10 простейших правил жизни в общаге

      Январский холод пробирал уже до костей, неимоверно хотелось согреться, но я продолжал упрямо сидеть на одном месте, шмыгая покрасневшим носом. Еще курить хочется, но я так торопился сбежать, что даже сиги не взял. Как и телефон. Если я замерзну тут насмерть, меня ведь не найдут даже. Ухмыляюсь — возможно, это был бы самый благоприятный из исходов.       С трудом могу вспомнить, как забрел именно сюда. Меня вел мой гнев, ноги шагали сами по себе, и времени любоваться ландшафтами у меня не было. Сейчас я осматриваюсь впервые — старый сквер через дорогу от нашей общаги, точнее, самая его глубь. Я тут бывал в принципе редко, не говоря уже о том, что до этих мест вообще не доходил. Сижу на старой обшарпанной лавочке, возможно, когда-то служившей местом уединения различных влюбленных парочек, рядом с ней валяется полусгнившая старая береза, а за кованым забором передо мной начинается частный сектор. Ловлю себя на мысли, что выход отсюда смогу найти с большим трудом, даже если очень захочу.       Прячу руки в рукава слишком уж жизнерадостно-желтой толстовки и вжимаю голову в плечи, стараясь проглотить застрявший в горле ком обиды. Ждать чего-то другого от Рихарда — глупо, признаю. С самого начала было ясно, что он воспользуется мной и уйдет. Он любит только себя. Ну, может, Лив чуть-чуть. Остальные — лишь пыль под его начищенными берцами. Это я настроил себе воздушных замков о том, что мы сможем быть вместе, откинув все идиотские предрассудки в сторону. Мне казалось, что я смог растопить этот лед вчера и узнать его настоящие эмоции, услышать его мысли. Я чувствовал себя таким нужным в его руках, что сейчас было больно признавать это — я ошибся. Мой больной мозг принял эту игру за что-то стоящее. Меня хотели выебать — меня выебали.       «Ты слишком дорог мне, чтобы я так просто отступил.»       «Я не хочу тебя терять.»       «Если бы я знал, что все будет вот так, то начал бы приставать к тебе еще на первом курсе.»       Горько ухмыляюсь. Что ж, на инязе нашего универа пропадает нихуевый такой актер. Так и вижу его в какой-нибудь подростковой мелодраме, типа «10 причин моей ненависти» или прочей подобной лабуды, которую я когда-то смотрел с сестрой. Он вполне неплохо бы смотрелся на месте Хита Леджера, возможно, даже сыграл бы реалистичнее — опыт подобных авантюр благоприятствовал.       Крупно подрагиваю от холода, слыша за спиной приближающиеся шаги. Хруст свежевыпавшего снега под чьими-то ногами слишком похож на звук ломающихся костей, от этой ассоциации вздрагиваю еще сильнее. Кому сюда могло понадобиться? Нехотя поворачиваю голову и замираю. И как он нашел меня только. Издалека замечаю его тоскливый взгляд и вижу, как он ускоряет шаг. В груди давит и так хочется бросится к нему, прижаться, попросить, чтобы он увел меня домой, но я держусь. Он приближается ко мне, и когда нас разделяет всего несколько шагов, я выкрикиваю:       — Не подходи ко мне!       Рихард послушно замирает. Я обнимаю себя руками в тщетных попытках подарить себе хотя бы каплю тепла и отворачиваюсь, надеясь, что он уйдет. Должны же у него остаться какие-то крупицы совести — достаточно уже наблюдать за моими мучениями, можешь съебывать. Ищите с Лив новую жертву, поинтереснее. Но он не уходит — спиной ощущаю его присутствие, и почему-то становится совсем немного, но теплее.       — Пауль, нам надо поговорить, — произносит тихо, и я усмехаюсь — слышу эту фразу от него в миллионный раз.       — Позже, — отзываюсь, стараясь выровнять дрожащий от холода голос, — Завтра. Через пару месяцев. Через год. Короче, потом. Просто уйди, Рихард, не трогай меня больше!       Задыхаюсь, чувствуя, как мой голос становится все громче. Хорошо, что поблизости никого нет, напугал бы пару мамаш с грудничками, только этого мне до полного счастья не хватало. Удаляющихся шагов не слышу, поэтому вновь поворачиваюсь — Круспе стоит на месте, и не думая уходить.       — Чего стоишь? — недовольно бормочу, наблюдая, как тот зачем-то расстегивает крупные пуговицы на своем пальто. Как только до меня доходит, что он собирается сделать, шиплю: — Блять, только попробуй.       Тоже мне, нашел кисейную барышню. Твоя забота мне не нужна, тем более, сейчас, после того, что произошло. Он смотрит на меня исподлобья, говоря:       — Ты замерз.       — Я, может быть, так и хотел, — хрипло отзываюсь, стуча зубами.       — Просто позволь мне тебе помочь, — выдыхает вымученно, продолжая сжимать пальцами пуговицы.       — Себе помоги.       Сгорбившись, обнимаю себя руками и перевожу взгляд на свои подрагивающие колени. Надеюсь, ему надоест меня упрашивать и он уйдет. Забавного, все-таки, в этом мало, если только он не получал от этих уговоров какое-то мазохистское удовольствие. В любом случае, в этой игре я его точно переиграю.       Но, вопреки моим надеждам, он не уходит. Делает пару шагов навстречу, бегло проводит ладонью по лавке, очищая ее от снега, и опускается рядом со мной, только лицом в противоположную сторону. Надо же, какой настойчивый. Не могу удержаться и спрашиваю:       — Что ты делаешь?       — Жду, — отвечает тихо, выпрямляя спину и садясь вполоборота ко мне, — когда ты успокоишься и мы сможем все обсудить.       — А чего нам обсуждать? Все, по-моему, и так предельно ясно.       — Ты мне даже объяснить ничего не дал, а все, на что ты обижаешься — это домыслы и слухи, — говорит монотонно и спокойно настолько, что хочется взять его за плечи и встряхнуть, — Представляю, чего тебе там «предельно ясно».       Остервенело поворачиваюсь к нему, заглядывая в его голубые тоскливые глаза, и выпаливаю нервно:       — Мне много чего ясно, Рихард. Например, мне ясно, что ты водил меня за нос все это время, чтобы переспать со мной. И как только это случилось, убежал к своей девушке. Ты сейчас опять скажешь, что «это все слухи» или «с чего ты вообще взял, что мы встречаемся», но, блять, не надо из меня идиота делать. Поэтому можешь спокойно идти своей дорогой, а я постараюсь выкинуть это из головы как можно скорее.       На лице Круспе все так же не видно и следа эмоций — лишь грусть, сквозившая во взгляде, делала его чуть менее похожим на робота. Уже хочу опять отвернуться от него, как Рихард встает с места и ухватывает меня за предплечье, произнося:       — Так, хватит. Пошли.       — Куда? — выпаливаю, стараясь вырваться.       — В мою комнату. Я должен все тебе рассказать, — он сжимает пальцами мою сопротивляющуюся руку все сильнее. Открываю рот, желая ответить чем-то колким, но Рихард меня перебивает: — Не принимай поспешных решений. Захочешь — уйдешь, но для начала мы поговорим.       Смотрю на него снизу вверх и понимаю, что он не отступит. Если решил что-то мне рассказать — расскажет, будет доебывать меня еще долго, лишь бы донести до меня какую-то, известную только ему, хуйню. Желая отделаться от него как можно скорее, встаю с места, готовый идти в общагу. Даже если это очередная его уловка, то я ничего не теряю — будет больше поводов дать ему по роже.       Мы отходим от прежнего места всего пару шагов, как Рихард вновь останавливается, все-таки снимая пальто и протягивая его мне со словами:       — Надень.       Сжав зубы, злобно тараторю:       — Блять, я не сахарная принцесса в беде, чтобы…       — Надень, — перебивает он меня, повторяя это слово железным тоном еще настойчивее.       Повинуюсь, приняв одежду из его рук. Проследив, чтобы я накинул пальто на плечи, Рихард разворачивается и продолжает идти в сторону общаги. Шагаю следом, прижимая пальто ближе и на мгновение прикрывая глаза. Чувствую, как согреваюсь, и греет меня не только одежда — окутавший меня запах дарит еще больше тепла. Мой любимый парфюм с запахом огня, сигареты и что-то еще, характерное только Рихарду — этого достаточно, чтобы согреться. Солнечное сплетение больно пульсирует. Как я успел так привязаться к нему, что теперь, после всего, что он сделал, я все еще тянусь к нему и хочу быть рядом? Ничего, осталось немного — я сверну шею этим странным чувствам и пошлю Круспе нахуй. Без него мне будет проще.       До общаги доходим быстро — не так уж далеко я и ушел. Неспешно заходим внутрь, поднимаемся на третий этаж и идем к нужному блоку. Открыв дверь ключом, Рихард пропустил меня в комнату и зашел следом. Осматриваюсь — в 380-й все, как обычно. Даже телефон, который я не так давно оставил на тумбе у двери, так там и лежит, никем не тронутый. С сожалением снимаю с себя пальто Рихарда и присаживаюсь на край его койки, проговаривая:       — Ну, что ты хотел рассказать?       Он не торопится. Проходя вглубь комнаты, он молча щелкает кнопкой электрического чайника и достает из шкафчика кружку и чай. Наблюдаю, как Круспе размеренно и неторопливо двигается, продолжая молчать, и пытаюсь умерить свое раздражение. Блять, ну он серьезно?       — Рихард, может, скажешь хоть что-то уже?       — А ты куда-то торопишься? — бросает через плечо. В его голосе слышится плохо сдерживаемая улыбка.       — Ну, не знаю, — тяну раздосадованно, начиная нервно заламывать пальцы, — Может, я не хочу у тебя лишнее время отнимать. Вдруг ты к своей даме сердца торопишься.       — Не за чем, она в этой комнате, — Рихард наконец поворачивается ко мне, подходит ближе и протягивает чашку горячего чая. Мое тихое возмущенное «чего?» уходит в пустоту, и я нехотя беру кружку в руки, — Я так понимаю, тебя только Лив смущает?       — Нихуя меня не смущает, — бубню в паузах между мелкими глотками чая.       Он игнорирует мою ремарку и продолжает:       — Почему? Мы, вроде бы, поводов не давали.       Ухмыляюсь. Мне хватило одного повода, чтобы это понять. Думаю, больше нет смысла стыдиться — пришло время рассказать, что я все слышал.       — В следующий раз по сторонам смотри, когда со своей пассией ругаешься, — Круспе вопросительно поднимает брови, не понимая, к чему я веду, — В сентябре, когда она первый раз в общагу пришла, вы ругались. Я подслушал, уж извините, могли бы и потише это делать.       Многозначительно молчу в ожидании оправданий, но, вопреки всему, слышу лишь удивленное:       — И все?       Поворачиваюсь к Рихарду — тот смотрит на меня даже немного разочарованно.       — А этого мало? — выпаливаю, замешкавшись, — Ну, еще и визуально это было заметно — вы много времени вместе проводите, жили вместе. Да и слухи на пустом месте не возникают, знаешь ли.       Шумно выдохнув, Круспе расслабленно откидывается на спинку стула. В его взгляде читается смесь снисхождения и доброй ухмылки. Вот, опять молчит. Открываю рот, чтобы высказать свое возмущение, но он меня перебивает.       — Правильно Лив сказала — ты немного бешеный, — проговаривает задумчиво.       — Блять, если ты меня позвал, чтобы поведать, как вы со своей девушкой меня обсуждаете — то я лучше пойду, — с грохотом ставя чашку с недопитым чаем на стол, уже хочу встать с места.       Не успеваю — Рихард наклоняется ближе и укладывает обе ладони мне на колени и заглядывает в глаза. Этим жестом он пригвоздил меня к месту. Теряюсь, замечая все сильнее разгорающееся желание приблизится и поцеловать его. Нельзя, блять, Пауль, успокойся. Отвесив себе мысленный подзатыльник, прикрываю глаза, стараясь выровнять дыхание.       — Мы действительно встречались, — после этих его слов невольно распахиваю глаза, встречаясь с его внимательным взглядом так близко, — когда нам лет по 14 было. В лагере познакомились, сразу характерами сошлись, но приняли это за влюбленность. Две смены наши «отношения» длились, — удостоверившись, что я не сбегу, Рихард отстраняется, продолжая сверлить меня взглядом, — Перед поступлением встретились в приемке. Естественно, по старой дружбе общение возобновилось.       — Как так вышло, что вы два года жили вместе? — несмело подаю голос.       — Так и вышло — остаток лета много времени вместе проводили и я постепенно перебрался к ней, она уже тогда одна жила, — пожимает плечами, — Первое время все было как обычно — учеба, общение, какие-то совместные увлечения. А потом как-то так получилось, что мы переспали, — в груди болезненно екает и я наконец отвожу взгляд в сторону, а Круспе монотонно рассказывает дальше: — Первый раз все случилось спонтанно, и мы оба этому внимания не придали. Было и было. Потом это повторилось — решили, что нужно это обговорить. Пришли к выводу, что дружба с привилегиями для нас самый адекватный вариант.       — Да уж, очень адекватно, — бормочу, стараясь замаскировать обиду в голосе под безразличие.       Слышу, как Рихард посмеивается:       — Ты же сам в таких отношениях состоял.       Намекает на Вик, с которой я встречался на втором курсе. Действительно, я рассказывал Круспе про нее именно в ключе подруги, с которой периодически трахался, но зачем-то предложил начать отношения. Отмахиваюсь:       — Так я с ней расстался давно.       — А я с Лив и не встречался, представляешь? — говорит с сарказмом, заставляя меня вновь посмотреть на него, — Короче, на том мы и сошлись. Обоим было комфортно, все шло своим чередом, пока Лив не влюбилась в какого-то своего одногруппника. А он на нее внимания не обращал, абсолютно никакого. Она была в замешательстве — ее впервые так игнорировали, что бы она ни делала. Ну, она и попросила меня подыграть — изобразить интерес с моей стороны. Лив думала, что вызовет ревность, и он на нее наконец посмотрит.       — И как, получилось? — произношу мрачно.       — Нет. Как можно вызвать ревность у человека, которому на тебя похуй? — Рихард встает с места от отходит к окну, задумчиво складывая руки на груди, — Но она пробовала все способы, которые приходили ей в голову. Мы тогда почти не спали с Лив, и я искал одноразовый секс. Она тоже начала искать замену — самооценка была задета, все-таки. Наверное, тогда слухи и пошли. Но на людей мы никогда не спорили, я вообще не знаю, кто эту хуйню придумал. От кого ты об этом узнал? — услышав из моих уст тихое имя Рейны, Круспе рассмеялся, — И ей ты поверил, а мне нет?       — Ой, иди нахуй, — говорю недовольно, сутулясь еще сильнее, — Зачем ты тогда в общагу уехал, если у вас все так заебись было?       Он отворачивается, гоняя пальцами по подоконнику лежащую там пачку сигарет. Курить, видимо, хочет, но окно не открывает — думает, что мне до сих пор холодно. Трясу головой, откидывая внезапно накрывшее меня робкое умиление, и зачесываю выбившуюся из пучка на затылке прядку волос назад.       — Лив все глубже в себя уходила — любви со стороны ей не хватало, тот парень ей взаимностью так и не отвечал, — эти слова Рихард говорит тихо и как-то грустно, будто сожалея, — Я не знал, что делать, но хотел как-то помочь. Стал относиться к ней более чутко, поддерживал по-дружески. А она настолько запуталась, что приняла это за что-то большее. Ей уже казалось, что ее никто никогда не полюбит, а тут я со своей дружеской заботой. Лив была готова выбросить из головы человека, который ей по-настоящему интересен, лишь бы наконец любимой себя почувствовать. Получается, я не помог, а сделал только хуже, — он обессилено разводит руками, отшвыривая пачку сигарет и отходя от окна. Все-таки, решил не курить, — Тогда казалось, что если я разорву отношения максимально резко и грубо, то смогу ей помочь. Сама бы Лив меня не отпустила, да и я бы не ушел, если бы она сама не обиделась на меня. Но то, что нам нельзя быть вместе, я понимал отчетливо — мы друг друга и не любили никогда, оба интересовались другими людьми, и это бы все только усугубило.       Стараюсь пропустить мимо ушей то, что в то время Рихард интересовался кем-то другим, и спрашиваю несмело:       — Ты просто сбежал?       — Нет, — выдыхает недовольно, явно вспоминая те события с отторжением, — Мы поговорили, и это была не самая приятная беседа. А после этого ушел. Она меня долго поймать пыталась, а я отталкивал. Вел себя, как очень хуевый друг, но не знал, как действовать по-другому. Только если к психологу мог Лив отвести, потому что мои разговоры ей не помогали.       Так странно — Рихард говорит о ней, как я мог бы говорить про Софи. С заботой, теплой грустью и вниманием. Видимо, он и правда воспринимал ее не более, чем как сестру.       — Вы же помирились, — наблюдая, как Круспе опускается на койку рядом со мной, спрашиваю немного виноватым тоном, — Она тебя простила после этого всего?       — Сам удивляюсь, — Рихард наконец улыбается, — С того дня, как я заселился в общагу, мы не общались, даже старались не пересекаться. А после дня первокурсника, вечером, я ее увидел. Она общалась с тем парнем, который ей нравился. Причем, явно флиртовала, а он отвечал тем же, — он по-доброму смеется, — Когда он отошел, я не удержался и решил поговорить. Сначала все натянуто шло, но потом она все рассказала — говорит, что сама не заметила, как у них общение завязалось, хотя она и не старалась даже, — не в силах перебороть это желание, тянусь, чтобы взять Рихарда за руку в извиняющемся жесте. Неожиданно тот отпрянул, и я поднимаю на него испуганно-удивленный взгляд. Он успокаивающим тоном поясняет: — У меня руки холодные.       — Да уж не простужусь, не бойся, — отмахиваюсь, настырно переплетая с ним пальцы.       Круспе мягко улыбается, рассматривая наши сцепленные руки и тихо добавляет:       — Когда ты меня поцеловал — ей первым делом позвонил, потому что больше некому было. Только Лив мог все рассказать. И она, в отличие от меня, повела себя как настоящий друг — выслушала тогда, и выслушивает до сих пор. Она мне и помогала все твои перепады эмоций переживать.       — Мои? — возмущенно крякаю, смешно дергая плечами.       — А чьи еще?       Отворачиваюсь, не зная, чем ответить. Вспоминая все то, что думал про Лив за это время, становится стыдно. Она старалась нам помочь, а я ее за разлучницу принял. Нашел даму пик, конечно. При первой же возможности надо будет перед ней извиниться — как оказалось, она мне зла не желала. А я желал, и за это мне самому себе по роже съездить хочется. Наблюдаю, как Рихард поглаживает меня большим пальцем по тыльной стороне ладони, и вдруг вздрагиваю — перед ним я тоже должен извиниться.       — Рихард, прости меня, — проговариваю робко, заглядывая в его голубые глаза, — Я как долбаеб себя повел. Как и обычно, в принципе.       — Да ладно, это мне надо было все сразу тебе рассказать, — ласково рассматривает мое лицо, от чего я плавлюсь, — И утром тебя бросил, ты явно не этого ждал от меня после пробуждения.       — Чего, кстати, ушел-то?       — Лив позвонила, сказала, что скоро приедет, надо поговорить, — он кивает в сторону двери, — Я сорвался, убежал. У нее с тем парнем, вроде как, все хорошо складывается — приезжала делиться радостью, — посмеивается. Не могу сдержаться и смеюсь с ним в унисон, — Думал, поговорим с ней и я к тебе вернусь. Не успел. А так хотелось на тебя посмотреть в тот момент, — в его глазах вновь мелькают те самые дьявольские огоньки, — Самое интересное пропустил, как обычно.       — Для тебя это — самое интересное? — мой голос подрагивает, а я даже не пытаюсь это скрыть.       — Конечно, — проговаривает полутоном, от одного только его голоса дыхание спирает, — Ты бы наверняка растерялся, покраснел, не зная, какие слова подобрать. Старался бы сойти за невозмутимого, но ты всегда эмоции плохо прятал, — хочу ответить чем-то ехидным, но Рихард приближается к моему лицу, и я замираю. Сократив расстояние между нашими губами до пары ничтожных миллиметров, он тихо произносит: — Ты простишь меня?       Не в силах отвести взгляд, я робко киваю. Этого достаточно, чтобы Круспе преодолел это крохотное, но такое отвратительно лишнее расстояние, и поцеловал меня наконец. Радостно улыбаюсь в поцелуй и ласково провожу языком по его верхней губе. Понимаю — я хочу целовать только его, именно вот так — медленно и сладко, вкладывая в это все свои накопившиеся эмоции. Все, что было до этого, кажется нереальным, пустым и бессмысленным. Теперь у меня нет ни одного сомнения в том, что я хочу быть именно с ним, полностью доверившись и отпустив все, что сдерживало. Я могу на него положиться.       Провожу ладонью по его груди вверх, укладывая ее Рихарду на шею сзади. Он углубляет поцелуй, пальцами обеих рук поглаживая мои колени, и требовательно напирает, от чего я не сдерживаю короткий стон. Становится невероятно жарко, и даже не верится, что совсем недавно я мерз на улице, готовый быть погребенным под январским снегом. Пространства вокруг так мало и я прижимаюсь ближе к нему, чувствуя тепло его кожи. Темп нарастал — становилось понятно, куда все идет, но в моей голове вспыхивает мелкая искра сомнения. Сладко причмокивая о губы Рихарда, мягко отстраняюсь, спрашивая:       — Ты уверен?       — На все сто, — шепчет, стараясь отдышаться, — Или ты все еще мне не доверяешь?       — Доверяю, — поспешно произношу, лишь бы поскорее убедить в этом Рихарда, — Просто вчера все было так скомкано, и я даже не уверен, что смог…       — Пауль, — он укладывает обе ладони мне на щеки и смотрит в глаза взглядом, полным уверенности, — Я понимаю, что ты не можешь не сомневаться, но поверь — лучше того, что было вчера, в моей жизни пока не было. И если когда-то случится такое, что это превзойдет, то, скорее всего, это тоже будет с тобой, — ощущаю, как щеки покрываются румянцем, и Рихард улыбается, заметив это, — В любом случае, ты не будешь уверенным до конца, пока не попробуешь все сделать сам.       Рихард выпускает меня из рук и встает с места, а я невольно повторяю его движение. Стянув свою кофту, он ложится на кровать — на спину, руки по швам.       — Что ты делаешь? — спрашиваю с сомнением в голосе, наблюдая за ним.       — Даю тебе полную свободу действий, — говорит он, криво ухмыляясь, — Представь, что я бревно. Можешь делать все, что хочешь, разрешаю.       Внутри холодеет — делать все самому с Рихардом будет намного сложнее. Но раздумываю всего пару мгновений — это даже интересно. Раз уж я могу сделать с ним сейчас все, что угодно, значит, у меня есть благовидный предлог проверить, верно ли разгадал его слабые места. Улыбаюсь Круспе в ответ, снимая через голову толстовку и опускаясь к нему на кровать.       Сажусь на его бедра верхом и опускаюсь ближе к его лицу, накрывая его губы своими. Сразу начинаю целовать жадно, ощущая свою инициативу. Переплетаю свои пальцы с его и завожу руки ему за голову, блокируя любые движения. Хотя, Рихард и не сопротивляется, податливо отвечая. Целуемся долго и пиздецки требовательно, до приятного жжения в губах. Наше, ставшее общим, дыхание уже заглушает все вокруг, и кажется, что никаких звуков, кроме этого, и не существует. Отпускаю его губы и спускаюсь короткими поцелуями по подбородку к шее. Выдохнув, Рихард чуть откидывает голову, давая мне больше пространства. Касаюсь губами кадыка — вначале мягко и бегло, затем жадно присасываясь, лаская языком гладкую кожу. Скольжу пальцами от его ладоней по запястьям, и, достигнув цели, сжимаю в руках его плечи. Ощутив, что я его выпустил, Рихард хочет опустить ладони мне на талию, но я резким движением возвращаюсь к его запястьям и прижимаю их к кровати, произнося:       — Ты бревно, забыл?       Посмеивается, послушно расслабляясь и принимая на себя роль неподвижной куклы. Он больше не двинется — поняв это, разжимаю пальцы на его запястьях, покидая их, и укладываю ладони на низ его живота. От этого прикосновения Рихард сдавленно шипит, а внутри меня что-то ликует — он заводится с бешеной скоростью и силой, и все это я с ним делаю я. На мгновение кажется, что чего-то не хватает. Хочется чем-то дополнить эту реальность, сделать ее более яркой. Поняв, чего именно я сейчас хочу, шепотом требую:       — Говори.       — Что говорить? — так же тихо отзывается, крупно вздрагивая от моего моего слабого укуса в шею.       — Что угодно, — осыпаю поцелуями ключицы, — Хочу, чтобы ты говорил.       Молчит, не в силах собрать мысли во что-то единое и озвучить их внятно. Вновь торжествую, ведя неспешную дорожку поцелуев ниже, к груди. Ерзаю, ощущая его возбуждение, и целую страстно, жадно везде, куда могу дотянуться. И в следующую секунду Рихард наконец подает голос:       — Я тебя еще на первом курсе заметил, — выдыхает хрипло, стараясь совладать с самим собой, — Ты мне так часто на глаза тогда попадался. На недовольного фыркающего ежика похож был, — улыбается, услышав мое приглушенное «ну спасибо», произнесенное в его взмокшую кожу, — Прости. Ты таким обычным мне казался, что я не понимал, почему вообще на тебя посмотрел, но это было на какое-то помешательство похоже. В толпе тебя искал взглядом, ждал, когда ты придешь и пытался предполагать — как тебя зовут или как бы мог звучать твой голос. От Тилля только узнал, какое именно у тебя имя, — голос сбивается, когда я достигаю поцелуями низа его живота и исследую языком его пресс, — Вся моя уверенность рядом с тобой куда-то улетучивалась, и я не мог даже заговорить. Уже тогда знал, что с тобой нельзя так же, как с остальными, но по-другому не умел. Но и тут ты первый справился. Ты же наш день первокурсника не помнишь?       Отрицательно качаю головой, выпрямляясь. Я действительно не помню нихуя — наш день первокурсника на первом году обучения полностью стерт из моего сознания, спасибо моей непереносимости алкоголя. Видимо, уже тогда я что-то натворить успел. Встретившись с Рихардом взглядами, не могу оторваться — дикий, еле сдерживающийся, но продолжающий играть по установленным ранее правилам, он неотрывно следит за каждым моим действием, жадно дыша через рот.       — Неудивительно, — говорит он на выдохе, срываясь на низкий рык — я укладываю ладонь на его пах поверх штанов, — Уже под утро, я курить отходил, а когда возвращался, услышал в одной из комнат голос. Зашел, увидел тебя — ты что-то бубнил, напевал, сам с собой разговаривал, а как увидел меня — зачем-то попросил остаться, — он опускает взгляд, неотрывно смотря на мои пальцы, расстегивающие его ширинку, — Я сам тогда уже не совсем трезвый был, но помню, что ты мне тогда почти всю жизнь свою пересказал — про семью, про школу, про себя. Почему-то этого оказалось достаточно, чтобы ты потом из моей головы долго не вылезал, — спускаю его джинсы вместе с бельем ниже, освобождая возбужденный член.       Провожу по нему рукой несколько раз, медленно и уверенно, заставляя Рихарда хрипло простонать. Улыбаюсь, понимая, что именно хочу сделать дальше. Планов у меня достаточно, но для половины из них нужна смазка, которой у нас сейчас нет. Ну, ничего, справимся своими силами.       — А на следующий день, в универе, я увидел, что ты меня не помнишь. Я не привык к такому — обычно за мной бегали, а тут я был готов на многое, лишь бы ты вспомнил наш полупьяный разговор. Злился на тебя, но перестать наблюдать не мог — казалось, нельзя уже по-другому, и… Пауль, боже… — окончательно сбивается, упускает мысль, когда я опускаюсь ниже и касаюсь губами головки его члена.       Чуть отстраняюсь и щекочу его кожу дыханием. Дразню, тихо радуясь его реакции. Рихард нетерпеливо сжимает пальцами покрывало под собой, стараясь не сорваться. Вновь касаюсь языком и вбираю настолько глубоко, насколько могу — целиком все равно вряд ли смогу хоть когда-то. Втягиваю щеки, лаская его языком, и поднимаю глаза, желая увидеть его лицо. Смотрит, как обычно, не отрываясь, а в его дьявольском взгляде играет желание с легкой влюбленностью, которую я раньше принимал за тоску. Кусает губы, видя, как я смущаюсь под его взглядом, и загорается сильнее. Начинаю помогать себе рукой, наконец уводя взгляд. От одного осознания, что он наблюдает так беззастенчиво, пожар внутри разгорается сильнее, и я еле держусь, чтобы не начать двигать головой быстрее. Делаю это так, как мне бы понравилось самому, и угадываю, судя по реакции Рихарда. Шипит сквозь сжатые зубы, жадно хватает воздух и сдавливает пальцами покрывало, видимо, представляя вместо него мои волосы.       — Кажется, тебе это нравится ещё сильнее, чем мне? — прерывисто спрашивает, не скрывая едкого сарказма.       Не отвечаю, вместо этого чуть задеваю его плоть зубами, от чего он вздрагивает и хрипло посмеивается. Губы немеют, пальцы затекают, а Рихард подо мной все чаще дышит. Понимаю, что увлекся — пока рано, все не должно закончится так быстро. Останавливаюсь на половине пути и сжимаю его член в кулак, отстраняясь. Бросаю взгляд на Рихарда, и меня накрывает волна уверенности — я мог бы в очередной раз загнаться от своей неопытности, но вид возбужденного до предела, тяжело дышащего Круспе внизу говорит об обратном.       Принимаюсь спешно стягивать штаны, лишь бы не растерять переполняющую меня уверенность. Выходит и вполовину не так грациозно и сексуально, как хотелось бы. Взгляда стоически не отвожу, изучая его лицо — взгляд у Рихарда совершенно больной, пьяный. Ресницы быстро дрожат, зрачки расширены, брови сведены к переносице. Приоткрытыми губами он жадно хватает воздух, от чего его грудь мерно поднимается, а по виску стекает капелька пота. Еле держится, но ждет, пока я все сделаю сам, а я замечаю, насколько сильно мне не хватает его прикосновений. Но будем играть по правилам, раз уж начали. На все той же уверенности, слепо и на ощупь, делаю то, чего мы оба уже давно ждем. Чуть приподнимаюсь, опираясь на грудь Рихарда одной рукой, а второй — направляя его стояк внутрь. Надеюсь, мое тело готово и я смогу его принять — после вчерашнего не так много времени прошло. Сначала все ощущается точно так же, как и вчера, но по мере того, как я опускаюсь, все обостряется и меня вновь простреливает боль.       Медленно опустившись до конца, не сдерживаюсь и запрокидываю голову, жмурясь и распахивая рот. Не знаю, сколько времени мне понадобится, чтобы привыкнуть, но это чувство мало сравнимо с тем, что было вчера. Когда Рихард делал все сам, терпеливо и ласково, это ощущалось в несколько раз слабее. Сейчас же я чувствовал буквально каждый сантиметр, от чего никак не мог расслабиться и несдержанно впивался ногтями в кожу Рихарда. Пару раз двигаюсь на пробу, тут же останавливаясь. Приподнимаюсь, вновь замирая. Открываю глаза и настырно изучаю потолок взглядом, не желая смотреть вниз. Рихард точно следит неотрывно и дышит через раз, не в силах даже сказать что-то. Судорожно выдыхаю, чувствуя, как он пальцами уже поглаживает мои колени в попытке успокоить. Еще раз качаюсь взад-вперед и сдавленно мычу, пытаясь наконец унять эти чувства.       — Пауль, — зовет меня тихо, и я спускаюсь взглядом на него. Как и ожидалось — смотрит во все глаза завороженно, дико. Все мое лицо вспыхивает румянцем, но отвести взгляда от него больше не могу, будто бы он удерживает. Терпеливо приподнимаюсь один раз, второй, третий. Дыхание Рихарда учащается все сильнее, и он хрипло проговаривает: — Я люблю тебя.       И все рамки исчезают. Я не боюсь и не стыжусь. Боль вместе с неловкостью поспешно отступают, оставляя нас наконец наедине. Начинаю двигаться увереннее и быстрее, выбивая из самого же себя сдавленные короткие стоны. Рихард же скорее рычит, стараясь всеми силами сдержать себя в руках. И это чувство мне начинает нравиться — это намного глубже, сильнее, ярче. Опора мне больше не нужна, и я выпрямляюсь, не прекращая покачиваться. Одной рукой я скольжу по торсу Рихарда вниз, к животу, а вторую укладываю себе на шею. Это меня полностью с катушек сносит. Не представлял, что может быть настолько охуенно. Когда ваши ощущения сливаются во что-то одно, дикое и горячее, и вы ощущаете друг друга одним единым организмом. Уже сам с трудом улавливаю, какого ритма придерживаюсь — кажется, что воспроизвожу в своей голове какую-то, лишь мне известную песню, и двигаюсь ей в такт.       Когда-нибудь я привыкну к тому, насколько Рихард нетерпеливый. Сдерживаться устает, обговоренные ранее правила посланы им нахуй, и он резко поднимается с места, обе ладони укладывая мне на поясницу и начинает двигаться за меня. Протяжно скулю, обнимая его за шею и жадно целуя. Он по-животному кусает мои губы, двигаясь внутри меня рвано и резко. Выбивает из меня весь воздух, и я задыхаюсь, не в силах сделать и маленького глотка кислорода. Одна на двоих, нас охватывает агония, и мы не слышим и не видим ничего вокруг. Вселенная сжимается до размеров маленькой общажной комнаты на три койки. Ускоряясь, Рихард доходит до пика и кончает первым, утыкаясь лбом мне в плечо. Сдавленно скулю, понимая, что двигаться он не перестает и темпа не сбавляет. Он протискивает руку между нашими телами и сжимает мой член, начиная двигать ей в такт. И мне хватает пары минут — вновь откинуть голову и сжать его волосы на затылке рукой. В ушах звенит, и напряжение внизу моего живота взрывается, пуская по моему телу сладкую дрожь оргазма.       Рихард падает обратно на спину, утягивая меня за собой. Опускаясь ему на грудь, я съезжаю чуть вбок, к стене, прижимаясь животом к его боку, и кладу голову ему на плечо. Круспе дышит мне в затылок, касаясь губами лба и приобнимая за плечо. Выравниваю дыхание, проговаривая тихо:       — Ты играл не по правилам, — с его стороны слышится вопросительное «м-м?», и я дополняю: — Бревна так не умеют.       Его грудь дрожит от смеха, и я сам тепло улыбаюсь, не желая, чтобы этот миг кончался. Все именно так, как и должно быть. Как я только мог в этом сомневаться? Наконец-то все мои чувства и эмоции принимают единую и понятную мне оболочку и я снова таю, понимая, что Рихард чувствует то же самое. Вдруг пугаюсь — а что, если Рихард сказал это в запале момента, руководствуясь лишь мимолетными ощущениями. Опираясь рукой о его грудь, привстаю и заглядываю ему в глаза. Встречает мой взгляд все так же мягко и ласково.       — Рихард, ты же… Правда? — боясь сказать чего-то лишнего, смотрю на него испуганно, хотя сам не знаю, чего боюсь.       — Правда, — отвечает уверенно, смотря мне в глаза и даря свою уверенность мне.       Успокоившись от того, что услышал именно то, что мне было нужно, выдыхаю:       — Я тоже.       — Знаю.       Странно — насколько же все может быть по-другому. Все это испытываю будто впервые — и признание в любви, и секс, и начало чего-то нового. Все это было в моей жизни и раньше, но казалось таким тусклым по сравнению с тем, что я переживал сейчас. Будто все это усиленно в несколько раз, ну или мои чувства и эмоции обнажены максимально.       — Знаешь, нам надо задуматься о переезде, — тянет Рихард расплывчато. Тихо проговариваю «что?», после чего он продолжает: — Ты же не хочешь голой жопой перед нашими соседями светить периодически. Или хочешь?       Смеюсь, отрицательно качая головой. Ну да, было бы неудобно. Даже сейчас я не уверен на сто процентов, закрыта ли входная дверь. Друзья, конечно, знают о наших отношениях, но этого им видеть совершенно не обязательно. Мысль о совместной жизни с Рихардом ощущается приятно — задумываюсь невольно, прикидывая, как это могло бы быть.       — Что, и кота заведем? — спрашиваю, не удержавшись.       — Ну, если тебе меня мало — заведем, — говорит мне в макушку, зарываясь носом в мои волосы.       Представляю, как наяву, черного пушистого кота, похожего на Рихарда, уютно мурчащего у меня на коленях, или же важно и грациозно выхаживающего по подоконнику, пока я курю. Улыбаюсь, прикрывая глаза.

***

      В свою комнату возвращаться абсолютно не хочу, но другого выбора нет, и я нехотя топаю по направлению к 365-й. Уже поздно, я провел с Рихардом почти весь день, пора ложиться спать. Общежитие же, напротив, вновь постепенно наполнялось жизнью — студенты возвращались от своих семей и готовились к новой учебной неделе. А я возвращался из 380-й и чувствовал себя настолько влюбленным и счастливым, что хотелось скрыться поскорее, лишь бы никто не видел моего глупого выражения лица. Совсем в какие-то сопли превратился, надо бы себя в руки брать.       Открываю дверь своей комнаты и вижу Тилля, развалившегося на своей койке с ноутбуком на пузе.       — Нарисовался, — тянет лениво, поднимаясь на локтях, — Я уж думал, что проведу вечер в гнетущей атмосфере бубнежа Шнайдера.       — Он приехал уже? — спрашиваю, подходя к своей кровати.       — Ну, его электричка уже пришла, минут через двадцать в общаге будет, — отставляет комп в сторону и садится, — Я тебя видел, кстати, утром. Ты куда вылетел из общаги на таких скоростях? Мимо меня пронесся, как Молния Маккуин, не заметил даже.       Не желая вспоминать все, что было сегодня утром, отмахиваюсь и хмурю брови:       — Да так, не обращай внимания, — взбиваю подушку руками и ложусь на живот лицом к Линдеманну, — Рассказывай давай лучше, как с родителями Сенты познакомился.       Не теряя присущей ему эмоциональности, Тилль пересказывает мне весь свой вчерашний день. Активно жестикулирует, за интонацией голоса не следит, говоря все громче. Видимо, впечатления у него и правда неизгладимые. Слушаю внимательно, изредка вставляя уместные шутки. Линдеманн искренне смеется, подхватывая каждую шутку и разгоняя ее. Все так обыденно и рутинно, на самом деле, но ощущается по-другому, почему-то. Как же все может поменяться за один короткий миг.       — Добрых вечеров, — раздается голос Кристофа от двери.       Поворачиваюсь на звук, наблюдая, как красный от уличного мороза Шнайдер стряхивает с волос снег.       — Ты с Северного Полюса приехал, что ли? — произношу смешливо.       — Да хуй там ночевал, — шмыгая носом, возмущается наш друг, — Там метель, блять, метет, в окошко-то посмотри. И мороз, по ощущениям, минус сто. У меня правда сейчас было ощущение, что я по Крайнему Северу иду полярных мишек искать.       Он разувается, снимает куртку и недовольно топает к своей койке, кидая на нее дорожную сумку. Обессиленно шлепаясь следом, он спрашивает с улыбкой, наконец возвращая себе привычное насмешливо-ебланистое настроение:       — А вы чем весь день тут занимались без меня, горемыки? Скучали небось?       — Ага, изнемогали пиздец, — хмуро отзывается Тилль с сарказмом, — Ну, я-то точно, а этот, — он кивает в мою сторону, — только приперся.       Шнайдер переводит на меня ехидный взгляд.       — У Рихарда был? — насмешки в голосе не прячет. Теряюсь, не зная, что ответить, но Кристоф ответа и не ждет, посмеиваясь, и напевает шутливо: — «Эта любовь такая головоломка».       — На себя посмотри, — басит Линдеманн, — Фикус Софи купил хоть?       Шнайдер уже хочет разразиться экспрессивным и наполненным шутливых аллегорий ответом, но замечает что-то на полу, между моей тумбочкой и его кроватью. С глухим «что это?» он нагибается, поднимая с пола что-то блестящее. Присматриваясь, он резко коротко взвизгивает и бросает нечто в меня. Не успеваю опомниться, как мне в лицо прилетает запечатанный презерватив, который я, конечно же, после вчерашнего не убрал.       — Я извиняюсь, — произношу сдавленно, поспешно пряча его в верхний ящик своей тумбочки.       Смотрю на своих соседей — на лицах обоих играют какие-то нечитаемые эмоции. Не могу сдержаться и прячу лицо в подушке, содрогаясь от смеха.       — Теперь понятно, чего ты на животе лежишь, — слышится мрачный голос Линдеманна.       — Блять, — истерично выпаливает Шнайдер, — Лучше бы я лексикологию так понимал.       Перестать смеяться от комичности ситуации не могу и понимаю, что нам, видимо, действительно лучше съехать.