The saved one

Данте убирает ветхие книги, спасая их от залитых водой полов. Дождь проливается на улицы с сумерками, несет в разбитые окна горькие запахи города вперемешку с сыростью. Вергилия он оставляет внутри печати, как только начинает темнеть. Знаки вспыхивают золотом, как только он выходит из круга, но старший даже не шевелится. Ночью все повторяется. Вергилий обращается демоном, но просыпается почти сразу: горящие в темноте глаза упираются в Данте. Поднимается он легко, и его движения текучая плавность — ни следа прошлой усталости. Он разворачивает и складывает огромные крылья, словно потягиваясь, Данте видно, что на них не осталось ран. Демон смотрит с насмешливым любопытством, щурит глаза и шагает вперед. Разгорается светом печать, и с гулким звуком его останавливает невидимый барьер. Демон опускает взгляд на знаки, но не размышляет долго, приняв новые правила, исчезает во вспышке голубых искр. Данте мгновенно выхватывает оба пистолета. Думать о том, что план не сработал, некогда, вероятно, эта тварь сейчас просто окажется перед ним. Или за ним. Стоило надеяться, что круг удержит того, кто умеет прыгать в пространстве! Однако печать продолжает ровно гореть, а демон возникает в центре сигила, все так же запертый. Он вертит рогатой головой, а затем вспыхивает вновь, исчезнув. Его нет несколько мучительных секунд, знаки ярче разгораются, но проходит еще мгновение, и Вергилий опять появляется внутри, точно он скачает на месте. Демон с силой влетает в барьер, видимо, разозлившись, но его просто отбрасывает назад — старший поставил печать надежно. — Какая досада, — иронично хмыкает Данте, расслабленно закидывая руку с пистолетом себе на плечо, — мы не идем гулять сегодня. Демон по-человечески фыркает, будто понимает смысл, его раздражение трещит электрическими разрядами, и в воздухе разливается запах гроз. Он запахивается в крылья как плащом и начинает ходить кругами. Вергилий тоже так делает, когда волнуется. Забавно. — Спокойной ночи. Он забирает пистолеты и идет наверх под пристальный взгляд. В спальне слышно, как по крыше стучит дождь, сквозняк мерно колышет тяжелые шторы. Данте переодевается в тонкие штаны и ложится в постель, но не успевает задремать, как на весь дом вдруг раздается грохот. А затем еще один, низко и резонирующе, как звон металла о металл. Данте подскакивает на кровати, в несколько шагов оказывается на лестнице: освещаемый кругом, Вергилий создает ударную волну силы, и она врезается в барьер с гулким звуком. — Ты охуел?! — орет Данте, стараясь перекрыть шум демонической твари. Вергилий тут же останавливается, уставившись своими сияющими глазами. — Прекрати, блядь! — рычит он, и демон плавно разворачивается на него, слушая голос. Данте уходит, но едва добирается до кровати, все повторяется. — Да твою мать! Он хватает подушку и одеяло и появляется на лестнице, глядя на брата сверху. Весь шум тут же стихает, а демон замирает. Проволочив одеяло по ступеням, Данте спускается на первый этаж, демонстративно швыряет на диван постельное и подходит к границе магического круга. — Еще, блядь, один звук, и я тебя застрелю, — угрожающе цедит Данте, выставив указательный палец. Демон шагает к нему, насколько позволяет барьер, смотрит сверху вниз с ироничным вниманием. В его взгляде торжество и самодовольство — весь этот грохот, очевидно, был только за тем, чтобы брат к нему спустился. Данте читает чувства демона легко — если дольше наблюдать за ним, он кажется до элементарного понятным. В отличие от своей человеческой натуры. Вергилий протягивает руку ладонью вверх, и в приглашающем жесте один за другим выпрямляются длинные пальцы с изогнутыми когтями. — О, да, конечно, — Данте скептично усмехается, скрестив руки на груди, а демон садится на пол, смотрит снизу вверх. Серебряные глаза в окружающей их черноте хищные из-за яркого цвета, и в глубине их пребывает дикость — необузданная, неприрученная и непредсказуемая. Демон смахивает на что-то кошачье из-за своих повадок играться прежде, чем убить. Вергилий к такому не склонен, но его Альтер-эго, похоже, имеет другие привычки. Проверять, что будет, если он окажется с ним внутри круга, Данте не собирается, он уверен, что ему не понравится. Остаток ночи проходит тихо. Демон ходит внутри печати, но выбраться не может. Данте следит за ним, пока его не одолевает сон. С рассветом он видит своего брата в человеческом облике. Вергилий спит, свернувшись на полу, утренний свет серебрит белые волосы. Данте забирает брата из круга, перекладывает на свое место на диване. И прежде чем накрыть одеялом, замечает, что левая рука у старшего целиком черная. *** Энзо приходит без приглашения. Конечно, шансов сообщить о своем приходе у него все равно не было: у телефона на столе выдернут шнур, а мобильник — обломки пластика, которые валяются где-то на полу. Итальянец открывает дверь, толкая плечом, протискивается неуклюже боком, в обеих руках большие бумажные пакеты. — Данте. Слава богу, что ты дома, я думал ты мог… Святая дева! Это что? Стекло? Данте сидит, закинув ноги на письменный стол, и вертит в руках старую гильзу. Рядом с ним коробка с патронами, которые он вначале вытряхнул на стол, а затем сложил обратно. На вошедшего он поднимает только беглый взгляд, замечает, что все это время сидел в полной тишине, хотя музыкальный аппарат обычно работает с утра до ночи, когда он дома. — … ты понимаешь, что нельзя оставлять осколки на полу?! — Энзо как будто говорит сам с собой, потому что Данте не реагирует. Итальянец уверенно проходит с пакетами в кухню, хлопает дверцами, а через миг появляется с метелкой и совком. — Конечно. Чувствуй себя как дома, — Данте покачивает ногой, проследив взглядом его перемещения. — Я и так чувствую себя как дома! Если я не буду следить за твоими счетами, присылать горничную и прачку, твой дом станет помойкой, а тебя отключат от воды, света и всех остальных благ цивилизации! — итальянец эмоционально взмахивает совком и принимается подметать стекло у входа. — Ни в чем себе не отказывай. — Ты неправильно произносишь слово «спасибо», — невозмутимо комментирует Энзо, быстро перемещаясь к баку с мусором, — свежий воздух на пользу этому помещению, но тебе нужно подумать о замене окон. Лето заканчивается. — Мне все равно, я никогда не мерзну, — равнодушно отзывается Данте, но вопреки своему тону, он чувствует, что присутствие итальянца как-то немного его расслабляет. Из-за того, что он создает движение в этой невыносимой неподвижности, — давай к делу. Ты же наверняка явился сюда говорить о другом, — Данте снимает ноги со стола, поднимаясь. — О… — Энзо наконец замечает спящего Вергилия, — как он? Данте неопределенно ведет плечами, не собираясь отвечать. От взглядов на брата у него появляется навязчивое желание либо что-то разбить, либо сорваться что-то искать. Ни то, ни другое не походит — в конторе и без того хаос, а отойти от Вергилия он не решается. Энзо что-то, видимо, понял по его глазам, он открывает рот что-то сказать, но сдерживается и уходит в кухню. — Ладно. Для начала я сварю правильный итальянский кофе, а не те британские помои, которые ты обычно пьешь, — он принимается разбирать пакеты. Данте встает в проходе, опираясь плечом о дверной косяк. Маленькая кухня тесна даже для двоих. Старые шкафчики неопределенного цвета, пятна на столешнице, которые отчаялась выводить горничная, и узкое окно с рулонной шторой, выходящее во двор. — До меня докатились слухи, — бойко начинает Энзо, — вернее, не слухи, а проверенные факты, что ты заявился к оцеплению у башни и сказал, что подписал контракт. Данте поднимает брови на выжидательный взгляд, сдерживая слабую улыбку. — И? — Дева Мария, я чуть не поседел, как эти вояки на меня набросились! Ты представляешь, что они устроили?! Говорят, ушел в башню с отрядом, а потом исчез! Кордоны обратно не миновал, в группе не досчитались. Все решили, сгинул в башне, и тебя утащила новая демоническая тварь, о которой все треплются. — Какая чушь, — насмешливо фыркает Данте. — Я тоже так подумал. Во-первых, тебя еще ни одна тварь утащить не смогла, во-вторых, нихера ты не подписывал. — У меня было одно дело. — Я знаю, что ты уже большой мальчик и сам можешь решать, что тебе делать. Что б я провалился, ты самый успешный из всех охотников, но, Данте, даже я не советую тебе соваться в эту башню в одиночку, — Энзо засыпает кофе в гейзерную кофеварку, которую притащил с собой. Его назойливая забота забавляет. — Почему? — снисходительно ведет плечами Данте. Итальянец вертит головой, как будто проверяя, не подслушивают ли их, его переполняет нетерпение. — Я тут такое узнал!.. В штабе все пытаются помалкивать, но один парень мне проболтался… — Какая неожиданность. — Да, слушай сюда, — Энзо не замечает сарказма, взволнованно вертит полотенце в руках, — они нашли нечто в основании башни. Вчера не вернулась группа из десяти человек, они спустились на нижние этажи, у них отрубилась вся связь, а потом они как в воду канули. — Наткнулись на демонов? Энзо отрицательно мотает головой. — Пару часов их ждали, а потом выслали второй отряд. Те нашли первых в огромном зале, и ты, вот, представь себе картину: зал огромный, на полу узоры, а в центре камень, в него, как по легенде воткнут меч! Данте не нужно представлять — он был там уже дважды. — И что с первой группой? — Они все мертвы. — Что? — Они перестреляли друг друга! Ты можешь себе вообразить?! — Энзо эмоционально жестикулирует, повышая тон, — вначале спасательный отряд подумал, что на первую группу напали демоны, но как бы ни так! Они устроили пальбу друг с другом! — Из-за чего? За право обладать мечом? — Да, кто бы мог рассказать! Последний, кто остался жив, пустил себе пулю в лоб! Там весь зал был залит кровью и ошметками мозгов. Десять трупов с кучей огнестрелов и абсолютная тишина. Чудовищная картина! — воодушевленный трепет, с которым об этом рассказывает итальянец, противоречит смыслу того, о чем он говорит, но Данте впервые за долгое время приятен этот бесконечный треп. Он отвлекает. — А что вторая группа? — О-о, — мотает головой итальянец, принимаясь доставать еду из пакетов, — во-первых, там внизу вырубаются все электроприборы. Не просто связь — начинает сбоить абсолютно все! Какая-то аномалия… вторая группа была очень осторожна — они решили, в зале был какой-то одуряющий газ, без снаряжения никто не совался. Они смогли тела перетаскать. Докладывались через каждые полчаса, вначале все было в порядке. — А потом? — Да меч этот в камне… — Пытались вытащить? Итальянец поспешно кивает, руки его мелькают, пока он собирает на столе какую-то еду, стучит ножом по разделочной доске, и в кухне приятно разливается запах кофе. Данте машинально оглядывается на Вергилия в холле, но тот по-прежнему лежит неподвижно. — Пробовали. Они доложились, что одному парню прожгло ладонь сквозь перчатки, когда он взялся за рукоять, но так и черт бы с этим! Это в штабе все повернулись на этом мече, твердят про артуровские легенды, Авалон, еще какую-то чушь… но не суть. Спустя время, вторая группа также перестала выходить на связь. — Тоже перестреляли друг друга? — Все вначале так и подумали! Поэтому быстро выслали подкрепление за ними, ожидали увидеть еще трупы, но они сошли с ума иначе. Говорят, когда нашли их, они ходили вокруг меча, раскачиваясь, как в трансе, и повторяли одни и те же фразы! — Энзо вдохновенно взмахивает кухонным ножом, — их пришлось вытаскивать оттуда силой, они твердили о приходе какого-то спасителя. Пока не обкололи, не могли оттуда увести! А парень — тот, который пытался меч вытянуть, — покончил с собой сегодня утром. Вскрыл вены. — Потрясающе, — морщится Данте. Почему он не удивлен, что папочкина сила действует на людей именно так. — Ох, Святая дева! — Энзо снимает кофеварку с плиты. — Это место огородили, вниз никого не пускают, психиатры пытаются привести в чувство свихнувшихся. В штабе сейчас все на ушах стоят, приехала куча народа из Лондона, демонологи, прочие… а знаешь, что еще интересно? — Что может быть еще интереснее? — Данте подставляет свою кружку, пока итальянец наливает ему кофе. Мог бы кто-то из этих именитых демонологов помочь Вергилию? Или все они как его наставники из святого Аверия? Хотя, о чем он. Вергилий убьет их ночью, обратившись. Что же ему, блядь, делать. — Они нашли там обрывки окровавленного платьица, детского. И кровь на нем, знаешь, кому принадлежит? — Вообще понятия не имею, — рассеянно отвечает он, помешивая кофе, снова оборачивается на брата. Навязчиво хочется запрыгнуть в свой Додж и пролететь сотню миль по трассе. — Девочке-сиротке, которая пропала из приюта пару месяцев назад! Пэтти Лоуэл*. Она исчезла, никто не мог ее найти. Говорят, она должна была стать наследницей крупного состояния, но ее родня как-то ловко все обставила, и девочку сбагрили в приют… а оттуда она пропала. У меня какие-то сомнения, что это могло быть связано с тем нашим крупным заказом. Но девочка вроде была другая… — Энзо передает ему на тарелке сэндвич, куда, кажется, покрошил всю еду, которую принес. — Но имя и фото легко изменить, — Данте смотрит на тарелку, вспоминая, что не ел трое суток, но Вергилий был прав, ему действительно не нужно. Он пробует, чтобы убедиться, что ему все еще нравится. — Как она могла оказаться в башне, которая поднялась лишь несколько дней назад? — продолжает Энзо, — и в этом проклятом зале! Кто-то ее затащил туда. Ужасно. Данте думает о маленькой девочке в нелепом наряде Алисы из Страны чудес. И о том, как легко она перетекала в облик хищной твари с огромными когтями и провалами вместо глаз. Демоница говорила, ребенок все не мог «заснуть». — Почему ты не стал журналистом с таким талантом узнавать все про всех? Или детективом. — Потому что я мечтаю открыть свой ресторан, а не шариться по прокуренным участкам. Или, сгорбившись, печатать скабрезные статейки! — Ресторан? Ты такой предсказуемый, Энзо, — беззлобно вставляет Данте, выходя из кухни с кружкой, хотя смотреть на холл первого этажа ему тошно. Итальянец спешит за ним. — Ничего я не предсказуемый! То наше дело, на три миллиона! Ох… вот за такие агентские я и готов оббивать пороги муниципалов и прочих. Мой ресторанчик почти был у меня в кармане, а тут эта проклятая башня! О… — он эмоционально заламывает руки, — зато закрыли твой долг за агентство. Мы так и не отпраздновали, кстати. — Да к черту. Что здесь праздновать, — отмахивается Данте. — Не правда. Теперь это все твое. Я и не ждал, что ты сможешь так быстро закрыть долг за него. Конечно, на счетах опять не густо, но… — Энзо выдерживает многозначительную паузу, — охотники на демонов сейчас востребованы как никогда. Контракт с военными… — Я уже сказал, я не могу сейчас, — обрывает Данте, хотя от бездействия ему уже хочется вешаться. — Да-да, но я подумал… они принесли из башни другой меч, — как бы невзначай бросает итальянец, как всегда делает, пытаясь его заинтересовать, — я решил, тебе будет любопытно глянуть. Ты же любишь мечи и все такое. — Ну, какое «такое»? Удиви меня, — закатывает глаза Данте, но ему нравится, что Энзо рассказывает. — Он необычный, восточный или что-то вроде. С ножнами, белая рукоять. Даже мне понравился, а ты знаешь, мне плевать на эти игрушки. Спецы-оружейники оценили его в какие-то баснословные деньги, чуть слюной не захлебнулись, пока описывали. Коллекционная редкость! И при этом идеальное состояние, боевой. Говорят, он принадлежит демону. Данте спокойно смотрит на Энзо в упор, не выдавая нужных ему эмоций. — Они не боятся, что демон за ним придет? — он иронично поднимает бровь, скрещивая руки на груди. Конечно же, Вергилий за ним не пойдет, он просто призовет его, когда захочет. Даже Данте теперь может его вернуть. — Боятся! Споры из-за него не утихают. Полевой отряд, который видел «хозяина» меча, наперебой твердит избавиться от него. Генералы говорят, что на меч эту тварь можно поймать, чтобы убить. Ученые хотят меч себе — приборы рядом с ним шкалят как ненормальные, — Энзо машет рукой, — разброд как обычно! — Я понял. Но пока Вергилий не поправится, я не буду брать новую работу, — обрубает Данте. Энзо бросает взгляд на спящего, одеяло скрывает черные линии на его теле. — И тебя нельзя переубедить? — с последней надеждой спрашивает он, но Данте только качает головой, — ладно. Гарри передал для Вергилия бутылку скотча, сказал, пусть поправляется. Он в пакетах. — Вергилий не любит алкоголь. Как и большинство других вещей в человеческом мире. — Неважно. Гарри от всего сердца. Его бар сейчас закрыт, разумеется, но он тоже отказался покидать город. Еще бы, оставить свое детище без присмотра! Энзо замолкает ненадолго, но продолжает оптимистично: — Не волнуйся, он поправится. Он, кажется, очень крепкий парень, да? Ладно, увидимся. Мне пора. Включи свой гребанный телефон! *Пэтти Лоуэл — персонаж аниме Devil may cry. *** Вергилий просыпается спустя час после ухода Энзо. Данте замечает, когда тот медленно садится на диване, роняя одеяло. Ожидание момента его пробуждения становится навязчивей с каждым днем. — Ты проснулся. Хорошо, — тоном Данте, разумеется, ничего не выдает, — будешь свой кофе без души? Глаза у Вергилия все еще светятся, чернота вокруг радужки не прошла. — Сколько времени я спал? — голос хриплый и какой-то надтреснутый. — Больше суток, если не считать, что ночью ты был демоном и не давал спать мне. Вергилий рассматривает свою измененную ладонь, пытается обращаться частично. — Не давал спать?.. — рассеянно переспрашивает он, но уголки губ у него слабо дергаются. Он сжимает и разжимает черные пальцы с когтями и опускает ладонь, будто его это больше не волнует. — Вел себя отвратительно. — Какая жалость, — демонические глаза трогает ускользающая улыбка, — наверно, мне не понравилось взаперти. Данте приносит с кухни черный кофе, сваренный в новой кофеварке. Ставит кружку на журнальный стол перед Вергилием, сам падает на соседний диван. Будто ничего не происходит и это обычный их день, только Данте кажется, все как во сне. В затянувшемся кошмаре. — Энзо приходил, — начинает он, забросив руки на спинку, — рассказал, что люди дошли до зала с Гранью Силы. Меч сводит их с ума: одни поубивали друг друга, другие начали ему поклоняться. — Меч не сводит людей с ума, — на лице у брата мелькает снисходительное презрение, — он раскрывает тот потенциал, что изначально заложен. Возводит в абсолют самые яркие таланты или черты. Одно из его свойств — проявлять суть обладателя. Люди жестоки или желают откупиться своей свободой ради чувства безопасности. Но я, конечно, мало понимаю в людях, — последнее он добавляет с иронией, намекая на последнюю ссору. — Так и есть, — обрубает Данте. Поднимать эту тему он не хочет, — ну а мы с тобой почему не можем удержать? — Рано, — легко отвечает Вергилий, — кровь важна, но чего-то не хватает, я не разобрался. Эту силу, видимо, не может выдержать ни один из высших, иначе бы Плутос сам взялся за меч. Уж повелитель одного из кругов мог — знаний у него было достаточно, но он уступил мне… — А Мундус? — Мундус, — Вергилий кривит бесцветные губы, — не совсем демон, если на то пошло. Меч — часть его самого, как и все, что связано с верхним миром. Конечно, он может им пользоваться. Ты вышвырнул его его же силой. — Отец бы гордился, — саркастично отмечает Данте. — Нет, отец бы пошел за розгами, — старший скрещивает руки на груди, — так варварски обойтись с его вратами надо еще постараться. — Ну, а я тебе говорил, ничего не трогать, — насмешливо вскидывает бровь младший. Вергилий качает головой, оглядывается в поисках чего-то и наклоняется за брошенным куском мела. — Еще одна печать? — спрашивает Данте, — зачем, если первая держит? — Это не для удержания. Оно должно помочь мне… — Ты придумал, что делать? — нетерпеливо перебивает младший. — Думаю, да, — уклончиво отвечает тот. Данте остается рядом. Движения руки завораживают больше, чем то, что эти знаки потом будут светиться, словно больше магии в том, как чертеж выходит таким точным. Длинная челка касается идеально прямого носа, Вергилий одним и тем же жестом пытается ее убирать, а она все равно падает. Закатывает рукава нетерпеливо, черные линии выделяется ярче, а кожа будто истончилась, проступают вены, но он туда не смотрит, выводит знаки один за другим. И так же спешит, как в прошлый раз — не знает, сколько времени у него есть. Наконец поднимается, протягивает руку, и Ямато, собравшись из теней, появляется мгновенно. Смешно, если кто-то другой сейчас держал его. Старший режет ладонь, кровь заставляет печать сиять, а потом все гаснет. Вергилий сводит брови, оглядывает все сверху, и тяжело опускается вниз, меняя какие-то символы. Снова льет кровь, оставаясь внутри. Золотом отливают линии, но вновь ничего не происходит. Надежда гаснет, так же как и многочисленные знаки. — Что не так? — не выдерживает Данте, чувствуя, что все вокруг снова начинает казаться нереальным. Если этот план не сработает, что еще можно сделать? Сколько еще можно так ждать? — Я все сделал правильно, — едва мотнув головой, Вергилий остается сидеть, будто сил у него больше не осталось, — должно было сработать. Он выпрямляет спину, скрещивая ноги, закрывает глаза. — Что ты делаешь? — Концентрируюсь. Тихо. Дай мне время. Он сидит так некоторое время, а затем падает на бок, вырубаясь вновь. Еще быстрее, чем в тот раз. *** Ночью Данте ложится на диван напротив демона, запертого в печати. Серебряные глаза смотрят на него в упор. Он проснулся, сел внутри и уставился на Данте. Не пытался биться о барьер, не ходил кругами, он сидит в центре и, не отрываясь, смотрит на него. В неподвижности его взгляда есть что-то противоестественное, словно он обращен вовнутрь и одновременно на Данте. Он думает, что сунулся бы к демонической твари в круг. Наплевать, что будет, в драке он забывается, боли в адреналине почти не чувствует. Ему бы стало легче, перестало бы щемить низ ребер — ожидание скоро сведет его с ума. Он читал пыльные книги остаток дня, непрерывно шагая по холлу. Расстояние, наверно, сравнялось с расстоянием от дома до проклятой башни и обратно. А потом одна чертова книга вспыхнула у него в руках, потому что он разозлился. На мгновение он подумал, что хотел бы сжечь все вокруг. — Что, сегодня никаких представлений? Даже не позовешь к себе? Демон обычно выдает какие-то реакции на голос и часто перетекает из одного положения в другое, будто непрерывное движение — его жизненная необходимость, но сегодня даже не шевелится. Словно Данте мало неподвижности спящего брата большую часть дня. В демоне что-то неуловимо поменялось, он не понимает, что. Будто он стал крупнее. Его поведение сегодня нравится Данте меньше буйных скачков. Данте отворачивается, потому что пристальный взгляд его нервирует. *** Вергилий медитирует внутри второй печати. Левая рука у него изменилась до локтя, а чернота от груди поднялась по горлу и поползла вверх по линии челюсти, будто скоро он в этой черноте захлебнется. Вергилий на это никак не реагирует, ничего не говорит, если и взглянул, то мельком. Поднимается с каждым разом все тяжелее, будто через усилие, но делает вид, что ничего не поменялось. Его глаза мерцают, черты лица заострились, а серый свитер, который Данте ему дал, свободнее, чем должен быть. Словно человек в нем истончается, а демоническая тварь становится больше, забирая всю силу себе. Вергилий ищет что-то в своих книгах, а затем садится в центре новой печати. Его отрешенное спокойствие раздражает. Данте хотел бы сорваться и бежать куда-то. Убить тысячу демонов, достать магический эликсир, волшебный предмет, что угодно, что бы исправить все. Но Вергилию ничего из этого не нужно, он ни о чем не просит и ничего не рассказывает. Ему как будто все равно, что с ним происходит. Данте бы так и решил, если бы не знал, что Вергилий всегда начинает убирать волосы, когда нервничает. Он напускает на себя хладнокровие, но рука с когтями у него едва подрагивает — он сжимает пальцы, и на лбу проступает вертикально жилка. У него мало времени и он это знает. Данте следит за ним, сидя на диване. На журнальном столике стынет очередная кружка. Данте чудится не запах кофе, а дым пожаров. — Что ты узнал? — голос младшего сдержан, только носок стопы выстукивает один ритм по полу. Вергилий открывает глаза нехотя, хмурится, будто не хочет говорить вообще, — новая печать не сработала? — Она сработает. — Я вижу. У тебя все горло перечеркнуто линями, — он задирает подбородок, показывая на себе, — когда я принес тебя из башни, чернота была до ключиц. Твоя печать не помогает. — Действительно, ты понимаешь в этом больше меня, — он так походит на отца в такие моменты. Наверно, из них двоих он забрал от него больше. Данте досталось циничное равнодушие, Вергилию надменности через край. И упрямство — их общая фамильная черта. Какого черта он думает об отце? Воспоминание тянет остальные образы, колет в груди осознание, что все это напоминает ловушку, его страшный сон, который снится ему с того дня, десять лет назад. — Когда она сработает? Сегодня? Завтра? — пальцы выстукивают рваный ритм. — Я не знаю. — Что нужно сделать? — настойчиво продолжает Данте, — я не могу больше сидеть, я скоро сойду с ума. Нужно принести Грань Силы? Я принесу этот ебанный меч за ночь. Я донесу его. — Нет, — Вергилий дергает плечом, хмурясь, — не нужно Грань Силы, он не поможет. — А что поможет, блядь?! Сидеть и ждать? Так уже было. Хочешь, я расскажу тебе? Уже рассказывал, но могу еще раз, — раздражение звенит у него в голосе, а во рту заостряются клыки. Вергилий морщится, будто хочет его остановить, но Данте уже не может, — Я сидел и ждал, когда остался один в горящем доме. Мне было так страшно, что я не находил сил выйти, и мать велела сидеть на месте. А, когда решился, понял, что дверь не поддается, ее завалило снаружи. Тогда я узнал, что нужно всегда действовать сразу, не ждать и не бояться. Я получил хороший урок, наглядный. Я задыхался, терял сознание, у меня спалились волосы, и кожа слезала с рук, я сгорал заживо несколько раз. И так, пока огонь не перестал обжигать меня вовсе, и я смог дышать в дыму. Все вокруг меня тогда сгорело, я сумел выйти, лишь когда все было уничтожено. Почти весь наш дом! Видел, что с ним стало? — его усмешка больше похожа на оскал, но она тут же гаснет, — может, если бы мне хватило решимости сразу… может, тогда… Вергилий, не отрываясь, смотрит на него, затем поднимается и выходит из печати. Данте лишь крепче сжимает в пальцах подлокотник, глядя перед собой, и кофе в кружке рядом с ним начинает кипеть, он порывисто отворачивается. Спонтанная откровенность кажется неуместной, но ему плевать. — Мне ждать, когда все сгорит?! Когда ты станешь демоном совсем? — Я всегда останусь собой, чтобы не происходило, — в голосе у него ироничная обреченность. Вергилий опускается рядом с ним на диван, — качнется баланс силы в одну сторону или в другую, я всегда останусь тем, что я есть. — В той твари, которая сегодня всю ночь на меня смотрела, нет ничего от тебя, — Данте с вызовом вскидывает голову, — тебе будто интересно, как далеко это может зайти. Я тебе расскажу… — Данте. — О нет, послушай! — со злым азартом продолжает младший, поворачиваясь на него, — ты перестанешь быть собой окончательно и ты знаешь, что будет, когда мы столкнемся. Мы это уже проходили, да? Скорее всего, мы будем драться, пока один не убьет другого. — Я не могу выйти из печати, которую составил. — Мне всю жизнь держать тебя в печати? Я не могу! — голос у него все же пропускает отчаянье, — Да сделай же уже что-нибудь полезное! Я… Вергилий вдруг дергает его на себя и целует. Губы у него горячие и сухие, обветренные. Он крепко сжимает Данте за ворот, удерживая, словно боится, тот оттолкнет его. Порыв как у человека, что хватается за другого, когда боится упасть, и сердце гулко стучит у него в груди, Данте его слышит. В поцелуе нет той страсти или желания, и Данте лишь выдыхает. Хотел бы оттолкнуть — не смог бы, потому что чувство жгучее, как боль, заставляет его замереть, и глаза закрываются сами. Он отвечает ему на поцелуй бездумно, словно так и должно быть, будто это самая естественная вещь. А потом упрямство вспыхивает в голове, Данте сжимает его запястье, разрывая поцелуй. — … да ты издеваешься. — Тихо, — Вергилий притягивает его к себе за затылок обратно и целует уже иначе. Чувство такое темное, тягучее, завораживающее, не оставляет шанса вывернуться вовсе. Данте невольно роняет руку куда-то на чужое колено, сжимает, подаваясь ближе, и жар злости переплавляется в желание, он вновь ловит губы старшего, отвечая. Моргана была права тогда. Он целуется лучше всех, кого он когда-либо встречал. Или дело в другом? — Ты опять пытаешься мой управлять, — он говорит негромко, и тон у него несерьезный, в движениях не осталось резкости. — Бездна, Данте. Я же не инкуб, — Вергилий смешливо закатывает глаза, отклоняясь. — Ты уверен? — Тогда бы я принял форму девицы. — Пытаюсь представить тебя девицей. Ну, тогда ты был бы… — Подожди. Я сейчас сам угадаю. Странное чувство. Тянущее в груди, вязкое. Как это работает? Будто что-то перенастраивается на другую частоту, сдвигается внутри. Он хотел бы снова почувствовать, как стучит второе сердце в груди, и как другие чувства мешаются со своими, какие бы тяжёлые они ни были. — … тонкой талией, темными волосами, — продолжает Вергилий, насмешливо щуря демонические глаза. — Ты думаешь, такие мне нравятся? — улыбается Данте, хотя он пропустил все описание, думая о другом. — Конечно, — брат будто колеблется, а затем подвигается к нему вплотную, прижимается плечом. Данте смотрит на него, не отстраняясь, хотя то, что делает Вергилий необычно. — Я настолько предсказуемый? — Постоянный… — мягко поправляет старший. Он больше не делает ничего, просто сидит рядом, и время растягивается, а Данте чувствует, как тепло растекается везде, где они соприкасаются. — Я не смогу, — говорит младший. — Что не сможешь? — Не смогу снова быть один. — Ты давно один. Сможешь. — Я не хочу. Вергилий протягивает человеческую руку, кладёт ему на колени ладонью вверх, и Данте, не думая, накрывает её своей, сжимая. — Не бойся. Я всегда буду следовать за тобой, даже когда… — его изменённая ладонь опускается сверху, он мягко гладит его пальцы, не договаривая. Проходит еще немного времени, и он отключается, падая вперед. Данте обнимает его за плечи, притягивая к себе, и забирается на диван с ногами, сгибая колени. Он закрывает глаза, вдыхая запах озона и соли. Ветер над морем.