***
Мы правда переехали. Не сразу — долго собирались и искали варианты. Например, первое время мы просто хотели попросить отдельную комнату, но общага — место такое, где для людей даже закрытая дверь не является препятствием. Да и свободных комнат в середине года, естественно, не было. Поэтому мы, собрав всю нашу волю в кулак и соскребя в кучу наши социальные стипендии (а у Рихарда — еще и повышенную за отличную учебу), покатались по объявлениям и сняли квартиру. Подрабатывать все равно приходилось, конечно, но мы не жаловались. Все складывалось примерно так, как нам и хотелось. Наша крохотная двушка на отшибе города сейчас воспринималась мной местом, сродни раю. На последнем 9-м этаже, для меня — под самым небом, с огромными окнами, из которых открывался нихуя не живописный, но уже родной вид на гаражи, полторы горелые машины и засыпанный щебнем пустырь — гигантский плацдарм для орущего пьяного мужика ночью. Но самое главное — теперь это наше общее, одно на двоих, тесное, но уютное пространство. Ну, с недавних пор — на троих. Кошака я припер сюда не так давно — зашуганный и грязный, он сидел у подъезда и даже не мяукал, а еле слышно хрипел. Заметил его, когда возвращался из универа. Матерясь и проклиная ублюдков, выкинувших ухоженного, явно домашнего и уже взрослого кота, я сгреб его не сопротивляющуюся тушку и потащил в нашу квартиру. Рихард вернулся чуть позже, и заметно охуел, когда увидел меня, расхаживающего по квартире с мурчащим кошаком, только что вымытым и завернутым в кулек из полотенца, как маленький ребенок. На мои несмелые извинения он смиренно кивнул и молча удалился в ближайший зоомагазин. Визуально взаимной любви между ними с тех пор так и не наблюдалось — кот воспринимал Рихарда, как хозяина, который, в случае чего, и пизды дать может, поэтому предусмотрительно остерегался, а сам Рихард любил поворчать, какой же этот кошак «бесполезный» и как несоразмерно много внимания я ему уделяю. Но это только визуально, уверяю вас. Несмотря на то, что живем мы теперь далеко, гости у нас все равно бывали часто, и иногда казалось, что ничего и не поменялось. Галдежа периодически бывало столько же, сколько и в общаге, и я не знаю, что именно нас спасало от визита полиции — толстые стены или неконфликтность наших новых соседей. А мы с Рихардом до этого времени не задумывались, что у нас так много друзей. Но чаще всего у нас все равно бывали Софи и Лив. Переезжать помогали, прибегали по первому зову о помощи, даже кошака по ветеринаркам с нами возили, сердобольные такие. Они удивительно быстро и хорошо сдружились, даже странно — такие разные, а так стремительно общий язык нашли. Лив, как выяснилось, вообще человек неплохой. С каждым разом мне становилось все стыднее — так много всякой хуеты о ней надумал. Еще неудобнее стало, когда она сказала, что вся моя неприязнь была абсолютно четко заметна. Но Лив отмахивалась, говоря, что у меня были все причины так думать. Надеюсь, что могу считать ее своей подругой — Лив совершенно не такая, какой кажется на первый взгляд, и общение с ней дается мне легко и очень даже приятно. У Софи все по-старому — как всегда, активная и вовлеченная, она уже потихоньку выбивалась в лидеры различных студенческих организаций. Учеба на пятерки, бесконечная внеучебная деятельность, встречи с Кристофом, с которым у нее слишком уж быстро развивались отношения, даже про меня не забывала — сестра крутилась, как белка в колесе, и была чертовски рада такому своему распорядку. Я лишь наблюдал со стороны и радовался, что она нашла то место, где ей комфортно, так и не разочаровавшись в своем выборе. Ей все еще нравилось учиться, нравилось жить в общаге. Кстати, недавно сестра мне сказала, что Рейна съехала из комнаты — видимо, перебралась к тому самому Улли. Наша мать на связь так и не выходила. Как бы я не хотел выкинуть ее существование из головы — не мог, как и Софи, периодически о ней вспоминающая. Но, к счастью, семейного тепла нам хватало — сестра уже познакомилась с родителями Шнайдера и очень им понравилась. Теперь частенько у них бывала. Да и я каким-то неведомым образом сумел влиться в семью Рихарда, хотя совершенно этого не ждал. Однажды Круспе просто поставил меня перед фактом, что его отец хочет со мной познакомиться. Умолчу о том, как сильно я охуел от того, что он вообще знает об отношениях своего сына с парнем. Через пару дней мы поехали к ним — я волновался, Рихард тоже особым энтузиазмом не горел. Морально я готовился к не самому простому вечеру, но все было совершенно не так, как я представлял. Отец Рихарда, видимо, до сих пор чувствовавший вину перед сыном, пусть и принял нас изначально достаточно сухо, со временем открылся и превратился в невероятно простого и добродушного дядьку. Даже чем-то мне моего отца напомнил. И стоило ему пару раз обратиться ко мне «сынок» — так и я бояться перестал. Его жена тоже оказалась женщиной очень приятной и доброй. Ну, а братья и сестра в моих стараниях и ухищрениях не нуждались — я никогда и не пытался находить общий язык с детьми, но каким-то неведомым образом всегда его находил. Рихард смотрел на это все со стороны и постепенно оттаивал, окончательно избавляясь от своей детской обиды. Нередко теперь выходные мы проводили с его семьей — нам обоим этой атмосферы не хватало и мы старались насытиться ей сполна. Ну, а соседи по общаге, мне кажется, из нашей жизни не уйдут никогда. Казалось, что если бы мы с Рихардом захотели скрыться и уехать как можно дальше — они бы нас и там нашли. Мы постоянно пересекались с ними в универе, бывали друг у друга в гостях. Да, даже нам иногда хотелось понастольгировать, и мы захаживали в родные общажные стены. Это нас ждало и сегодня вечером — Кристоф позвал нас на свой день рождения. Зная Шнайдера, нас ждет что-то шумное с большим количеством алкоголя и мало знакомых людей, собранных в одном месте. Но даже это не мешало ждать этого зрелища с теплым, по-семейному уютным, предвкушением.***
— Точно есть не хочешь? — спрашиваю настойчиво у Софи, ставя перед ней чашку зеленого чая. Сестра, до этого тискавшая довольно развалившегося на ее коленях кота, подняла на меня усталый взгляд и выдохнула: — Пауль, точно не хочу. Все равно на день рождения сейчас поедем. — Ну, на общажных попойках обычно еды мало. Да и вдруг ты стесняешься, — развожу руками, усаживаясь за стол, — Или боишься. Если что, зря — не я еду готовлю. У нас за это Рихард отвечает. — Я бы удивилась, если бы было по-другому, — посмеивается она, спуская разомлевшего кошака на пол. Закатываю глаза, отхлебывая чай из своей чашки. Софи же с умилением наблюдала, как настырный кошак, наплевав на все правила приличия, бессовестно забрался ко мне на колени, а с них — прямо на стол. — Я бы на твоем месте так не рисковал — скоро Рихард придет, — говорю наглому животному, флегматично наблюдающему за нами. Самому шугать его и спускать на пол бесполезно — мной кот научился вполне успешно манипулировать. — Он его боится? — с долей сострадания в голосе спрашивает Софи. — Я бы сказал, опасается. Не переживай, кошака никто не обижает, — уверяю свою беспокойную сестру в полной сохранности прав и свобод животных на территории этой квартиры, — Рихард сам к нему привязался, хоть и не показывает этого. Картина сама собой рисуется в моей голове — ночь, тусклый желтый свет, освещающий нашу кухню, сонный Рихард с сигаретой в зубах, флегматично наблюдающий за хавающим котом, наконец-то вытребовавшим свой законный корм. Слишком уж часто я подобное в последнее время наблюдал и воспринимал это уже настолько уютно, что улыбка сама на лицо натягивалась. — Кстати, вы так ему кличку и не придумали? — вдруг спрашивает сестра, удивленно приподняв брови. — Ну да, — пожимаю плечами, — Как его прежние хозяева звали мы все равно не узнаем. А у нас он и на «кошака» отзывается. Сестра снова умильно улыбается, наблюдая, как кошак разваливается на столе во весь свой кошачий рост и вытягивает лапы. Она нажимает пальчиком на его розовый нос, от чего животное звонко чихает. Да уж, если бы Рихард сейчас это видел — пиздов бы не только кот, но и я бы получил, за то, что разрешаю. Но его пока тут нет, а кот есть, и в случае, если я реально сейчас ударю кулаком по столу и сгоню животное на пол, на меня обидится не только сам кот, но и Софи, которая за него переживает больше, чем за нас с Рихардом вместе взятых. Да и самому жалко — он же ничего такого не делает, просто лежит. Но, словно по зову моего сердца, в коридоре раздается хлопок входной двери. Гадать, кто же это, не приходится, и через некоторое время на кухню заходит Круспе, улыбающийся во все тридцать два. — Привет, Рихард, — подхватывая его улыбку, здоровается Софи. Он подходит к нам и уже хочет поздороваться с моей сестрой, как замечает не сориентировавшегося во время кота, по-хозяйски занимающего место в центре кухонного стола. — Я не понял, что мы на столе опять делаем? — говорит тихо, но достаточно грозно, чтобы кошак вскочил и перебрался ко мне на колени в поисках защиты. Софи переводит беспокойный взгляд с Рихарда на меня, не понимая, как реагировать. Вроде бы, и кошаку на столе не место, но и вступиться хочется. Решаю коротко ее успокоить: — Не переживай, он на самом деле любит этого кота. — Ага, обожаю просто, — глухо отзывается Рихард, поднимая со стола мою кружку чая и делая глоток. — Тебе чаю сделать? — Я твой выпью, — опять прячет лицо за кружкой, хотя в голосе явно слышна улыбка. После моего тихого «заебись» проговаривает: — Сейчас я переоденусь и поедем. Шнайдер просил кое-куда заехать — часть бухла забрать. А ты его знаешь, опоздаем хоть чуть-чуть — и до свидания. Да уж, лишний раз выслушивать недовольное трещание Кристофа не хотелось. Но я, улыбнувшись, киваю в сторону сестры и уверенно говорю: — Не переживай — у нас есть оберег. Услышав это, девушка краснеет и расплывается от смущения. А Рихард же, в три больших глотка допив мой чай, отвечает: — Нет, Софи он тоже чуть пораньше привезти просил, — он бегло треплет кошака по гладкой шерсти на загривке, до этого несмело тыкавшегося в его руку носом, будто прося прощения. Повернувшись ко мне, Рихард строго спрашивает: — Ты ел? Я бы досадливо ударил себя по коленям, если бы на них сейчас не сидел кот. Поэтому я лишь недовольно смотрю Круспе в глаза и выдыхаю: — Когда-нибудь этому конец наступит или нет? Краем уха слышу, как сестра тихо посмеивается, а Рихард закусывает щеку изнутри, чтобы не засмеяться вместе с ней. — Нет, я твой пьяный глэм-рок хоть каждый день слушать готов, но не у всех такие вкусы специфические, пойми меня. — Так, блять, иди переодевайся, заебал, — толкаю его локтем в бедро, отворачиваясь. Усмехнувшись, он наклоняется и мягко целует меня в макушку, после чего разворачивается и торопливо, но все так же грациозно, удаляется вглубь квартиры. Кошак, почувствовавший свободу, предпринимает новую попытку забраться на стол, но на этот раз я его не пускаю. Поднимаю голову и смотрю на сестру напротив — она сверлит меня каким-то добрым и лучистым взглядом, не прекращая улыбаться. — Чего? — спрашиваю удивленно. — Да так, — задумчиво проговаривает Софи.***
— Все равно пиздеж все это, — отмахивается Тилль, в свойственной ему манере нервно всплескивая руками, — Да не может быть такого просто. Суть их спора я улавливать перестал еще на первых пяти минутах. Смею предположить, что разговор идет о футболе — они любили ругаться на эту тему. Все этому благоприятствовало. Тилль болел за Баварию, а Шнайдер — за дортмундскую Боруссию, и слушать такое я уже привык и даже не влезал. Это вообще дело рискованное — все равно, что перед несущимся локомотивом на железнодорожные пути выйти. — Сука ты упрямая, — бубнит явно вошедший во вкус Кристоф и достает телефон, принимаясь что-то гуглить. Наконец найдя нужную инфу, он восклицает: — Вот, блять, я правду говорю — триста! — Да на хуе у гитариста, какие триста! — Линдеманн выхватывает из его рук телефон и всматривается в экран. Присматриваюсь — там и правда статистика какого-то матча. Лицо Тилля вытягивается в удивлении, — Бля, и правда триста. Не могу сдержать смеха, поэтому прячу лицо в стакане с содовой — назло Рихарду сегодня решил не пить. Этим, конечно, немного расстроил Шнайдера, но он о своей обиде быстро забыл, переключившись на футбольный спор с Линдеманном. — Ну вот и пошел нахуй, — торжествующе отзывается Кристоф, гордо выпрямляя спину, — Сам количество атак запомнить не в состоянии, а на меня гнал, интеллектуал ты ебучий. Тилль уже открывает рот, желая высказать что-то гневное в противовес, но я его останавливаю: — Боже, хватит, заебали уже оба, правда, — мои друзья замолкают, внезапно осознав, что и правда увлеклись, — У меня такое ощущение, что и не переезжал, блять, никуда. — Ага, вот такие мы яркие и незаменимые, — Шнайдер ухмыляется, — Будем преследовать тебя до самой смерти, готовься. Ладно, надоели вы мне, пойду Софи найду. — Правильно, лучше скройся и не рискуй нарваться на новый конфликт, шаромыга, — бубнит Тилль вслед уходящему соседу, на что тот стреляет из-за плеча злобным взглядом, но ничего не отвечает. Проследив, что Шнайдер действительно удалился, Линдеманн поворачивается ко мне, — Ну что, как жизнь? — Нормально, — бормочу ошалело, поставленный в ступор этим вопросом, — Какого ответа ты от меня ждешь? — Уж и спросить нельзя, — Тилль недовольно складывает руки на груди, — Вы съехали, мы общаемся не так часто, как раньше… — Да мы почти каждый день в универе видимся, и вы к нам приезжаете минимум раз в две недели, — посмеиваюсь, удивленно изучая взглядом своего мрачного друга, — Чего тебе рассказать? У нас все хорошо, кошаку недавно прививку от хламидиоза поставили. — Заебал ты уже со своим кошаком, — смеется мой бывший сосед, наконец скидывая с себя эту глупую печаль, — Я про вас с Рихардом спрашиваю. Мешкаюсь на мгновения. Мне все еще тяжело обсуждать это с кем-то личные вопросы, но я правда стараюсь избавляться от этих комплексов. Есть люди, которым я могу доверять на все сто процентов, и Тилль — один из их числа. — Все отлично. Не без трудностей, конечно, но мы справляемся. Мне до сих пор кажется, что я до Рихарда и не встречался никогда ни с кем, — произношу искренне, стараясь делать это тише, чтобы никто, кроме Линдеманна, не услышал, — Так странно, что вы и правда нас приняли, не отвернулись. Спасибо. Тилль недовольно поматывает головой и шумно выдыхает: — Когда до тебя дойдет наконец, что для нас «дружба» — не пустое слово? — смотрит на меня немного осуждающе, — За остальных, конечно, сказать не могу, но я — хороший друг. — Я знаю, — вырывается чуть быстрее, чем я успеваю это обдумать, но о сказанном все равно не жалею ни капли. Он молчит одно мгновение, а затем хмурится и неожиданно выпаливает: — Блять, все, я пошел, а то сейчас сопли начнутся. Не дождавшись моего ответа, он разворачивается и уходит куда-то в шумную толпу. Улыбаюсь ему вслед, в очередной раз радуясь тому, что мне так повезло с окружением. Как я и ожидал, в общаге сегодня людно и громко. От этой атмосферы, наверное, никогда не отвыкнешь. Галдеж, толкучка, еле слышная за всем этим музыка — казалось, без этой какофонии жизнь в общаге невозможна. Особенно в праздники. Тем более, по поводу дня рождения такого человека, как Шнайдер — иногда у меня создавалось впечатление, что он знаком и хорошо общается со всеми, кто учится в нашем универе. Сегодняшнее мероприятие это ярко демонстрировало — сейчас я нахожусь в родной 365-й, и она забита людьми под завязку. Вряд ли строители, возводившие наше общежитие, рассчитывали, что в одном помещении может поместиться столько студентов, но практика демонстрировала, что может. — Привет! — раздается звонкий девичий голос у меня за спиной, и я вздрагиваю. Тонкие руки обнимают меня за плечи, все вокруг окутывает флер дорогущих вишневых духов. Снова расплываюсь в улыбке, касаясь наманикюренных пальчиков Лив, сцепившихся на моей груди замком. — Ты опоздала, — наблюдаю, как девушка выходит из-за моей спины и становится напротив, — Я уже начал думать, что ты не придешь. Она взбивает пальцами и так небрежно лежащую челку и кокетливо произносит: — Ну не могла же я приехать в том же, в чем на парах была, — Лив разводит руки в стороны, демонстрируя мне свой наряд. Сегодня на ней красивое белое кружевное платье и грубые черные ботинки — скромнее, чем обычно, — На самом деле, мы с Девидом заезжали кое-что к подарку докупить. Думаю, Шнайдеру понравится. — Ты с Девидом? — девушка положительно кивает, а я начинаю искать в толпе виновника разговора. Найдя его наконец, не могу сдержать смешка, — А я раньше думал, что ты экстравагантно одеваешься. — М? О чем ты? — Да я каждый раз гадаю, в какой именно шторе Девид сегодня придет, — проговариваю задумчиво, смотря на парня Лив. Он и правда яркий, ей под стать — вдвоем они выделялись на этой студенческой вписке, как бензиновое пятно на грязной луже. Например, сейчас он напялил голубую шифоновую полупрозрачную рубашку и светло-серые широченные брюки, и эти шмотки как-то странно сочетались с его смуглой кожей и обилием татуировок. — Просто ваши скудные умы еще не готовы к нашей культурной революции, — не скрывая иронии посмеивается Лив, отпивая из низкого стакана какой-то самопальный шнайдеровский коктейль. За разговором с Лив время вообще побежало, как заведенное. Отсутствие алкоголя в моем сегодняшнем рационе никак не мешало мне хорошо проводить время. Если бы мне когда-то сказали, что в будущем я смогу назвать эту девушку своей подругой — я бы этому человеку неотложку вызвал. Но сейчас отрицать тяжело, Лив действительно хороший человек и друг, и все, что я думал о ней раньше — грязь, за которую я буду извиняться, наверное, еще долго. Плавно эта вписка становилась все более шумной и динамичной — прямо пропорционально количеству выпитого. Я, как, наверное, самый трезвый в этой толпе, наблюдал за своими друзьями с нескрываемым интересом. Обычно молчаливый Олли сегодня расшутился, и вокруг него уже столпилось некоторое количество людей, слушающих его стенд-ап и весело смеющихся. Флаке тоже нашел, с кем можно спокойно подушнить, не боясь быть посланным нахер. Пару раз мне на глаза попадались Тилль и Шнайдер, все еще спорящие о футболе, но на этот раз к ним присоединился Рихард, который вообще за Байер болел, поэтому их разговор явно обещает быть эмоциональным. Во всей этой суете слишком уж куцо смотрится одинокая девушка, склонившаяся над экраном своего телефона и полностью не обращающая внимания на все, что творится вокруг нее. Присматриваюсь — это же Марихен. Неудивительно, что в таком положении я вижу именно ее — она в любой шумной компании выглядит так, будто она не с ними, а отдельно. Решаюсь подойти к давней знакомой. — Привет. Марихен вздрагивает, вскидывая голову, но увидев перед собой меня, выдыхает, скромно улыбаясь. — О, Пауль, это ты. Здравствуй. — Чего одна? — подхватываю ее улыбку, подходя ближе. — Сента куда-то ушла, — она пожимает плечами, убирая телефон в карман, — А я тут мало с кем общаюсь, если честно. Хмурюсь, произнося: — Да ладно тебе, ни за что не поверю, что у тебя мало друзей. — Мало. Я привыкла уже, — заглядываю в карие глаза Марихен — говорит честно, от чего ее безразличие даже грустным кажется. Слишком уж долго решаю, чем ее приободрить, что она не выдерживает, произнося: — Не переживай, все нормально. Я правда уже привыкла к этому. Несмотря на кажущуюся беззаботность ее голоса, какую-то легкую печаль спрятать не может. Выдыхаю, проговаривая уверенно: — Хорошо, но в следующий раз не бойся и иди сразу ко мне, — касаюсь пальцами ее плеча, — Не знаю, хороший ли я друг, но разговор поддержать точно смогу. Марихен смотрит на меня с благодарностью и тихо говорит: — Спасибо тебе. Улыбаюсь в ответ и неосознанно цепляюсь взглядом за ее татуировки. Ко всем рисункам, усыпавшим руки девушки, прибавилось еще парочку явно новых. Первым замечаю мемного кота на предплечье правой руки, замершего в забавной позе. Левая рука тоже обзавелась обновкой — крупный и с первого взгляда абстрактный рисунок в прямоугольнике на внутренней стороне локтя. — Новая? — спрашиваю, указывая пальцем на рисунок. — Ага, мой аркан, — Марихен кивает, рассматривая свою руку, — «Луна». И вдруг меня как простреливает — начало сентября, душная 365-я, затуманенный алкоголем мозг. Марихен с колодой таро — «Влюбленные», ложь самому себе, провальные попытки контроля и верное решение, к которому подтолкнула девушка. С каждым всплывающим в памяти словом мои глаза становятся все удивленнее. — Слушай, — произношу глухо, — А у тебя таро с собой? Девушка ехидно произносит: — Погадать? Киваю, неуверенно потирая затылок. Она дружелюбно улыбается и достает из сумки все тот же синий бархатный мешочек с картами. Перетасовав их пару раз, Марихен достает первую карту. Рассматриваю изображение на ней — мужик, стоящий к нам спиной и три палки, воткнутые в землю. — Ты на пороге чего-то нового стоишь. Кажется, что уже все знаешь, но нет — это только начало, — пройдясь пальцами по краю колоды, она вытаскивает новую — замечаю надпись «десятка кубков», — Переживать тебе не о чем — поддержки у тебя хватает. И те перемены, которые тебя ждут, ведут к лучшему, — следующей в руках Марихен вижу уже знакомую карту «Влюбленные», и ее встречаю как старого друга, — Ну, и если ты сейчас в отношениях — то можешь не сомневаться в этом человеке. Он искренен с тобой и точно не предаст. Глупая улыбка сама по себе на губах расплывается. Не знаю, может быть, я занял у Шнайдера немного его эмоциональности и восприимчивости, а может, моя неуверенность заставляет меня прислушиваться к каждому слову и доверчиво запоминать. Но факта, что все эти слова почему-то заставили мое сердце биться быстрее, отрицать не могу. — Пауль, — слышу над ухом монотонный голос. Вздрагиваю, поворачиваясь к его источнику — приходится задирать голову, чтобы заглянуть в глаза двухметровому Оливеру, — Можно тебя на минуту. Согласно киваю, с удивлением наблюдая, как тот взволнованно хрустит пальцами. Предупреждая Марихен, что отойду ненадолго, семеню за своим другом вглубь комнаты. Тот вдруг резко разворачивается, и я чуть в него не врезаюсь. — Ты можешь уйти? — говорит немного раздраженно. — В смысле? — бормочу растерянно, — Куда? — Куда-нибудь, только не к Марихен. Хмурюсь, чувствуя, как шея затекает — все-таки, тяжело разговаривать с человеком, который настолько выше тебя. — Почему я не могу пойти к ней? — Да блять, — шипит Ридель нервно — впервые вижу его таким эмоциональным, — Я только набрался смелости — и вдруг ты нарисовался. И тут до меня доходит. Ухмыляюсь и понятливо тяну: — А-а, ну так бы и сказал. Иди давай, Ромео, — хлопаю Олли по плечу и разворачиваюсь к выходу из комнаты, на ходу бросая: — Удачи. Уходя, оглядываюсь и наблюдаю, как Марихен мягко смеется с какой-то шутки Оливера. Вместе они смотрятся забавно, но мило. Надеюсь, у них все сложится. Ноги сами несут меня в сторону 365-й — уютного убежища на протяжении целых двух с половиной лет. Неожиданно, но комната почти пуста — от людей, наполнявших ее битком совсем недавно, остался лишь мусор и витающий в воздухе алкогольный дух. Там меня встретили мои бывшие соседи, все еще спорившие о чем-то, уже уставший и отступивший от спора Рихард и Софи, успокаивающе поглаживающая Шнайдера по руке. — О, Пауль, ты вовремя, — восклицает Кристоф, чуть ли не подпрыгивая на месте от предвкушения, — Хоть ты ему скажи, а то он мне опять не верит. У нас же из одной общаги в другую можно раньше сентября переехать? Просто в ректорате переоформиться надо, да? — Это у Флаке надо спрашивать. Но, вроде, да, можно, — отвечаю, плюхаясь на свою старую койку рядом с Рихардом, — Тебе нахуя вообще эта инфа-то? Тоже Тилля бросить хочешь? — Не, я для Софи узнаю, — краем глаза вижу, как сестра нервно треплет его по запястью, пытаясь остановить этот словесный поток, но безуспешно, — У девчонок в 366-й уже год место пустует. Вот мы и подумали — она сюда переедет, — голос Шнайдера становится тише и неувереннее — видимо, дошло наконец, что и кому именно он говорит, — чтоб мы… жили поближе... — Чего, блять? — вырывается у меня грубо, и я слышу, как сбоку посмеивается Круспе, бормоча сухое «а я предупреждал».***
Майский воздух окутывает меня своим мягким теплом, а яркий закат окрашивает все вокруг в золотистый, отчего кажется, что окружающая меня обстановка — это какая-то картина, написанная маслом на холсте лет двести назад. Из сквера через дорогу, в котором я ждал своей кончины от мороза в январе, доносится приятный запах цветущих яблонь. Даже курить не хочется, лишь бы не портить эту атмосферу. Кажется, что все это было так давно и происходило не со мной. Будто я был сторонним наблюдателем, смотревшим это как какой-то глупый фильм. Даже странно — все поменялось резко за каких-то полгода, и теперь все воспринимается иначе. Почти ничего не изменилось: рядом со мной все те же люди, я хожу в тот же универ, интересуюсь и увлекаюсь тем же. Все неизменно, за исключением одного. Каким усилием воли он смог так все перевернуть? Он играючи изменил абсолютно все мое мироощущение, заставляя смотреть на мир новыми глазами. И знал бы он, насколько сильно я ему за это благодарен. За спиной раздается хлопок железной двери общаги. Кто именно вышел, почему-то понимаю моментально. — Так и знал, что ты тут, — подходит ближе, становясь за моим правым плечом, — Сигарету дать? — Не надо, не хочу курить, — отзываюсь тихо и прикрываю глаза, наслаждаясь моментом. — Ты как? Нормально? — голос звучит обеспокоенно, — Я понимаю, что ты переживаешь, но Софи разберется, правда. Ты же сегодня утром говорил, что все принял. Мы с тобой, например, тоже быстро съехались, а они вообще в разных комнатах жить будут. Слушаю, как Рихард мягко меня успокаивает и не могу не улыбаться. Именно сейчас, в этот самый момент, понимаю, что один из старых гештальтов, так долго мучавших меня и не дававших покоя моей сестре, отпускает меня. Легче становится, будто и правда валун с души падает и с треском рассыпается на мелкие куски. Я никогда не перестану заботится о Софи, как и она обо мне, но у каждого из нас есть своя жизнь. И мы должны прожить ее сами — со всеми ошибками и тупиками. — Я все понимаю, Рихард, не беспокойся, — поворачиваюсь к нему лицом и встречаюсь все с тем же ярким тоскливым взглядом, — Просто до этого момента мне казалось, что моя ответственность за сестру — пожизненная. — А сейчас? — Сейчас почему-то дошло, что я должен отойти в сторону. Софи ответственна сама за себя. В крайнем случае — за нее отвечает Шнайдер, — опускаю взгляд вниз, наблюдая, как Рихард берет меня за руку и переплетает пальцы, — Ну, а если он сделает что-то не так — я сломаю ему лицо. Рихард выдыхает с улыбкой: — Ты же знаешь, что не сделает. У Шнайдера хорошая мотивация быть прилежным мальчиком — он любит ее и боится тебя, — вскидываю голову, снова заглядывая в его глаза, — А еще он немного побаивается меня, Тилля, Лив. Мы его уже предупредили. — О боже, мне его даже жалко стало, — поднимаю брови вверх, удивляясь. На его губах расцветает привычная кривая ухмылка, и я невольно ее подхватываю, улыбаясь в ответ. Почему-то только сейчас на меня сваливается дикая усталость и я понимаю, насколько сильно за этот долгий день я успел по Рихарду соскучиться. Конечно, мы пересекались, и не раз, но мне так его не хватало, что рука, которой сейчас касались его пальцы, зудела от нехватки тепла — просто сцепленных рук мне уже было мало. — Может, домой поедем, — предлагаю тихо, чуть склоняя голову вбок, — Вряд ли наше отсутствие кто-то заметит. — Сам предложить хотел, — отзывается тоже на грани слышимости и приближается, бегло целуя в лоб, — Там кошак, наверное, тебя уже заждался. — О-о, да ладно, хватит притворяться, что ты его не любишь, — восклицаю смешливо, выпуская руку Рихарда и следуя за ним до машины. — А я не говорил, что я его не люблю, — бросает он из-за плеча, — Он меня бесит, конечно, но одно другому не мешает. Ты меня тоже когда-то бесил. Возмущенно крякаю, говоря со всеми эмоциями, на которые способен: — Блять, как будто ты меня никогда не бесил. Снежная королева, — со спины отчетливо видно, как Рихард смеется, — Тоже меня заставишь слово «вечность» из льдинок собирать? Тем временем, мы доходим до тачки. Круспе снимает ее с сигнализации и открывает водительскую дверь, смотря на меня хитрым взглядом и проговаривая: — Только если ты сам этого захочешь. Цокаю языком, не зная, как еще реагировать на его слова. Салон машины встречает родным запахом пряно-огненного парфюма. Лишь от этого млею, разваливаясь на сидении и полностью расслабляясь. Перевожу взгляд левее, на Рихарда — тот, не желая возиться с ауксом, просто включает радио на любимой радиостанции. Видимо, песня, игравшая там, ему нравится, и он довольно кивает. Откидывается на спинку сидения и вдруг замечает мою совсем не скрытую слежку. — Ты чего? — спрашивает, сводя брови к переносице. До сих мне тяжело о таком говорить. Каждый раз пытаюсь подбирать слова, лишь бы не спороть какую-нибудь хуйню. Отвечаю на вопрос Рихарда достаточно прямолинейно: — Думаю, как менее сопливо сказать, что я люблю тебя. После этих слов его голубые глаза зажигаются еще ярче. Он приближается к моему лицу и мягко целует в губы, тепло и трепетно касаясь. Отстранившись, Рихард проговаривает: — Я тебя тоже. Большую часть дороги до дома нахожусь в какой-то прострации. Наконец-то я понял — это все действительно мое, до единой крупицы. Сейчас все именно так, как и должно быть. Это раньше было неправильно, сухо. И как все сложится дальше — зависит лишь от нас. В одной конкретной мысли я был уверен на все возможные в этой вселенной проценты и без всяких гаданий. «Можешь не сомневаться в этом человеке. Он искренен с тобой и точно не предаст.»