***
Правило номер один — нельзя никому доверять. Бакуго повторял эту мантру про себя каждое утро. Это было незаменимой установкой его жизни, его правилом, и его молитвой. Возможно это было глупо, но именно благодаря этому он всё ещё был на плаву, он всё ещё не столкнулся с «ножом в спину» и прочими неприятностями. Это спасало его от всего, что могло бы утянуть его на дно собственного разума. Только благодаря этому он ещё не сдался. Впрочем ему не хотелось верить в то, что он нарушил собой же поставленное правило. Но группа идиотов, которые постоянно плелись за ним как маленькие утята за своей мамой, всегда заставляла его сомневаться в выполнение своих правил. Он всё чаще просыпался и покидал свою комнату без убеждённости в том, что эта фраза ему действительно пригодится сегодня. Но ни смотря на это, никто не мог уверить его в том, что людям можно доверять. — Ты что не собираешься доедать свою порцию? — с любопытством спрашивает Каминари, перегибаясь почти через весь стол, чтобы посмотреть на его тарелку. Кацуки лишь пусто смотрит на свою еду, делая мысленные расчёты жиров, белков и конечно же калорий. И в итоге убеждает себя, что он на самом деле не голоден, хотя его тело кричало об обратном. Для проверки себя он продолжает пялиться на еду и терзать себя уверяя, что не голоден. Где-то глубоко внутри он удовлетворяется своей выдержке и отодвигает тарелку в сторону сидящего напротив парня. — Нет, можешь съесть это, Пикачу, — глаза Денки загораются и глупая улыбка озаряет его лицо. — Спасибо, это так мило с твоей стороны, Бакубро, — весело отзывается он и притягивает к себе его порцию. На его благодарности он фальшиво закатывает глаза, внутренне ликуя от того, что ему не придётся перед кем-либо притворяться и оправдываться. — Ты уверен? Я не видел чтобы ты хотя бы завтракал сегодня, — ранняя радость тут же улетучилась, оставляя за собой уколы раздражения. Неужели ему нельзя было сделать шаг без наблюдения со стороны. Киришима всё ещё не оставляет его и терпеливо ждёт ответа, не намеренный отступать. Кацуки приходится лгать, считая в этом виноватым самого Эйджиро, ведь это он суёт свой любопытный нос в чужие дела, а не он. — Если ты не видел, это не означает, что этого не было, Дерьмоволосый. И да, я блять уверен. Киришима бросает на него недоверчивый взгляд, полностью давая понять, что его не так легко одурачить как идиотов, которых он называет друзьями. Но несмотря на это он не давит, решая что отступление сейчас лучшее решение. И Бакуго облегчённо вздыхает, молча благодаря его за понимание, но его также приводило в бешенство этот странный взгляд, который тот постоянно на него кидает. Он не знает как понять это выражение, но оно словно разъедало его внутренности и кричало: «Я знаю Кацуки, можешь лгать сколько хочешь, но я всё знаю.» И это всегда заставляло его напрягаться рядом с ним. Каким бы добрым Киришима не был, он не мог ослаблять бдительность и позволить своей слабости вывернуться на всеобщее обозрение. Он не мог позволить, этим добрым словам, этой счастливой улыбке позволить сломать себя. Каждая его клеточка напрягается, а пальцы цепляются за стул в попытке удержаться в реальности. Дыхание начинает сбиваться, а лёгкие раздражённо гореть, ему хочется потянуться к шее и расцарапать её, сделать хоть что-нибудь, что угодно. Но он лишь сильнее хватается за стул, подавляя любую абсолютно сейчас неуместную эмоцию. Кацуки заставляет себя дышать, заставляет себя успокоиться. Если хоть кто-то увидит его таким слабым, вопросов и разочарования избежать простым враньём не получится. Ему больше нельзя будет так облажаться, больше никогда, в следующий раз он не позволит этому помешать.***
Правило номер четырнадцать — не показывай своих истинных эмоций. Если чему-то ведьма таки научила его, так это лгать, лгать везде и всегда. Ведь правда всегда может использоваться против тебя самого, в какой бы ты ни был ситуации. Ложь — это способ выживать и убивать, да она причиняет боль другим, но тебя она будет защищать. Даже если ложь была раскрыта, карты не должны быть раскрыты, и если есть хоть малейшая возможность, лги дальше, но лучше, чем когда-либо. Мицуки была прирождённой актрисой, она разыгрывала душераздирающие сцены, заставляла невиданным образом свои глаза слезиться, и выражать скорбь. Она выдавила из себя любящую мать перед своими подругами, которой достался невероятно жестокий и трудный сын. Каждый начинал кидать на неё жалобные взгляды и слова поддержки, а на Кацуки приходилось всё их разочарование. Иногда Бакуго жалел, что его мать стала моделью, а не актрисой, она упускала очень большую возможность в виде огромной популярности в этой сфере. К счастью или к сожалению, он очень уступал её профессионализму, хотя он не был уверен, хотел ли превзойти её в этом, это было только её стихией. Он научился прятать реальные чувства за огромным количеством гнева и апатии. Любая боль, печаль и паника превращались в такую знакомую ему ярость, что обрушивалась ядом на каждого, хотел он этого или нет. Гнев был понятным, он был знакомым и привычным, другие же эмоции не приносили ничего кроме разочарования и обязательного предательства с чьей либо стороны. Легче было держать эмоции на цепи, где-то в узде, и ни за что не позволять им вырываться наружу. В ином случае происходила обязательная катастрофа, это было давно выученной закономерностью. День длится непозволительно долго, и на каждом уроке, он сдерживал собственную душу которая явно хотела попрощаться с ним. Он пытался внимать каждому уроку и брать как можно больше пользы из всего сказанного, но Кацуки вылетал из реальности почти в любой удобный случай. Обычно он никогда себя так не вёл, даже после длительной бессонницы или отвратительного кошмара, он был в порядке. Но бывали дни когда вроде всё должно идти нормально, но ничего на самом деле не шло нормально. Бакуго чуть не подпрыгивает на месте когда звучит очередной звонок, который вытаскивает его из пучины неприятных мыслей. Он старается собраться как можно быстрей и исчезнуть прежде чем это успеет кто-либо заметить, но фортуна никогда не была к нему благосклонна. — Бакуго, с тобой всё в порядке? Сегодня ты сам не свой, — обеспокоенный голос Киришимы всё же настигает его, а он понятия не имеет куда бежать и куда прятаться. Он не хотел отвечать на вопрос, у него кружилась голова, а с вчерашнего дня он чувствует беспричинную тошноту. Единственное, что сейчас он хотел сделать, так это дойти до своей комнаты, лечь, и умереть в ту же секунду. Но Эйджиро не ждёт ответа, он дружески закидывать свою руку на его напряжённые плечи и они вместе идут в общежитие под приятную болтовню красноволосого. На самом деле Кацуки не мог разобрать ни единого слова, но его простодушный и радостный голос заставляет его плечи расслабиться, а неизвестно когда сбитое дыхание выровняться. Он не знает почему позволяет этому парню просто вести себя, и почему, даёт ему лицезреть свою слабость, но на удивление он не чувствует разочарования от понимания этого. Проклятый румянец покрывает щёки Кацуки и он стыдливо опускает голову надеясь, что это останется незамеченным. Но ослепительная улыбка в которой расплываются губы Киришимы, которую он не может видеть, только чувствовать, говорит ему лишь об одном: «Заметил, чёрт возьми.» — Мы сегодня собираемся у Сэро, ты с нами, братан? Эйджиро теребит его плечо, чтобы привлечь его внимание, заставить сосредоточиться на его словах. Бакуго хочется огрызнуться, сказать что они помешают ему учиться. Но увидив щенячий взгляд напротив, он прикусывает язык, отменяя все планы на вечер, все тренировки и игры с голодом. — Плевать, — тихо шепчет Кацуки надеясь, что тот не видит его на сквозь, что он на самом деле не понимает. Ему мысленно приходится бить себя по лицу, ведь один взгляд этого парня и он понимает, что тот конечно же всё знает. Когда они заходят в лифт, время проходит в тишине, но это их не тревожит, иногда тишина желанная и слишком привлекательная чем должна быть. Киришима прощается с ним и говорит о том во сколько будет так называемый «вечер кино». А он наконец заходит в свою пустую комнату где ему ничего не грозило, где было безопасно. Бакуго несколько раз проверяет действительно ли он закрыл дверь, подходит к окнам проверяя и их, а после плотно закрывая шторы. Комната погружается во мрак, но это лишь успокаивает его. После того как он меняет школьную одежду. Он от усталости, которая свалилась на него после отвратительного дня, падает в свою мягкую постель, упорно заставляя себя расслабиться. Бакуго всеми силами игнорирует нарастающую головную боль, что грозилась превратиться в мигрень. Делает вид, что не чувствует как его организм начинает съедать самого себя, или как его руки находятся в неконтролируемой тряске. Кацуки знает лишь то, что его глаза слипаются, а разум так и тянет в объятия морфея. Если он не использует шанс и не заснёт сейчас, то другие несколько дней он будет мучаться в попытках вернуть это чувство. Он закрывает глаза, полностью растворяясь в темноте небытия, когда слышит настойчивый стук в дверь, что тут же сбивает от отдыха. Бакуго с раздражённым стоном потирает свои красные глаза, с усталостью которых не мог сравниться даже Айзава в своём спальном мешке. Он пытается найти свой телефон, чтобы узнать о прошедшем времени, но цифры его никак не радуют. Уже восемь часов вечера, хотя он мог поклясться, что закрыл глаза на долю секунды и не спал вообще. Новый стук отвлекает его от попытки найти справедливость в мире. Кацуки тут же вскакивает на ноги о чём впоследствии жалеет. Ведь его зрение заполняется чёрными пятнами, а тело клонит из стороны в сторону. Не давая себе времени опомнится он пошатываясь, доходит до двери, настежь распахивая её. — Боже, я уже думал, что с тобой что-то случилось, — шутливо тянет Киришима, улыбаясь ему всеми своими акульими зубами. Бакуго в ответ лишь фальшиво закатывает глаза. Ему приходится тащиться за ним в чужую комнату — по крайней мере он убеждает себя, что ему именно приходится это делать, что он на самом деле просто потакает желанию красноволосого паренька, а не своему собственному. Уже который час, как только доходила их очередь, под аккомпанемент громкого смеха Сэро, Мины и Киришимы, Бакуго и Денки буквально вгрызались друг другу в глотки, играя в Mario Kart. Где Бакуго конечно же побеждал какая бы ожесточённая не шла война, на что Каминари выделяя каждое слово и надувая губы разочарованно протягивал: — С тобой так скучно играть, Каччааан! Ты ведь всегда выигрываешь, в чём смысл? Он хнычет и бросает на него самые жалостливые взгляды на которое было способно его лицо, явно надеясь сломать его своим жалким видом. — На мне это не работает, придурок. И с тобой также невероятно скучно играть. Если бы ты не был таким тупым, как всегда, у тебя бы появилась возможность, выиграть хотя бы раз. Кацуки никак не собирался ему поддаваться. Этот идиот даже не старался сменить тактику собственной игры, разве он был виноват в его глупости? Нет, и он ни под каким предлогом не дал бы ему даже возможности к выигрышу. Их споры были всё же прерваны Миной, которая так и пыталась нацепить на кого-нибудь смешную наклейку. К её радости, ей всё же удалось поймать ничего не подозревающего Денки, которому она сумела наклеить яркую наклейку прямо на лоб. Так ещё сопровождая это всё злобным хихиканьем. Кацуки лишь как кошка уворачивался от любой никчёмной попытки розововолосой, от чего получал от неё печальные и одновременно любопытные взгляды. И с каждой неудачной попыткой она надувалась, недовольно цокала и огрызалась на него. — Ну пожалуйста, малыш Баку! Кацуки только и вспылил от этого прозвища, уже собираясь начать жаловаться. Но ему пришлось остановить свой гнев, когда та отвлеклась и поплелась за другими. Идиотам же повезло меньше, они прыгали по комнате как ошпаренные при этом не прекращая смеяться. Всё же закончилось это тем, что ей благополучно удалось заклеить лица трёх придурков такими же нелепыми стикерами. Но и это не стало концом ведь после этого, из всех имеющихся волос на голове парней, Мина сумела сплести миниатюрные косички, закрепляя их по её мнению милыми заколками. И теперь же каждый из них выглядел невероятно глупо, но при этом даже мило. Мина же довольная облокотилась на персональную подушку под названием Киришима. Та всё не прекращала смеяться и с издёвкой твердить: — Не могу гарантировать, что ваши фотки останутся только при мне. Кацуки внутренне смеялся над этим нелепым зрелищем открывшимся перед ним и ликуя, что он не стал их жертвой. Он не мог себе представить какое смущение и стыд нахлынули бы на него, он бы видел самого себя слабым и никчёмным в таком виде. Но ему не нужно было из-за этого беспокоиться, ведь к счастью ураган каким-то образом сумел обойти его стороной. — Я не понимаю почему Бакубро всегда цел и невредим? И как после этого смириться со своей участью? — с ярким сарказмом говорил Сэро, театрально прижимая руки к груди делая вид, словно его сердце разрывается от боли. Это цирковое представление сразу же подхватывает Каминари добавляя своё ничем не отличающиеся мнение, с радостью подливая масло в тухнущее пламя. Он также удручённо размахивает руками, а после протирает фальшивые слёзы. Денки выглядит ещё глупее с заплетёнными волосами и заклеенным лицом. — Просто он самый лучший из вас, поэтому ему не нужно страдать как вам, — Мина отвечает на эти разборки, с улыбкой на лице смотря на Кацуки, а после переводя взгляд на двух бунтовщиков. И будто подкрепляя свои слова игриво показывает им язык. После чего все на время замолкают и только Киришима засмеялся, не удержавшись от «серьёзных» лиц вокруг. После чего все умирают от очередного приступа смеха, что отскакивает от стен чёртовым эхом. Они смеются так долго, что хватаются за животы от жутких спазмов и даже тогда не успокаиваются. И несмотря на то насколько глупой казалась вся эта ситуация, по всему телу Кацуки разливалось приятное тепло, что нынче он никогда не испытывал. Бакуго готов был признать, что тугой узел в груди немного ослаб, но даже эта крупица позволяла ему спокойно набрать в лёгкие жизненно важный кислород. Сейчас мысли его не крутились на невозможном идеале, что он пытается достигнуть или на глупых кошмарах, что преследуют его наяву. Теперь его мысли блуждали где-то далеко и даже раздражающий голод и боли в теле, не могли вернуть их на прежние переживания. Он не мог понять влияли ли они на него хорошо или же это было не тем, что ему нужно. Но он точно знал слово в слово, что думала об этом его стервозная мать: «Друзья — это обузы, что тянут тебя вниз, отвлекают от дел и мешают достигнуть идеала во всём. Если подпускать их слишком близко, они будут беспощадно пить твою кровь, на месте где ты сам им пригрел. И рано или поздно они всё равно исчезнут словно их и не было никогда. И тогда не приходи ко мне с просьбами и не жалуйся о том, как тебя лихо надурили. Это было предупреждение Кацуки!» Он хотел хотя бы на время забыть эти слова и жить припеваючи словно никогда их раньше не слышал. Ему не хотелось терпеть то, как эта ведьма причиняла ему боль даже на столь огромном расстоянии друг от друга. Бакуго не должен забивать этим голову в такой редкий момент его жизни, именно когда он не чувствует, что его швы разрываются на части и он готов упасть в истощённый обморок. Поэтому он решил неизбежно отложить это на потом. Кацуки мог подумать об этом завтра, когда он будет в своём обычном отвратительном состоянии и настроении, тогда ему будет нечего терять по крайней мере. А сейчас он наслаждается столь редким днём и чувствует, что глыба льда заменившая его сердце начинает таять от тепла, который как поток реки течёт в его теле. И ему кажется, что на короткое мгновение мир всё же решил сжалиться над ним. Они уже посмотрели неизвестно сколько фильмов, некоторые из них уже не могли держаться в ясном сознании и раскинувшись где только можно, уже видели десятый сон. Хоть Кацуки сильно устал и не меньше них хотел свалиться в дремоту и надеяться, что сегодня он выспится. Но что-то в нём заставляло держать глаза открытыми и прислушиваться к каждому шороху, которому он не мог дать объяснение. Он заставлял себя быть в напряжении и ждать, как ему казалось, неминуемой угрозы, что таится где-то на поверхности. Бакуго не может сказать, как долго смотрел в одну точку, забывая моргать и даже делать нормальные вздохи. Но ему пришлось попрощаться с каким-то невиданным очертанием чужих теней и голосов, когда почувствовал нежное прикосновение. Такое лёгкое прикосновение, словно он был фарфоровой чашкой, которая грозится с минуты на минуту треснуть. Кацуки не имел понятия как на это реагировать, но даже по ощущению кожа к коже, он мог понять чьи это бесстыжие руки. Даже не имея возможности увидеть чужого лица, не было сомнений кто это. По сравнению с жестоким и громким характером самого Бакуго, Киришима был полной противоположностью. Он всегда был счастлив, всегда мог утешить кого-нибудь, был ярким словно солнце, которое даже ночью не потухало. Кацуки никогда не любил прикосновения, любой контакт заставлял его вздрагивать и огрызаться на каждого кто посмел это сделать. Эйджиро же был жутко тактильным и приставучим, он не стеснялся и всегда искал чужого контакта. Он часто словно никогда не замечая притягивал его к себе в полуобъятия, всегда беря его под руку как ребёнка, ненавязчиво касался его ног сидя рядом с ним в столовой. Но Кацуки при всём желании не мог накричать на него, оттолкнуть, ему не хотелось признаваться, что он жаждал этого не меньше. Поэтому он не сопротивляется тому как пальцы Эйджиро переплетаются с его собственными. И не огрызается, когда чужой вес несильно опирается на него. Тот был настолько близко, что можно было слышать дыхание прямо у его уха, и жаркое опаляющее тепло, которым покрывается всё его тело. Сердце Бакуго начинает учащённо биться, а кровь напористо стучит в его голове. Он не понимал почему тело так реагировало на этот контакт, хотя возможно дело было лишь в человеке, который дорог его сердцу. Кацуки не думая сжимает его пальцы в ответ, пытаясь найти ещё больше тепла, чем уже получил. «Человеческая жадность не знает границ». Его глаза начинают слипаться, а его самого тянет в объятия сна и он даже не в силах отогнать это от себя. Он больше не чувствует удушающую петлю страха не шее, что затягивалась всё крепче. Он чувствует только ровное дыхание рядом с ним и шершавую руку, что всё сильнее сжимает его собственному. Поэтому он позволяет себе опустить тяжёлую голову, на крепкое плечо Киришимы. Кацуки даёт себе возможность снова ощущать себя не на эмоциональных качелях, а в тёплых объятиях человека которому доверял, кажется гораздо больше чем было нужно. Возможно ещё ничего не потеряно, возможно он ещё не увяз в яме под названием жизнь. Кажется он сможет вздохнуть когда-либо свободно и больше никогда не ощущать себя ничтожеством и слабаком. Может он больше не будет чувствовать голод, что съедает его тело вместе с душой. Боже, каким же он стал наивным.***
Правило номер двадцать восемь— если случается что-то слишком хорошее, то это скорее всего подделка. Люди бывают добры только если им что-то нужно от тебя взамен. Они могут притворяться, что это не так, но правда всё равно раскроется. Такие вещи как доброта, вежливость тоже не бывают просто так. Они дают тебе это надеясь, что получат что-то для себя необходимое. Они улыбаются, ожидая твоей улыбки в ответ, они делают услугу, надеясь на твою услугу в ответ. Поэтому не бывает доброты просто так, не бывает ничего, что не требует от тебя отдачи. Все наверное понимают, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Хотя с этим можно поспорить, но за большинство вещей, приходится платить, и не важно чем, оплатой может стать что угодно. Даже за такие глупости как доброта, дружба и тому подобное, приходится отдавать что-то в ответ, ведь жертва должна приносится с обеих сторон. Если ты не отдаёшь что-то взамен, то это начинает распадаться прямо на глазах, как увядающий цветок, что давно не видел солнечный свет. Это тоже самое, как покупка жизненно необходимых продуктов или вещей которые улучшат твою жизнь. Оплатой может стать что угодно, например твоё время, благополучие, доброта, силы и много чего ещё. Вопрос заключается в одном: готов ли ты действительно чем-то жертвовать? Ответ неоднозначен, важно то, за что ты собираешься платить и насколько сильно это тебе нужно. Дружба подразумевает собой, отдачу каждого из её членов. А когда ты не можешь или не хочешь этого дать, скорее всего она скоро разрушится или уже это сделала. В этом есть свои плюсы, а также минусы, но кто-то всегда будет рабом этих отношений. Мало кто признаёт этот факт, но это главный минус дружеских отношений. Раньше большой список правил и предписаний казался чем-то само разумеющееся, но после более тщательного знакомства с внешним миром, стало понятно что это не так. Никто ни имел свою чёртову «конституцию». Никто подразумевает собой всех тех, кто находится в его окружении и которых он знает достаточно, чтобы такое сказать. И последнее время он нарушал правила всё больше и чаще. Главной причиной его головной боли конечно же был Киришима и его группа друзей, что ходили за ним чуть ли не хвостиком. Даже есть ему приходилось гораздо чаще, не имея возможности отказаться. Всему виной была Мина, ведь та каждый раз бросала на него странные взгляды и следила чтобы он не увиливал. Кацуки понятия не имел, что делать с тем, как он подпускал этих людей всё ближе. Было столько пунктов о недоверии к людям и всё же, в итоге он наступал на одну и ту же проблему. Я знаю, что ты можешь быть идеальным, тебе просто нужно много работать. Эти слова не прекращали терзать его разум, каждый раз срываясь он напоминал себе это, начиная трудиться всё сильнее. Но в этот день было что-то не так, всё было не таким как раньше. Даже с ужасным слухом он слышал свист ветра за окном, слышал перешёптывания вокруг, постукивание ручкой и чьё-то пение. Но лучше всего он слышал громкий стук своего сердца. На этот раз у него не было сил, чтобы сделать хотя бы хмурое выражение. Его глаза метались по комнате в поиске чего-то или кого-то, что ему было неизвестно, он просто чувствовал это. Чувствовал настойчиво дыхание, возможно собственное, вибрацию чужих голосов и удушающию обстановку в помещении. По коже его стекал бесконечный пот, а в горле застряла паника. Он не имел понятия, как долго застыл в таком положении или как долго он слышал своё имя, не обращая на это внимания. Только после настойчивого дёрганья за плечи, он вздрогнул и снизошёл отвлекающего своим вниманием. Никого кроме них в общей комнате не оказалось, возможно это было из-за позднего времени. Но тут очень долго кипела жизнь, кто-нибудь обязательно смотрел бы что-либо или играл в игры до утра. Каким образом теперь всё опустело? Будто кто-то потушил знаменитый вечный огонь. Неужели он так долго провёл в неведение? Потому что он отчётливо помнил, что комната была забита его одноклассниками, всего несколько минут назад. Киришиму же явное отсутствие людей не смутило вовсе, хотя Бакуго не был уверен, в том, что тот был тут не причём. — Что происходит? — серьёзным тоном спросил Киришима, который кажется был готов рвать и метать, неизвестно почему. Кацуки хотел отмахнуться, как и всегда, уже было открыл рот, но сразу же заткнулся увидев выражение лица напротив. Глаза Эйджиро кажется потемнели на несколько оттенков, а губы искривились. И Бакуго готов поклясться, что он будто прочитал мысли красноволосого. Только попробуй сказать, что всё хорошо и я за шкирку поведу тебя к Айзаве. Поэтому Кацуки тупо замолк, не зная, что сказать или сделать. Кажется новый вихрь паники собирался поглатить его живьём. Он знал, что рано или поздно его оправдания больше не будут работать. Знал, что Киришима вскоре прекратит закрывать на это глаза и вытянет из него правду. Но Бакуго старался оттянуть этот момент всё дальше из-за чего это не переставало его мучать. Это висело над ним, словно грозовая туча, а он всё боялся момента когда же наступит дождь. Эйджиро был снисходителен большую часть времени. Ему было страшно давить на друга, ведь это могло разрушить то небольшое доверие, которое питал к нему Кацуки. Он был убеждён, что если случится что-то серьёзное, он обязательно придёт к нему за помощью и просто терпеливо ждал. Но с дальнейшими наблюдениями стало ясно, что если он не надавит, тот никогда не заговорит. Поэтому он собирался узнать ответы на все свои вопросы. Даже если он потеряет это хрупкое доверие, он больше не может смотреть как тот медленно убивает себя. Как тот отнекивается от приёмов пищи, как часто трясутся его руки или как неустойчиво он ходит. Киришима всегда преследовал его тенью, искренне боясь, что Бакуго не удержит равновесие, потому готовый поймать его в любую секунду. Он знал гораздо больше того, что Кацуки пытался скрыть, гораздо больше чем было дозволено. И пусть он потеряет доверие человека, которого бесконечно любит, если это означало его спасение Киришима был готов. Тем более он вернёт себе потерянное. Если сумел один раз, как бы не было сложно дальше, во второй раз тоже сумеет. Принимая в уме тяжёлое для него решение, он ловко хватает чужое запястье и несвойственной для себя же грубостью, оголяет его. На бледной коже виднеются красные полумесяцы, оставленные чьими-то когтями. Кое-где проскальзывают уже выцветающие синяки, также в форме пальцев. Эйджиро не отшатывается в ужасе и не удивляется. Он видел это каждый раз, когда его рукава закатывались достаточно сильно, но до этого момента молчал и лишь строил догадки. Сейчас же не желая ждать, спрашивает напрямую: — Кто? Светловолосый с искажённым в ужасе лице, пытается вырвать свою руку, но её держат крепко при этом не причиняя боли. Он отводит, взгляд, желая смотреть куда угодно, но только не на серьёзное лицо, обычно всегда улыбчивого друга. Киришима смотрит же прямо в ярко-красные глаза напротив, не давая себе возможности поддаться беспокойству и глупым слезам. Ему приходилось игнорировать желание прижать к себе и держать его у себя, уверенный, что больше никто не прикоснётся к нему. Это всё имело смысл, но только сейчас он должен быть на удивление настойчив и жесток. Даже если он ненавидел такое поведение в принципе. Киришима давит, как только может, желая услышать ответ и попытаться помочь, как только было в его силах. Он с болью наблюдает, как Кацуки трескается, как сильно он начинает дрожать и как громко стучит его пульс, под пальцами. Бакуго разрывался на чёртовы молекулы. Одна часть билась от желания признаться и всё рассказать. Другая же пыталась сохранить тайну, полностью уверенная, что он сам виноват в этом. Но Кацуки не желая больше слышать, слушать кого-либо, чувствовать и вообще думать над этим. Решил, что закончит всё прямо сейчас, чем будет откладывать это снова и снова. Он не мог больше убегать от проблем, от правды, от правосудия и от лучика солнца в виде Эйджиро. — Моя мать — пусто выпаливает Бакуго, так словно говорит про кого-то другого, кого он не знает. Так, словно он лишь наблюдатель издалека, словно с ним этого никогда не происходило, будто это не он сам. Он успокаивается больше не пытаясь вырваться и сбежать. Кацуки смотрит куда-то за плечо Киришимы, пытаясь отгородиться от всего мира и от последующих последствий своих действий. После признания в комнате воцаряется удушающая тишина. Кажется для Бакуго уже не имело смысла, что что-то когда-то происходило. Было легче смириться и принять всё это, делая вид словно это не с тобой произошло, будто это просто фильм, зрителем которого он является. Проходят мучительные секунды молчания и из диссоциации его выводят внезапные объятия. Такие крепкие, что ему становится тяжело дышать. Киришима вплотную прижимается к нему и он чувствует, как беззвучные слёзы падают ему на плечи. Тот начинает бесконтрольно шептать, в попытках успокоить то ли Кацуки, то ли самого себя. — Мне так жаль… Сначала он чувствует, как к горлу подступает клубок эмоций, что он так тщательно сдерживал на протяжении нескольких лет. А потом он ломается, не желая больше терпеть. Слёзы вырывается и у него, перерастая в громкие рыдания, такие сильные, что он чувствовал, как его грудь разрывается от боли. Кацуки отчаянно хватается за Эйджиро, который был готов разделить с ним все его чувства и проблемы. В первые он позволяет себя ощущать что-то кроме вечного гнева. Каждая эмоция буквально гноилась внутри, готовая медленно убивать. Казалось это будет вечным спутником его жизни, но что-то непременно разрывается и привычный мир рушится. Киришима выводил узоры у него на спине, не переставая шептать хотя бы небольшие утешения. Ничего не имело значения прямо сейчас, только Кацуки был его приоритетом. Всё могло подождать, даже неизбежный поход к Айзаве за помощью. Он был готов остановить время, если бы это было необходимо. Он медленно раскачивался из стороны в сторону, зарываясь лицом в пушистую макушку Бакуго. Он вдыхал запах чужих волос, запах который источал нотки сладкой карамели и буквально кружил голову. Его рыдания сотрясали Киришиму, заставляя сердце сжиматься в безумной боли. Он прижимает его к себе ещё ближе и пытается сдержать собственный поток слёз. Всё было бы гораздо проще и легче, будь у него возможность больше никогда не отпускать его. Кацуки же чувствовал как узел в груди не просто ослабевал, а исчезал, оставляя за собой лишь шрамы и чёрный пепел. Он делает отчаянные глотки воздуха и наслаждается тем, насколько же легко теперь ему это даётся. Кто бы мог подумать, что обычный глоток воздуха возвращал желание жить и сражаться дальше. Теперь же он готов был признать, что эти правила были бессмысленны. Это были навязанные законы его семьи и последствие непредсказуемой жизни. Кацуки верит, что возможно со временем станет легче и даже ели это не будет длиться вечно, ради Эйджиро он был готов нарушить правила. Возможно каждое его правило, существовало лишь для того, чтобы его в наглую нарушили.