Как поют пески

Из дома Дори Тигнари вывалился с ощущением тошноты после аттракциона в парке развлечений. Голову кружило от цветочных духов и потока информации, желудок сводило от передержанного чёрного чая, в ботинках грустно хлюпало водой из луж. Тигнари долго стоял в квартале от дома, где садовые скульптуры не могли следить за ним (наверняка) встроенными камерами, смотрел на огни станции метро и пытался хотя бы отдышаться. Слышал ли он что-нибудь о посохе царя Дешрета? Dios, кто только не слышал. Мальчишка с матерью-археологом начинал чихать при малейшем упоминании этой реликвии за утренней яичницей. Посох царя Дешрета, посох аль-Ахмара, посох Алых Песков — был маминой мечтой. Маминым археологическим магнум опус, о котором она грезила, пока возраст, брак и годы пустых исследований не стёрли её энтузиазм. В обычном мире, где у людей нет ушей и хвоста, посох остался затерянной легендой — может, существовал, а может, и нет. Особо упорные любители-археологи с большой дороги, которые не отличались рассудком и опытом, делали попытки что-то найти и сдавались через пару лет тупиковых «я даже не знаю, где копать». У валука шуна дела обстояли немного иначе. Валука шуна пришли из пустыни, и все их истории гордо называли их самыми преданными почитателями царя Дешрета. Учёное сообщество расходилось во мнениях, но наследников Дешрет не оставил, в пустыне после него воздвигались и разрушались царства с новыми правителями, и валука шуна считали посох аль-Ахмара своим по праву — просто считали, без особых попыток его найти и присвоить. Ведь хорошие валука шуна сидят в лесах и не суются в пустыню. А Тигнари только что предложили именно это и сделать. Сунуться в пустыню. Крутясь в своём кресле и утирая пальцы от липкой пахлавы, Дори пела песню, которая годится для приключенческого кино на больших экранах. Песню про древние легенды, долгие поиски и, конечно, кучу денег, которые непременно окупятся, когда она заполучит могущественный артефакт себе в коллекцию. — Ты никогда не задумывался, почему целая цивилизация, которую Дешрет построил и которой правил тысячу лет, вдруг хлоп! — и пала без единой войны? — говорила Дори, пока Тигнари справлялся с сухостью в горле её отвратительно сладким чаем. — Почему мы так мало знаем о самом блестящем правителе тех времён? Куда вместе с ним делся его легендарный посох? Пей чай, милый, я сейчас всё расскажу. И Дори рассказывала. Рассказывала про раскопки, которые спонсировала — очевидно, сразу за благотворительными фондами и программами помощи сиротам. Рассказывала про команду, которая единственная совсем недавно и по чистой случайности набрела на след аль-ахмарских руин — одно из немногих вещественных доказательств, что Дешрет жил и строил. Рассказывала то, за что мама Тигнари отдала бы любые деньги, пока сам Тигнари пытался унять дрожь в хвосте. По мнению Дори, единственными, кто мог бы поделиться с миром всеми достижениями Дешрета, были валука шуна — «маленькие глупые валука шуна, которые с его смертью отправились в тропики и забыли собственную историю». А единственным, кто мог бы отыскать посох Дешрета, был тот, кому он был предназначен изначально — «маленький и далеко не глупый валука шуна, который сейчас сидит прямо передо мной». Условия Дори были простыми, как дважды два: Тигнари отправится к той единственной команде, которая добилась для Дори успеха, и посох свалится с небес прямо ему на голову. А потом он перевяжет его упаковочной лентой и торжественно вручит невероятно щедрой госпоже Сангема-бай, забудет про свои долги и будет жить счастливой богатой жизнью, купаясь в части лучей её славы. Тигнари уже дошёл до той точки, когда его понимание натуры Дори перестало вызывать злость, только истеричное желание рассмеяться. Её грамотная инвестиция сидела прямо перед ней, и ей совершенно — некуда — было — деться. Под конец монолога в лице Дори что-то переменилось. Ушла мечтательная улыбка, сверкнули глаза, черты заострились, как у хищной птицы, впуская в голос немного тщательно дозированной угрозы. — Конечно, малыш, я не настаиваю, — сказала она напоследок. — Но валука шуна, которых не придётся ловить по Конго и которые хоть что-то смыслят в истории, — редкость в наши дни. Ты должен понимать, что найти тебе замену госпоже Сангема-бай будет очень, очень тяжело. Ты можешь не подписывать этот договор — вернёшься домой, будешь выплачивать свой долг и дальше. Но твоей девочке, кажется, нужна операция? Одна твоя подпись вот здесь — и она получит лучшую клинику, как только я получу посох. Это хорошая сделка. Выгодная для нас обоих. У Тигнари скрипели зубы и хлюпали ботинки. Противно было признаваться даже самому себе, но Дори была права. Ему больше негде найти такие деньги — а работа археологом на полставки, что ж. Мальчишкой он хотел пойти по маминым стопам. Мечты сбываются. Но он ничего не подписал. Голова гудела от мыслей, и Тигнари предпочёл охладить задушенную злость под дождём, прежде чем давать согласие. Сотню раз он успел передумать и передумать насчёт передумываний — и это только за последние пару минут, что он глотал бегущие по лицу капли. Зонт ему почему-то не вернули. Могло быть хуже, слабо утешала та часть сознания, которая ещё могла держаться за нездоровый оптимизм. Каир могло накрыть грозой — и тогда ты, Тигнари, со своей фобией умер бы от быстрой остановки сердца, а не от медленного «а что если…» — Что если ты отправляешь меня в погоню за призраком? — спросил Тигнари в упор — просто из небольшой надежды, что разыгравшуюся трагикомедию ещё можно свести к хорошей концовке. — Где гарантии, что посох Дешрета существует? Дори с улыбкой поправила очки. — У меня надёжные источники, древнее любой книжки любого горе-археолога, — и нежно погладила свою лампу, которую так и не выпустила из рук. — Посох существует, малыш. И ты мне его достанешь. Тигнари это нисколько не утешило. И ответом на его вопрос это не было. Встречавшая его дома Нилу так и ахнула: с Тигнари текло ручьём, и он в целом, наверное, выглядел ещё более побитым, чем вчера. Знакомое полотенце проехалось по хвосту, который напоминал застиранную тряпку, запах яблочного пирога ударил в ноздри, и Тигнари сполз по стене, радуясь тому, что хотя бы у него дома ничего не меняется. — Коллеи сказала, что у тебя вечерняя смена, — Нилу тихонько подсунула ему горячий чай. При виде плавающей дольки лимона Тигнари невольно воскресил воспоминание о приторной сладости чая Дори и, едва не скривившись, слабо помотал головой. — Совсем измучили, да? Тигнари кое-как выдавил улыбку. — Как обычно. Подожди минутку, я найду твои деньги… — и поднял голову, разрываясь противоречивым — спросить или нет. Нилу в дверном проёме оборачивалась в прозрачный дождевик. Мысли метались от одной к другой, и в этом беспорядочном хаосе Тигнари даже не знал, за какую ухватиться. Правда ли он так легко пойдёт на уступки? Готов ли он нестись в пустыню, как собака за палкой? Что сказала бы Коллеи, если бы он не врал ей при каждом удобном случае? Наверное, посмотрела бы на него большими грустными глазами. Ради такого случая нашла бы силы. Тигнари закусил губу. — Нилу, если мне придётся уехать на пару дней… ты сможешь присматривать за Коллеи? Пожить у нас? Нилу озадаченно нахмурилась, и Тигнари заторопился: — Это ненадолго, максимум на неделю, я оплачу все расходы на продукты и лекарства, ночные часы по двойной ставке… — сумма на договоре обратным отсчётом бомбы маячила перед глазами, Тигнари под грузом нервов почти не задумывался. — Я пока сам не знаю, поеду или нет. Если ты не сможешь, я останусь, всё хорошо. Зная Дори и её искрящую фейерверками жадность, она постарается устранить для Тигнари любые преграды — и вместо Нилу за Коллеи по ночам будет присматривать парочка её наёмников в безликих шлемах, которые крадут у честных людей зонты. Но Тигнари не собирался рисковать полностью на чужих условиях. Раз уж выбора ему не оставили, он хотел себе хотя бы иллюзию. — Я могу попробовать, — неуверенно сказала Нилу. — Мне надо будет приходить домой, чтобы убедиться, что там всё в порядке, но в целом… Коллеи так будет спокойнее, верно? Тигнари подавил рвущийся наружу вздох облегчения. Или отчаяния — как посмотреть. — Я буду знать, что ты с ней. Мне тоже будет спокойнее. На всякий случай он прислушался к дыханию из комнаты — Коллеи спала, но, услышав их разговор, наверняка бы обиделась. Она ненавидела, когда из её болезни делали хрупкую ледяную статую, на которую подышишь — растает. Ненавидела, что Тигнари постоянно поступается собственными приоритетами ради неё. Она и на Нилу поначалу злилась — говорила, что ей не нужна сиделка, что она в состоянии приготовить себе поесть и выпить таблетки вовремя. Говорила, а потом валилась с ног от усталости, и Нилу подтыкала ей одеяло, терпением и заботой завоёвывая её доверие. Нилу Тигнари ни на кого бы не променял. Если бы она не смогла — Дори пришлось бы ловить в Конго другого валука шуна. Когда Нилу ушла, Тигнари принялся копошиться на кухне в поисках чего-то, что не окажется фруктами, чаем или пахлавой, раздумывая, стоит ли пить второй день подряд. Со скудным ужином из овощного салата в одной руке и телефоном — в другой он устроился за столом и принялся открывать сотни вкладок по запросам «царь Дешрет», «аль-ахмарская эпоха» и «посох Алых Песков». Собственное маленькое исследование ничего не дало. Тигнари и без того знал, что последние следы цивилизации Дешрета терялись в Марокко, интернет-учёные сотворили из посоха конспирологический артефакт для управления сознанием, который давно находится в руках у теневого правительства, а Дори сделала всё, чтобы её находка не просочилась в прессу. Попробовав нарыть её последние публичные подвиги, которые можно с этим связать, Тигнари наткнулся только на краткую заметку, что госпоже Сангема-бай теперь принадлежит крупный участок под застройку в том же Марокко — очевидно, там, где она и планировала искать. И где, очевидно, что-то нашла. Крайней мерой Тигнари было позвонить матери и устроить археологический блиц-опрос. Он умел хитрить и увиливать, умел врать — и врать хорошо, если нужда большая, но мама знала его лучше всех и быстро раскусила бы обман. Или того хуже, вспомнила бы о своей погасшей страсти и примчалась в Марокко лично. А Тигнари не хотел втягивать в авантюры Дори кого-то, кроме себя — и то потому что у него особенно не было выбора. Интересно, что бы сделала Дори, если бы знала, что в пяти часах перелёта от её милой стеклянной резиденции есть куда более квалифицированный кандидат. Наверное, Тигнари стоило радоваться, что попался именно он. Проблема была в том, что чем больше Тигнари открывал ссылок — с форумов археологии или теорий заговора, — тем больше чувствовал в груди то самое, давно позабытое детское нетерпение. Он как будто снова сидел в маминой палатке, слушал стук лопат в песке, бегал по раскопанным участкам, чистил вверенный ему глиняный черепок и собирал старое блюдце, как самый увлекательный в мире пазл. На ужин у них было гаспачо из соседней деревни, за вечерним костром пели песни на всех языках, и мамин голос смеялся и подпевал единственному их арабскому солисту. А ближе к ночи, когда все тушили костёр и расходились спать, Тигнари забирался в её спальный мешок и слушал истории про сказочную силу сегодняшних находок. И глиняный черепок становился осколком любимого кувшина богатого жреца, а старое блюдце — тем самым, с которого завтракал важный придворный звездочёт. Мама умела рассказывать так, что история вставала у Тигнари перед глазами. А сейчас он смотрел на статью с заголовком «ТОП-10 реконструкций посоха Алых Песков» и чувствовал, что может наступить его очередь. Стоит только поставить одну-единственную подпись. И приговорить себя к танцу под чужую дудку, которая играла знакомую музыку. Матери он так и не позвонил. Коллеи проснулась ближе к ночи, когда сам Тигнари, протирая уставшие глаза, собирался ложиться. Она ничего не сказала ни по поводу его измочаленного вида, ни по поводу вечерней смены, ни даже по поводу второй день подряд мокрого хвоста. Протянула руки, зарываясь в мягкий мех, и прошептала: — Давай завтра закажем пиццу. Тигнари щёлкнул её по носу. — Тебе нельзя пиццу. — Знаю… Просто ты выглядел очень сонным, я решила, что ты поведёшься. Её пальцы гладили хвост, пока Коллеи не потеряла остатки сил. Потом ладони легли поверх, и Тигнари замер в изножье, ловя ускользающее тепло. Он смотрел на Коллеи, пытаясь запомнить черты лица. Мягкий овал, впавшие щёки — Коллеи ела мало, и рацион на девяносто процентов состоял из таблеток. Глаза были светло-синими, но играли искорками в темноте, а ярко-зелёный в волосах — отголосок подросткового бунтарства — давно вымылся и выцвел до блонда. У Тигнари ещё остались фотографии пары лет назад, где они с Коллеи шутки ради выбрались на выходные на сафари, и Коллеи там стояла с искусственным ружьём прямо на кузове туристического джипа. Уже тогда она легко уставала, но энергии в ней, казалось, было больше, чем сейчас. — Коллеи, — начал Тигнари осторожно, своим лучшим тоном, припасённым для детей, которых стоит научить не есть мороженое после ларингита. — Что ты скажешь, если гипотетически… мне представится шанс заработать побольше денег? Но для этого придётся ненадолго уехать? — О? Какие-то замбийцы рассказали тебе, как делать дженкем? — Что? Нет, — Тигнари издал сухой смешок, — правда, нет. Но я серьёзно. Коллеи сделала попытку открыть глаза — веки дрогнули, — и вздохнула, когда усталость победила. Язык ворочался сонно, но напряжение слышалось: — Это по работе? Закария? — Закария, — кивнул Тигнари, радуясь, что ложь сочинили за него, и её осталось лишь озвучить вслух. Он умел врать — и врать хорошо, если нужда большая. — Это не совсем по работе, в Марокко организуют симпозиум, и Закария хочет, чтобы я попробовал. Если там получится найти хорошие контакты… я могу заработать немного денег. Нам не помешает, верно? Коллеи улыбнулась. У неё хорошо получалось маскировать досаду за улыбками. — Сможешь наконец купить себе новое масло. Твою мочалку, — она стиснула пальцы на кончике хвоста, — гладить больно. Просто… надолго? — На неделю, — снова соврал Тигнари. На самом деле он не знал точно: Дори сказать не потрудилась, а гугл по запросу «сколько времени занимает поиск древних артефактов» выдавал абсолютную чушь, с которой Тигнари не хотел мириться. — Нилу за тобой присмотрит. Если что-то случится, я тут же вернусь. — Бросишь свой симпозиум, потому что я не так чихнула? Ну уж нет. Вперёд. Чего-то такого от Коллеи и стоило ожидать. Она сама в шутку говорила: «Знаешь, ты мог бы сплавить меня в какой-нибудь пансионат для хронически больных сироток. Уверена, такой где-то есть и там по утрам кормят каменной овсянкой, а по ночам процветает торговля гашишем в обмен на морфий». Тигнари смеялся, потому что Коллеи хотела, чтобы он смеялся, а потом шёл подсчитывать в очередной раз поменявшиеся планы на деньги после нового курса лекарств. Он полюбил Коллеи как младшую сестру. И отсутствие ушей с хвостом шло ей только на пользу — иначе этими ушами она легко различила бы в голосе Тигнари фальшь. — Я вернусь богатым и знаменитым учёным, — пообещал Тигнари с улыбкой. — И привезу тебе сувенирный китайский магнит. — Ужасно! Тебе сколько, сорок? Привези помаду. Ярко-красную. — А тебе сколько, двенадцать? Тебе вообще можно пользоваться косметикой? — Я знаю, что в морге меня накрасят, но надо же и самой стараться, верно? Тигнари открыл рот — и так и остался, не найдясь с ответом. Коллеи не сразу поняла, что сказала что-то не то, нахмурилась, откинулась на подушку с усталым вздохом. Её эмоции были иллюминацией для пирамид — переключались по нажатию кнопки и светились разным цветом каждые несколько секунд. И Тигнари не всегда успевал за ними угнаться. И не всегда знал, что ответить, когда Коллеи вот так легко проходилась по запретной для него теме. Коллеи знала, что без операции ей не светит долго и счастливо до самого гроба — успела принять и смириться, шутила, лишь бы самой не думать слишком долго. Знала, что у них никогда не будет достаточно денег и достаточно помощи, чтобы позволить себе роскошь хорошей клиники. День, когда им наконец объявили точный диагноз, зачитали план лечения и сообщили о большом риске летального исхода, если не поторопиться с операцией, стал последним днём, когда Коллеи плакала навзрыд. С тех пор успело притихнуть, но чувство вины, которое Тигнари испытывал при малейшем напоминании… — Прости, — сказала Коллеи тихо. — Не стоило мне. Атмосфера в комнате переменилась, сгустилась, как кисель, и даже запах лекарств казался более едким. А потом Коллеи удалось открыть глаза и посмотреть прямо на Тигнари. И правда светло-синие. — Прости, — повторила она, — правда, не стоило. Тигнари встряхнулся, возвращая на лицо улыбку. Раз уж Коллеи ради него старалась, он не посмеет её подвести. Но оказалось, что врать ей в глаза тяжелее, чем когда в них не видно этого поглощающего смирения. — Я быстро вернусь, mi tesoro. Ты и соскучиться не успеешь. Коллеи кивнула. Стойко выдержала сухой поцелуй в лоб, даже не поморщилась, когда Тигнари потрепал ей волосы на макушке. И попыталась напоследок его обнять — непослушными руками, которые очень хотели лечь и не шевелиться, но как уж вышло. — Всегда интересно, — пробормотала она, утыкаясь щекой в подушку, — обзываешь ты меня или делаешь комплименты. Тигнари сидел с ней до тех пор, пока по сердцебиению не понял, что она снова уснула. А затем на цыпочках вышел из комнаты, по дороге бросив на безмятежное лицо последний взгляд. Что ж, так тому и быть. Тигнари скрылся за дверью квартиры и спустился в общий садик — чтобы наверняка. Чуткий слух утверждал, что его некому подслушивать, но в таких вещах, как ложь, Тигнари предпочитал страховаться до конца. Лишь выждав, когда за оградой пройдёт поздний собачник, он набрал выученный наизусть номер — на этот раз с мобильного. Больше нельзя было рисковать тем, что его марокканский симпозиум рассыплется о домашний автоответчик. И сообщил Дори: — Я готов поехать.

***

Воскресным вечером, ровно в пять сорок, самолёт Тигнари зашёл на посадку в Марракеш-Менаре. Это был первый полёт Тигнари за последние пять лет: он воспользовался короткой передышкой перед интернатурой, чтобы навестить родителей в Испании. Переезд в Каир отрезал для него возможность летать каждые пару месяцев, и Тигнари до сих пор не мог привыкнуть, что не в каждом аэропорту рядом будет громыхать любимым стареньким кавалетом его мама. Но это не мешало ему снова чувствовать себя ребёнком перед экспедицией — подготовленная рза в чемодане, вкус тушёных овощей из таджина на корне языка и фантомная головная боль от пустынной жары. Не хватало только древней карты, на которой будет начерчен зашифрованный путь к гробнице, но когда Тигнари по привычке повернулся к соседнему сиденью, чтобы об этом сказать, то вместо маминой улыбки наткнулся на храпящего старика. Это поубавило его пыл. Повзрослев, Тигнари стал ненавидеть аэропорты. В детстве он не замечал, как долго их держали на паспортном контроле — якобы для проверки всех разрешений, а на деле чтобы подольше поглазеть на длинные уши. На втором часу пересадки в Касабланке ему это надоело, и он стал в ответ на пристальные взгляды широко улыбаться — клыков было не видно, но желание играть в гляделки дальше отбивало. За эти полдня Тигнари успел передумать ещё пару сотен раз. Но было как-то слишком поздно — билет от Дори вместе с поощрительным авансом (хватило на запас солнцезащитного крема из аптеки и плату для Нилу) лежал в кармане вместе с паспортом; не очень довольный Закария распределил его пациентов и подписал экстренный отгул; Нилу субботним вечером приехала к ним с сумкой одежды и зубной щёткой. Тигнари уезжал среди ночи, и Коллеи ему будить не хотелось — ограничился тихим «Duerme bien, mi tesoro» и прикрыл дверь в комнату. Если бы Тигнари предложили в других условиях, он согласился бы не раздумывая — без скидки на возраст, в таких историях в каждом ожил бы потерянный ребёнок. Но ему не предложили, а навязали. Именно поэтому Тигнари бесился весь полёт — и в результате на посадке чувствовал, что способен разозлиться даже на сломанную подставку для напитков. Всё было совсем не так, как Тигнари представлял себе по детским сказкам и — в особенности — шпионским боевикам. Дори не передала ему в папке с грифом «Секретно» досье на свою команду мечты, не оставила никаких инструкций и уж тем более не отправила его на курсы геройской археологии имени Индианы Джонса. Всё, что Тигнари от неё знал, лежало на его электронном ящике вместе с билетом до Марракеша. Заверения, что его встретят в аэропорту, и имя «главного по всем вопросам» — Сайно. Про которого гугл, разумеется, тоже не сказал ни слова. Замечательно. В терминале Менары, разглядывая его декоративные ромбовидные конструкции до потолка, Тигнари поймал себя на мысли, что был бы не против масштабного розыгрыша. У Дори был юмор богатых и успешных, с неё бы сталось отправить Тигнари в Марокко и там уже выбивать свои деньги сколько угодно — он на симпозиуме в жирных кавычках, никто не будет его искать. Может, так даже лучше, чем тащиться в пустыню. Тигнари ненавидел пустыни. Но как только он завернул к выходу, стало понятно: никаких розыгрышей, тащиться в пустыню придётся. У них не было таблички с именем и улыбок таксиста, который отвезёт вас прямо в центр всего за пять тысяч дирхамов, но Тигнари по одним взглядам понял, что ему надо именно туда. Под указателем на парковку стояли двое — девушка с тёмным гнездом вместо привычно гладких волос и парень, лицо которого подходило любому скучающему студенту на лекции. Оба были в штанах цвета хаки, на обоих — тяжёлые армейские ботинки, оба смотрели на Тигнари так, будто его потёртый чемодан заочно подпортил ему характеристику. А ещё они были единственными, кого интересовало его лицо, а не уши. Хороший знак, наверное. Тигнари поравнялся с ними и выжидающе обернулся — окликнут или нет. Парень закатил глаза, девушка хмыкнула: — О, дальше ты сам дорогу найдёшь? Давай, — и протянула ему руку в знак приветствия. Ладонь у неё была сильной и почему-то пахла аптечным кремом, а «дорогу» она произнесла на аравийский манер. — Ладно, я Дэхья. Это аль-Хай… — Удостоверение личности, пожалуйста, — перебил её аль-Хай-как-то-там. Тигнари недовольно фыркнул и заслужил ещё один скучающий взгляд. — Прежде чем разбалтывать имена, стоило хотя бы убедиться, он ли это. А вот его речь звучала так, словно единственным источником арабского для него был Коран. До этой секунды Тигнари думал, что такие экземпляры существуют только на кафедрах лексикологии и сразу рождаются семидесятилетними. — И много ты здесь заметил пацанов с ушами и хвостом, пока втыкал в телефон? — Дэхья закатила глаза. — Честное слово, он меня доведёт. Дай ему удостоверение, пусть отвяжется. — Не раньше, чем увижу ваши, — Тигнари сложил руки на груди. — Так и обчищают туристов в аэропортах. — Нет, обчищают — это тебе туда, — Дэхья указала наружу, где таксисты с картонками цен были в шаге от потасовки. — Но ты мне нравишься. Эта его Сангема-бай дурачков не подсылает, скажи? Аль-Хай-а-что-всё-таки-дальше ничего не сказал. Но его выжидающе протянутая к Тигнари рука вызывала учёное любопытство: интересно, сколько ещё он может так простоять. С его непроницаемым лицом у них могло бы выйти соревнование. Отчасти успокоенный именем Дори и бойким нравом Дэхьи, Тигнари отдал ей карточку. Дэхья пробежалась взглядом по имени, сравнила с фото. — Тигнари ибн-Малик аль-Фахим, — и улыбнулась вполне искренне, заработав от Тигнари балл в копилку симпатичности. — Да, это наша лисичка. Вот, дер… Но раньше, чем Тигнари сказал хоть слово, чужая рука аккуратно отобрала у неё удостоверение и спрятала в карман штанов. — Эй! — Оно побудет у нас, — невозмутимо сообщил аль-Хай-да-скажите-уже-как-его-действительно-зовут. — С этого момента мы отвечаем за твою безопасность. Все переговоры с властями и полицией ведём тоже мы. И будет лучше, если ты не станешь радостно размахивать своим настоящим именем перед теми, кто может упечь тебя за решётку. По сравнению с Дэхьей этот парень по очкам симпатичности ушёл в минус. Тигнари схватил ртом воздух: — Прошу прощения, за какую решётку? Дэхья пихнула аль-Хай-зануду в бок. Наверняка больно и с азартом. — Это аль-Хайтам, — снизошла она наконец. — Но мы его называем просто Парень, Который В Любом Развитии Событий Увидит Решётку. Пойдём, нечего на входе стоять! Она схватила чемодан Тигнари за ручку, озорно улыбнувшись группке мужчин в галабеях, и поволокла на выход. Аль-Хайтам подтолкнул клокочущего от гнева Тигнари в спину, и он, чувствуя себя собакой на привязи, ускорил шаг. — Паспорт тоже отдать? — язвительно поинтересовался он у аль-Хайтама. — Номер страховки не нужен? Трудовая книжка? Аль-Хайтам, с лёгкостью обогнав его в два шага, обернулся за плечо. И он, и Дэхья были выше Тигнари на целую голову, если смотреть по макушке, а не по длине ушей, и это его тоже бесило. Дэхье прощалось, потому что она хотя бы пыталась вести себя повежливее. — Не знаю, сказала тебе Сангема-бай или нет, но частные охранные компании в Марокко не занимаются тем, чем занимаемся мы. Ещё раз — все переговоры с полицией и властями на нас. Ты протягиваешь паспорт, если тебя попросят, и мило улыбаешься. Всё. Что ж, давайте начнём с того, что Сангема-бай даже не сказала, что отправила Тигнари в руки ЧОП. Тигнари не открыл рот снова лишь потому, что аль-Хайтаму было бы много чести постоянно видеть его удивлённым. — То есть вы не археологи, — счёл внести ясность он. — А похожи? Тигнари внимательно осмотрел вычищенные до блеска ботинки аль-Хайтама — тактические бёрмы, явно на заказ, — потом на штаны хаки, в карманах которых с равным успехом могли оказаться как пистолет, так и пачка удостоверений других несчастных туристов, потом на плотную водолазку, потом на наушник под короткими волосами. Тигнари перевёл взгляд на Дэхью — у неё на том же месте торчал эирподс. — Тогда как вы… — Все вопросы на месте. Мы твоя охрана, а не информационный справочник. Если бы аль-Хайтам вместо «справочник» сказал «тезаурус», Тигнари даже не удивился бы. После двенадцати часов в самолёте он немного подустал спорить с раздражающими его людьми. А ещё аль-Хайтаму быть охраной явно не нравилось. Дэхья провела их к машине на парковке — которая не могла оказаться ничем иным, кроме монструозного ранглера — и забросила чемодан Тигнари на заднее сиденье. Они с аль-Хайтамом молча разыграли камень-ножницы-бумагу, и аль-Хайтам, пфыкнув, полез за руль, а Дэхья достала из необъятных карманов зажигалку и пачку мальборо. — Сигареты в этой стране — дерьмо, — пробормотала она сквозь зубы, щёлкая зажигалкой. — Эй, лисичка. Порядок? Тигнари, успевший позабыть о том, как ненавидит запах табачного дыма, сделал пару шагов назад. Вечерний ветерок с парковки приятно дул в самое лицо, и Тигнари, успокаивая нервный хвост, успел подумать: хорошо хоть без дождей. Не считая аль-Хайтама, Марракеш пока старался произвести впечатление лучше, чем Каир. — Дори не сказала мне, — осторожно ответил Тигнари, — что вы наёмники. Я думал, что вы занимаетесь раскопками. — И в чемодане у тебя, наверное, лежит совок и набор кисточек на такой случай? — расхохоталась Дэхья. — В каком-то роде мы и правда копаем, но — нет, лисичка, от нас ты получишь разве что пистолет, если понравишься Сайно, и хорошие деньги, если нам повезёт. Ты сам археолог? Пистолет Тигнари был не нужен, так что нравиться Сайно было необязательно. А вот подружиться с Дэхьей было бы неплохо — в выборке из двух человек она пока что казалась Тигнари лучшим вариантом. — Врач. Аспирантура в сурдологии. — Бесполезный диплом в наших условиях, — без обиняков сообщила Дэхья. — Но хорошо, что не археолог. Этим ребятам бы не понравилось, как мы ведём дела. Поставив загадочную точку на их диалоге, она потушила сигарету носком ботинка и полезла на пассажирское. Тигнари устроился рядом со своим чемоданом, мысленно пытаясь понять, что из взятых вещей ему больше не пригодится и о чём ещё можно спросить, пока Дэхья не растеряла остатки любезности. Но та, опередив его, хлопнула аль-Хайтама по плечу и сунула в руки телефон. — Езжай по навигатору. Раз уж мы в городе, сделаем пару остановок, прежде чем возвращаться в лагерь. Аль-Хайтам завёл двигатель. Ранглер взревел, и Тигнари, дёрнувшись, прижал уши к голове. Первая причина его нелюбви к пустыне — все машины, способные там проехать, слишком громкие. — Сайно знает, что ты хочешь отклониться от маршрута? — Сайно может поцеловать мой зад. Куплю ему персиковый шампунь, он и успокоится, но я больше не намерена каждое утро соскребать с волос пыль. — А я не нанимался к тебе в таксисты. Хочешь шампунь — пожалуйся Кандакии. Но на первом повороте аль-Хайтам послушно свернул направо. Вечерний Марракеш вырастал за пределами аэропорта — шумный и зелёный, полный огней и красок. Они проезжали мимо велосипедов и мотороллеров, фруктовых лавок и сувенирных магазинов, высоких пальм и мечетей. Из центра гремела музыка, а в салоне отчётливо пахло пряностями и цитрусом. Дэхья опустила окно, и Тигнари высунул нос вслед за ней. Хотелось закрыть глаза и снова представить себя с матерью в последний вечер перед отлётом, когда её друзья из местных везли их в город по маршруту из впечатлений, звуков и запахов. Разве что вместо матери впереди сидели долбанные наёмники, и это был далеко не последний вечер — всё только начиналось. Аль-Хайтам остановился у магазинчика, с витрины которого смотрели выцветшие фото девушек с огромными ресницами. Дэхья резво выскочила наружу, хлопнула по капоту, показав растопыренные пять пальцев, и скрылась за дверьми. Аль-Хайтам крикнул ей вслед: — Ровно пять, или пойдёшь в лагерь пешком! — и уже тише: — И перед Сайно будешь сама отвечать. Тигнари до боли в мозгу хотелось спросить. Сайно был их командиром, раздавал понравившимся ему людям пистолеты и, очевидно, любил персиковые шампуни — исчерпывающая информация, но она не позволяла составить полную картину. А Тигнари считал, что если возможность получить эту картину есть, ей грех не воспользоваться. К сожалению, с аль-Хайтамом вести диалог не хотелось. Да и вряд ли он бы что-то ответил. Тигнари, напротив, ждал, что расспрашивать будут его — «пацана с ушами и хвостом». На него должны были накинуться, как на музейную диковинку: к такому он привык, а если не к такому, то к взглядам исподтишка и неловким покашливаниям, которые предваряли деликатные вопросы. Пока же ни Дэхью, ни аль-Хайтама он как будто вовсе не интересовал. С этой точки зрения. Если все наёмники такие нелюбопытные, возможно, Тигнари получал не тот диплом. Он достал телефон, чтобы сочинить для Коллеи враньё, от которого самому становилось паршиво — про какой-нибудь дешёвый отель и первые впечатления от Марракеша. Поймал на себе неодобрительный взгляд в переднем зеркале и фыркнул: — Посылаю свои координаты в центр помощи беженцам, если тебе интересно. — В пустыне тебя всё равно никто не найдёт, — аль-Хайтам пожал плечами, и по его лицу было не понять, шутит он или нет. — Там нет связи. Будешь хорошо себя вести — получишь рацию. — А понравлюсь Сайно — пистолет? Кому надо понравиться, чтобы получить еду и спальное место? — Госпоже Сангема-бай, очевидно, — губы аль-Хайтама впервые тронула улыбка. Хорошо, значит, шутить он умеет — хотя бы саркастично. — Сайно в жизни не доверит тебе пистолет. У него особый пунктик на… таких, как ты. Тигнари открыл было рот, но что-то во взгляде аль-Хайтама из зеркала ему не понравилось. Он и правда походил на самый вредный экземпляр заумного студента — и сейчас выглядел в точности как студент, который перед лекцией прочитал статью в Википедии, вступил с лектором в полемику и дозированно выдавал по аргументу. Только в отличие от аль-Хайтама, у Тигнари в арсенале не было статей на Википедии. Википедия про Сайно не сказала ни слова — очевидно, потому что такого имени на самом деле не существовало. Поэтому вместо попыток выудить из аль-Хайтама хоть что-то конкретное Тигнари отвернулся к окну. Аль-Хайтам уткнулся в телефон, но через пару минут молчания окликнул снова: — Дэхья тебя зовёт. Тигнари оторвался от разглядывания старого велосипеда у тротуара. — Меня? — Из нас двоих «лисичка» точно не я. Иди уже. Тигнари не хотелось оставлять все свои вещи в машине наедине с аль-Хайтамом — Дэхьи не обнаружится в магазине, а когда он выйдет назад, джипа с его любимыми ботинками и след простынет, хорошая схема для развода, — но открыто колебаться хотелось ещё меньше. Пришлось вылезать. Дэхья стояла в рядах бесконечных полок с эфирными маслами, прижимая к груди кучу других банок и флаконов. Тигнари молча поднёс ей корзину, и она с облегчением свалила всё туда. — И так всегда, — пожаловалась мимоходом, — каждый сраный раз говорю: нет, дорогая, мы не будем тратить недельный оклад на то, чтобы в пустыне стараться выглядеть прилично… А потом у них скидки на увлажняющие лосьоны. Неважно. Тебе, лисичка, какое брать? Тигнари перевёл взгляд на полки. Потом снова на Дэхью. Снова на полки. — Только не говори мне, — дружески фыркнула Дэхья, без спросу поддевая его за кончик хвоста, — что ты с этим ничего не делаешь. Мне грустно на него смотреть. Апельсиновое пробовал? — Предпочитаю аргановое, — пробормотал Тигнари механически. — У цитрусовых резкий запах. Дэхья покосилась на него с уважением. — А у тебя есть вкус. Выбирай — и пойдём, пока аль-Хайтам от нас машину не перепрятал. Тигнари хотел было заартачиться, но без масла хвост выглядел совсем паршиво — а в вечно сухих песках будет ещё хуже. К тому же Дэхья предложила сама. К тому же в сравнении с остальными её покупками один флакон погоды не сделает. Тигнари начинал привыкать. Хороший знак для его нервов, плохой для ситуации в целом. — Персиковый шампунь и правда для Сайно? — поинтересовался он, заглянув в корзину. Дэхья отозвалась смешком: — Посмотрим. Я лет семь пытаюсь угадать его любимый шампунь и любимое мороженое, а он на всё реагирует одинаково. — Так вы давно знакомы? — Я его правая рука, лисичка. И левая, если придётся. Мы не просто знакомы, я единственная, кому он доверит свою жизнь, — Дэхья снисходительно улыбнулась. — И твою, конечно же. Прежде чем сам с ним познакомишься, небольшой ликбез: Сайно не в восторге от всей сверхъестественной компании, неважно, валука шуна ты или джинн из волшебной лампы. Ты ему тоже не понравишься. Но ты нам нужен, и он это понимает. Так что как бы он на тебя ни огрызался — не думай, что тебя швырнут за порог. Отлично, Тигнари получил немного информации о загадочном Сайно. Помогло ли это? Ni de coña. — Если ему не нравятся валука шуна, — Тигнари понизил голос: Дэхья вывалила всю корзину на кассу и принялась хлопать себя по карманам в поисках кошелька, — как так вышло, что я здесь? — Раз ты здесь, ты согласился. Сангема-бай не спрашивает, а делает — она финансирует все наши поиски в Марокко. Сайно и свой персиковый шампунь получит за её счёт, и картошку из макдака… Ты хоть ешь картошку? — Дэхья выудила кошелёк. Тигнари даже расстроился: минус ещё один пункт для потенциальной аферы. — Тут всё просто. Хочешь секрет? Ты ведь должен помочь нам с посохом, верно? Тигнари кивнул. Дэхья отсчитала наличные, забрала пакет, потянула его наружу и только за дверьми заговорщическим полушёпотом продолжила: — Сайно гоняется за этим посохом всё время, что я его знаю, а тут подвернулись удобные деньги, чтобы продолжать гоняться и дальше. Когда Сангема-бай сказала, что отправит к нам валука шуна, он рвал и метал — детская травма, наверное, я не спрашивала. Но так уж вышло, — Дэхья пожала плечами и достала новую сигарету, — что с нашей находкой не разберётся никто, кроме валука шуна. Магия, чтоб её. И Сайно может целую вечность отсиживать себе зад на откопанных руинах, но к посоху не приблизится ни на шаг. Поэтому он будет терпеть тебя — до тех пор, пока ты приносишь пользу. Тигнари со сверхзвуковой скоростью строил в голове логическую цепочку, но она рассыпалась в его руках на сломанном звене. Что-то не сходилось. — Сайно гоняется за магическим артефактом, — медленно произнёс Тигнари, ловя в глазах Дэхьи подтверждение, что мыслит в правильном направлении, — и терпеть не может магических существ? Дэхья не успела ни ответить, ни сделать затяжку: аль-Хайтам со стоянки ожесточённо надавил на клаксон. А потом к противному гудению прибавился такой же противный голос: — Давай ты покуришь уже на месте? — Я покурю в макдаке! — весело откликнулась Дэхья. Полностью зажжённая сигарета отправилась в асфальт, Тигнари получил в руки пакет и кивок на машину. — Поехали, он поест и сразу станет поразговорчивее. Голодный? — Не… — Тигнари поморщился от мысли о еде. Банан на пересадке как по команде отозвался тоскливым урчанием, и пришлось исправиться: — Немного. — Откуда ты летел, кстати? На табло была Касабланка, но говор у тебя не марокканский. Египет? Тигнари не хотелось говорить им, что паспорт у него и вовсе испанский: раскрывай все карты по одной, советовал отец, когда учил его играть в тарниб, всегда оставляй что-нибудь в руке. У аль-Хайтама лежало его удостоверение личности (со строчкой про временное пребывание по учёбе, но Дэхья не особо вглядывалась), так что рано или поздно они всё равно узнают — а до тех пор пусть Тигнари ещё будет, чем удивлять. Не всё же ушам и хвосту делать работу за него; главное не ругаться на испанском. — Египет, — кивнул он. — Каир. — М-да… Ненавижу Каир. Без обид. — Никаких обид, я тоже. Они с Дэхьей обменялись улыбками. И в машине Тигнари стало немного спокойнее. Под ворчание аль-Хайтама они сделали ещё пару остановок: в макдаке, где к чемодану Тигнари после получаса ожидания отправился огромный пакет еды человек на двадцать; на заправке, откуда Дэхья вынесла пару галлоновых канистр бензина и бутыли с водой; и почему-то в обшарпанном дворовом магазинчике с алкоголем, после которого Тигнари даже не стал спрашивать, что в пакетах. Из города они выехали в темноте, и только там, ловя последние огни в зеркале заднего вида, Тигнари понял: всё. Он больше не сможет выскочить через окно и убежать назад в аэропорт. Ранглер неторопливо ехал по шоссе куда-то на юг — в лагерь, который, судя по всему, стоял посреди пустыни. Тигнари и правда позволил двум незнакомым людям усадить себя в машину и увезти в безлюдное никуда посреди безлюдного ничего. Будто почувствовав его настрой, Дэхья обернулась через плечо. — Не волнуйся, лисичка. Сделаешь свою работу и полетишь назад богатым, как дубайский шейх. — Если по пути не загремит за решётку, — немедленно ввернул аль-Хайтам. — Или не умру от древнего проклятия, — радостно продолжил Тигнари, хотя в животе всё сворачивалось. Аль-Хайтаму Дэхья показала средний палец, Тигнари удостоился усмешки. — Говорила же, ты мне нравишься. Отдохни пока, впечатлений ещё наберёшься. Ехать всю ночь. Ранглер потряхивало на редких ухабах, и при мысли о том, что на неровном такыре станет ещё хуже, Тигнари подавил желание выругаться. В телефоне у него светились пожелания удачи от Коллеи на выдуманном симпозиуме, палочки связи скакали от нуля к четырём, а он действительно ехал из Марракеша в лагерь посреди пустыни, чтобы помочь кучке наёмников найти посох царя Дешрета. La mierda del toro. В дороге больше никто не собирался разговаривать — аль-Хайтам без особого выражения смотрел вперёд, Дэхья сначала посасывала милкшейк и копалась в телефоне, потом сквозь зубы проехалась по связи, привалилась к стеклу и уснула. Тигнари подвинул пакеты под сиденье, вытянулся, насколько позволял рост — у коленей после перелётов атрофировалось желание сгибаться, — и накрылся хвостом. Он пытался подумать. О многом — куда завела его жизнь, что сказали бы родители, что сказала бы Коллеи. Что предстоит сделать, как он с этим справится, кого ещё встретит в лагере и выберется ли из пустыни живым. Пока об этом думалось в шутку, но Тигнари по Коллеи знал: смерть не воспринимаешь серьёзно, пока не столкнёшься лицом к лицу. Сталкиваться не хотелось. Хотелось получить ответы. Что нашли посреди марокканской пустыни, почему Сайно казался ходячим парадоксом, почему он столько лет гоняется за призраками, почему Дори ни о чём его не предупредила, почему… На сотом или тысячном «почему» раскалывающаяся голова Тигнари сдалась. И он уснул на трясущемся сиденье ранглера, прикрытый тёплым хвостом и как никогда мечтающий проснуться на своём диване в Каире.