Самовлюбленный роман, или Третья Четверть

Андрей стал клевать носом и ушел спать в комнату, мы остались с Мариной одни. Светили красные цифры на микроволновке и теплая желтая гирлянда на карнизе. На телефоне тихо-тихо бубнил включенный три часа назад плейлист. Над квадратным столом висел туман вейпа – и пауза от перехода в разговор один на один. Марина, в домашней пайте с капюшоном и клетчатых штанах, с растрепавшейся русой гулькой на голове, мяла фантик от рафаэлки и улыбалась в стол. Я спросил: — Как думаешь, если тебе кто-то нравится, но у тебя там точно ничего не будет, всё равно нужно расставаться? Неловко было сразу этого говорить, но у меня есть девушка. Хорошая девушка Лиза, с которой мне хорошо. Марина подняла голову, и я даже не понял, удивилась она или нет. Она скукожила лицо, как всегда делала, когда вопрос казался ей слишком абстрактным, и ответила: — Да какая разница. Хочешь — расставайся, хочешь — не расставайся. Я долго зрел, чтобы выговориться, упорно пил, чтобы это стало возможным, но теперь кажется, что это глупая идея, и даже словоохтливая Марина не раскрутит тему, и мне не полегчает. Или надо было говорить с Андреем? Но говорить с другим мужчиной о чувствах к женщине — это еще более клоунское занятие. — Тебе нравится Лиза? — я всё стараюсь говорить о Лизе, чтобы увеличить ее важность и уменьшить свою вину. — А тебе? — отвечает Марина, глядя в сторону. Всё она понимает. Но кажется, ей стыдно за понимание, равнозначное упрёку, и она становится мягче. — Ну, она веселая. Смотритесь вместе хорошо. Но мы, знаешь, как-то уже перестали к твоим брюнеткам привязываться. Приходят они, уходят… — Брюнеткам? Лиза разве брюнетка? - Ну такие они у тебя скорее темненькие, каштановые… Есть у тебя типаж. — Что за ерунда. Аня рыжая была… — Ну ты что, она в рыжую уже под конец покрасилась – сказала Марина и опрокинула в себя остатки текилы. — Чегоо? Не правда. Не особо хочется быть мужиком с типажом. Да и не задумывался я об этом никогда. — А ты дай телефон, я тебе по датам в гугл-фото покажу. Какой-то хармсовский разговор. И текила. Я смел кокосовые крошки в ладонь. — Хорошо, я ужасный человек, я выбираю женщин по цвету волос… Нет уж, не буду совсем юродствовать. — …ннеет, не выбираю, это так совпало, но в общем я всё равно ужасный человек, и я влюбился, кажется. — Где? — На работе. — Фуууу — Фу, да. — согласился я и решил усугубить, — В непосредственную начальницу, ассистант дайректор. — Фууу, чё за Новосельцев, — сказала Марина и стала тереть руками розовые ночные глаза. Не так, не так я себе всё представлял. Вернее, я никак не представлял, но это не мешает чувствовать досаду. — Марин, ты не поняла. Я типа… не в себе. Мне плохо. И очень хорошо. Не думаю, что за наши шесть лет умеренной дружбы я говорил подобные вещи. Звучат они как эти мигающие цифры на микроволновке, красные и сигнальные. Как будто я прошу о помощи. Но я не прошу о помощи. Я как будто просто сообщаю время. Без всякой цели. Она проморгалась и посмотрела на меня серьезнее. — …И мне надо как-то это пережить, — закончил я. Мы молча посмотрели друга на друга, и неожиданно, по-пьяному небрежно, задевая по пути высокую тарелочку с орехами, она протянула руку и накрыла ладонью моё запястье. Со всей возможной для наших средних отношений нежностью. — Я типа не могу смириться, что ничего не будет. Я застрял. Ты же знаешь, я особо в людей не упираюсь, — Она кивнула. — А тут я уперся и как будто даже злиться начинаю. На кого злиться-то? Это как на погоду злиться. И мне неприятно, — Что мне неприятно? — Мне не приятно, что это может быть… надолго. Марина аккуратно убрала руку. Сеанс сочувствия окончен, и слава Богу. — А с чего ты взял, что это невозможно-то? – сказала она, с вниманием глядя в тарелку с орехами. И я не нашелся, что ответить. Хотя я мог провести всю ночь, до утра, объясняя, почему это невозможно, почему это противоестественно, безнадежно и нелепо, почему это ниже меня и точно ниже ее, почему это сама неуместная идея на свете, в общем, много всего я мог бы говорить — и навряд ли бы что-то объяснил. Так что я пожал плечами и вопрос погас. — Да, лучше Лизу отпустить. Не будь говном, — сказала Марина.