ах если бы

ему приснилось однажды — темной дождливой ночью — как в спину его впились сотни тысяч жгучих взглядов. жгли они его то огнём, то холодом, то будто окатывали водой и толкали навстречу северному, леденящему кожу и кости ветру. а потом выяснилось, что у него озноб и температура подскочила до перемерзких тридцати восьми градусов. взмокло тело под зимним одеялом, окатывал его сквозняк из раскрывшейся форточки — вот плохо и стало. вот почему и сны такие кошмарные снились. так объяснила люмин. он быстро выздоровел — отлежался лишь пару дней, большего себе позволить не мог. у него много дел: подождать люмин после последнего урока, пообедать парой хэшбраунсов на фуд-корте — и пойти на фехтование. — да ладно тебе, кэйя вряд ли за прогулы ругаться будет. он бы и сам все занятия в баре просидел, бьюсь об заклад, — люмин делает глоток горячего кофе и морщится. видимо, пересластили; ей теперь приторно. — ага, — этер кивает и мнётся ещё пару секунд перед дверью. — это просто раздевалка, не парься ты так. — ага… — он кивает снова. люмин вот — повезло. у неё преподавательница мягкая и добрая, пуская и строгая порой через чур. этер бы с ней тоже хотел заниматься, но слишком стесняется своих навыков. джинн требовательна. а люмин умеет удивлять. а вот кэйе — все равно, с какими знаниями ты к нему приходишь. этер даже фехтовальную трость правильно держать не умел; кэйя только шутил и поправлял его стойку. иногда этеру кажется, что кэйя просто отрабатывает оплаченные пару часов занятий, а не действительно пытается его чему-то научить, но каждый раз ловит себя на мысли, что со временем становится увереннее, чем раньше. он уже и выпады делает правильно, и связки некоторые разучил, и даже почти не боится, что кэйя его поранит. этер чувствует, как в нем разыгрывается азарт к концу каждого занятия — и тогда кэйя обязательно говорит, что оно окончено. «оя, так ты вошёл в раж? ха-ха, неплохо. только наше время уже подошло к концу. жду тебя в среду!» дверь раздевалки противно скрипит. — не грусти, а то ягодицы не будут расти. выздоровел? люмин мне звонила. — зачем мне, чтоб они росли... — ну, красиво. так выздоровел? — ага. кэйя пожимает плечами и привычно стягивает волосы резинкой. — тогда у нас сегодня урок теории. мне твои вялые телодвижения видеть не хочется, — этер хмурится, а кэйя передразнивает его и приглашает в зал кивком. а потом свет моментально тухнет. этер понимает, что учитель что-то особое придумал — видимо, ему и самому лень с тростью по паркету вальсы вышагивать, — так что лишь глаза закатывает. а кэйя хватает его за руку и тянет поближе к противоположной от входа стене. в темноте этер успевает разглядеть старый пленочный проектор и пару подушек; кэйя возится за спиной, периодически ворчит, вздыхает, а потом — на небольшом участке повлажневшей от контраста температур поверхности начинают мелькать чёрно-белые силуэты. они машут самыми настоящими шпагами, сливаются в бое, как в танце, отбивают ногами какой-то ритм — через пару мгновений этер понимает, что это происходит на сцене. небольшой, будто устроенной внутри уличного шатра с небольшим флажком на конусной крыше. он задерживает дыхание. — эта пленка несколько десятков лет хранила на себе запись. нашёл ее в библиотеке. не удержался. хотел тебе показать. кэйя падает на одну из брошенных на пол подушек и зовёт этера сесть рядом. этер недолго думает — как в трансе прошагивает поближе и плюхается вслепую, не в силах оторвать взгляда от двух черно-белых фигур. — а это..? — сценическое фехтование. сюжет пьесы прост — все вложено в философию о борьбе добра и зла внутри человеческой души. один из русских классиков когда-то сказал, что внутри человека есть рай и ад. и они ведут вечную, непремеримую борьбу. собственно… — так это ангел и демон? — нет. это рай и ад. это не представители сторон добра и зла – это само их воплощение. материализация… персонификация… как удобно. — вот как. пленка резко обрывается. кэйя лениво встаёт и запускает ее заново. этер все ещё не может оторвать взгляда. — внутри меня тоже рай и ад борются? — ага. вроде того. ну, это все, конечно, философия, метафоры, э-э, но… в общем, да, борются. когда выбор не можешь сделать, или когда совесть за что-то гложет. — понятно… он не думал, что кэйя ему когда-нибудь что-то глубокое захочет показать. удивился оттого сильнее. под шорох старой пленки думается хуже. голова у этера пустая-пустая, а представление завораживающее и впечатляющее. и зал — тихий и темный. этер подмечает это случайно, пытается взглядом в темноте фигуру кэйи выцепить — странный он сегодня. этеру казалось, это у него тут температура и жар. — хочешь о теории? сценическое фехтование, оно же артистическое, появилось тогда, когда театру нужно было показать реалистичный и впечатляющий бой. эстетичный, выразительный, но правдоподобный – чтоб дыхание у зрителей захватывало и волнение за героев захлестывало. — кэйя... — ...а сейчас в фехтовании смысла нет. смотрю на эту старую пленку – и правда что-то внутри щемит. а потом смотрю на тренировки наши – и понимаю, что совсем другое это. никто за нас с тобой во время боя переживать не будет. мы не актеры с тобой, в нашей схватке глубинного смысла нет. так зачем это все? век дуэлей давно закончился... этер перестаёт его слушать. совсем неосознанно — все сознание впиталось в борьбу рая и ада на мрачной стене, в технику их боя, в лица; этер хочет, чтоб у него когда-нибудь так же было. хочет сражаться за что-то великое на самом настоящем мече, может даже — обуздать магию тех сотен тысяч взглядов, что спину ему во снах прожигают. хочет пересчитывать боевые раны, хочет иметь ц е л ь; хочет терять и находить, чувствовать, стаптывать ноги в кровавые мозоли, плести из полевых цветов венки. и внимать молитвам чужим — тоже хочет. он столько всего хочет понять, столькому научиться; а кэйя — включает во всем зале свет и ладони отряхивает. — час занятия прошел. может, домой уже?