***
Вся поляна погрузилась в блаженную тишину. Гномы оглядывали друг друга, проверяя все ли живы. Оин ходил меж товарищей, осматривая каждого на предмет тяжелых ранений, и перевязывал раны особенно нуждающимся. В воздухе пахло свежей кровью, металлической и гнилостной. Каждый шаг отдавался хлюпаньем размякшей от крови земли, усеянной трупами, клочьями свалявшейся шерсти и отрубленных конечностей. Элли аккуратно переступала через них, следуя напрямик к королю. Торин, еле стоял на ногах и о чём-то переговаривался с волшебником. Его плечи были опущены, лицо измождено, под светлыми глазами пролегли глубокие тени. Он был вымотан, как и каждый из них. — Надеюсь, Торин Дубощит, ты осознаешь, что сегодня вы оказали Средиземью столь неоценимую услугу, что она достойна быть воспетой в легендах. Но лишь сегодня, — маг сделал долгую паузу, затягиваясь трубкой. Его любимый «Старый Тоби», — Это была лишь одна змея из целого клубка. — Едва ли столь мерзкая погань встретиться нам на пути в ближайшее время. Смауг не в счёт. На сегодня хватит с нас орков и гоблинов. Моем отряду нужен отдых. Элли аккуратно положила ладонь на королевское плечо: — И тебе в особенности, Торин Дубощит. Торин одарил её усталым, но добрым взглядом и сжал маленькую ладонь в ответ, а затем обернулся. Позади, на груде тел лежало одно — обезглавленное, самое ненавистное. Оно больше не было угрозой, вместе с ним за завесу мира живых уходила боль потери, отчаяние и тихая ярость. Элли видела, как ледяные глаза гнома заволокло пеленой слез. — Мне до сих пор в это не верится. Неужели мы смогли. После стольких лет… — Дядя, я видел, как раны появлялись на нем из ниоткуда. Это невозможно, — Кили стоял рядом, бледный и едва стоявший на ногах. — Гэндальф, что это было? — Фили, поддерживающий брата за локоть, недоумевающе посмотрел в глаза волшебника. Все затихли. Гэндальф не торопился с ответом. Его проницательные глаза блуждали от одного члена отряда к другому в поисках ответа. Стало понятно, что маг сам не ведал о случившемся. Первым не выдержал Нори. — Может это сам Дурин пришел нам на выручку? — Не неси чепухи. Такое бывает только в сказках, — Бофур прижался спиной к дереву и сложил руки на груди. Ушанка была набекрень. Пока гномы спорили, Элли внимательно следила за хоббитом. Бильбо, покусывавший нижнюю губу, словно воды в рот набрал, переступал с одной ноги на другую, не выпуская руку из кармана. Она, в отличие от гномов, не испытывала и толики сомнения — Бильбо спас их, использовав эту, казалось бы, обычную золотую побрякушку, помог закончить некогда начатое. Хромая, она пошла в его сторону, коснулась грязной ладони пальцами. Хоббит вздрогнул. Он всё еще тяжело дышал, через ножны на его бедре проступали пятна черной крови. Элли зашептала ему на ухо. — Ты скажешь им? Да, не смотри на меня так. Я всё видела. Бильбо, благодаря тебе с Азогом покончено. Ты заслуживаешь чести быть признанным. Не бойся. Хоббит лишь упрямо замотал головой. — Друзья мои, сейчас не время и не место разбираться в том, что произошло. Мы придем к этому, когда представится случай, — Гэндальф, до того внимательно наблюдавший за Элли и Бильбо, решил перевести внимание на себя. — Будьте едины, в этот полный, новой надежды час. Гномы образовали вокруг своего короля плотное кольцо и припали на колено. Сквозь ленты морщин бывалых воинов и гладкие лица будущих героев, склоненные седые макушки и густые копны кудрей, невидимыми лентами вилась гордость и уважение, несоизмеримая ни с чем благодарность. Элли последовала примеру остальных. Бильбо не решался подойти ближе. Он смотрел на всех издалека, весь измазанный в грязи и крови, не переставая теребить карман на своём дырявом жилете. — Слава королю-под-горой! — гул грудных голосов заполонил поляну. Торин обводил гордым взглядом своих воинов. Глоин и Оин, Бифур, Бофур и Бомбур, Двалин и Балин, Дори, Нори и Ори, Фили и Кили… Ненароком Торин заметил, как его младший племянник, слегка пошатываясь, искоса поглядывает в сторону, туда, где учтиво склонила голову человеческая девушка. На его шее виднелась багровая лента, которую, как готов был поклясться король-под-горой, вплетала в свои волосы Элли. Он нахмурился и взмахом ладони приказал всем подняться. — Для меня нет большей чести, чем сражаться с вами рука об руку, мои братья. Поэтому я спрошу, смею ли я рассчитывать на вашу поддержку? Продолжите те ли вы путь к Одинокой горе вместе со мной? Немые кивки были ему ответом. — Что ж, я подозреваю, что пеший путь нам на время заказан, поэтому обратился за помощью к старым друзьям, — недоуменные взгляды устремились на Гэндальфа. Он лишь загадочно улыбнулся, сдув с кончиков пальцев крупного мотылька. И в след за его улыбкой послышался громкий, приближающийся с неба клёкот. Над поляной замелькали тени. Элли подняла глаза наверх. Если бы у нее были силы, непременно захлопала бы от восторга, увидев, как стая огромных орлов пикирует к ним навстречу. — Приятного полёта, господа. Бильбо, полетишь со мной. Эти величественные создания унесут нас как можно дальше отсюда. Волшебник махнул ему рукой и озадаченный хоббит неуверенно последовал за ним. Гэндальф, с несоответствующей созданию его лет прыткостью, взобрался на орла, подав ладонь Бильбо. Когда оба примостились на спине птицы, та плавно взмахнула исполинскими крыльями и метнулась ввысь. Все только и слышали, как завопил Бильбо, требующий тотчас спустить его вниз. Остальные стали опасливо приближаться к птицам. Те смотрели на них своими огромными, цвета грецкой скорлупы глазами. Орлы присматривались к гномам. В следующий миг словно по команде они синхронно склонили крылья, чтобы наездникам было легче взобраться. Однако Бомбуру и в этот раз потребовалась помощь. Бифур и Бофур, кряхтя, подсаживали его на орла. По заверению Гэндальфа, орлы могли перенести вес только двух путников, поэтому гномы и Элли с Ори выполнили наказ волшебника. Девушка, едва забравшись на спину птицы, тут же припала к ней всем телом, растворилась оболочкой и сознанием в мягкости и густоте пушистых перьев, как в домашней постели. Орёл издал клёкот и взмахнул крыльями. Элли прикрыла глаза, раскинув руки в стороны. — Ори, как думаешь, орлы смогут доставить нас прямо к Одинокой горе? — Размечталась, персик. Элли едва не подпрыгнула от удивления. Она распахнула глаза и увидела устало улыбающегося принца. — Кили, но ты ведь должен лететь с Фили… — Решил поменяться местами. На мой взгляд этот орел самый пухлый, а значит, самый удобный. Двигайся. Элли подвинулась в сторону, дав гному прилечь. Кили вальяжно растянулся рядом, касаясь её плеча своим. Элли невольно вздрогнула. «И снова этот жар. Его прикосновения обжигают». Она положила ладонь на его лоб, влажный, покрытый кровью, его собственной или врагов — не разберешь. Кожа холодная. — Кили, как ты себя чувствуешь? Выглядишь так… — Как будто меня орки с варгами помотали? — на его бледных, заляпанных кровью губах заиграла насмешливая улыбка. Элли неосознанно переняла ее. Орёл поднимал их выше к небесам. Все внутренности обдало волной холода, они сместились к самому горлу, и лишь когда птица перестала набирать высоту, летя плавно, следуя ей одной видимым путём, внутри стало спокойно. Наступала ночь. Они летели, погруженные в холодный свет звёзд. Элли смотрела вниз, чувствуя, как перехватывает дыхание и как дрожит тело от порывистого ветра, пробирающегося сквозь изорванную одежду. — Элли, — хриплый голос вывел ее из забытья, — Я хочу поговорить с тобой. — У тебя еще есть на это силы? — она усмехнулась и легла рядом с ним, устремив взгляд вверх. — На разговоры с тобой я всегда найду силы и время, — он громко втянул воздух носом и закашлялся. — Выходит, Торин сделал тебя участником отряда из-за твоей магической способности видеть будущее. Это… очень занимательно. Расскажешь, как ты это делаешь? И в этот раз не игнорируй меня, как Фили. Лететь нам долго, отвертеться не получится. Элли вздохнула. — Действительно — выбора у меня нет, — она соединила ладони на уровне бедер и начала свой рассказ. — Дар предвидения достался мне в наследство от бабки и узнала я об этом, когда мне стукнуло пять, — Кили заворочался, устраиваясь поудобнее, и внимательно посмотрел на Элли. — В Рохане к нам в таверну часто наведывался один мужчина. Они подолгу беседовали с моей бабушкой, запершись в одной из постоялых комнат. После его ухода наш сундук всегда полнился новым холщовым мешочком, набитым под завязку. Он был щедр и благороден. До сих пор помню его блестящие золотом короткие волосы и длинную бороду, которую он изредка давал мне потрогать. Как-то в одну из таких встреч бабушка взяла меня с собой. Я сидела у нее на коленях, а прямо напротив этот мужчина. В своих сморщенных руках она держала трубку с дымящейся чашей. В комнате витал едкий и свежий аромат мяты. Мне не нравился этот запах, от него тошнота подкатывала к горлу. И тогда бабушка сказала мне: «Детка, глотни воды из чашки». Мужчина уставился на меня весь в нетерпении. Я насторожено смотрела на розовую гладь воды и отчего-то испытывала необъяснимое отвращение. Мне не хотелось этого делать, я начала упираться, и тогда бабушка, что б её, схватила меня, крепко прижав к себе и влила в горло всё до последней капли. Я едва не захлебнулась, и пока пыталась откашляться, ощутила, как всё плывет перед глазами. Я начала видеть несуществующие картины, желтые стены комнатушки рухнули, перенеся меня и того мужчину за пределы таверны, да даже кажется за пределы Рохана. Я никак не могла узнать то место, и тогда увидела надвигающееся грозовое облако над волнующимся водами. Лодку, в которой мы оказались, пожирали глубокие воды Великого моря. Мужчина захлебывался, а я рыдала. Мне было так страшно, — Кили мягко сжимал ее ладонь. Она вновь ощутила его теплые пальцы на своей коже. — Всё закончилось также резко, как и началось. Крепкие стены сложились в маленькую коробку, на них вновь яркими красками запестрели картины и канделябры. Мою истерику было не унять. Бабка всё приказывала мне говорить, но я не могла. Со всхлипами из меня вырывались лишь отдельные, никак не связанные слова — «вода», «лодка», «гроза». Однако мужчина, обреченно склонив голову, кивнул бабке, и та выпустила меня с рук. Я помчалась куда глаза глядят, лишь бы быть подальше от этой комнаты, подальше от них двоих. Тогда я еще не понимала, что это значит, зато ясно осознала всё спустя полгода. Бабка начала насильно усаживать меня за стол к другим гостям. Раз за разом мои истерики становились всё менее бурными, я начала смиряться со своей участью. Она говорила, что только так я пробью себе дорогу в жизни, и я должна научиться управляться со своими чувствами, со страхом, постоянно твердила, что у неё мало времени. И вот, когда мне было почти шесть, она исчезла из моей жизни, оставив в сундуке семена мяты с трубкой, кинжалы моего отца и книгу, написанную своей рукой. Элли замолчала, прикрыв глаза, будто пытаясь вспомнить еще что-то. Кили же, находясь под впечатлением от рассказа, готовился завалить девушку ворохом вопросов, при этом так деликатно, как умел. — И что же ты, Элли? Как ты жила дальше? — После ухода бабушки таверна попала в недобрые руки. Она не удосужилась заменить своё место человеком достойным и умелым, и как следствие, повар с помощниками, понимая, что я не в силах дать отпор, начали строить свои порядки. Первым делом они обчистили наш сундук, пока я собирала урожай овощей на заднем дворе. Они говорили, что позволяют мне жить в этой комнатушке лишь потому, что моя бабка была с ним щедра. От блюд и вкусностей, под которыми едва не ломились столы я получала лишь скупые крошки. Видел бы ты меня тогда, я заметно отощала. Мне было опасно даже выходить на открытое поле — подхватывало ветром словно тростинку. — Варгова задница, — Кили непроизвольно сжал ладонь Элли крепче, чем нужно, и она шикнула. Гном ослабил хватку. — Элли, неужели тебе не к кому было обратиться? А как же тот благородный господин, он больше не заезжал в Рохан? — Увы. Рохан не изобилует добрыми и отзывчивыми людьми. Но, быть может, я не права, просто лишь мне не повезло быть с ними знакомой. Я продержалась месяц и сбежала из таверны. Бродила по переулкам, прокрадывалась ночью в конюшни и спала рядом с лошадьми, от которых веяло свежестью зеленых лугов, теплом и спокойствием. В моих снах я видела, как границы мира расступаются, как я бегу по полям, горным тропам, купаюсь в прохладных ручьях. Это было лучшее время дня, я любила сны гораздо больше, чем явь, потому что только в них я была свободной. Кили, понимаешь ли ты, что значит быть свободным? Ты, выросший в гордых стенах Синих гор, под крылом матери на пару со старшим заботливым братом, — Элли проводила взглядом одинокую, похожую на ожерелье Галадриэль звезду и закусила губу. — А тот благородный господин… Можешь сам догадаться, что с ним стало. Кили долго молчал. Было заметно, как его кадык плавно ходил вверх-вниз под багровой лентой Элли. Неожиданно он прислонил ее руку к своим губам, коснулся той горячим сухим поцелуем, услышав, как еле слышно вздохнула девушка. Она не могла не признать, что все его прикосновения отдавались в ней приятным теплом, их хотелось ощущать как можно чаще и дольше. Но когда он отпустил её руку, она разочарованно опустила плечи. Хотелось еще. Это пугало до дрожи. — Я чувствую ее прямо сейчас. В этот самый миг, Элли. Мне тяжело говорить, я с трудом могу пошевелить рукой, не могу сдвинуться с места, но на душе покой. Я там, где и должен быть, я ощущаю, что всё правильно, несмотря на трудности и опасности, которые мы переживаем, и которые нам еще предстоит пройти. Я хочу быть здесь. С моим братом, с моим дядей, с остальными гномами, и с тобой, — он прервался, лукаво улыбнувшись. — Чтобы увидеть будущее, тебе нужна кровь и табак? Этот балбес явно что-то задумал. — Зависит от случая. Кровь — связующее звено для всех живых существ, она указывает путь близких и дорогих сердцу людей. Я прибегаю к этому способу очень редко, чаще раскуриваю трубку и просто… стараюсь прислушаться к звукам, дыханию, собственному сердцу. Это помогает преодолеть ту грань сознания, что скрыта за завесой настоящего. Кили задумался. Вдруг он неожиданно лег на бок и подпёр щеку ладонью. — Элли, а что, если я захочу узнать своё будущее? Ты же не сможешь отказать такому привлекательному и обаятельному гному? — и в подтверждение своих слов, он прошелся пятерней по волосам. В его глазах полыхнули искры. Элли заливисто засмеялась от столь самонадеянного жеста. Кили несколько стушевался от такой реакции и смущенно заулыбался. — На мне крови хоть отбавляй. Хочешь слизни с щеки, — он демонстративно подставил ей щеку. — Хочешь с ладони. Есть еще один вариант, — он смахнул волосы с шеи и обворожительно подмигнул Элли, которая держалась за живот, безудержно хохоча. Тут неожиданно тихоня-орёл вдруг громко клекотнул. Это несколько усмирило пыл обоих наездников. — Это всё или будут ещё варианты? — Элли непроизвольно приблизилась к лицу Кили, ощутив, как щёки заливает краска. Принц вмиг посерьёзнел, зрачки расширились, а глаза потемнели. Кадык под лентой задвигался чаще. Ей начала нравится эта игра. — Остался ещё один. Он нежно коснулся её нижней губы, искусанной в кровь, обветренной, горячей. Провел по ней пальцем, продолжая смотреть в карие глаза напротив. Он чувствовал, что она близка к тому, чтобы наконец сдаться. «К твоему несчастью, принц, ты здесь не единственный, кто любит и умеет играть с чувствами». Элли чувствовала, что этот горячий порыв не будет стоить ей ничего. Кили не первый и не последний мужчина, к которому она испытывает… подобный интерес. Он поверхностный, манящий физически, но не трогающий сердца. От чего-то она была уверена, что Кили думает также, ведь он сам затеял эту игру. И всё же ее трясло, как тогда, в самый первый раз на коленях у бабушки, как будто и не было этих двадцати лет, которые научили ее держать ощущения под контролем, не погружаться сердцем в судьбу приходящих к ней за помощью, потому что они имели привычку покидать её после того, как получат то, за чем пришли. Обрести глубокие чувства равносильно потере свободы. Все, с кем она делила ложе говорили, что они, эти самые чувства — клетка из крепких шипастых прутьев, развешанных над пропастью. Ты либо навеки заключаешь себя в этой клетке, либо разрывая сердце вырываешься из нее и падаешь в пустоту. Третьего не дано. И Элли не испытывала нужды ни в клетке, ни в пустоте. Сейчас рядом с принцем она ощущала сладкую истому, тянущуюся от самого нутра. Сердце забилось чаще, пока она смотрела на губы Кили, не различая тот шепот, что слетал с них. Вот здесь, в уголке, алеющая струйка крови, теряющаяся в жесткой щетине. До боли захотелось коснуться её губами, ощутить металлический вкус, его вкус. Она прижалась к нему, ощутив, как на талию легла тяжелая ладонь. Первое близкое прикосновение — щека к щеке, и она чувствует, как шумно он вдыхает аромат её волос у самого уха. Опускается ниже, ощущая на губах прохладную липкость и привкус металла. Её ладонь на его щеке. Ветер треплет волосы. От чего-то перехватывает дыхание. — Мы будем свободны, Элли. Не бойся. Его губы касаются её губ. Поцелуй нежный, долгий, вкусный. Элли не в силах остановиться. Она голодна, как и он. Кили ненадолго отстраняется, а затем вновь припадает к ее губам, в новом порыве, явном и требовательном. Его вздохи, как сладкая патока. Руки дрожат, но уже не от страха, а от опьяняющего чувства свободы. Она улыбается сквозь поцелуй. Остановиться — значит потерять вкус свободы. И пока приятный влажный звук и вкус крови заполняют сознание, она медленно погружается во тьму.***
Огромный, глубокий как колодец зал. Кругом испещренные трещинами скалы. Пустой трон. Гробовое молчание. Двенадцать гномов и хоббит окружили пьедестал и уронив головы на грудь, мычат под нос незнакомый мотив. На голове Торина корона, синий плащ на широких плечах. В ледяных глазах застыла боль утраты. Рядом Фили, опирающийся на трость. Он стоит у самого изголовья и держит серую, холодную как лед руку. Лицо старшего принца сковано льдом. Рисунок ярких голубых глаз стирается, становясь блеклым, безжизненным. Всё лицо в соленых дорожках слез. Та рука, за которую так отчаянно схватился Фили, принадлежит младшему принцу. Он спит спокойным сном. Все краски, свет и тепло оставили его тело и душу. Она боится приблизиться. — Спаси меня. Спаси меня. Спаси меня. Спаси меня. Спаси меня… Неуемный шепот в ушах, превращающийся в отчаянный рёв. Взгляд вокруг и все глаза обращены на нее. Все твердят одно и тоже. Она оборачивается. Кили сидит на пьедестале, вместо глаз глубокие дыры. Кровь выливается изо рта вместе со словами. Под ноги ей катится черный рунный камень. Она падает на колени, хватается за голову, силясь скрыться от этих голосов и слепых взоров. Голоса в голове, в сердце, в конечностях, дребезжат, словно стекла, которые вот-вот лопнут. Тьма.***
Элли резко отстраняется. Сердце стучит бешено. Она оглядывает пространство вокруг — простирающееся в бесконечность чёрное небо, усеянное искрящимися звёздами, рядом летящие орлы, голос Кили у самого уха. — Эй, Элли. Всё хорошо? — его губы красные, блестящие. — Кили, то, что я видела… — Я не хочу знать, — его губы трогает простодушная улыбка. — Но ты же сам попросил меня об этом, — Элли вспыхнула. — Если мы сможем изменить то, что тебе открылось, так тому и быть. А пока будь со мной в настоящем. С таким красавчиком не соскучишься, верно? Элли захотелось, как следует взгреть принца, но вспомнив о его травмах, она всё же сдержалась. Припасёт на будущее. — Ты самый хитрожопый и бессовестный гном, которого я когда-либо встречала! — Если бы мог, я бы поклонился тебе за столь любезные слова, персик. Иди ко мне, — он открыл ей свои объятия, и Элли, ворча, но всё же не жалея о содеянном, приникла к нему, положив голову на грудь. Кили прикрыл глаза. Его равномерное дыхание и стук сердца успокаивали девушку. Медленно, но верно, она погружалась в тягучий долгожданный сон. На её губах еще оставался сладкий, металлический привкус свободы.