лентах, связывающих голени Артура, успокаевающе поцеловав в щеку, - тебе стоит расслабиться. Договорились? – обильно смазав пальцы лубрикатом, Франциск аккуратно разводит ноги Артура, приподнимая его таз и подкладывая небольшую подушку – так будет удобнее. Да, именно такая забота подходит им больше всего. Англия лишь одобрительно кивнув, вздрагивает, чувствуя холодные пальцы, мягко поглаживающие колечко мышц. Бонфуа плавно вводит два пальца, потирая подушечками стеночки, выбивая из груди Керкленда умоляющие стоны: – Френсис, развратн… Нгх… ублюдок! – прикрывая рот рукой, что впрочем не помогло, он поддаётся вперёд, самостоятельно насаживаясь на длинные фаланги, и снова тихо простанывает. – Тише, тише, – успокаивающе шепчет Франция, добавляя третий палец, – родной, расслабься пожалуйста. Но успокоится у Артура не получалось, он буквально пылал, сжимая в руках простынь, и сбито хрипел, выгибая спину. Каждое прикосновение — будто по голым нервам, а возбуждение только усиливало ощущения. Довольный такой реакцией Франциск, двигая пальцами быстрее, попадая по комку нервов. – Кретин… Я так не… – Англия срывается на стон, подрагивая от экстатических спазм, когда Бонфуа накрывает его член рукой, – Черт! Я сейчас… – Не так быстро, Angleterre, – мурлычет Франциск, обхватив у основания плоть, не давая кончить, – Не следует торопить события, мы ведь не хотим, чтобы все закончилось слишком скоро? – англичанин разочарованно шипит и, вцепившись руками в чужие плечи, притягивает француза, припадая к его губам. Разорвав поцелуй, Артур, к удивлению Бонфуа, заставляет их перекатиться на кровати, тем самым усаживаясь на бедра Франции. Резко стянув белье, он оглаживает ладонью член Франциска, а после, придерживая у основания, медленно вводит, простанывая чужое имя. Повязка спадает с глаз, и француз с лёгким ужасом смотрит в горящие желанием зелёные глаза. – Angleterre, подожди... – но Кёркленд его не слушает, насадившись до конца, и рефлексорно сжимаясь. Бонфуа тяжело вздыхает — слишком горячо и слишком узко, смазки явно не хватает. Аккуратно придерживая Англию за бедро и талию, Франциск помогает найти оптимальный темп, успокаивающе оглаживая бархатистую кожу. Уже совершенно не сдерживая стоны, Артур наклоняется, вновь целуя. Мысли спутались от удовольствия, не позволяя обдумывать свои действия. Слишком хорошо, хоть удовольствие смешано с еле заметной болью... Но Англии это нравится. Англия это любит. – Порой ты меня поражаешь, – улыбается француз, – Но это не плохо... – он переворачивает их, прижимая Кёркленда к постыням, – Ты же сам делаешь себе больно, n'est-ce pas? Не надо, ведь... Ведь, по итогу, ты будешь винить меня, Артюр. – Когда ты наконец потеряешь эту отвратительную привычку говорить во время секса? – резкий толчок, и Артур коротко вскрикивает, пытаясь скрыть выступившие капли слез. – Ну-ну, зачем же так ругаться? – Франция позволяет англичанину обвить свою шею руками, продолжая ритмичные движения, то и дело попадая по простате, тем самым заставляя англичанина извиваться, полосуя ногтями по его спине. А ведь Кёркленду было стыдно. Стыдно до слёз, благо, они, скатываясь, словно камни, по его щекам, информировали лишь о неимоверном вожделении, будто ток, прошибающим всё тело с каждым новым толчком. Оргазм их накрывает одновременно, и, кажется, они простонали в унисон. Да, их совершенно не волновали запачканные простыни. Это сейчас не важно. – Ты неисправимый извращенец, – фыркает англичанин, стоило ему отдышаться. – Ну, какой есть, mon amour, какой есть, – заботливо укрывая Артура одеялом, смеётся Франциск, – Ну, ты спи, я уберу всё... Но Кёркленд уже его не слушал, погрузившись в сладкую дрёму. Бонфуа улыбается. Все таки это его Керкланд.