Of memories so sweet yet painful

— Итак, — небрежно начал Роди; к этому времени они уже успели доесть конфеты и теперь просто сидели бок о бок, — я предоставляю тебе шанс выбрать, как мне тебя называть. Изуку, мысли которого, судя по всему, успели разлететься далеко за пределы парка, отреагировал не сразу. — О… — и он снова замолчал. — Ну… ты ведь знаешь, что в Японии- — Неа, исключено, — сказал Роди; что-что, а звать Изуку по фамилии в его планы не входило — японская культура в этом плане вызывала у него лишь недоумение. Он представил, как Изуку обращается к нему строго по фамилии, и только укрепился в своём решении. Мысль была… чужой. Неправильной. В глазах Роди такое общение обезличивало, стирало весь приобретённый опыт и ставило рамки, за которые Роди с таким трудом удалось выйти с новым человеком. — Как насчёт Петрушки? Изуку растерянно посмотрел на него. — Возможно, Эдамамэ тебе ближе? Тёмные брови недоумённо изогнулись, заострив взгляд; Роди практически услышал, как в голове Изуку загудел мотор. — Есть ещё Васаби, — Роди криво улыбнулся, и Изуку, не удержавшись, сдавленно засмеялся. — Почему Эдамамэ? — А остальное тебя значит не смутило? Изуку откинул волосы со лба, задумчиво глядя перед собой. Сохранить видимую беспечность до конца всё же не вышло — Роди казалось, что он наступил на трескучий слой льда, медленно оседавший под ботинком. Он не знал, чего добивается — было ли это глупое упрямство, слишком далеко зашедшая шутка, или же дело лежало куда глубже — там же, где, забытый и присыпанный песком, дремал его эгоизм. Роди… хотел этого. Он отчаянно хотел укрепить и поддержать эту новую связь — хрупкую, но дорогую ему. Возможно, если бы у него была эта привилегия… если бы Изуку дал ему это исключительное право — возможно, тогда… Возможно, тогда Роди не придётся однажды проснуться и осознать, что он снова совершенно один. — Ну… Роди ощутил, как подрагивают руки, и медленно разжал кулаки; Пино, притихшая, сидела у него на ноге. — Я ведь зову тебя Роди, — пробормотал Изуку, глядя на свои ботинки. — Наверное… наверное будет справедливым, если и ты- — Эй, — позвал Роди, — ты ничего мне не должен. Если не хочешь — просто вернёмся к тому, что было, — Пино на эти слова недовольно чирикнула. — Ну, постараемся, — добавил он, прикрыв её ладонью. Изуку пожевал губу. Потом как-то отстранённо взъерошил волосы на затылке. — Можешь попробовать, — сказал он наконец, быстро посмотрев на Роди. Роди приподнял брови. — Попробовать что, Изуку? Изуку чертовски забавно зарделся — Пино с воодушевлением поддакнула этой мысли, на что Изуку обвиняюще толкнул его в бок. Роди в ответ закинул руку ему на плечо и игриво потрепал по макушке — Изуку замер от неожиданности, как пойманный дикий зверёк, и сразу стал каким-то угловатым и твёрдым. «В аэропорту так обнял, что синяков мне наставил», — с досадой подумал Роди, убирая руку, — «а в нормальных условиях к вам, оказывается, лишний раз притронуться нельзя.» В отеонской культуре это не считалось чем-то, даже близко зазорным — физический контакт в общении являлся неотъемлемой его составляющей, что в корне противоречило местным традициям. Роро с Лалой очень любили обниматься — и, чего скрывать, в душе Роди нисколько от них не отличался в этом плане. В конце концов, все они вынесли это из семьи. Наверное, в тот раз роль сыграла отеонская атмосфера — перевесила скованность, позволив им попрощаться как следует. Мысль об этом вызвала у него смешанные чувства — последовавшее за ней предположение, что для подобного взаимодействия ему придётся дождаться визита Изуку в Отеон, было и дерзким, и волнующим. Оно несло в себе надежду на новую встречу. Роди заставил Пино сохранить невозмутимость — слишком уж быстро воображение нарисовало заманчивую картинку, чуть не выдав его с потрохами. Спокойно. У них обоих дел в жизни хватает — нечего с ума сходить раньше времени. — Обещаю не злоупотреблять, — честно сказал Роди, на что Изуку, вновь стушевавшись, кивнул. — Но у меня есть просьба. Роди вопросительно хмыкнул. — Давай… не будем впутывать в это Роро с Лалой. Я правда не против — пусть зовут меня как хотят. Роди открыл рот, но затем, подумав немного, проглотил вырвавшееся было возражение. Это ведь была просьба — и каким бы он был другом, если бы в лоб проигнорировал пожелание Изуку? — Хорошо. Изуку улыбнулся — и Роди решил, что всё сделал правильно. Улыбка Изуку плавно перетекла в задумчивое выражение — над бровью снова объявилась вопросительная складка, и Роди стал терпеливо дожидаться продолжения. Изуку несколько раз перебрал ногами — его губы едва заметно шевельнулись, а потом он притих, вскользь посмотрев на Пино. — Вот это да, — сказал Роди, — единственные в мире говорящие брови. Изуку уставился на него с недоумением, и, будь это кто-то другой, Роди истрактовал был этот взгляд как сомнение в его здравомыслии. — Хочешь что-то спросить? Его глаза озарились пониманием и- чем-то, отдалённо напоминающим вину. — Ну, — он снова посмотрел на Пино; её невозмутимый вид, очевидно, придал ему сил. — Я хотел спросить, раз уж- разговор всё равно об этом, и… Роди ждал. — Шрам… Лалы. Это ведь… не просто царапина? Роди похолодел. Застыла и Пино на его ноге — и он пожалел о том, что оставил её на виду. Изуку же, казалось, только этого и ждал — вернее, с опаской дожидался: сразу замахал руками и немного отодвинулся. — Прости, я знаю, что это меня не касается, всё в порядке! Я не подумал! Я- Конечно реакция Роди не была его виной. Прошло уже несколько лет, и, казалось, пора было переступить и отпустить — но так уж выходило, что Роди до сих пор покрывался холодным потом при любом упоминании об этом… случае. Он резво сглотнул наметившийся ком тошноты в горле и постарался взять себя в руки. — Всё нормально, — всё не было нормально, но Роди был уже взрослым и мог потерпеть. — Я просто… если ты не хочешь, то я не буду, просто… кажется, когда-то это было серьёзное дело, — мягко закончил Изуку, и сердце Роди болезненно сжалось вместе с Пино. Наступившся пауза всё никак не кончалась — Роди и сам словно застрял на месте, не зная, в какую сторону метнуться. Он быстро посмотрел на Изуку — и споткнулся, вновь попав в ловушку его неподдельно искреннего взгляда. Он просто невыносим. Роди подобрался и сухо усмехнулся. — Что ж, раз уж ты поделился со мной чем-то личным, полагаю, я должен тебе ответить. — Ты ничего мне не должен, — серьезно ответил Изуку, и в который раз поразив Роди своей обескураживающей добротой. Вся защитная спесь сразу исчезла — по-другому не могло и быть. — Нет, я… — Роди ощутил укол вины за свои предыдущие слова, — наверное, пришло время кому-то рассказать, ведь- Ведь раньше никого не было. Никого, кто бы смог выслушать. Никого, кто бы смог — хоть на ничтожное мгновение — ослабить удавку, мёртвой хваткой сдавившую горло в ту проклятую осеннюю ночь, когда всё случилось, и не ослабевавшую с тех пор ни на минуту. Каждый раз, расчёсывая сестру, каждый раз, завязывая на её голове хвостик, каждый раз, помогая ей мыть голову — он был обречён вновь и вновь мысленно возвращаться в те ужасающие часы. — Я ведь никогда не рассказывал тебе, как вообще встретил Стэна, — начал Роди, горько усмехнувшись; он слегка отвернулся, откинувшись спиной на лавочку и посмотрев вверх. — Четыре года. Четыре года назад. Это был сентябрь, накануне дня рождения Роро. Мы только-только оказались в фургончике, и я знал, что Роро жутко скучает по дому — да что там говорить, я и сам с ума сходил в этих четырёх стенах, — он сжал руки на коленях, в который раз ощутив, как, будто бы в бездонную пучину, затягивают воспоминания, — и я хотел его порадовать. Он ведь очень любил отцовские книги. Отец… постоянно им читал. Казалось, он знал всё на свете — на любой вопрос у него всегда находились ответы. Казалось, никто не мог уместить в голове такое количество обширнейшей информации — и всё же, один такой человек был. Отец был их кумиром. — Дома… у нас была библиотека. Отец собирал эти книги по всему миру, — Роди мимолётно улыбнулся; какую книгу они бы ни выбрали, к ней всегда прилагалась увлекательная история о том, откуда же она у них появилась. В библиотеке стоял большой глобус, и, рассказывая историю, отец крутил его, показывая наглядно. Уже тогда, слушая о разных континентах и странах, Роди знал, кем он хочет стать — на кого он хочет быть похожим. Отец столько повидал, и Роди собирался увидеть всё это своими глазами — собирался увидеть больше, вместе с братом и сестрой, вместе с опорой в виде отцовской руки — крепкой, надёжной, всегда готовой подстраховать, защитить от падения, направить по верному маршруту. Роди ощутил, как воздуха стало предательски не хватать, и, пытаясь отвлечься, скосил взгляд на тихо сидевшего рядом Изуку. Тот, взяв пример с Роди, тоже откинулся на спинку скамейки, очевидно, решив не усугублять его жалкую исповедь своими невыносимо-сострадательными глазами. Насильно успокоившись, Роди продолжил: — Роро без ума был от этих историй, всегда слушал с открытым ртом. Он постоянно таскал из библиотеки книги — неважно, на каком языке они были. Он приносил их отцу и просил почитать — а потом перевести, о чём сама книга, — Роди, не сдержавшись, тихо фыркнул; у него, в отличие от брата, никогда не возникало желания послушать непонятную иностранную речь, пускай она и шла из уст отца. — Когда отец пропал, стало уже не до книг. Они не продержались в доме даже года. Стоило новости о пропаже отца разойтись по району, ситуация сразу пошла по наклонной — среди соседей было немало желающих прибрать к рукам сокровища из отцовской мастерской, не говоря уже о доме целиком: он ведь тоже был спроектирован отцом. Но когда всплыло, где именно тот оказался… На что именно он променял своих детей — наступили самые сложные времена. Роро с Лалой постоянно плакали. У них не было никакого мало-мальского сформировавшегося представления о том, что случилось — в их понимании, как и в понимании Роди, ничего не изменилось; никаких предпосылок, следов, причинно-следственных связей, намёков — ничего. Просто однажды из их жизней резко исчезла сердцевина, скреплявшая их, укрывавшая от всех бед — и никто не мог сказать, почему так случилось. Первое время надежда ещё жила в них — жила в нём, Роди. Еды в доме было предостаточно — и хотя бы это не было проблемой. Роди целыми днями пропадал в городе, пытаясь разыскать отца — казалось, тогда он вдоль и поперёк обошёл его весь, перерыл каждый, даже самый отдалённый и невзрачный район — но не смог найти ничего. Отец словно сквозь землю провалился — исчез, растворился, обернувшись утёкшим сквозь пальцы песком. В доме были деньги. Роди пришлось хорошенько поискать, но, хотя бы в этом он преуспел. Они притворялись, что ничего не происходит. Роди запретил Роро и Лале кому-то что-то рассказывать; он стал сам отводить Роро в школу, а Лалу — в сад; тогда она только-только начала туда ходить. После нескольких случаев, когда ему приходилось забирать ее домой раньше времени из-за начинавшихся в саду истерик, и после продолжительных косых взглядов воспитателей, грозивших перерасти в нечто более настойчивое и опасное, про сад пришлось забыть — как и про дальнейшие поиски. Пока Роро был в школе, Роди не мог оставлять Лалу одну. Сколько раз он твердил себе это — нельзя, нельзя ни в коем случае, слишком маленькие, они ещё слишком маленькие! — но когда началась жизнь в низах, выбора не осталось — надзор за Лалой пришлось переложить на плечи Роро, пока Роди сутками напролёт пытался выйти на какой-то след. Учебный год Роро, толком не начавшись, закончился тогда же. — Я решил достать на день рождения Роро книги. Наши книги. Но те, кто успел к этому времени заселиться в наш дом, оказались от этого не в восторге. Стоило ему договорить, глаза Изуку в нарастающем ужасе распахнулись. — Роди, они- — Нет, нет, — поспешил Роди, — это были не они. По крайней мере, не в случае Лалы. На Роди те уроды душу отвели — правда, довольно неумело, и хотя бы за это в каком-то извращённом смысле он был благодарен. Его нашёл Роро — грязного, побитого и выброшенного на ближайшую свалку, как гору тряпья. Роди старался хотя бы не плакать — но образ разрушенного, изувеченного, перевёрнутого с ног на голову дома, когда-то уютного и безопасного, никак не желал исчезать из памяти, и, как ни хотел, Роди не мог сдержать слёз. Роро, увидев его, заревел и бросился к нему на шею, и Роди словно вынырнул со дна болота. Он не знал, сколько пролежал на улице без движения, абстрагировавшись от боли и реальности — трусливо убежав от своих обязанностей. Он думал, что не встанет, но он встал. Он думал, что не дойдёт до дома, но дошёл. Он думал, что хуже быть уже не может — и он был неправ. Иногда Роди видел сны об этом дне — и каждый раз их содержание неуловимо менялось. Однако, постоянным там оставалось одно: Открытая нараспашку дверь, выключенный в фургончике свет. Невыносимо узкая прихожая, скрип деревянного пола. Гробовая тишина. И лежащая на полу маленькая Лала — тихая и бездвижная. — Она упала, — бесцветно сказал Роди. — В фургоне не было никаких условий для маленьких детей — а Лала была ещё совсем крохой. Сплошь неровности и острые углы — и она… Роди упал на негнущиеся колени, вмиг забыв о том, что произошло с ним самим. — Лала, — в ужасе выдохнул он, потянув к ней руки, и замер, разглядев, как под её головкой растеклась красная лужа. — Лала, — дрожа, проскулил он; Пино зажала клюв крыльями и сдавленно залепетала. Роди завёл дрожащие руки под её голову и спину и не дыша поднял. Лала тоненько, обессиленно пискнула — и Роди заставил Пино скрыться в кармане своей грязной толстовки. Он слышал, как она издавала жуткие свистящие звуки — и ничего не мог с этим поделать. Лишь сейчас Роди увидел остолбеневшего Роро — тот стоял совершенно неподвижно, широко раскрыв глаза, и молчал. — Р-Роро, — у него стучали зубы, — всё будет, всё, всё будет в порядке. По-посиди дома, ладно? Не чувствуя ног, он прошёл мимо Роро — и тот, словно только опомнившись, изо всех сил вцепился в Роди. — Нет, я тоже- — Роро, жди з- — Нет, Роди, я тоже пойду, я же- Лала тихо застонала. — Я сказал останься здесь! — рявкнул Роди; он не смог разглядеть лица Роро — всё перед глазами расплылось от слёз. Почти вслепую он покинул фургон, прижимая Лалу к себе — он не мог понять, шла ли ещё кровь или нет, но Лала не открывала глаза, и липкий ужас карабкался вверх по его спине, пока он беспомощно глядел по сторонам. Но вокруг не было ничего, кроме бесчисленных рядов совершенно одинаковых фургонов. — В нашем районе все прекрасно знают, что по ночам лишний раз высовываться — себе дороже. Я пытался позвать кого-то из соседей — никто не вышел. Он казался себе зверем, загнанным в угол. Сколько бы он ни просил, всё было без толку. Он знал, что будет, если пойти в больницу — знал, что их больше оттуда не выпустят. Знал, что всех их — и Лалу, и Роро, и его, Роди — поймают и увезут — Роди понимал, что такое опека и как работают приюты. Роро с Лалой были маленькими — и у них был шанс на совместное усыновление. Но Роди… Он не мог этого допустить. Не мог позволить, чтобы их отобрали — не мог бросить их так же, как это сделал отец. Роди потерял счёт времени. Он перестал понимать, куда идёт — от страха, бессилия и горя он шатался по пустым улицам, не зная, куда прибиться и где искать помощи. — Знаешь, — хрипло сказал Роди, — тогда я понял, что готов на это — готов пойти в больницу. Я так, — он сглотнул, — боялся… потерять её из-за собственного эгоизма. Он увидел вывеску издалека. Это было несколько слабо горящих букв — всего одна или две из когда-то целой надписи. Потемневшие обшарпанные стены, сигаретная вонь и различимый даже с его места стук стаканов об стойку и пьяный рёв — бар совсем ничем не выделялся. Роди уже знал этот район — знал, кто здесь водится по ночам. Знал, и поэтому обошёл здание по периметру, крепче перехватив Лалу в руках. Нельзя было предугадать реакцию местных низов на такое зрелище — и Роди решил сделать всё, чтобы не проверять свои догадки. Раздался скрип задней двери; чужая ругань вперемешку со звоном посуды едва не оглушила шедшего вдоль стены Роди. — Всю плешь уже проели, ублюдки чёртовы, — проскрипел мужской голос, а затем в Роди вперились два блестящих чёрных глаза. — Эй, пацан. Роди сделал ещё несколько шагов. — Куда это ты её тащишь, — угроза, с которой был задан вопрос, словно отняла у него остатки сил. Посыл этих слов, казалось, окончательно выбил почву из-под его ног. Всхлипнув, Роди развернулся; свет от единственного фонаря над задней дверью осветил бледное, неподвижное лицо Лалы и кровь на её голове. — Это м-моя сестра, — выдавил он, — пожалуйста, — горло сдавило таким спазмом, что он перестал дышать, — ей нужна помощь. П-пожалуйста!.. Подозрение не покинуло лица мужчины; вмиг похмуревший, он с непонятным расчётом оглядел их обоих с ног до головы. Роди задыхался; его душили слёзы, более ничем не сдерживаемые. «Она умирает на моих руках. Она умрёт из-за меня». Роди прижался к стене спиной и медленно сполз вниз, завыв. Воспоминания накрыли Роди с головой. Он словно заново переживал весь тот страшный день — одинокий, уставший, напуганный ребёнок, не знающий, как ему поступить. В какой-то момент он снова ощутил рядом тепло чужого плеча — но этого оказалось недостаточно, чтобы заткнуть прорванную плотину. — Эй, пацан, а ну прекрати, — мужчина сделал несколько шагов к нему, — тихо, ну-ка! Ц, да что сегодня за вечер такой… не реви я сказал! Новый всхлип застрял на полпути от неожиданности; Роди поднял заплаканные глаза. — За мной иди, чёрт вас всех дери… — О-она- — Язык прикуси, — буркнул мужчина, открывая дверь, — заходи, пока не передумал! Иногда, в особо тяжёлые дни, Роди думал, что, возможно, в ту ночь он сошёл с ума — что его несформированная нервная система не выдержала этого чудовищного напряжения. Но потом он вспоминал, что было дальше — и это служило ему утешением. Это было чем-то вроде подсобки — комната в задней части бара, отдалённо напоминающая жилое помещение. Узкий шкаф, крошечный стол, старый обшарпанный диван — сказать наверняка, проводил ли здесь кто-то время, было нельзя. — Жди, — бросил мужчина и ушёл, оставив Роди в гнетущей тишине. Единственным звуком, прерывавшим её, было едва различимое дыхание Лалы — и Роди хватался за этот звук как утопающий. Не зная, куда себя деть, он сел на диван и, бесцельно поглаживая голову Лалы, стал ждать. Вскоре послышался некоординированный топот и нарастающий звук разговоров — один голос Роди был уже знаком, а второй, насколько можно было судить, был весьма далёк от состояния трезвости. Роди подобрался. Он знал, что уже ничего не сможет сделать, но даже сейчас не был готов просто принять всё как есть. — Стэн, я ведь только со смены, ну какого- ой- чёрта- — Тони, я прошу тебя, просто посмотри. Перед Роди остановились двое: мужчина с чёрными глазами и другой — высокий, крупный, в очках, с покрасневшим лицом и разъезжающимся взглядом. Стоило второму настроить, наконец, глаза, как он тут же затих, осмотрев сначала Лалу, а потом и Роди. Мужчина икнул, покачнувшись, и Роди инстинктивно наклонился, закрывая Лалу собой. — Прекрати, — рявкнул черноглазый мужчина, — этот пьяница — врач. — Ты кого это пьяницей назвал, — пробормотал второй, поправив на носу очки. — Эй, й- — он снова икнул, — ю-но-ша, — позвал он, и Роди поднял глаза. — Сам ещё ребёнок, — неодобрительно сказал он, — что произошло с маленькой мадемуазель? — Я, — голос Роди дрожал, — я… — он облизнул сухие губы, — она упала. Я думаю, она упала — и ударилась. У неё кровь, — он беспомощно погладил Лалу по щеке, — пожалуйста. Мужчина в очках протяжно вздохнул; удушливый запах перегара заставил Роди задержать дыхание. — Стэн, принеси мой чемодан… на стуле… — Я тебе не обслуга, — буркнул человек по имени Стэн, разворачиваясь; второй, тем временем, извлёк из нагрудного кармана рубашки ручку и скомканный кусок бумаги; затем сел на диван около Роди, оказавшись со стороны головы Лалы, и протянул к ней руку. Роди замер. — Дыш-ши, мальчик, — усмехнулся человек, совершенно не похожий на врача, — я еще ничего не сделал, — а затем он коснулся головы Лалы, вымазав пальцы в её крови. Роди затошнило; ему показалось, что он сейчас потеряет сознание. — Стэн, мне нужно самое сильное твоё пойло, — уже куда более осмысленно крикнул мужчина, а затем стал быстро что-то писать на бумажке, расправленной на колене. — Ещё тебе чего дать?! Мужчина мельком посмотрел на Роди. — Поглядим, — ответил он, поставив в записях точку. Стэн вернулся несколькими минутами позже, волоча коричневый чемоданчик и бутылку с чем-то прозрачным. Роди уже плохо соображал, что происходило. Послышался хлопок — а затем у него под носом оказалось что-то без сомнения алкогольное. Чернота по краям сознания немного отступила. Мужчина в очках — Тони — понюхал бутылку следом и, удовлетворенный, кивнул. — Отличное пойло. — Ещё бы, — фыркнул Стэн, кидая ему полотенце. — Чистое. А мне некогда тут стоять, остолопы эти сейчас всё там разнесут. Тони отмахнулся, складывая полотенце, и Стэн, выругавшись напоследок, ушёл. — Рану нужно промыть, — сказал Тони, и Роди обессиленно кивнул. Пока мужчина делал то, что умел, Роди старался не смотреть — он предпочёл сосредоточиться на размеренных подъемах грудной клетки Лалы. Возможно, он просто себя успокаивал, но в свете комнаты её дыхание уже не казалось ему каким-то необычным — всё выглядело так, будто она просто спала. — Мальчик, посмотри сюда. Роди замотал головой. — Не бойся. Роди неохотно наклонил голову. На влажной голове Лалы, там, где раньше была кровь, теперь виднелась тонкая красная полоска. — Кровь больше не идёт, это хорошо. Ничего страшного в её организме не произошло. — Откуда вы знаете, — прошептал Роди, глядя на её закрытые глаза. Мужчина поднял зажатую в красных пальцах бумажку, и Роди снова затошнило. — Это моя причуда. Я могу оценить все её жизненные показатели. Понимаешь, что это такое? Жиз-нен-ны-е. Роди посмотрел на неровный столбик значений. — Почему она тогда всё еще не проснулась? — беспомощно спросил он. Тони нахмурился. Затем, освободив руки, открыл свой чемоданчик и достал оттуда чёрный бутылёк; снял с него крышку и брызнул в неё содержимое. У Роди спёрло дыхание; казалось, запах одеколона вмиг перебил любые другие запахи, проник в его лёгкие и там осел. Роди закашлялся. Мужчина же сунул колпачок Лале прямо под нос. Несколько секунд спустя неподвижное лицо Лалы, наконец, дрогнуло. Роди увидел её серые глаза, и его собственные глаза снова наполнились слезами. — Привет, Лала. — Роди… — Роди. — Роди! Роди вздрогнул. Возвращаться в настоящее было тяжело — но что-то потянуло его обратно. Роди наконец ощутил, как что-то мёртвой хваткой сдавило ему ладонь — это была рука Изуку. Ощущение было знакомым — просто в этот раз их пальцы не были скользкими от крови, а конец света не был предотвращён несколько минут назад. Ну с концом он конечно перегнул. Лицо Изуку было искажено в болезненном сострадании. Наверное, он был единственным человеком, от которого Роди этого сострадания хотел и был готов принять. — В чём дело? — глухо спросил Роди, не узнав свой голос, — чего ты? Изуку разомкнул подрагивающие губы. — Ты плачешь. Роди на мгновение замер от неожиданности, а затем скосил взгляд на Пино: её остекленевшие глаза, тем не менее, были сухими. — Не глупи, — сказал Роди, а затем ощутил, как что-то капнуло с его подбородка. Он медленно поднял руку и тыльной стороной пальцев утёр влажную щёку. Смысла отрицать что-то дальше не было — и Роди, вздохнув, коротко смахнул остальную влагу. — Вот так японцы встречают своих гостей, — трагично выдал он, — доводят их до слёз. Не особо благородно, герой. Он снова ощутил тепло чужих пальцев, обхвативших его ладонь. — Мне так жаль, Роди, — прошептал Изуку, и Роди, чувствуя, как снова жжёт глаза, ответил на пожатие. — Да, мне тоже. Сидеть дальше ни у кого из них не было сил: они поднялись и бесцельно двинулись по парку, лишь бы чем-то себя занять и немного отвлечься. Изуку предложил ему кофе, и Роди не стал отказываться. — Так значит, — начал Изуку, пока они шли, — после этого ты стал работать на Стэна? Роди сделал глубокий вдох над стаканчиком и качнул головой. — Я стал его должником, но это ограничивалось мытьём полов в баре. Он не ждал от меня каких-то великих свершений. То, чем я стал заниматься потом, — он одарил Изуку извиняющимся взглядом, — это было случайностью. Я подслушал разговор каких-то ребят в зале — они искали курьера. Я уже неплохо освоился в городе и сам им предложил. А дальше уже… как-то завертелось, — он повёл плечом. — Я смог рассчитаться со Стэном, у меня появились деньги. На тот момент меня уже не волновало, за что я их получаю. Как оказалось, мало что в Отеоне нельзя было купить — это касалось и людей. — Никто нас не трогал, не ходил с проверками. Почти любые документы можно было оформить задним числом. Может, ты посмеёшься, но жить действительно стало… проще. Даже сейчас, когда Роди уже завязал с прошлым образом жизни, его плоды продолжали держать их на плаву — например, его купленный аттестат, позволивший поступить туда, куда он мечтал. Едва ли у него нашлось бы время оканчивать несколько лет школы в нынешних условиях. — Я не могу ничего сделать, пока я несовершеннолетний, — сказал он, — даже поступление пришлось- — он виновато осёкся, — прости, герой, вряд ли ты в восторге от выслушивания моих правонарушений. Изуку шёл тихо, помешивая свой зелёный чай. — Знаешь, — негромко сказал Изуку, — я ведь всегда… старался понять их всех. Пытался хотя бы ненадолго посмотреть на мир их глазами. Возможно, для добросовестного героя это не очень хорошее качество — нас не должны волновать обстоятельства чужих поступков, если они нарушили закон. Но, Роди… наша встреча мне доказала, что я иду по нужному пути, — и он улыбнулся так искренне и ярко, что у Роди захватило дух. «Где бы я сейчас был», — подумал он, беспомощно улыбаясь в ответ, — «если бы не он?» — А что такое петрушка? — Да так, одна редкостная гадость. Изуку возмущённо толкнул Роди в бок, и Пино громко защебетала.