Как поют пески

Эта история началась с проливного дождя, огромной пробки на мосту Шестого октября и гудящего в душном салоне радио. Иначе говоря — с крайне скверного вечера вторника. Тигнари сидел под кондиционером, крупные капли как будто просачивались сквозь крышу старенькой шевроле, и всё равно манящее желание хлопнуть дверцей и броситься прямо в Нил перекрывало собой остальные мысли. Под конец дня у Тигнари их и без того осталось немного: список препаратов в аптеке, обрывки сегодняшних лекций, подсчёт расходов и отложенных денег. А духота на контрасте с дождём добивала. Уж чего Тигнари не переносил, так это духоты. Каирской духоты особенно. Словно услышав его мысли, Махфи ещё разок всадила по клаксону — без особого успеха, пробка не сдвинулась ни на сантиметр — и, вздохнув, наклонилась повозиться с приборной панелью. — Тебе нормально? — спросила, ткнув его в колено острым ногтем. — Может, ещё подкрутить? Тигнари покачал головой. Махфи, единственный луч света в змеином клубке аспирантов Каирского университета и единственная, у кого была машина и готовность усадить в неё Тигнари по дороге домой, вздохнула ещё раз. Плотная пробка на мосту и не думала рассасываться, а Махфи без болтовни всегда начинала скучать. — Можешь откинуть крышу, — предложил Тигнари тоном отчаявшегося, — искупаемся. — Нет уж, спасибо! У меня старушка только из мойки, ещё больше воды она не переживёт, — Махфи прилипла к своему окну, следя взглядом за бегущими вниз каплями. — Давно не помню у нас такой красоты. Губернатору там весело, наверное. Губернатор, как утверждало бубнящее на фоне радио, пребывал в таком же удивлении, как и оставшиеся шестнадцать миллионов горожан. Радио вообще бубнило много о чём: побитый за несчастных три часа рекорд по годовой норме осадков, финансирование ливневой канализации, отмена занятий в школах и университетах — с завтрашнего дня Тигнари останется без вечерней подработки. Можно будет взять дополнительные смены в больнице, там только обрадуются, и ставка будет повыше… разве что работа тоже будет заканчиваться позже, и Нилу придётся платить больше… хорошо, а если… — Эй, — окликнула Махфи снова, — смотри, мы двигаемся! Она схватилась за коробку передач, шевроле проехала ещё полметра и замерла прямо за курьерским мотороллером. От вида термосумок в его кузове Тигнари стало жаль службу доставки: кто-то, наверное, ждёт свой ужин и будет ждать ещё очень долго. За мостом пробка не заканчивалась. — Такими темпами нас затопит и унесёт прямо в реку. — Отлично! Как раз доплыву до дома. — Кстати, — Махфи забарабанила по рулю; она всегда не знала, куда деть руки, когда начинала нервничать. Суетливая, но невероятно заботливая — она нравилась Тигнари куда больше всех прочих аспирантов, с которыми приходилось работать. — Тебе вообще… ну… можно лезть в воду? Ты не начинаешь, не знаю… — Шипеть? — Тигнари усмехнулся. — Нет. Но плавать я не умею. — А. Здорово. В смысле… ты понял. В салоне повисло неловкое молчание. Тигнари почувствовал, как под косым взглядом Махфи зачесался хвост. Ему — его семье — повезло. Так говорили все, с кем Тигнари имел дело, считая себя эрудитами в области, с которой столкнулись впервые в жизни. Валука шуна, раса пустынных лисиц, до сих пор была для горожан (и уж тем более для многолюдного Каира) диковинкой, на которую можно глазеть не стесняясь: огромные уши, огромный хвост, пушистый тёмный мех, а правда, что у вас когти на руках, а правда, что у вас подушечки на ногах… Правда, всё правда, отвечал Тигнари. И добавлял с вежливой улыбкой: а ещё у нас острые зубы и мы не брезгуем сырым человеческим мясом. Те, кто на шутку не велись, становились для него кем-то вроде приятелей. Махфи вот не повелась — вытянула руку и предложила укусить. Но с самого момента знакомства в столовой кампуса, когда вывернула в его порцию пюре целый пакетик специй, поднимала тему происхождения Тигнари лишь от случая к случаю. Ей было любопытно, конечно, но такт усмирял. Тигнари это нравилось. Косых взглядов на улицах ему и без того хватало. Люди привыкли, что такие, как он, живут в лесах — выбрались из пустыни и по воле эволюции залезли на лианы. Их цепкие когти были приспособлены к тропической флоре, подушечки на ногах делали шаг почти бесшумным, чуткий слух и острое зрение помогали охотиться и выживать. Валука шуна редко выходили в люди, и их считали типичным племенным народом с забавными ушами. Увидеть Тигнари в больничном халате или за кафедрой в аудитории — наверное, всё равно что столкнуться в научной лаборатории с кельтским друидом. В общем-то, да. Его семье повезло. Но в определённые моменты — например, когда Махфи снова ожесточённо ударила в клаксон и пробка отозвалась нестройным гудением, вызвав у Тигнари головную боль — он думал, что в лесу было бы поспокойнее. — Махфи! — взмолился он. — Мы всё равно не поедем, можно и не рвать мне уши! — Прости-прости! Дурная моя голова, постоянно забываю… — она виновато улыбнулась. Улыбка вышла из категории «когда вернёмся на занятия, кофе с меня». — Мы здесь надолго. Зря я предложила тебя подбросить, на метро ты был бы уже дома, но я решила, что тебе не захочется мокнуть на станции и… — Ерунда, — отозвался Тигнари механически, — всё в порядке. Если совсем честно, он сам предпочёл бы вернуться побыстрее. Время шло к девяти, а Нилу обычно не могла задерживаться так надолго — как Тигнари не мог постоянно обещать ей, что оплатит любое дополнительное время. У него каждый фунт был на счету, и Нилу прекрасно об этом знала. В очередной неловкой тишине радио переключилось на австралийские пожары. Тигнари, у которого мысли метались от дождей к студенческим конспектам, решил хотя бы позвонить — предупредить, что задерживается. Если к его приезду аптека напротив уже закроется, день можно окончательно записывать в категорию абсолютно ужасных. Нилу подняла после второго гудка. — Как раз собиралась тебе звонить!.. По новостям передают, что весь город стоит в пробке, ты, наверное… — Я не исключение, — грустно улыбнулся Тигнари. — Прости. Тебе уже нужно домой? Нилу помолчала. У них с Тигнари в общении выходил какой-то странный дуэт — ни один не хотел расстраивать другого. Только Нилу была такой сама по себе, а Тигнари… что ж, Тигнари просто боялся, что с её уходом не найдёт сиделку, которая берёт недорого и понравится Коллеи. Нилу была золотой находкой. — Я могу остаться ещё ненадолго, — наконец вздохнула Нилу, — но если у тебя получится как-то пересесть на метро… Не хочу оставлять Коллеи одну. На звуке её имени Тигнари, обдуваемый щедрым кондиционером шевроле, почувствовал, как в груди теплеет. — Как она? — Спит. Не особо вставала с кровати, но поела хорошо и выпила все таблетки — я проследила. Да, Тигнари, у неё заканчивается арисепт, я могла бы… — Нет, не стоит. Рецепт всё равно у меня, я куплю по дороге. Махфи проехала по пробке ещё полметра. Дождь, казалось, и не думал прекращаться: барабанная дробь по крыше стала громче и чаще. Если Тигнари сейчас перейдёт мост пешком, чтобы попасть на ближайшую станцию метро, от его любимых ботинок мало что останется. — Ещё кое-что, — в голосе Нилу прорезалась озабоченность. — На домашний телефон весь день кто-то звонит. Определитель номера не работает, мы не стали поднимать, но Коллеи говорит, что это наверняка тебе. Оставили сообщение на голосовой почте, — она помолчала, — штук десять сообщений. Тигнари подавил вздох. Вот почему свой мобильный номер он давал лишь в крайнем случае — чтобы быть готовым к вечернему промыванию мозгов и успеть разобраться с чувством вины по дороге домой. Так упорно добиваться его внимания мог лишь один человек. И он терпеть не мог, когда его игнорировали. — Спасибо, — Тигнари рассеянно повёл ухом: в пробке опять кто-то загудел. Мотороллер впереди присоединился к какофонии одинокой трелью звонка. — Я попытаюсь добраться до метро. Может, получится быстрее. — Не утони, — хихикнула Нилу. — Я поймаю тебя в полотенце прямо на пороге. Она положила трубку, и Тигнари повернулся к Махфи, уже готовый состязаться в виноватости теперь и с ней. Но Махфи смотрела не расстроенно — просто поперёк губ легла хитринка. — Девушка? — Сиделка, — Тигнари попытался взглядом дать понять, что вдаваться в подробности не хочет, и Махфи схватила на лету. Вот теперь она выглядела расстроенной. — В общем, я, наверное… — Я слышала. Давай никто не будет извиняться, хорошо? Просто я куплю тебе кофе, когда вернёмся на лекции, а ты дашь погладить свой хвост. Тигнари усмехнулся: — Я тебе не ручная зверушка. — Я знаю, и прости меня за это! Но он наверняка такой мягкий… Тигнари вытянул хвост через сиденье, чтобы пощекотать Махфи под рёбрами. Та рассмеялась, громко и заливисто, а когда пришла в себя — Тигнари уже успел схватиться за ручку и одной ногой выбраться на мост. Махфи из своего сухого салона показала ему язык. — Если уронишь тесты студентов в реку, я никому не скажу. — Была мысль, — согласился Тигнари. — Спасибо, что подвезла. Они попрощались беглыми улыбками, и Тигнари под светом фар и стеной дождя отправился вперёд по мосту, к метро. Водитель мотороллера проводил его завистливым взглядом, но когда разглядел моментально промокший хвост — фыркнул и отвернулся. Тигнари было не привыкать. Но эти десять минут до станции он, мокрый и растерянный, чувствовал себя самым несчастным валука шуна во всём Каире. Даром что, кажется, был единственным. Насколько он знал, валука шуна в городах было не так много, и громких имён среди них — ещё меньше. Его мать сейчас занималась раскопками в родной Испании, отец искал редких жуков в джунглях Амазонки, была ещё целая семья их далёких родственников (все валука шуна друг другу родственники) в Джакарте, парочка коммун где-то в Мексике… На этом, кажется, всё. О других Тигнари не знал, хотя в детстве сильно интересовался. Ему никак не давало покоя, почему у остальных мальчишек, игравших на виноградниках, нет ушей и хвоста, а у него есть. Концепцию отдельной расы он тогда воспринимал плохо. Зато в мамины истории о проклятиях и древних артефактах верил безоговорочно. Было чему верить, как оказалось. Встреча с человеком, который сегодня оставил ему на автоответчике дюжину сообщений, — тому подтверждение. В метро было жарко и тесно. Тигнари метро не любил: в толкучке легче спрятать хвост, но больше вероятности, что его попросту защемит дверьми или оторвёт чьей-то молнией. Но домой ему стоило вернуться поскорее. В аптеку Тигнари, поднимая веер брызг и борясь с желанием по-собачьи отряхнуться, успел аккурат к самому закрытию. Пакетик лекарств с ценником как его недельная выручка, в магазине напротив — связка бананов, пара яблок, сельдерей, творог… Подумав, Тигнари добавил к этому бутылку вина. От Коллеи спрячет, а ему сегодня хотелось сделать хотя бы пару глотков и только после этого взяться за телефон. Нилу открыла дверь без звонка — полностью одетая, с полотенцем наготове. Тигнари влетел в махровые объятия с благодарным стоном, выжал хвост и привычно схватился за флакон с маслом, забыв, что оно уже неделю как закончилось. Нилу наблюдала за ним со смехом в глазах, накручивая рыжие локоны на палец. — Впервые вижу вымокшую пустынную лису, — поделилась она по-дружески. — Сильно там льёт? — Ужасно. Надеюсь, ты умеешь плавать. Тигнари зябко потанцевал на ковре. Нилу никогда не смотрела ниже глаз, она для этого была слишком правильной — как и положено хорошей сиделке, наверное. Так что Тигнари мог не чувствовать себя не в своей тарелке от того, что оставленные внизу ботинки обнажали его ноги со всем прилагающимся. С коротким мехом до лодыжек, когтями и теми самыми подушечками. Тигнари не хотел задерживать бедную Нилу ещё больше — он спешно передал ей всю выручку за сегодня, привычно кивнул на «Завтра к восьми, да?» и закрыл дверь. Вспомнив тоненькие босоножки Нилу на пороге, он вздохнул — в таких только по лужам, в самом деле, но с утра ни один прогноз не говорил про аномальные дожди. Нилу ушла, и Тигнари остался практически в одиночестве. Он дал себе пять минут в коридоре — перевести дух, немного обсохнуть, посчитать, сколько денег у них осталось до следующей платы за аренду. Выходило не так много, но они что-нибудь придумают. Если сейчас написать в больницу и попросить на завтра вечернюю смену… А если ходить ещё и в ночные… Тигнари потряс головой. Тихонько перетащил на кухню пакеты, отправил таблетки в общую горку на столе, фрукты и творог — в холодильник, бутылку — в шкафчик. У раковины в сушилке стояли две чашки, рядом примостился кувшин с морсом — наверняка Нилу, больше некому. Подумав ещё немного, Тигнари заглянул к Коллеи. Та и правда спала, заботливо укутанная одеялом. Тигнари машинально прислушался к дыханию — неровное и сиплое, Коллеи дышала так уже два года. В комнате ничего, кроме упаковок таблеток на прикроватном столике и стойкого запаха лекарств, не указывало, что в ней живёт больной: завал из плюшевых игрушек, конспекты прямо на кровати, простенький ноутбук в ногах. Коллеи рекомендовали удалённые лекции — хотя бы до операции, чтобы не напрягать ещё сильнее, и в тот день между ними разразился первый настоящий скандал. Коллеи жизни не представляла без друзей, а в Тигнари друга не видела — только старшего брата. Которым он явно не был. И с ролью которого явно не справлялся. Прикрыв дверь, Тигнари вернулся на кухню. Телефон стоял возле миски с фруктами, дразнил и мигал огоньками входящих сообщений. Перед тем как нажать на кнопку, Тигнари помедлил: пути назад уже не будет, ему придётся ответить. С первым глотком вина автоответчик ожил. «А? Уже работает? Тигнари, мой милый, мы так давно не виделись! С того уютного ресторанчика у аль-Азхара, помнишь? Боги, какие вкусные там были мидии, до сих пор не могу понять, почему ты так воротил от них нос… Что? Нет, я занята! Так вот, про мидии… то есть про…» Пи-ип. «Я сама решу, когда у меня закончится время, понял? Тигнари, милый, давай сразу к делу. У меня для тебя есть хорошие новости. Нет, я не прощаю тебе долг, мне придётся даже немного увеличить ставку — ты не подумай, бизнес есть бизнес, а ты серьёзно просрочил прошлый платёж. Конечно, у нас у всех бывают трудные дни, но…» Пи-ип. Тигнари снова приложился к бутылке, чувствуя себя невероятно прозорливым на её счёт. «С каждым таким сообщением с меня списываются деньги… Так вот, у меня есть для тебя работа. Неплохо, правда? Я щедро всё оплачу — хватит покрыть весь долг и ещё немного для тебя останется. От таких предложений не отказываются, так что я подготовлю договор и…» Пи-ип. Осталось ещё три. «Тигнари, моё время немного ограничено, поэтому завтра в семь ты наведаешься ко мне, хорошо? Я не требую следующий платёж… прямо сейчас, во всяком случае! Мы поговорим как хорошие друзья. До встречи». Пи-ип. Тигнари сделал глоток вдвое больше обычного. «А, да, ещё кое-что. Охране на входе скажи, что у тебя запланирована встреча. И оденься поприличнее! У нас в последнее время жуткие проблемы с журналистами, все так и норовят откусить от меня кусок». Пи-ип. «Просто чтобы немного тебя мотивировать! Речь идёт о больших деньгах. Тысячи фунтов, может, даже шестизначные суммы — если хорошо себя зарекомендуешь. На твоём месте я бы уже благодарила госпожу Сангема-бай за её щедрость низкими поклонами до земли… Но, я надеюсь, ты сделаешь это при личной встрече. Увидимся!» Пи-ип. Тигнари перевёл дух и уцепился в бутылку обеими руками, будто только она сейчас защищала его от падения прямо на нижний этаж к многодетной семье. Вино приятно обволакивало мозг, но это во всей ситуации было единственным приятным обстоятельством. Всё остальное вызывало желание забраться к Коллеи под одеяло, свернуться мокрым комком и остаться там до конца своих дней. Госпожа Сангема-бай, как она требовала к себе обращаться, или Дори Зирьяб-аль-Таджир, как утверждала статья на Википедии, была ни много ни мало — восточной знаменитостью. Меценатка и коллекционер, постоянно жертвовала деньги на благотворительность, красилась в ядовито-розовый, открывала частные школы на Ближнем Востоке и охотно хвасталась диковинками со всего мира — каждый пункт в ней был призван либо восхищаться, либо не иметь с ней дела. Тигнари, к сожалению, не оставили выбора. Он до сих пор не знал, как Дори на него вышла. Сама она утверждала, что знакома с его родными, но Тигнари подозревал, что она притягивалась, как магнит, на всё, что не от мира сего — и неважно, будет это старый артефакт из Долины Царей или аспирант кафедры сурдологии с парой ушей и хвостом. Дори собаку съела на магических древностях. Конечно, ей было интересно взять в оборот появившегося в Каире валука шуна. Тигнари ведь даже не хотел переезжать в Каир. Из всех городов, которые он объездил с матерью и отцом из-за их работы, Каир был не просто в самом низу списка предпочтений — он бы там и не появился никогда. Маленький Тигнари запомнил Каир грязным, шумным муравейником — не лишённым колорита, но всё ещё муравейником. Таким он и оказался спустя много лет, только стал ещё грязнее и ещё шумнее. Но у Тигнари и тогда особо не было выбора. Из пяти стран и двух десятков университетов, в которые они с матерью после долгих подсчётов отправили документы на обучение, только Каирский университет согласился его принять — потому что уши и хвост, потому что валука шуна, потому что. Он оставил путешествия ради степени, прикипел к учёбе и всё равно рассчитывал на аспирантуру где угодно, но не здесь. А потом появилась Коллеи. Сама Коллеи говорила, что она всё испортила. Тигнари не смел так даже думать. Её родители работали с его отцом, погибли при крушении самолёта, когда возвращались в Каир, и отец мольбами и угрозами попросил Тигнари взять девочку пожить к себе, пока «нужные люди всё не утрясут». Он обещал помогать деньгами и помогал изо всех сил, но потом у Коллеи нашли миастению, нужные люди таинственным образом испарились, потом Тигнари попал под сокращение в хорошей больнице, потом их — меховую зверушку и больную несовершеннолетнюю — попросили из квартиры… Началась жуткая полоса голодовок и откладывания каждой копейки. Именно тогда его неведомо как отыскала Дори. Сначала она казалась Тигнари подарком с небес. Программа по реабилитации хронически больных, программа помощи сиротам, муниципальное жильё, консультации у лучших докторов Каира… Лишь потом Тигнари узнал, что за всю эту помощь лежит подготовленный счёт, а Дори не берётся за больных и сирот просто так. Он крупно её невзлюбил, долго злился на себя — за то, что не понял простую, как день, схему по отмыванию репутации. Но делать было уже нечего. В суде его слово против армии адвокатов и показного благородства. Если он что и понял за всё время, что знал Дори, — любые её порывы альтруизма не падают с небес. Дори всегда что-то нужно. А если ей что-то нужно, лучший способ это получить и не потратить ни пиастра — обратиться к человеку, который уже тебе должен. Тигнари для Дори был не другом, а инвестицией. И, успокаивая гневно мечущийся хвост, даже знал, что её привлекло. Отвечать не было нужды, но явиться завтра прямо в змеиное логово — условие, которое действительно не обсуждается. Кажется, никакой вечерней смены в больнице ему не светит. Этот факт почему-то разозлил Тигнари ещё больше, и он снова с силой глотнул из бутылки. Так бы и сидел, наверное, посреди кухонной тишины, злился бы дальше на всё подряд — на себя, на Дори, на университет, на дождь… но в соседней комнате послышалась слабая возня. А потом Коллеи шёпотом, который Тигнари всё равно бы услышал, позвала: — Нари? Уже вернулся? Она сидела на кровати в окружении своих игрушек и вяло чесала живот огромному зелёному коту. Веки были опущены, но Коллеи под конец дня всегда трудно было держать глаза открытыми — буквально выражаясь, они с Тигнари практически не виделись. Коллеи по большей части воспринимала только его голос. — Вернулся, — подтвердил Тигнари, усаживаясь к ней на кровать. — Всё в порядке? Нилу сказала, что ты хорошо поела. — Она вкусно готовит. Как твои пациенты? — Все живы и относительно здоровы, — Тигнари улыбнулся, забыв, что Коллеи этого не увидит. В полумраке комнаты только он своим звериным зрением мог рассмотреть её безмятежное лицо с размётанными по подушке волосами. — Закария говорит, что через пару месяцев сможет устроить мне собственную графу в табличке приёмов. У Армина почти прошёл ларингит, а вот Маддах до сих пор не может разобраться со слуховым аппаратом… Коллеи устала чесать кота, и её рука безвольно упала на одеяло. Тигнари проследил за ней механически и подавил вздох: Коллеи не нравилась жалость, и она сама по мере сил притворялась, что чувствует себя здоровее всех. Миастения не давала ей особого шанса, истощая мышцы от любого, даже самого ничтожного действия, и гора лекарств просто помогала Коллеи не поймать первый в жизни криз в пугающие девятнадцать лет. Врачи говорили, что операция поможет выйти на ремиссию, но Дори не торопилась делиться новыми деньгами, а кроме неё — Тигнари снова начал на себя злиться — ему неоткуда было ждать «шестизначные суммы» на счету. Слишком много для благополучия Коллеи было завязано на Дори. Ещё одна причина пересилить свою гордость и явиться завтра на её важную встречу. — Ты выяснил, кто звонил? — сонно окликнула Коллеи, будто мысли его читала. — Из больницы, — лёгкая ложь во благо, Тигнари не повёл и бровью. Коллеи нельзя испытывать стресс. — У Закарии для меня что-то важное. Завтра занятий всё равно не будет, так что я могу пойти в вечернюю смену… — Не будет занятий? — Дождь идёт весь день, дороги затопило. Ты тоже сможешь завтра отдохнуть. — Вот как… — её пальцы сжимались и разжимались, и Тигнари, сам не зная, зачем, накрыл их хвостом. На губах Коллеи заиграла слабая улыбка. — Мокрый. И холодный. Она рассеянно перебирала пальцами мех. Всё ещё влажный, он будет топорщиться, едва подсохнет — а Тигнари не мог позволить себе даже купить новую бутылочку масла без урезания их скудных ужинов. Если к утру дождь не прекратится, его хоть в пищевую плёнку заворачивай. — От тебя пахнет вином, — вдруг заметила Коллеи. Не один Тигнари в этом доме обладал чувствительным обонянием. Он мысленно обругал себя — ещё раз — и улыбнулся: — День был тяжёлый, — и поспешил сменить тему: — Знаешь, что? Я принёс тебе бананы, хочешь? Мы можем сделать из них оладьи и полить их… — …малиновым сиропом, — завершила Коллеи. Голос у неё стал чуть радостнее — уже неплохо. — Да, пожалуйста! В смысле, если ты не сильно устал… и если, ну, ты не подожжёшь кухню спьяну. Тигнари пощекотал Коллеи под подбородком кончиком хвоста. Та хихикнула, но глаз всё равно не открыла. — Могу попрыгать на одной ноге. Лежи, управлюсь за пару минут. — С вином или с оладьями? — Коллеи! По правде говоря, Тигнари сейчас действительно больше всего хотелось прикончить бутылку и завалиться на свой продавленный диван — но не спать, а смотреть в потолок. Думать, что выходить из леса было ошибкой. Что высшее образование было ошибкой. Что аспирантура была ошибкой. Что на испанских виноградниках ему жилось замечательно, но желание быть врачом завело его в такую дыру. Он не злился на Коллеи. Не думал её обвинять. Принял ответственность, научился быть взрослым. Ему разгребать свои проблемы и свои обещания. И начать стоит с оладий.

***

Следующим утром Тигнари разминулся с Нилу в общем коридоре — он выбрасывал сгнившие фрукты, которые кто-то из соседей, нарочно или нет, снова оставил под его дверью, а она отряхивала от капель пушистые волосы. Лило всю ночь, и город снова стоял в пробках; Тигнари оставил Нилу короткие инструкции (Коллеи ещё спит, можно погреть оладьи, в холодильнике есть творог) и выскочил на станцию. Хвост без масла выглядел жалко, Тигнари с кругами под глазами от бессонной ночи — ещё хуже, а в метро снова была жуткая толкучка. Весь день в больнице Тигнари плохо понимал, чего от него хочет Закария и что написано в анамнезе у его пациентов. В противовес вчерашней пустоте в голове, сегодня мысли доканывали бесконечным потоком. Он так и не ответил Дори. А Дори ждала, не сомневаясь, что он появится. Коллеи позвонила на его обеденном перерыве, когда Тигнари спрятался от любопытствующих пациентов («Нет, мой хвост не работает как терапия, поверьте, если вы почешете меня за ухом, никому из нас не станет легче») за колонной у лифтов. Спросила, во сколько его ждать, и поделилась прогрессом за утро — она успела взяться за шитьё и пару раз проколоть пальцы. — Иголку держать сложно, — жаловалась Коллеи, пока Тигнари в темпе пережёвывал яблоко. — Ткань грубая, и я быстро устала. Нилу хочет сходить за мукой и сделать из остатков фруктов пирог, что ей сказать? Тигнари помедлил. Утёр рукавом халата яблочный сок с губ и печально посмотрел на замызганный белый хлопок. — Я посмотрю, хватит ли нам ещё и на пирог, хорошо? — Нилу сказала, что это за её счёт. Она… — послышался шорох, Коллеи как будто прикрыла динамик рукой, — по-моему, она хочет меня порадовать. Тигнари прикусил губу, и к кислоте яблока на языке прибавился чёткий вкус ржавчины. Нилу слишком часто покупала продукты в чужой холодильник. В понимании Тигнари люди не умели быть такими добрыми, но их с Коллеи тандем пока доказывал обратное. И этим серьёзно выбивал Тигнари из общего ритма жизни, в котором кто-то вечно кому-то должен. — Хорошо, — сдался он со вздохом. У лифтов послышались шаги — слабый цокот каблуков и барабанная дробь детского бега. Тигнари выглянул из-за колонны, увидел знакомую каштановую копну матери Армина и самого Армина — тот носился по кругу, канюча про мороженое из общей столовой, и Тигнари обязан был уберечь его от ужасной ошибки после ларингита. — Прости, мне пора. Увидимся вечером, ладно? — Ты всё-таки взял дополнительную смену? «Не успел». — Да, — Тигнари вздохнул снова, — прости. Если управлюсь пораньше, то вернусь к девяти. Может, даже с хорошими новостями. Коллеи что-то возбуждённо загалдела в трубку, но Тигнари с тяжёлым сердцем спрятал телефон в карман, огрызок яблока — в мусор и отправился на перехват Армина. Почему-то самое первое, что дети требуют после ларингита, — это мороженое, и чем тяжелее форма, тем настойчивее требования. Армин сипел почти две недели и вполне мог пойти на шантаж, а Тигнари, как бы ни любил детей, не хотел видеть его завтра в очереди на приём. Если завтра у него вообще будет смена в больнице. Наверное, общая подавленность и погодные аномалии сказались на настроении всех вокруг: когда Тигнари переодевался в ординаторской в свою единственную приличную рубашку, никто не сказал ему ни слова. Только Закария похлопал напоследок по плечу. — Что, у моего любимого аспиранта сегодня свидание? Тигнари хотелось выть от досады, но он лишь дёрнул плечом. — И кто эта счастливица? — У неё ужасный характер, — отфыркнулся Тигнари. Хвост в вырез, уши под шляпу. Шляпа была дешёвой и вызывала чесотку, зато в толпе Тигнари не плыл поверх голов и не приковывал все взгляды в радиусе видимости. — Умеет только требовать. Подумываю бросить её вот прямо сегодня. Закария понимающе покивал. — Ну, ты смотри. Хлебнёшь для храбрости? — Медицинского спирта? Пожалуй, нет. Тигнари задержался в дверях ординаторской — на случай, если Закария вспомнит не только про свою любовь подтрунивать над каждым аспектом его жизни, но и про своё обещание. Как-то Тигнари отважился попросить у него помощи для Коллеи, подыскать врача, который согласится провести её операцию немного… подешевле, и с тех пор Закария время от времени оставлял ему контакты клиник, которые Тигнари и без того мог найти в интернете. Он прекрасно знал нижнюю границу цены, и ничего лучше Закария пока предложить не мог. Да и не обязан был. Закария специализировался на барабанных перепонках, а не на мотонейронах. Он показал Тигнари два больших пальца, и Тигнари, ни капли этим не удовлетворённый, выбрался наружу. Раздражение и нервозность, которые удавалось глушить работой с самого утра, снова прорывались наружу желанием расталкивать всех локтями и громко без причины ругаться — почему-то исключительно на испанском. Для себя Тигнари определил это как тревожный звоночек: испанский был его языком злости, а злиться в присутствии Дори означало добавить пару случайных процентов себе в долг. Просто потому что у неё тоже испортилось настроение. Выныривая с зонтом прямо в центре, Тигнари попытался успокоиться. Дышать в такт размеренным шагам и не слишком громко хлопать ботинками по самым большим лужам. Ко второму вечеру беспрерывного дождя Каир превратился в один сплошной водосток, и Тигнари в своём наряде безуспешно пытался соответствовать сразу трём целям: выглядеть поприличнее, выглядеть как обычный человек и не слишком промокнуть. Хвост пушился от влажности, ноги потели, в груди сворачивалась тревога. Когда впереди вырос дом Дори — один из домов, груда стекла, аляповатых статуй и садовой подсветки, — Тигнари почувствовал, как узел постепенно рассасывается. Его нервы работали по принципу предподготовки, наматывая волнение и предсказывая худшие сценарии заранее, а когда до момента икс оставалось всего ничего — резко отступали, оставляя место только на ледяное спокойствие. Тигнари проходил первое собеседование в больницу в абсолютной апатии, перед этим опустошив желудок в туалете за углом, и здесь стоило ожидать такого же эффекта. Полного безразличия ко всему, что Дори ему подготовила. Al diablo con esto. Охране у кованых ворот Тигнари передал то, что Дори велела передать. Из-под шлема Тигнари наверняка окинули внимательным взглядом — начиная с простого зонта и примятой шляпы и заканчивая плохо вписывающимися в общую картину тяжёлыми ботинками. Потом попросили удостоверение личности, потом приказали разуться и провели по садовой дорожке в мраморное фойе. Сад у Дори не затапливало — Тигнари чётко слышал журчание воды в ливневых стоках, — только ветки гранатовых деревьев тяжело клонились под весом дождя. На холодном белом мраморе один из охранников молча приказал Тигнари поднять обе руки и прохлопал от плеч к подошвам — без особой силы, формальности ради. Единственным, что Тигнари услышал во время досмотра, стало стандартно-пренебрежительное: — Поаккуратнее с когтями. Не поцарапайте пол. Его зонт куда-то пропал. Телефон из заднего кармана забрали и показательно сложили в зип-пакет вместе с ключами от дома и почему-то ременной пряжкой. Тигнари наблюдал за суетой вокруг скучающе. В доме у Дори он бывал всего два раза, и оба раза дальше этого фойе не прошёл — конверт с деньгами в уплату долга забирал кто-нибудь из прислуги, а Тигнари получал назад свои вещи и возвращался домой переваривать острое чувство унижения. Сносить стоило молча — иначе был шанс узнать, что синяки даже от лёгкого тычка прикладом остаются дней на десять. В прошлый раз Тигнари уже предложил пройтись на руках, чтобы не «царапать пол». Его язвительность не оценили. Охрана молча ушла наружу, оставив Тигнари без малейшей мысли в голове стоять в окружении мрамора и безвкусицы. Дори не отличалась тонким чувством прекрасного, она тащила в свою коллекцию всё, что плохо лежало и казалось ей мало-мальски интересным: на пьедесталах под стеклом стояли китайские вазы и шумерские статуэтки, стены покрывали выцветшие гобелены и ржавые топоры, а прямо в центре фойе на Тигнари смотрел бронзовый имуги в два человеческих роста. — Я бы не стал его трогать, — послышался голос с лестницы. — Есть неприятный риск упасть замертво. Навстречу Тигнари спускался один из безликих ассистентов — Тигнари видел его в прошлый раз, Раунак, кажется. Они обменялись одинаково натянутыми улыбками, Раунак одёрнул подол галабеи и кивнул назад на широкую лестницу. — Прошу. Госпожа Сангема-бай уже ждёт. Раунак провёл Тигнари на второй этаж, огибавший фойе множеством дверей, свернул налево и постучал в ту единственную, у которой Тигнари заметил электронный замок. Почему-то мигающая панель подействовала на него удручающе: что бы Дори здесь ни делала, вряд ли её дом ограничивался сном и готовкой. А ещё электронные замки плохо сочетались с выставкой древностей. Раунак нажал на кнопку звонка, и панель тут же мигнула зелёным. Щёлкнул замок. Тигнари глубоко вздохнул. — Пожелаете мне удачи? — улыбнулся он Раунаку напоследок, однако тот уже торопливо шёл назад к лестнице. Тигнари показал ему вслед язык. И переступил порог с чувством, что суёт голову в пасть огнедышащему дракону. Дори была там — в кабинете, который был уставлен пьедесталами и статуями ещё больше, чем огромное фойе. Вертелась на белом кожаном кресле, как на собственном королевском троне, улыбалась широко и приветливо — белые зубы под ярко-розовыми губами и лучащиеся неискренним радушием, подведённые золотом глаза. Всё в Дори, начиная от кудряшек в тон помаде и заканчивая смешными ромбовидными очками на носу, кричало о том, что главной диковинкой в этом доме была она. И её огромные дутые шаровары, возможно. На Тигнари пахнуло шлейфом въедливых цветочных духов, в голове загудело, и шаг внутрь получился неровным. Улыбка Дори вряд ли могла его обмануть, и её это ни капли не волновало — она подала руку через стол, энергично потрясла холодные пальцы Тигнари и начала тараторить, не успел он и рта открыть: — Мой милый, сколько лет, сколько зим! Ну-ну, садись. Чай? Конфетку? Дольку апельсина? Я должна перед тобой извиниться за мидии, давай, выбирай, что тебе больше нравится. Люблю говорить с сытыми людьми, а ты выглядишь так, будто с того самого ресторанчика ничего не ел… Тигнари слепо уставился на заставленный блюдцами стол. В центре над нарезанной пахлавой и ореховыми мисками, как русский самовар, возвышалось сокровище, которое Дори оберегала больше всего. Старая медная лампа. Дори не делала из этого тайну и не хвасталась только перед слепыми, и тем не менее её джинна никто и никогда не видел. В первый раз, едва познакомившись с ней, Тигнари перелопатил много журналистских расследований — половина сходилась на том, что джинна не существовало в принципе, а лампа была просто безделушкой. Но у большинства журналистов не было того, что было у Тигнари. Чуткий нюх и способность чувствовать магию за километр. Лампа Дори едва уловимо светилась и вызывала покалывание в кончиках пальцев. Потёртые края манили шероховатостью, на языке горькостью выступило желание протянуть ладонь и хотя бы… Дори решительно накрыла лампу обеими руками и упрятала со стола к себе. — Прости, малыш, это не продаётся ни за какие деньги мира, — она продолжала улыбаться, но улыбка была как тигриный оскал. — Чувствуешь, да? Сильная штучка. Моё лучшее приобретение. Хотелось зажмуриться, чтобы прогнать навязчивое желание потянуться за шлейфом и попробовать медь на ощупь. Вместо этого Тигнари скребнул когтями по колену: лёгкая боль привела в чувство и вернула глазам фокус. Он вспомнил, где находится и перед кем сидит. — Без чая, — помотал он ватной головой. Дори он не доверял. Даже любимая пахлава, которой Тигнари не ел с самого дня рождения, не могла заставить его потерять голову — он не голодный первокурсник и не бродячая собака, чтобы бросаться на любую подачку. — Так значит, она настоящая. — Естественно, она настоящая! — Дори поправила очки и нежно погладила лампу самыми кончиками пальцев. — Неужели ты не слышал эту чудесную историю? Одна бедная маленькая девочка из сиротского приюта нашла на чердаке старинную лампу, обманула живущего в нём древнего духа, и с тех пор все её дела были обречены на успех. Могучий джинн подарил ей богатство и процветание… Тигнари покачал головой. Журналистскую сказку он знал, но проверять биографию Дори было всё равно что искать Атлантиду — а Дори была помоложе Атлантиды уж точно. Или хотя бы макияжем и причёской старательно делала вид. — У тебя было ко мне дело. Какое? Дори тряхнула кудряшками. Под лукавым взглядом появилось неприятное чувство, что лампа стояла на столе специально — Тигнари проверяли на реакцию. Проводили первое собеседование, не успев даже изложить суть. — Сразу с места в карьер, да? Ну, как хочешь. Мне же лучше, моё время не резиновое, — Дори нарочито медленно принялась рыться в ящиках стола. Перед Тигнари вместо фруктовой нарезки появились бумаги с таблицами и цифрами. — В общем, мой хороший, это у нас сумма твоего долга. Видишь, да? На мой скромный вкус, для тебя многовато. Скромный вкус Дори кричал о том, что шаровары на ней будут в три раза дороже цифры на бумаге. Тигнари сглотнул. Это не такая большая сумма в условиях стабильной работы с хорошим доходом, но у Тигнари не было ни того, ни другого. И Дори прекрасно об этом знала. — А вот, — поверх опустилась новая бумажка, — твой будущий рабочий договор. Посмотри вот сюда, — Дори ногтем постучала по нижней графе, — это сумма, которую ты получишь, если сделаешь всё как надо. Тигнари сглотнул снова. Громче и тяжелее. Пару долгих секунд он разглядывал белый лист в поисках огромной красной надписи поперёк — «Не ведись, это ловушка». Голова гудела, во рту скопилась вязкая слюна. Он успел пожалеть, что не последовал совету Закарии и не вышел из больницы с бутылкой медицинского спирта в желудке. — В чём подвох? — спросил Тигнари, когда почувствовал, что может держать голос. — Это слишком много. — За исключительные навыки я готова щедро платить, — Дори расплылась в улыбке. — А ты, мой милый… таких, как ты, тяжело найти. Таких, как ты. Значит, Тигнари был прав с самого начала — Дори буквально вцепилась в его уши и хвост. — И что от меня нужно? — Это долгая история, — Дори беспечно крутанулась в своём кресле. — Возьми себе чаю, а я честно и красиво расскажу тебе, за что готова покрыть весь твой долг. Скажи-ка, малыш… — и её глаза впились в Тигнари иголками живого интереса, — ты когда-нибудь слышал про посох царя Дешрета?