Сила памяти

Валерия Алексеевича вывела из здания Света, на всякий случай крепко ухватив под локоть и держась поближе к стене. — Вы хоть намекните, если соберетесь падать. Тут я буду бессильна! — Не соберусь… Даже имей он желание спорить, энергии не осталось ни на это, ни на запоминание пути по коварным коридорам. Голова так потяжелела от впечатлений, что ему тоже неимоверно хотелось уложить ее куда-нибудь надолго, лучше всего до утра. За руль Света его не пустила, хотя он и не рвался с учетом обстоятельств, и самолично усадила в такси. — Чудесно, теперь я буду уверена, что вы вернетесь хотя бы за машиной! — бодро объявила она, придерживая капюшон на ветру, и обратилась к водителю то ли с просительным требованием, то ли с требовательной просьбой: — Проследите, пожалуйста, чтобы он без приключений добрался до квартиры. Высоко подниматься? — это уже к Валерию Алексеевичу. — Третий этаж. Без лифта, — рассеянно отозвался он с заднего сиденья, пытаясь пристегнуться, но никак не попадая пряжкой ремня безопасности куда следует. — Так сами и… проследили бы, — водитель косился на обоих подозрительно. Очень может быть, что его напрягало наименование на фасаде НИИ и то, что Света не до конца оттерла тушь. — Извините — мне на троллейбус! — предельно вежливо, но безапелляционно возразила она. И, захлопнув дверь за пристроенным пациентом, коротко махнула ему на прощание затянутой в перчатку рукой. Тот неловко моргнул и втихомолку порадовался, что ему больше не нужно ей противостоять. Такси тронулось. Сквозь забрызганные очки и стекло автомобиля он еще увидел, как Света идет к остановке, отворачиваясь от дождя и обходя лужи по краю (рабочие туфли она сменила на сапожки), а затем мимо поплыл вечерний город, весь в огнях. И словно не существовало ни институтов, ни министерств, ни опекаемого мира с его нескончаемыми проблемами — можно было просто откинуться на подголовник и до поры до времени о них забыть. Забыть даже о том, что водителю не мешало бы четче следовать ПДД, если он не хочет вписаться в переднюю машину. Забыть почти… Когда они остановились на светофоре в хвосте вереницы авто, внимание Валерия Алексеевича привлек пес, который целеустремленно рысил вдоль дороги. Массивный, вислоухий, золотистый с черным подпалом и пушистым хвостом колечком, он смахивал одновременно на дворнягу и на леонбергера — откуда взялось в голове название породы, можно было только догадываться. Их взгляды скрестились, и Валерий Алексеевич вдруг различил: то невнятное чувство при встрече с крупными собаками, которое он до сих пор принимал за глубинную опаску, было совсем не ею. И быстро открыл дверь. Пес, будто того и ждал, снялся с места, и туша, облепленная мокрой взлохмаченной шерстью, нырнула внутрь, разом заняв весь салон. — Куда?!.. С грязными лапами! — возопил водитель. — Это мой. Такая удача, — пробормотал Валерий Алексеевич, не пытаясь отыгрывать заметные эмоции. Он торопливо ощупывал загривок, боясь найти и не находя ошейник, и в груди опадало волнение, всколыхнувшееся было в секунду до такой степени, что сердцу стало больно ударять о ребра. — Нет, вы мне ответите! Что за народ пошел? Пусть это страшилище только попробует напачкать!.. Горел зеленый, сзади сигналили, и водитель, не прекращая ругаться, вынужденно отвлекся на дорогу. А Валерий Алексеевич, надежно закрыв дверь, одним уверенным движением спихнул пса на пол, и тот улегся неожиданно компактно, поблескивая карими глазами с несобачьей многозначительностью. После чего, зевнув во всю пасть, удовлетворенно опустил увесистую морду на колено поверх пальто. Вслед за ним наконец-таки смог зевнуть по-настоящему и Валерий Алексеевич, прикрывшись рукой, и тяжесть в голове сразу стала меньше.