История, в которой

Вот уже как полгода он ей не является. Мин спрятал большую часть брендовых вещей в дальний ящик, переодевшись в масс-маркет. Он больше не бреет ноги, может позволить себе пару дней походить с грязной головой, набрал пять килограмм, перестав сидеть на бесконечном дефиците калорий, стал меньше пить и курить. Несколько знакомых эскортниц с улыбкой заметили, что он «обмужал», одна и вовсе заявила, что бывший коллега стал выглядеть посредственно. Но Юнги срать, как он выглядит. Еще год назад, с новеньким маникюром, уложенными волосами, целиком одетый в Fendi, парень чувствовал себя пустой оболочкой бесполезного человеческого мяса. Сейчас он чувствует себя счастливым. Это все, что имеет значение. Первая в Корее организация по защите прав секс-работников, «Серебряная роза», взорвала информационное поле страны сильнее, чем камбек самой популярной к-поп группы. Некоторые считали, что шлюхи сами выбирают свой путь — «слишком много чести их защищать». Те же, кто сохранил в себе хотя бы минимум человечности, эмпатии и мозгов, фонд поддержали. По-честному, Юнги сильно переживал о финансовой составляющей своего проекта — все-таки он адвокат, а не экономист. Но многие люди действительно вникли в проблему корейской секс-индустрии, Мин до сих пор не может поверить, что те донаты и инвестиции, регулярно поступающие на счет, реальны. Еще больше его поразило внимание к собственной персоне. Юнги планировал остаться непубличной фигурой, продвигая и рекламируя фонд с помощью юридического имени, а не своего собственного. Однако бывший парень-эскортник оказался слишком любопытной фигурой. Юнги в очень скором времени стали приглашать на интервью и общественно-социальные шоу. Мин приходил ко всем журналистам и блогерам с гордо вздернутым носом и твердо, уверенно, без всякой цензуры рассказывал, как обстоят дела на самом деле. Внутри себя же сжимался в страхе: даже не из-за многочисленных авторитетных сутенеров, которые могли быстренько свернуть всю его деятельность вместе с шеей, — из-за родителей, которые даже не догадывались, чем именно их сын добывал себе пропитание. После первого вышедшего выпуска в слезах позвонила мать. Отец на фоне тоже говорил подозрительно дрожащим голосом. Юнги был уверен, что от него откажутся. Вместо этого родители молили прощения. Корили себя, что подобное допустили, что на протяжении двух лет слушали заверения своего мальчика, «все хорошо», «я здоров», «ничего нового», не подозревая, через что он проходит на самом деле. Они гордились им. Юнги все глаза себе выплакал после этих слов. Вопреки поднятому хайпу вокруг «Серебряной розы» дела в организации шли неидеально. Около 60% дел удавалось выигрывать, в отношении оставшейся части пришлось признать, что деньги все еще сильнее закона. Юнги к каждому судебному разбирательству относился так, будто оно касается лично его жизни, будто это его: изнасиловали, слили в сеть, избили, накачали наркотиками, шантажировали. Каждый раз, выходя из здания суда с проигранным делом, Мину хотелось бросить все и утопиться в реке Хан. Единственным, кто помогал держаться ему на плаву, был Чон Хосок. В первый же день, оказавшись у Юнги дома, Хосок с щенячьими глазами бегал за ним с молебным «хен, чем я могу помочь?». Вообще Мин планировал дать младшему парню хоть немного времени ментально и физически отдохнуть. В то же время он понимал, насколько Хосока мучает чувство долга, поэтому постепенно начал нагружать работой, самой базовой: отчет подготовить, с клиентом созвониться, передать дизайнерам правки по сайту. Чон не справлялся. Как бы сильно ни старался, ему действительно было трудно выполнять даже самые, казалось бы, понятные и простые задачи. Юридическую лексику он не знал, в разговорах с незнакомыми людьми заикался и путался, работать в основных компьютерных программах не умел. Юнги потребовалось много усилий, чтобы объяснить Чону, что все в порядке, он не злится, со временем все получится. Мин в принципе бы предпочел, чтобы мальчишка не работал ближайшее время. Чон Хосок стал ключевым делом всей его жизни. Если своим клиентам Юнги помогал решать конкретную проблему, Хосоку он помогал заново начать жизнь. После нескольких длительных тяжелых разговоров адвокату все же удалось заставить Чона пойти к психологу. «Серебряная роза» близко сотрудничала с благотворительным фондом, который оказывал психологическую помощь секс-работникам. Хосок начал регулярно посещать специалиста и прорабатывать все свои травмы. В конце августа Чон решился пойти в вечернюю школу, чтобы сдать экзамены и исполнить свою главную мечту — поступить в университет. Для высшего образования, конечно, нужны были существенные накопления, поэтому Юнги связался с Элис. Та, выслушав всю историю, устроила Чона официантом в один из своих баров. Так, вечером Хосок учился, ночью работал, а утром и днем отсыпался. При этом он все еще чувствовал себя должным Юнги, поэтому ежедневно убирался, стирал и готовил. Мин не представлял, где младший находит время для домашних обязанностей, но в Хосоке будто второе дыхание открылось. Он много улыбался, часто смеялся, вовлекался с невиданным энтузиазмом в любое дело, о котором его просили. А Юнги, кажется, влюблялся. Он не хотел признаваться, целоваться, переходить к чему-то большему — просто наслаждался этим светлым теплым чувством нежности к другому человеку. По-хорошему, Мину самому бы походить к психологу: он боялся всего, что касалось «романтических» отношений. Любое прикосновение подразумевало намек, поцелуй — прелюдию, секс — обязанность и пошлость. Парень чувствовал отвращение к любому физическому проявлению эмоций, даже с родителями, которые однажды приехали на несколько дней его проведать, Юнги обнялся из надобности, а не из желания. Тело покрывалось волной склизких мурашек от любого касания. Ощущение любви в самом сердце, а не просто поверхностно на коже стало самым ценным открытием за последние несколько лет. Потому Юнги целиком наслаждался своей дистанционной симпатией. Со стороны смотрел, как Хосок, высунув язык, старательно выводит что-то в тетради, делая домашнюю работу; как он подтанцовывает каждой песне герлз-бендов, пока готовит обед; с какой аккуратностью развешивает гирлянды и украшает елку к Рождеству. Но именно в Рождество все кардинально переменилось. Весь день Чон был задумчивым и закрытым. Он накрыл стол, купил на собственные деньги шампанское, надел потрясающую бежевую рубашку, открывающую вид на изящные ключицы — красивые и тонкие, но которые, слава богу, уже давно не были нездорово острыми. — Я думаю, со следующего года съеду, хен, — сказал, опустив глаза. Это был восхитительный теплый вечер за вкусной едой и рождественской музыкой в колонках. И всего одна фраза окрасила все светлое вокруг в уже знакомый черный. — Что?! — Юнги подорвался со стула. — Почему? Тебе что-то не нравится? — Нет-нет, хен, мне слишком все нравится, — поднял блестящие глаза Хосок. — Просто... Я думаю, по-другому не могло произойти. — О чем ты? Теперь Чон и сам поднялся. Взгляд нервно бегал по накрытому столу и наполненным фужерам. — Я не мог не влюбиться в тебя, Мин Юнги. Ты просто не оставил мне выбора. Это забавно. Потому что у Юнги тоже не было выбора. По гостиной пронесся тихий смех. Немного нервный из-за бурлящих эмоций. Мин медленно обошел стол и остановился в 10 сантиметрах от зажатого парня. — Я понимаю, — с улыбкой произнес. — Я тоже не мог не влюбиться в самого прекрасного и светлого человека в своей жизни. Они только посмотрели друг на друга, а после с дрожащей аккуратностью и осторожностью переплели пальцы. Их обоих бесчувственно трахали десятки незнакомых людей на протяжении нескольких лет — прикосновение руками стало самым интимным жестом, которое случалось с ними за всю жизнь. Первое время их отношения были исключительно платоническими. Даже когда парни признавались общим знакомым, что встречаются, многие не верили: слишком уж большую дистанцию они держали. Но в этом и была вся суть — Юнги и Хосок очень уважали личные границы друг друга и боялись потревожить сексуальные травмы, которые во многом были идентичными. Они просто держались рядом, поддерживали и помогали. Долгое время самым тесным контактом оставалось объятие. Их первый поцелуй произошел спустя полгода — без языка и страсти, лишь трепетное прикосновение губ, которое отпечатывало всю нежность и заботу. Первый секс случился еще через год. К тому моменту Хосок заканчивал школу и готовился к поступлению в университет на менеджмент. Он очень хотел развивать дело Юнги вместе с ним. А Мин к этому периоду уже дважды прошел эмоциональное выгорание, боролся с депрессивным и тревожным расстройством. Он слишком близко принимал все истории своих клиентов. Но тот секс, пиковая точка интимности, самое яркое и эмоциональное проявление любви, которое в этот раз действительно было любовью, что-то в нем отпустило. Позволило ощутить истинное счастье, комфорт и покой. Юнги не мог объяснить себе, почему заплакал. Но он прекрасно осознавал, почему его мокрые от слез губы произнесли: — Спасибо, Чон Хосок.