The saved one

Демон изменился, весь доспех стал другим. Теперь это очевидно. Он пробудился, как только стемнело, и поднялся в печати во весь рост. Острая плавность уступила угловатости и простым линиям. Ушла асимметрия гребней по плечам, вытянутых локтей и сложных граней. Он весь стал крупнее, в движениях утратил гибкость. Крылья держит иначе, цепляясь когтями за квадратные плечи, и неестественно выгнулись рога, уходя вперед. — Новый дизайн? — беспечно отзывается Данте, разглядывая его, — прошлый мне нравился больше. Демон смотрит на него отсутствующе, взгляд неподвижен, а затем он шагает вперед. Печать загорается, он гулко бьется о барьер, но не отступает. Шагает назад и с силой ударяет барьер плечом, а затем еще раз и еще. Данте не нравится его глухое упорство, не нравится, что он изменился. Почему-то ему кажется, в этот раз демон не уступит, если проиграет. Будет биться с ним как бездушные, до конца. — Ты уже пытался выбраться, — небрежно замечает Данте, однако ладонь у него уходит чуть назад к кобуре с пистолетами на спине. Круг вспыхивает ярче, раз за разом сдерживая Вергилия внутри, а затем начинает мерцать. Линии попеременно загораются и гаснут, как неоновая вывеска, которой нужно в ремонт. Грохот стоит такой, будто кто-то тараном бьет в кованые ворота, методично, с равными промежутками. Скверное предчувствие. Данте протягивает руку, и в ладонь ложится рукоять Мятежника. Удары демона о барьер, как удары его сердца, начинают отсчитывать секунды до столкновения. Воздух вокруг Вергилия исходит маревом, и младший удобнее перехватывает свой меч двумя руками. И вдруг рядом вспыхивает вторая печать. Стая летучих мышей заполоняет все пространство внутри, а затем резко собирается в тонкий силуэт, и в кругу появляется демоница. Данте уже видел ее — она мелькала в сознании Вергилия. Обнажённая по пояс, чёрная ткань струится от бедер до пола, и волосы такого же ярко-красного цвета, как капот его авто. Данте забывает на мгновение о старшем — демоница как бредовое наваждение в пьяном угаре, но взгляда не оторвать. Это его план? Она должна помочь? Или все погубить? — Развлекаетесь? — она перешагивает печать легко, ступая босиком, и словно становится еще материальнее. Взглянув на Данте, поворачивается на Вергилия, и сомнений у младшего нет — она понимает, кто есть кто. — Этот круг его не удержит. Его создавали для другой сущности. — Я вижу! Что с этим делать? Она шагает к огромному демону, небрежно отбрасывая волосы за спину, будто ее не волнует, что печать под ним исходит трещинами. — Предоставь мне. Со звоном рассыпается барьер, и Вергилий освобождается, Ямато приходит к нему тут же, он бросается на демоницу. У нее нет никакого оружия, только ее, похоже, подобное и не беспокоит. Движения у нее легкие, она кружит вокруг старшего, будто танцуя, а тот не может достать ее, утратив прежнюю скорость. В щепки разлетается журнальный стол, опрокидывается одна из стоек, и с грохотом падают мечи, но эти двое, поглощенные друг другом, ничего не замечают. Данте отклоняется, когда мимо него проносится Ямато, но старший целится не в него, лезвие проходит через демоницу, та рассыпается стаей летучих мышей, чтобы собраться у него за спиной. Данте ощущает нарастающий гул и колебание силы, а затем под ногами у Вергилия ослепительно-белым вспыхивает пол. Кривыми линиями мелькают молнии, охватив его целиком, что-то ударяет в другом конце холла, и резко бьет в нос запах паленного. Старший падает на колени, а демоница в одно мгновение оказывается перед ним и, обняв руками за шею, целует. — Что ты делаешь! Зачем?! Данте кажется, что сейчас Вергилий вгонит ей меч под ребра. Полуобнаженная, рядом с закованным в тяжелую броню демоном, она кажется уязвимой, на спине тонко проступают позвонки, когда она склоняется. Но демон, дрогнув, роняет Ямато, руки его безвольно падают по бокам, будто он разом лишился всех сил, а демоница целует его с таким чувством, как целуются влюбленные после разлуки. На бледной коже у нее расцветает темнота, как чернила, что вылили на пергамент, а затем цвет растворяется, исчезая. Новый доспех на Вергилии начинает рассыпаться — падают тяжелые пластины, ломаются рога, крылья разворачиваются за спиной, как прежде. Проявляются острые грани и шипы, отливают серебром волосы, и демон становится таким, каким Данте привык его видеть. А затем Вергилий теряет истинный облик, становясь человеком, и демоница отрывается от его губ. Вздрогнув, старший открывает глаза, впервые за все время просыпаясь ночью. На горле и груди у него не осталось темных линий, глаза не мерцают в черноте. — О, милый… — она говорит негромко, нежно взяв его лицо в ладони, — и что, стоил этот мир того?.. Он смотрит на нее, тяжело выдыхая, так и оставаясь на коленях, а затем обхватывает руками за пояс и прижимается виском пониже груди. Отвечает ей что-то, не разобрать, и демоница кладет руки ему на плечи, притягивая к себе. Данте опускает Мятежник, отворачиваясь. Близость между этими двумя кажется такой личной, что заставляет его почувствовать себя лишним. У него от этого что-то горчит во рту, он не знает, куда себя деть. — Кто из вас двоих будет наводить порядок? — небрежно замечает он, опираясь о рукоять меча. Они размыкают объятия, и Вергилий поднимается. Его будто еще ведет, в пару шагов он добирается до уцелевшего дивана и падает на него, вытягивая ноги, а демоница заинтересованно поворачивается на Данте. — Я могу взглянуть? — похоже, она обращается к Вергилию, потому что тот неопределенно пожимает плечами, а она оказывается перед младшим. Прохладные ладони касаются его лица, и он невольно подается назад, напрягаясь. От близости по загривку колко бегут мурашки, он хочет обратиться, как иногда бывает, если Вергилий его касается. Она ведет пальцами с длинными ногтями, заглядывая ему в глаза, точно пытаясь разобрать их оттенок. Ее собственные радужки яркого красного цвета с множеством крапин, каких никогда не бывает у людей. Тонкая сетка вен под кожей вокруг глаз, по низу челюсти. Она так бледна, что тон отдает зеленым. Она будто мертва и застыла в состоянии, когда сердце уже не бьется, а тело еще не тронуто распадом. — Душа огня. Какая редкость, — говорит она, но для него эти слова ничего не значат. — Что ты сделала? Как тебе удалось вернуть его к прежнему облику? — спрашивает Данте нетерпеливо. — Абсорбция, — говорит демоница, так же продолжая всматриваться в его лицо, будто это гораздо интереснее его вопроса. Она чуть поворачивает его голову в одну и другую сторону. — Я не понимаю. — Хочешь, я продемонстрирую на тебе? — Не соглашайся, — отзывается Вергилий, запрокидывая голову на спинку дивана, — она выпьет из тебя все силы, будешь приходить в себя пару часов, — хотя старший выглядит уставшим, его голос больше не звучит болезненно, и его лицо неуловимо изменилось, ушли глубокие тени, — ее зовут Неван. Демоница выпускает младшего, а на последние слова Вергилия склоняет голову, будто в шутливом поклоне. Длинные волосы плавно соскальзывают на обнаженную грудь. Данте еще не видел женщины, столь естественно «носящую» свою наготу. Впрочем, человеком она не была. — Я забрала ту силу, что в него вложил хозяин тьмы, — она отходит от Данте, рассматривая холл, — теперь он станет таким, как прежде. — Так просто? И тебе не вредит это? — Это моя суть, милый. Я поглощаю энергию, мне не способно это навредить, как тебе не вредит воздух, которым ты дышишь. И это не просто — я могла убить его. Остановиться трудней всего. Неван перемещается от места к месту, поднимает и рассматривает вещи. Холл в еще большем хаосе, чем прежде — в щепки разбит журнальный стол, опрокинуты стопки книг и стойки с мечами. Демоница среди всего этого выглядит завершающим штрихом. Данте замечает, что ее ноги не всегда касаются пола, и подол платья вьется за ней черным туманом. — То есть, все это время нам нужна была она? И ты не сказал? — обращается он к Вергилию. — Я не знал, пропустят ли врата, — отзывается старший, — миры соприкоснулись, я рассчитывал, высший пройдет, но не был уверен. Бессмысленно обсуждать догадки. — А, да. Разумеется, в этом нет никакого смысла. — А что это? — Неван останавливается у музыкального аппарата. — Хочешь врубить его? — Данте отвлекается на демоницу, — кажется, электричество коротнуло… Он не успевает договорить, что-то под ее руками искрит, а затем автомат резко загорается, включаясь. Данте в пару шагов оказывается рядом. — О… как интересно, — продолжает Неван, проводя ладонями по бокам автомата и приподнимается над полом еще выше, чтобы рассмотреть. Гравитация, похоже, действует на нее условно. — Это старая и ценная вещь, — Данте пытается убрать ее руки, но она неуловимо уходит от прикосновений. — Но, дорогой, это всего лишь вещь, — голос ее звучит утешающе и ласково, будто она с ребенком разговаривает. Данте уже слышал эти слова — то же самое ему говорит Вергилий, небрежно похлопывая приборную панель его авто, — это музыка? Это магия? Я не чувствую никакой силы. — Это технологии. Уголок ее губ скептически приподнимается, будто он сказал какую-то ребячливую глупость. Она отходит, и Данте улавливает шорох крыльев, хотя вокруг нет летучих мышей. — Я думал, Баул тоже придет, — говорит Вергилий. — О, ты как будто не знаешь старого змея! — отзывается Неван, возвращаясь к нему, и с царственной небрежностью опускается рядом на диван, — ты должен явиться к нему сам, встать на колени и ждать несколько земных лун, чтобы тот снизошел обратить на тебя взор, — она закатывает глаза, — а затем после долгих речей о чести, когда ты будешь уже при смерти, он тебя спасёт. Если тьма укажет ему к этому путь, конечно. — Как отец его терпел? — хмыкает Вергилий. — Он не терпел. Баул его боялся и почитал. Ты, разумеется, такого не достоин, — она оглядывается, а затем обращается к Данте, — иди к нам, милый. — Да, я только налью себе что-нибудь выпить. Мне нужно настроиться, чтобы понять, о чем вы, блядь, говорите. — Баул — бывший ученик вашего отца, — поясняет демоница, — он обучает Вергилия в верхнем мире, — Смотри, братец, рассказывать совершенно не сложно, — иронично замечает младший, забирая уцелевшие бокалы и бутылку, — ты просто открываешь рот и говоришь… — То-то я так много знаю о твоем прошлом и о тебе, в частности, — язвительно вставляет он. — Наверно, все же больше моего, — Данте дает бокал Неван, та вертит его, следит, как он наливает в него скотч. — Ты побывал в приюте, где я рос. — Хотел посмотреть в глаза тем, кто тебя воспитывал, — Вергилий лениво садится чуть ровнее, когда Данте сует ему бокал и наливает. — Посмотрел? Почему не взял меня с собой? Я бы провел экскурсию. — Что с этим делать? — мягко встревает Неван, и ее пальцы невесомо касаются его локтя. Данте машинально переводит на нее взгляд. Ее потусторонняя красота скорее пугающая, и он предпочел бы держаться от нее подальше, но почему-то от нее сложно оторваться, хочется смотреть. Как порой тянет смотреть на изуродованные трупы после автокатастрофы. — Пить, — отвечает он мрачно, падая на диван рядом с ней, наливает в свой бокал. — Тебе вряд ли понравится, Неван, — отзывается Вергилий, — я сам не понимаю, зачем это делаю. — Это делает тебя чуть приятней, чем ты есть на самом деле, — закатывает глаза Данте. — А с тобой что это делает? — хмыкает старший. — Между вами двумя всегда так искрит? — смеется демоница, и ее рука непринужденно опускается Данте на колено, будто они знакомы много лет. Удивительно, как легко она перехватывает внимание каждый раз. — Если хотите, мы можем поменяться местами, и вы сядете рядом. — Боюсь не сдержать чувств, если сейчас сяду к нему поближе, — Данте пьет, не глядя. — Побудь между нами, — говорит Вергилий, и в его голосе проскальзывает теплота, которую младший редко улавливает. — О, так и быть, — насмешливо отзывается Неван, закидывая ногу на ногу, и поворачивает голову к Вергилию, — Баул желает, чтобы ты вернулся к нему и продолжил обучение. Его оскорбило, что ты ушел. — Я думал, он не захочет дальше со мной возиться. — Старый змей сказал, эти бунтарские выходки лишь показывают, как многому нужно тебя учить. Он утомил меня рассказами, что еще предстоит сделать с твоим воспитанием. — Как я могу вернуться? Мундус убьет меня. — О, дорогой… — она покачивает узкой ступней, на ногах у нее острые когти, — ты ошибаешься. Ты его любимое дитя. Приди к нему, он одарит тебя новой игрушкой. — Он превратил его в этого безмозглого истукана, которого ты видела только что, — встревает Данте. — Но это обратимо, — беспечно отвечает Неван, — в отличие от того, чтобы быть развеянным на миллиард частиц. — Подожди, — перебивает Вергилий, — мы выставили его из нижнего мира, закрыв врата. Он должен быть в ярости. — Мундус? В ярости? — она смешливо поднимает брови, — в ярости он был, когда ваш отец разрушил его тело и поднял барьер между мирами. Тогда от его гнева содрогался весь верхний мир, и я не знаю, от чего больше пострадал собор Высокого двора: от их схватки со Спардой или его злости после. А вы с братом только позабавили его. — Я не понимаю… — Кто вообще способен его понять, милый? Он суть всего, мы лишь осколки его силы. Баул видит в его поступках какие-то смыслы, мне кажется, их нет вовсе. Поговори со старым змеем, он может часами об этом рассуждать, — она морщится, будто Баул прямо сейчас утомляет ее разговорами, — ваш отец лучше всех постиг сущность миров, был к Мундусу ближе остальных и понимал его больше. Поэтому тот так взбесился от предательства. Он убил бы Спарду, если бы мог добраться. — Как его остановить? — помолчав, спрашивает Вергилий. — Остановить? Тьму? Какое же ты ещё дитя, — улыбается Неван, мягко коснувшись его руки. — Но наш отец смог, — возражает Данте. — И ваш отец в итоге лишился всех сил. Барьер между мирами разрушится рано или поздно. Пространство уже исказилось, иначе бы я не прошла в нижний мир, — демоница крутит бокал в пальцах, — поиграйте с Мундусом, если вам хочется. Хотел бы он убить — давно бы это сделал. Но вы с братом единственные в своём роде, думаю, это его и очаровало, — она пробует алкоголь, сводит тонкие брови, — не понимаю. Никакого вкуса. Как вода. Это нужно для чего? Вергилий задумчиво смотрит перед собой, так и не притронувшись к содержимому своего стакана. — Ты не чувствуешь ничего? Да не может быть, — Данте подается к ней ближе, забирает бокал из рук, будто хочет убедиться, что налил то, что нужно. — Ну, милый, я не стала бы врать! — Неван взмахивает руками и улыбается. Мелькают острые клыки, лишний раз отрезвляя, что она не человек. Она прижимается к Вергилию, положив ему голову на плечо, и жидким пламенем растекаются волосы, касаясь его. Они замолкают ненадолго, в углу тихо напевает музыкальный автомат, и шелестят страницы старых книг, когда сквозняки принимаются их листать. — Ты можешь уйти со мной в верхний мир, — заговаривает демоница, — я знаю, как вернуться. И твой брат, — голос у нее такой чарующий, глубокий. Пальцы с длинными ногтями поглаживают старшего по предплечью. Вергилий коротко бросает взгляд на Данте, будто спрашивая у него, а Данте кажется, что скотч и в его бокале больше не имеет ни вкуса, ни запаха. — Нет, — наконец отвечает Вергилий, — я не вернусь. Младший думает, демоница начнет уговаривать, но она ничего не говорит, только продолжает водить пальцами по коже. На руках у старшего остались темные линии. Блеклые, будто выгорели на солнце. — Что же, в конечном счете, ты принадлежишь обоим мирам, — говорит она. — И ни одному одновременно, — отзывается Вергилий. — Неважно, — легко отвечает она, — я вижу, главное ты уже нашел, да? Связь между ними похожа на связь между любовниками. Темная как мед. Глубже всех его мимолетных привязанностей. Данте хочет, чтобы у него тоже такое было. Он хочет, чтобы к нему вернулась утраченная вера в то, что с братом они всегда будут вместе, и связь между ними никогда не оборвется. Так наивно. Реальность вывернулась иначе, он приучил себя от таких желаний бежать. Все они в итоге его бросают, сильнее связь — больнее рвать. А он пытается поверить в детские мечты, напоминает себе, что Вергилий обещал ему остаться; перебирает вновь и вновь, что видел про себя в его сознании: страх потери, общий на двоих и противоестественную страсть. И сам не знает, почему из-за демоницы его захлестывает чувство как из детства: когда он отвоевывал внимание старшего — у родителей, у книг, у всего на свете. Какой же идиот. Какая глупость. Он пьет еще, хотя алкоголь мало на него не действует, лишь слабо туманит разум. — Ты останешься здесь? — голос брата отвлекает его от раздумий, тот обращается к Неван. — Здесь? — переспрашивает демоница. — У меня одна ванна, — Данте осушает бокал зараз. Вергилий хмыкает, Неван смотрит с интересом, но видно, не улавливает связи. С непринужденной гибкостью она потягивается, будто обдумывая, и темный подол ее платья растекается дымкой вокруг. — Пожалуй, я задержусь в мире света, — наконец выдает она, — старый дракон утомил меня. И я давно здесь не была, пора взглянуть, что изменилось. Где зеркало в пол? — У нас нет, — спокойно говорит Вергилий. — Это не смешно, милый. Как вы перемещаетесь в пространстве? — У меня машина, — отзывается Данте, — подвезти? — О, великая тьма, — она вздыхает, прикладывая пальцы к вискам. У Вергилия теплеют глаза, черты лица смягчаются, когда он на нее смотрит. Данте иногда замечал такой взгляд на себе. Редко. Он мог бы посчитать их все по пальцам. Он едва встряхивает головой. Нужно отвлечься. Он сидел взаперти трое суток, или сколько, он сбился. Неван целует в щеку старшего, и в задумчивости Данте пропускает момент, когда прохладные губы касаются так же и его щеки. Алые волосы водопадом льются перед его лицом, а затем демоница выпрямляется. Она словно не делает между ними никаких различий, с непринужденностью, будто сомнений она не знает вовсе. Данте моргает, не понимая, а та уже отворачивается. Волосы закрывают почти всю спину до талии, она шагает вперед и рассыпается стаей летучих мышей, вихрем вылетая через разбитые окна. *** Вергилий молчит. Опирается рукой о подлокотник, покачивая в руке бокал, к которому так и не притронулся. Музыка из автомата мягко плывет между ними, мерцает подсветка через раз, и тянет запахом дождя с улицы. Данте не выдерживает первым, подвигается к старшему в одно движение, садясь вплотную. — Пей. И рассказывай, — категорично заявляет он. Вергилий моргает, будто отмирая, склоняет к нему голову. Данте забирает его свободную руку, поворачивает, рассматривая. — Что мне… — начинает Вергилий, пока младший задирает его рукав выше — чернота утратила яркость. Выступающие вены вьются вместе бледными линиями под кожей, чем выше ползет, тем бледнее. — Про нее, — Данте не отрывается от своего занятия, переключается на его шею, потянув за вырез вниз. Черное пятно на груди стало гораздо меньше, кривые лучи исчезли с горла и ключиц, — ты с ней? — Она демон. — Ты тоже. Как это относится к моему вопросу? — Данте запускает руки под тонкий свитер, ведет по животу вверх, пробуя пальцами скверну под кожей. Старший шумно выдыхает ему в ухо, разлетаются длинные пряди у лица. — Тебе рассказать, чем демоны отличаются от людей? — голос у брата смешливый, а затем Данте ощущает касание чужих губ к виску, и Вергилий прислоняется к нему лбом, — демоны не испытывают влечения. Ей не интересно спать со мной, у нее даже мыслей таких не возникнет. А ты ревнуешь? Неужели. Сердце старшего мерно стучит под ладонью, кожа горячая и гладкая. — Нет, — Данте убирает руку и выпрямляется, глядя Вергилию в глаза. Затем, нахмурившись, уводит взгляд, — Может быть, чуть-чуть. Вергилий плавно съезжает по спинке дивана ниже, упирается ногой в обломки журнального стола. — Она оберегает меня, потому что я ценен, и союз со мной выгоден. Я позволял пить свою силу, — он все же пробует скотч. Ожидаемо морщится, — они с Баулом воспитывали меня под себя, рассчитывая, что я буду полезен в интригах при Высоком дворе. — Да? Я бы поверил, если бы не видел, как ты на нее смотришь, — Данте подталкивает его запястье с алкоголем, намекая выпить еще, — и ты сейчас далек от двора, а она все равно тебе помогла. Старший смотрит на него, поднеся бокал к губам, словно не может найтись с ответом. — Неважно, — дергает плечом Данте, — она выглядит, будто из гроба поднялась, но, кажется, заботится о тебе. Не знал, что демоны так умеют. — Ничего они не умеют, — Вергилий хмурит брови, отпивая из бокала. — Но, будь она такая, как ты говоришь… воспитывай она тебя так, ты бы со мной не остался, — Данте наливает себе, не глядя на брата, — я думаю, ты искал бы другое, и, может, отцовский меч был бы тебе по руке. — Что? Я не понимаю. — Ничего, — он ударяет бокалом о бокал и хлопает старшего по плечу, — давай выпьем за то, что ты не остался ебанутым демоном. Новый облик был ужасен, а мозгов там было меньше, чем обычно, — Вергилий закатывает глаза, но пьет, — и сразу скажу, спать ты не будешь. Не вынесу этого вида снова. — Вообще никогда не буду спать? — иронично поднимает брови Вергилий. — Никогда. Данте с преувеличенной серьезностью качает головой, сует ему первую книгу, что оказалась под рукой, и вытягивается на диване, положив голову старшему на колени, пока тот не успел ничего возразить. Так просто, будто им снова восемь. Словно они верят, что всегда будут вместе, чтобы не случилось. — Ты хочешь почитать это? — Вергилий с сомнением вертит книгу, — я даже не уверен, что она переведена. Ты сам уснешь сейчас. Данте поднимает руку и запускает ему в волосы, роняя челку обратно на лоб, стирая между ними различия. — Читай. Глаза у старшего теплеют, как будто улыбка тронула только их, он переводит взгляд на текст, но сам опускает руку Данте на грудь, съезжает еще чуть ниже, расслабляясь совсем. — Я выбрал тебя. Не демонов и верхний мир, — говорит Вергилий, глядя в книгу, словно читает оттуда, — и всегда буду выбирать тебя. Он медленно перебирает пальцами Данте по груди, а затем перемещает их тому на плечо, надавливая, удержав от порыва подняться. — Не отвлекайся, Данте. Слушай…