***
Тогда о его игре говорил едва ли не каждый житель маленького городка. Казалось, что она была для них если не чудом, то точно спасением от ужасов, которые творили с ними немецкие солдаты. Теодора и подумать не могла, что в оккупированном городе кому-то будет дело до музыки, но, как показала реальность, она очень заблуждалась. Нелюдимый человек, чудесный доктор и превосходный музыкант. Все эти слова попросту не могли сложиться в её голове в единый образ. Теодоре приходилось встречаться с ним на улице, удавалось увидеть то, как он работает. Но всё, что она чувствовала от Джона — холод. Когда она сталкивалась с ним взглядом, то ей казалось, что в этих до ужаса чёрных глазах спряталась самая настоящая глыба льда. Так что у Теодоры всё не получалось понять, за что местные так полюбили этого доктора. Впервые на его выступление у неё получилось прийти лишь спустя пару дней после приезда: всё же, она здесь по работе и написание статей было для неё приоритетом. Благо, Томас подсказал день, в который Джон должен был играть, и ей не пришлось просиживать вечера напролёт в местной таверне. — Помнится мне, мисс Эйвери, вы очень хотели услышать игру нашего Джона, — в голосе англичанина проскальзывала едва ощутимая насмешка, которая стала за несколько дней для Теодоры весьма привычной. — Верно, хотела. Быть может, вы даже знаете, когда он в следующий раз будет выступать? — жизнь журналистки давно приучила девушку к вечной любезности, ведь никогда нельзя угадать, какой человек в будущем сможет оказать тебе услугу. — К вашему счастью, знаю, — теперь он действительно усмехнулся, но Теодора уже не обращала на это ни малейшего внимания: любопытство, которое и без того довольно часто переворачивало её жизнь с ног на голову, теперь увеличивалось в геометрической прогрессии. Статья вышла бы превосходная. «Мелодия надежды». Идеальное название для истории в женском журнале. — Приходите в таверну около семи. — Спасибо вам, — Тео искренне улыбнулась ему, чем вызвала едва заметную улыбку в ответ. — Не опаздывайте, мисс Эйвери. — Ни в коем случае не позволю себе подобной роскоши. Таверна, пустующая в обычные дни, в тот вечер ломилась от желающих услышать игру Робертса. Все столики давно были заняты, а официанты стремились обслужить гостей как можно быстрей, дабы не нарушать тишину зала во время исполнения. Теодора пристроилась в углу, из которого открывался весьма хороший вид на инструмент. Она не видела, как вошёл Джон, но по наступившей тишине сразу стало понятно, что начало шоу, о котором все так много говорили, близко. От предвкушения её дыхание слегка сбилось, а слух, как ей в последствии казалось, обострился. Доктор Робертс без лишних слов сел за инструмент. Казалось, он не видел зала, переполненного людьми. Создавалось ощущение, что для него никого не существовало. Есть только он, инструмент и музыка. Прекрасная музыка. Открылась крышка рояля, прозвучал едва слышный скрип стула, и зал заполнила музыка. В голове Теодоры мелькали картинки, подходящие под определённые настроения произведений. Ей вспоминался дом: родители и брат сидели за большим столом, вокруг было по-домашнему уютно и пахло вкусной едой. Никаких немцев, никакой войны, никакого страха. Тело девушки с каждым новым аккордом наполнялось теплом и едва ощутимой тоской по родине. Постепенно мелодия менялась: изменялись ритм, тональность, смысл. Теперь в ней не было спокойствия и ощущения чего-то родного. Счастливые мотивы сменились на душевные муки, на вечные скитания одинокой души. Эйвери казалось, что в этой музыке был человек, которому непременно нужно было помочь, ведь вся та боль, проникающая в её душу через призму игры Джона, вынуждала Теодору быстрыми движениями руки смахивать слёзы с поалевших от плача щёк. Не такого ожидала она, идя час назад в старенькую таверну. У музыки редко получалось пробудить в Теодоре что-то помимо восхищения, но теперь ей казалось, что пальцы Джона перебирали не клавиши рояля, а струны её обнажённой души. Каждая новая нота находила отклик в сердце Эйвери, а финальный аккорд вызвал россыпь мурашек на теле: слишком трогательно это было. Теодора достаточно хорошо представляла себя в роли той самой потерянной души, ведь сама в действительности ею была. Джон закончил так же неожиданно, как и начал, но теперь она попросту не могла не сказать ему пары приятных слов, хотя и прекрасно понимала, что мужчина в них совершенно не нуждался. Теодора весьма спешно начала протискиваться к выходу, за что по пути получила несколько комментариев от недовольных посетителей, но ей было не до них, ведь он уже подходил к дверям. — Доктор Робертс! — ей пришлось окликнуть мужчину, чтобы не упустить его из виду. На её удивление, Джон остановился и даже обернулся, одарив при этом журналистку едва заметной улыбкой. — Мисс Эйвери, не ожидал вас здесь сегодня увидеть, — мужчина пропустил Теодору вперёд и слегка поморщился от света фонаря, падавшего прямо ему в глаза. Спустя пару мгновений их лица обдал свежий ветерок, от которого Эйвери улыбнулась, а Джон заметно расслабился. Было приятно ощутить на коже лёгкие дуновения после духоты таверны. — Я попросту не могла пропустить ваше выступление, а Томас любезно сообщил мне о том, что играть вы планировали именно сегодня вечером. Вот я пришла, — она мило, даже с едва заметной неловкостью, улыбнулась ему: не каждый день говоришь почти незнакомому человеку о том, что оставил все дела для того, чтобы послушать его нашумевшую в этом городке игру. — Не смогла отказать себе в любопытстве, ведь едва ли не каждый, кого я здесь встречала, с восхищением отзывался о вас. И о вашем исполнении. — Надеюсь, я не разочаровал вас, — Джон чуть заметно улыбнулся ей в ответ. Американская журналистка с первого дня притягивала к себе его обычно блуждающий по людям взгляд. Было в ней что-то необыкновенное: такая маленькая и хрупкая, а смелости и искренности хватит на десятерых. — Нет, конечно не разочаровали. Признаться, я осталась в неописуемом восторге. Ваша игра была просто волшебной, как бы странно это не звучало. Никогда не чувствовала такое количество эмоций от прослушивания музыки. В чём ваш секрет? — У меня нет секрета, мисс Эйвери. Я просто отражаю через игру то, что чувствую сам, — улыбка Джона стала чуть шире, когда он заметил лёгкое разочарование на лице Теодоры. — Моё чутьё подсказывает мне, что вы ждали более полного ответа на этот вопрос. — Мне неловко признавать, но вы правы. На самом деле, все эти разговоры о вас впечатлили меня настолько, что мне захотелось рассказать всему миру о необычном враче из Химворда, — Тео вновь неловко улыбнулась от скользящего меж собственных слов намёка. Почему-то Джон не напоминал ей человека, любившего журналистов и их статьи. — Конечно, только если вы будете не против. — Вы хотите взять у меня интервью? — Очень. — Я посмотрю своё расписание и чуть позже подберу более подходящий для этого день. Только у меня будет одно условие, — Джон внимательно наблюдал за тем, как изменяется выражение лица Эйвери из-за его слов и взятой паузы. — Я бы хотел увидеть статью до публикации. — Это едва ли не меньшее, что вы могли попросить, — Теодора удивлённо посмотрела на него, не до конца понимая, почему он так легко согласился. — Знаю, но что-то мне подсказывает, что легче ответить на все ваши вопросы как можно раньше. Такая журналистка, как вы, мисс Эйвери, явно не станет легко бросать придуманный ею план. — Спасибо, доктор Робертс. — Лучше зовите меня Джоном, — его взгляд оказывал на Теодору какое-то чарующее действие. Ей казалось, что в их чёрной глади она могла бы легко утонуть. Они пугали, но вместе с тем манили к себе, притягивая жертву к охотнику. — Спасибо, Джон. Тогда, полагаю, вам лучше звать меня просто Теодорой. — С огромным удовольствием. А теперь прошу меня простить, но мне пора возвращаться в больницу. Спасибо за комплимент, Теодора. Рад, что смог вас порадовать. Доброго вам вечера, — Джон улыбнулся ей и отправился в противоположный от её нового дома конец города. — И вам, Джон, — она осталась одна, но музыка всё не хотела её отпускать. Как и чёрные глаза Джона, в которых часть неё продолжала тонуть до самой смерти. И после неё.***
Теодора давно не ощущала такого восторга от музыки, который испытывала сейчас, находясь на одной из репетиций представления Розетты. Ей казалось, что она вернулась в далёкий 1914-й. Вернулась в стёршийся за столько лет из памяти Химворд, во времена, когда он играл только для неё. Музыка вновь игралась с её фантазией, показывая давно забытые сюжеты. Она не могла пошевелиться: её тело и разум вновь попали в тиски волшебной музыки, а взгляд был прикован к спине музыканта, которого предательски скрывали тени зала. Теодора не могла дышать, слыша мотивы, некогда так её тронувшие, и ощущая всю их боль. Всю его боль. Эйвери чувствовала, как сердце пропускало удары и делало кульбиты при мысли о том, что это мог быть Джон. Её Джон. «Это должен быть он», — она не может ошибаться. Теодора осторожно подошла к роялю, но силы покинули её: голова слишком болела от мыслей, живот мутило от какой-то странной энергии. Она застыла в паре шагов от того, чтобы увидеть лицо играющего. От того, чтобы в очередной раз обмануться. «Нет, это не может быть он, прошло слишком много времени. Это всё игра фантазии и воспалённого мозга. Джон не стал бы так появляться. Не спустя столько времени…» Её размышления прервал сам музыкант, всё ещё скрытый тенью. Его бархатистый голос просто не оставил ей выбора. — Здравствуй, Теодора. — Джон…