You're on Your Own, Kid

***

Стоит дверям в непримечательный старенький бар, построенный ещё в семидесятых годах, распахнуться, как его имя с придыханием шепчут местные: от постоянных клиентов до залетных. Нельзя не знать Эдди Мансона и его собачью свору, они владеют всеми барами по сто шестьдесят восьмой, соседней, улице Куинса. Эдди откидывает волосы за плечи, разминая шею на ходу, ловит приветственный кивок бармена и коротко улыбается в ответ. У него нет настроения любезничать, хоть он и знаменитый любитель почесать языками. Эдди проходит вглубь, к лестнице, ведущей в подвал, а за ним тащится разномастная компания: панки с ирокезами, одетые в кожу, леди, с волосами, крашенными в кислотные цвета, или вообще лысые, а позади них мальчишка в капюшоне, натянутом чуть ли не на глаза, сутулый и тощий. Эдди спускается по лестнице быстрыми прыжками и толкает ногой хлипкую деревянную дверь, заходя в подсобку вместе со своими ребятами. Вокруг витают клубы дыма, густого, от толстых сигар, в нос бьёт запах перегара, а глаза не сразу привыкают к тусклому оранжевому освещению от единственной потолочной лампы. Эдди разводит руки в стороны, на пальцах одной у него чудные кольца, а на второй уже нагретый тяжелый кастет, мужчина растягивает губы в очаровательной улыбке, которую обманчиво можно счесть за дружелюбную. — Ми-ге-ель, — нараспев тянет Эдди, приближаясь к круглому деревянному столу, за которым чужая компания из хмурых пожилых мужчин пытается приятно провести время за игрой в покер. — Как дела, приятель? Давно тебя не было видно… Мигель хрипло посмеивается, затягиваясь сигарой и медленно выпускает изо рта кольца дыма, его морщинистое смуглое лицо усыпано большими родинками и косыми белёсыми шрамами, он единственный, кого присутствие Эдди Мансона здесь не напрягает. Друзья Мигеля, парочку из которых Эдди лично знает, подтягивают карты к себе поближе, рука одного тянется под куртку, к оружию, но так и замирает на месте. Из-за спины Эдди показываются двое его ребят, псов, у них безумные глаза с бегающими зрачками, кривые ухмылки и дерганые движения, предвкушающие. Они только и ждут команды «фас», опираясь с обеих сторон на плечи своего командира. Мигель медленно вскидывает ладонь, давая своим понять, что у него всё под контролем, но тех это не особо расслабляет. Эдди Мансон склоняет голову набок, обычно он не такой терпеливый, репутация идёт далеко впереди, но годы берут своё — он научился держать себя в руках. Эдди оглядывается через плечо, всего на мгновенье, даже не полностью повернув голову, просто чтобы убедиться, что самый важный экземпляр из его фриков в порядке. — Юный Эдуардо, — с неким благоговением произносит Мигель, но эта интонация быстро сменяется снисходительной, разочарованной, он качает головой, приговаривая себе под нос что-то на родном языке. — Я не думал, что ты будешь настолько глуп, чтобы заявиться сюда. На мою территорию. Эдди хмыкает. Мигель щурится, мужчина, сидящий рядом с ним, вытаращивается с испугом, застывшим внутри, его пальцы, сжимающие обыкновенную дешевую сигарету, подрагивают, а на морщинистом лбу блестят капли пота. Потолочная лампа дребезжит, в углу шатается вентилятор на длинной ножке. — Твою территорию? — наигранно обиженно спрашивает Эдди, приподняв брови, его друг по правую руку хихикает, перекатываясь с пятки на носок, а тот, что слева, вертит между пальцев охотничий нож. — Как много твоего осталось здесь, Мигель? На юге? Мигель весь подбирается, фыркает, изо рта у него брызгает слюна, а сухие тонкие губы шлепаются друг о друга. — Старика Мигеля здесь никто уже не помнит, amigo, — Эдди аккуратно отрывается от свои друзей, делая шаг вперёд, чтобы с грохотом стукнуть ладонями об игральный стол, заставив фишки подпрыгнуть, зеленые купюры колыхнуться, а игроков схватиться за свои пушки, но так и не решиться направить их на Мансона. — Юг не прощает предателей. Ты перебрался на север, возомнил себя Пабло Эскобаром? И не прекращаешь, тем не менее, наживаться на моих людях… Не хорошо это как-то. Мигель выпрямляет спину и смотрит Эдди прямо в глаза, но не находит в них ничего знакомого, ничего из того, что было там раньше. Как идут годы, как они летят… Мигель некогда считал его своим сыном, своим преемником, но жизнь обернулась совсем иначе — он погнался за золотыми горами, никогда не умел довольствоваться малым. И теперь должен за это заплатить. За это и за многое другое. — Хочешь убить меня? — Мигель улыбается, расслабляется, затем снова напрягается, сжимая руки в кулаки, и опрокидывает стопку крепкого мескаля. — Amigo. — Я хочу, чтобы ты забрал своих помойных крыс с моих улиц, — Эдди наклоняется ближе, уголки его губ дергаются. — Но ты ведь не сделаешь этого. Псы достают свои пушки, одна из девчонок крутит в руках стальную бейсбольную биту, а мальчишка в капюшоне так и остаётся позади, выжидая. — Мои люди придут за тобой, Эдуардо, — отчаянно предупреждает Мигель, он борется с внутренним страхом, но на самом деле полон смирения перед своей судьбой. — Они придут и отнимут у тебя всё. Эдди тихо смеется, этот смех плавно нарастает, превращаясь в гром посреди тишины подсобки, его парни тоже смеются, только людям Мигеля совсем не смешно. Мужчина, сидящий рядом со стариком, дерганный, как побитый драный койот, вскакивает со своего стула в маниакальном припадке, сжимая зубы и скуля, бросается к Эдди, приставляя к его горлу нож. И делает самую большую ошибку в своей жизни, не решаясь прирезать его сразу. Эдди спокойно, с маленькой улыбкой, смотрит в глаза мужчине, быстро облизывает губы… — Майк, — негромко и с нажимом произносит он. — Убей. Мальчишка, телящийся сзади с минуту назад, подскакивает с нечеловеческой скоростью, капюшон слетает с его головы, являя на свет копну спутанных в колтуны черных кудрей, из его кистей, между костяшек, вырываются длинные лезвия. По две штуки на каждой руке. Холодные, стальные, острые, они быстро и плавно, как по маслу, проходятся по шее мужчины, решившегося напасть на неправильного человека. Мужчина падает на землю, держась за свои раны, он истекает кровью, бурным потоком, и дрожит в предсмертных хрипах. Мигель даже не притрагивается к своему кольту, не считает это нужным, но его лицо застывает в гримасе, полной ужаса, когда когти Майка, запрыгнувшего на стол, безжалостно пронзают его грудную клетку. — …no lamento nada, — на последнем выдохе произносит Мигель. Эдди лишь на одно мгновение приоткрывает рот, но тут же одергивает себя. Он отводит взгляд. Он смотрит на Майка и гордо вздергивает подбородок. Его ребята быстро разделываются с оставшимися стариками. Псы не щадят никого. Они владеют ночным Куинсом, они не считают себя королями или королевами, скорее — шутами, дорвавшимися до дворцовой жизни. Эдди идёт где-то в середине, развеселый, с бутылкой холодного пива в руке. Ночной широкий переулок наполнен шумом: громким смехом его ребят, музыкой, играющей в барах, ревом мотора от проезжающих машин. Бездомные жгут мусор в высоких канистрах, поджаривая над огнем куски белого хлеба, девицы в безбожно коротких юбках, несмотря на октябрьскую прохладу, стоят, привалившись в ряд к стене, курят и тоже смеются, свистят им вслед и здороваются с Эдди наперебой. Он салютует им бутылкой, подтаскивая к себе за шею младшего товарища, чтобы не терялся. Его парни толкают друг друга локтями, переворачивают мусорные баки и гудят, визжат, кричат, каждую ночь ощущая себя частью чего-то большего. Ощущая себя свободными. Мокрый асфальт переливается под светящимися неоном вывесками, когда они пересекают улицу, полную круглосуточных магазинов и закусочных, с опаской оглядываясь, проверяя наличие патрульных полицейских машин. Эдди машет им рукой, давая направление — только вперёд, куда они бредут — пока не ясно, но везде их примут, как своих. На мгновение перед ним снова предстаёт лицо старика, дряхлого и жалкого мужчины, в которого он превратился: его большие круглые глаза, темные, как ночное небо над Куинсом, но безжизненные. Некогда они были наполнены чем-то иным. Возможно, отдаленно похожим на любовь, на заботу… Эдди делает большой глоток пива и шлепает Майка по руке, когда тот тянется к бутылке. Он ерошит кудри пацаны, цыкая, потому что ребёнок никогда не пользуется расческой. Майк смотрит на него доверчиво, его глаза сияют детским восторженным блеском, но весь он, даже спустя столько лет, словно загнанное животное. — Почему он назвал тебя Эдуардо? — хмурится Майк, стараясь отцепить от себя чужую надоедливую руку. — Я думал, что ты Эдвард. Эдди прячет улыбку за очередным глотком. Они заворачивают в другой переулок, в конце которого, словно маяк, горит огромная вывеска «Cara mia», для многих из них это — дом. Проход длинный, узкий, по бокам от них жилые дома, какой-то придурок, стоящий на пожарной лестнице, кидает вниз бутылку, и она разбивается под ногами у одного из парней. Тот начинает угрожать незнакомцу, размахивая рукой с пистолетом и выкрикивая отборный мат, он готов уже запрыгнуть на перекладину, хоть по стене влезть… — Для него я никогда не был Эдвардом, — усмехается Эдди, запоздало отвечая на вопрос. Майк дергается, готовый выпустить когти, переключая всё своё внимание на разгоревшийся конфликт. Эдди тянет его за капюшон обратно, заставляя идти рядом. Любит же этот щенок влипать в неприятности. — Хочу пива, — бурчит Майк, смотря себе под ноги и пиная попадающийся под них мусор. Эдди усмехается. Он думает: видит ли Майк в его взгляде то же самое, что видел он, когда они с Мигелем ещё были чем-то вроде семьи. Когда улицы Куинса заливало солнце, а маленький Эдди не боялся ступать по ним вприпрыжку, пачкая руки карамельным чуррос. — Я уже взрослый, — говорит Майк, вздыхая. — Купи мне пива… Эдди тянется к его локтю, чтобы подтащить поближе. Это какой-то рефлекс, ему постоянно кажется, что Майк потеряется, если отойдёт хотя бы на шаг, такой он неугомонный. И да, уже совсем взрослый. И вполне заслужил сегодня выпить. Сбоку раздаётся выстрел. Один из парней падает замертво. А они ведь почти дошли до клуба, осталось всего ничего. Спокойные ночи в Куинсе — редкость. Ребята срабатывают на смертоносных рефлексах, вытаскивая оружие, переполненные гневом и злостью, они стеной закрывают от глаз своих врагов картину того, как одна девчонка безуспешно пытается нащупать пульс у раненного парня. Эдди тянет Майка себе за спину, беря в руки две беретты. Из тени проулка на них идут незнакомцы в черном. Сразу видно — северяне: азиаты, белые, темнокожие, но ни одного латиноса. Татуированные с ног до головы, в темных очках, с волосами, измазанными гелем. Эдди выходит вперед, как главный, хочет предложить поговорить. Но те явно пришли сюда не за этим. Северяне устраивают залп, выстреливая на удивление точно и быстро, перезаряжая пушки за секунду, чтобы начать по новой. Эдди попадает одному в плечо, кричит и машет своим ребятам, чтобы те расступились. Он видит, как двое чужих бугаев пытаются пробраться дальше, нацеленные на Майка, а тому всё не дают выпустить когти, обступая со всех сторон, чтобы защитить. Из клуба доносятся звуки громкой музыки, там, на парковке, скапливаются наблюдатели. Эдди теряется в мешанине из криков и грохота выстрелов, потому что ему никак не удаётся высмотреть в толпе черную макушку пацана. — Майк! — кричит он, не оборачиваясь. — Сваливай отсюда! Эдди отстреливается, одна из девчонок прикрывает его со спины, но северян становится только больше, они появляются из темноты, и он не может понять, блять, сколько же их там всего, но видит, что за убегающим в сторону жилого района Майком гонятся двое или трое. — Изи, — он поддевает плечом подругу. — Мне надо… — Давай, — кивает она. Эдди несется сквозь своих ребят, они плотной завесой прикрывают его от пуль, пока он не исчезает в переулке. Мужчина нащупывает в кармане телефон, хлопает раскладушкой и нажимает на быстрый набор, чтобы попросить людей из клуба прийти на подмогу. Он не уверен, куда именно побежал Майк. Он не боится, что Майка могут убить. Эдди боится, что пацана захотят поймать. Майк бежит, только потому что ему сказали убегать. Руки чешутся, когти просятся наружу, подошвы старых кед стираются о мокрый асфальт, дождь снова начинает накрапывать. Который раз за день. Майк морщит нос и чертыхается — он ненавидит дождь. Он терпеть не может запах, идущий от помойных ящиков, между которыми он бежит, а ощущается всё и сразу: кислое молоко, протухшее мясо, дохлые крысы. Майк рычит от злости, ускоряя бег, но эти придурки, сошедшие с экранов голливудских боевиков, бегут за ним, стреляя прямо под ноги. Майк усмехается, на рефлексах подпрыгивает каждый раз, не давая себя задеть. Он чертовски устал, но не физически. Морально. Ему просто хотелось выпить пиво сегодня, поболтать с Эдди, послушать музыку и лечь в свою теплую кровать, на втором ярусе, с тонким матрасом и дурацкой подушкой-валиком. Он никогда не ходил по этим улицам в одиночку, его никогда и не пускали. Майк отказывается признавать, что ему страшно, но чем дальше он бежит от юга Куинса в сторону севера, тем больше ощущает мурашки, спускающиеся по спине. Ему что-то кричат вслед на незнакомом языке, Майк, недолго думая, сворачивает на восток — может ему удастся спрятаться в парке Рой Уилкинс: там полно деревьев, в крайнем случае, он сможет залезть на одно из них и отсидеться там. Дождь усиливается, и Майк смаргивает капли с ресниц, едва не поскальзываясь на старой рваной газете, он слышит, как громко бьётся собственное сердце, как кровь противно приливает к голове, и перехватывает дыхание. Пуля входит в его бедро, напоминая уколы с толстыми лабораторными иглами. Как же, сука, противно! Мерзко! Майк шипит от боли, теряет скорость, но упорно продолжает бежать. Он видит впереди, в конце переулка, высокий сетчатый забор и готовится через него перепрыгнуть. Перепрыгнуть не получается, он слышит где-то вдалеке крик Эдди и оборачивается. Но не видит его. Парни с севера загоняют Майка в ловушку, напирая вперёд медленно, держа на вытянутых руках пистолеты. Майк, со звоном решетки, прижимается к забору спиной, высматривая в темноте, вдали, Эдди, но всё ещё не находит его, крик раздаётся снова, но уже тише. — Блять, — с ненавистью ругается Майк. Наверняка Эдди побежал в другом направлении. Он опускает плечи, смотря в глаза этим придуркам. Внутри кипит злость, бушует ярость, весь Майк — как оголенный провод под высоким напряжением, его руки и пальцы подрагивают. Он напрягает кисти, готовый выпустить когти. И у него не выходит. Один из парней усмехается, подбираясь ближе. Майк беспомощно переводит взгляд вниз, не понимая, картинка пульсирует в такт его сердцу, когти предательски отказываются выходить. Пуля в бедре жжётся, словно лимонный сок, попавший в глаза… Он тянется, чтобы выковырять её, хоть и знает, что организм, под действием регенерации, сам вытолкнет инородное тело наружу. Майк закапывается своими, обычными и бесполезными, ногтями, под дырку в штанах, но заталкивает пулю только глубже. Из него вырывается тихий низкий стон боли. — Хороший пёсик, — парень с севера продолжает шагать, его волосы противно и жирно блестят, а глаза скрыты красными солнечными очками. — Сидеть! Его дружки взрываются ехидным смехом. — Да пошёл ты, — выплевывает Майк. Он сжимает руки в кулаки, чувствуя, как кожа горит там, где прячутся его когти, как они просятся наружу, но не могут вырваться. Он загнан в ловушку. Но он отчаянно, тяжело дыша сквозь зубы от странной и незнакомой боли, вопреки страху, готовится драться. Он же и без когтей сможет справиться, правда? Он ведь и без них на что-то годен? А что, если они никогда больше… Дождь превращается в ливень, волосы свисают вниз сосульками, одежда намокает, он стоит один против троих. У него был тяжелый день. Хотя нет, тяжелая неделя. Уилл никогда не пропускает ночные патрули за редким исключением: у него в спальне стоит радио, настроенное на полицейскую волну, и оно включено всегда. Он следит за новостями, особенно за криминальной сводкой, читает газеты, шерстит интернет, когда заглядывает в библиотеку. Короче, он всегда в курсе всех событий, но на этот раз усталость срубила даже его с, казалось бы, нечеловеческим пределом выносливости. Но как бы… Он работает на двух работах в свои девятнадцать, чтобы оплачивать аренду за квартиру и погасить кредит на машину и телик, в перспективе, через два-три года. И, если миссис Синклер не особо нагружает его в цветочном магазине и даже не ругает за то, что он постоянно опаздывает с доставкой букетов, то вот свора спиногрызов, которых он два раза в неделю учит математике и физике с почасовой оплатой, явно стремится довести его до нервного срыва. А Уилл Байерс, вообще-то, считает себя самым терпеливым человеком на свете. Ну, вторым после миссис Синклер. Она просто чудо. И он всё ещё старается выбить стажировку в Оскорпе, но там даже связи и знакомства не помогают. О талантах Уилла никто знать не знает: тут уже не прокатят награды с научных ярмарок со времен школы, медали или кубки, потому что у него нет высшего образования. А это, типа, важный критерий. Нужно хотя бы быть студентом в текущее время, по специальности, разумеется, но как им объяснить, что Уилл был слишком занят спасением мира и пропустил подачу заявлений? После событий две тысячи первого года народ в Нью-Йорке начал планомерно сходить с ума, Руди, их мэр, ничего с этим делать не торопиться — Таймс признали его человеком года, и тот сидит довольный, про Буша вообще можно молчать — президент до сих пор возится с обещаниями реформирования социального страхования. Обещает, но нихрена не делает. Вот так Уилл застревает между работой, украденными велосипедами, которые обязательно надо помочь кому-то вернуть, котятами, застрявшими на деревьях, и отморозками на улицах, в дела которых полиция уже сотню раз говорила ему не вмешиваться. Честное слово, если бы не Дэйли Бьюгл, которым он продолжает подкидывать фотки Паука за денежное вознаграждение, то у него не было бы такой плохой репутации. Год назад Человек-паук — герой, спасший во время взрыва на Манхеттене сотни жизней, сегодня — враг народа, который разрушает всё, к чему прикасается. И вообще! Ходят слухи, что он сам устраивает все эти катастрофы, на потеху своему супергеройскому эго… Какая ерунда. Порой Уиллу просто хочется залезть в свой шкаф, где висит этот чертов костюм, спрятаться, прижав к груди колени и тихонько плакать, как маленький ребенок. Предварительно закрыв окна в квартире и выдернув радио из розетки. И будет тишина… Никакого криминала. Но он, типа, ответственный. После работы Уилл отсыпается, начиная храпеть от усталости, и не сразу слышит полицейскую волну, а там — перестрелка на сто шестьдесят восьмой улице, снова, как и каждый день. Он обещает, что вот ещё две минуточки и встанет, напялит свой спандекс и побежит спасать мир. — …пятеро раненных, приём, — вещает радио, — есть один погибший среди гражданских, молодая девушка… Уилл открывает глаза. Он путается в простынях, выбираясь из кровати, стаскивает с себя полосатую хлопковую пижаму, кидая прямо на пол, и надевает костюм натренированными движениями в рекордные сроки. Уилл натягивает маску на заспанное лицо и растрепанные волосы, превращаясь уже не в человека, а в картинку. В символ. Он открывает окно, взбирается на подоконник и совершает прыжок с восьмого этажа, нажимая двумя пальцами на центр ладони, чтобы выпустить паутину вдаль, цепляясь за стену соседнего здания. Он не издаёт своё коронное жизнерадостное «У-ху-у!», хочется выкрикнуть громкое и усталое «Блять!», каким бы героем он ни был — он всё ещё остаётся человеком. Перемещаться между зданиями на огромной высоте порой захватывающе, на Манхеттене так точно, или в северо-западных районах Куинса, в Бруклине тоже ничего, но там, где он живёт, довольно скучно и негде пойти вразнос. Сэмми, владелец лучшей закусочной с сэндвичами в округе, замечает его, пока переворачивает на двери табличку с «открыто» на «закрыто», прячась от ливня под навесом, мужчина выкрикивает что-то, здороваясь. Уилл салютует ему двумя пальцами, пролетая над дорогой. Если верить полицейским, то перестрелка ушла куда-то в сторону северо-востока, он знает Куинс как свои пять пальцев, поэтому это дело не составит у него труда. Вот сейчас быстренько поймает всех гадов, привяжет их паутиной к стене и можно домой. Досыпать. А завтра у него ещё и выходной! Слегка преисполнившись энтузиазмом, он приземляется на ноги прямо на одну из крыш, шлепаясь подошвами о лужи, бежит быстрее обычного, перепрыгивая с одного дома на другой, Уилл смотрит по сторонам, разведывая территорию. Он думает о молодой девушке, которая случайно погибла в перестрелке. На мгновение. Уилл натыкается на занятную сцену: знакомые ему придурки, те, что по ночам носят солнечные очки, облепили беззащитного парня. Уилл спускается вниз, прыгая между стен, как шарик в пейнтболе. Он бесшумно встаёт позади гангстеров с севера, крадясь ближе. Парня, на которого напали, удаётся разглядеть получше, но Уилл уже не совсем уверен, кого в этой заварушке нужно спасать… Незнакомец не такой беззащитный, каким показался на первый взгляд, он бойко отбивается, пиная обидчиков ногами… Прямо по лицу, злостно кусает собственные губы, вытаращив бешеные глаза, черные волосы облепляют его голову как мокрая пакля, да и в целом, выглядит он как-то неправильно. Как-то напуганно. Но пугается не как обычные люди, а как лесной зверёк. — Это что за хуета? — парень резко останавливается посреди боя, всматриваясь в Человека-паука так, будто впервые его видит. — Что за… Северяне оборачиваются на Уилла, начиная пальбу, но безуспешно, потому что он, блять, может увернуться от любой пули, прыгая с места на место. Незнакомый парень тем временем как-то даже выдыхает, начиная оседать всё ниже, сползая по забору спиной. А мог бы и помочь, раз такой смелый. — Парни! — Уилл выставляет руки вперёд, обманным маневром, словно готов пойти на перемирие, а на самом деле целится, выстреливая в крайнего мужика, чтобы прилепить его к стене. Минус один. Осталось двое. — Давайте договоримся, насилие — не выход… Он заигрывается, ощущая одновременно и усталость, и сонливость, но вместе с тем желанием повыпендриваться. Больно умный преступник обегает его стороной, стараясь удрать подальше, но Уилл, на моментальном развороте, пригвождает того прямо к мокрому асфальту за ноги. Ха! Пусть попробует содрать с себя паутину, Уилл как-то часами пытался убрать её с ручки на холодильнике. Один оставшийся мужчина спокойно поднимает руки вверх, понимая, что сбежать ему не удастся. Уилл благодарно кивает, всё же не каждый день преступники щадят его нервные клетки, и максимально мягко привязывает и этого к кирпичной стене дома. Уилл замирает, пугаясь, потому что парень у сетчатого забора как-то странно медленно моргает и почти не шевелится. — О, нет-нет-нет! — он подлетает к незнакомцу, садясь перед ним на корточки, вцепляется в чужие плечи руками, поддерживая. — Хэй, приятель, только не умирай, окей? Сейчас скорая приедет, полиция… Парень впивается пальцами в своё бедро там, где слегка порваны штаны, Уилл в ужасе понимает, что того ранили, да к тому же — хренов герой пытается вытащить из себя пулю. — Не-не-не, — тихонько просит Уилл, наклоняясь поближе, потому что из-за маски и шума дождя его точно плохо слышно. — Так, давай-ка, — он отводит чужую руку, сжимая в своей, но даже сквозь перчатку ощущает, какая у парня ледяная кожа, мало того — его костяшки стерты до крови, между ними будто что-то застряло, кожа там покрыта ранами и готова раскрыться… разъехаться по швам. — Не спи! Говори со мной, приятель. Как тебя зовут? — Не надо, — незнакомец дергается, качая головой из последних сил. — Скорую не надо… Надо уйти. Отсюда. Уилл не понимает, что происходит: парень перед ним сильно напуган, едва ли не в панике, но продолжает брыкаться, вырываться, шипеть. — Тебе надо в больницу, — Уилл успокаивающе сжимает его ладонь, а второй рукой убирает с чужого лица налипшие черные пряди. — Ещё раны есть где? Незнакомца трясёт, но трясёт от самой настоящей, какой-то первородной, дикой, злости. Он скрипит зубами, щурится, всё никак не может вырваться, зато ему удаётся выдернуть свою руку и схватить Уилла за запястье, заставляя нехило так напрячься. Это что за нечеловеческая неблагодарность…? — Не. Надо. Больницу, — цедит парень, его глаза закрываются, он понемногу теряет сознание, но продолжает бороться. Уилл сдерживается от восхищенного вздоха. — Надо уйти… Отсюда… И, конечно, он не придумывает ничего получше. Это была тяжелая неделя, на улице хлещет ливень, он ужасно хочет отоспаться в своей коробке метр на метр, а не сидеть здесь, в переулке с полубездыханным телом. Уилл подхватывает парня на руки, подкидывая повыше, прижимая к себе одной рукой, а второй выпускает паутину и с легкостью отрывается от земли. Стрелка на часах перескакивает за полночь, когда Уилл кое-как вваливается в окно своей квартиры, держа на руках незнакомого парня, насквозь мокрого и с пулей в бедре. Замечательно. Только сейчас ему в голову приходит, что этот пацан может оказаться кем угодно — обычным шпаной, ввязавшимся в неприятности, или членом местной банды. И тогда-то у него будут проблемы. Чёрт! Он притащил его в свою квартиру, в логово Человека-Паука… И что теперь делать? Уилл даже маску снять не может, ведь тогда он раскроет свою личность. Хотя, с другой стороны, откуда этому парню знать Уилла Байерса? И кто поверит ему, если он растреплет? В любом случае, это не первостепенная задача. Уилл аккуратно кладёт парня на незаправленную кровать, всё же снимая маску, потому что ему становится душно, да и тот пока лежит в отключке — вряд ли что-то разглядит. Понимает, что мокрую одежду с него он не стащит — штаны точно прилипли, а беспокоить рану лишний раз не стоит. Он достаёт из ящика письменного стола ножницы и, мысленно извиняясь, разрезает чужие штаны на одной ноге от самого низа к самому верху. Бедро парня не столько худое, сколько жилистое, но всё равно бледное и холодное, отчего становится страшно. Уилл бежит за аптечкой в ванную и, вернувшись, присаживается на край кровати. Перчатки тоже приходится снять, он протирает руки ваткой со спиртом, наклоняется поближе к ране… Крови нет. Она просто не течёт, только подсохшие скупые разводы вокруг. Рана, удивительно, потихоньку начинает затягиваться, прямо с пулей внутри. Уилл такое видел в последний раз только… У себя. Типа. Из-за чертовой регенерации: это всегда доставляет проблемы, потому что его раны могут затянуться с камушками внутри, под кожей, с кусками грязи или ещё чего похуже. Он впирается взглядом в стену перед собой, прокручивая в голове жуткую мысль: «В моей кровати чертов мутант». Блять. И как его угораздило? Он запоздало вспоминает, что пацан лежит на его чистой постели не только мокрый, но ещё и в обуви, так что со злостью стаскивает с его ног кеды, думая, что раз уж тот мутант, то потерпит ещё минутку-другую. Он держит один кед в руках, мучаясь совестью от того, что парню наверняка жутко больно, ведь он даже потерял сознание. А ещё эта пуля не такая простая… А чем-то отравленная. Обувь летит на пол, падая боком. Уилл звучно и громко усмехается, понимая, что она подписана. На подошве кривым почерком черным маркером выведено «Майк». — Ну, привет, Майк, — Уилл вздыхает, протирая спиртом щипцы, кривится, пальцами одной руки раздвигая края раны, а второй проталкивает щипцы поглубже, пока те не упираются в кончик пули. Всего-то пару сантиметров. — Господи, за что мне это… Майк мычит сквозь сон, дергая головой, но снова проваливается в забытье. Уилл наконец погружается достаточно глубоко, чтобы зацепиться за пулю, он тянет её наружу, но та соскальзывает обратно. Он чертыхается про себя, повторяет маневр из раза в раз, и уже чуть ли не лезет пальцем внутрь, но останавливает себя, потому что это — максимальная антисанитария. Пуля не просто выскальзывает из-под кожи Майка, она, блять, выстреливает куда-то за плечо Уилла. Видимо, регенерация возвращается в полную силу. Уилл одергивает руки подальше от чужой ноги, замечая, что кожа моментально затягивается обратно, становясь идеально ровной, о ране напоминают только следы крови. И всё. Как новенький. Интересно, сколько ему нужно будет, чтобы прийти в… Майк распахивает глаза и подрывается на кровати, подтягивая ноги ближе к себе. Он прижимается спиной к стене, переводя взгляд то на Уилла, неловко старающегося прикрыть половину лица маской в руке, то на свою голую ногу и порезанную штанину. Майк шумно пыхтит и сжимает пальцами простыни, он издаёт нелепый хриплый рык и из его кистей показываются кончики чего-то острого и блестящего, как кухонные ножи. Уилл остаётся сидеть в изножье, наблюдая, как Майк с обидой смотрит на свои руки. Он не знает, что парень ожидал там увидеть, но явно не жалкие два миллиметра от лезвий или что у него там. — Привет, — Уилл неловко машет свободной рукой. — Ты… — Какого хрена ты сделал со мной?! — Майк вскидывает вверх ногу в мокром черном носке и пинает ею руку Уилла, заставляя маску выпасть. Они переглядываются глаза в глаза, впервые, изучая лица друг друга. Майк бегает взглядом, нахмурив брови, а Уилл медленно проходится сначала по чужим, смешно закручивающимся в кудряшки, волосам, потом по большим злым глазам и покусанным поджатым губам. Что-то внутри, наверное, предрасположенность к высокому уровню эмпатии, заставляет его пожалеть Майка. То, что Уилл знает о мутантах, ему очень не нравится, о них нет ни одной хорошей или счастливой истории. Всегда — дети, выращенные в пробирках лабораторий, взрослые, согласившиеся на экстремальные методы лечения, или просто люди, отчаянные и без гроша в кармане, погрязшие в долгах с головой. Майк жмётся к стене, отслеживает каждое его движение, каждый вздох и мелкое шевеление пальцами. Уилл понимает — парень ждёт, когда на него нападут. Он готовится драться, нападать или защищаться. Без разницы. И от этого становится как-то грустно, неужели Майк не слышал, что Человек-паук — это дружелюбный сосед и все дела? Бояться его стоит только преступникам… — Ты в порядке? — спрашивает Уилл, стараясь лишний раз не шевелиться, а на кончике языка крутится другой вопрос «Ты в какой-то банде?» или «Зачем ты был нужен тем парням?», «Что ты натворил?». — Твои руки, они… Майк продолжает хмурить брови, его лицо красное, будто он вот-вот взорвётся. Как вообще в человеке может скапливаться такое огромное количество напряжения? Парень резко подносит одну кисть ближе к лицу, разглядывая те самые маленькие кончики лезвий. Он сжимает и разжимает пальцы, будто это поможет, но в итоге — лезвия исчезают полностью. Уилл продолжает молча смотреть. Майк вытаскивает свои стальные отростки на целый сантиметр, его глаза загораются радостью, блаженством и облегчением… А затем лезвия исчезают снова. Парень вздыхает и цепляется рукой обратно за простыни, подозрительно поглядывая в сторону окна. Уилл вскакивает с места и опережает его, захлопывая окно и закрывая на защелку, которую, впрочем, легко сорвать с петель. Деревянная рама дребезжит от бушующего ливня за окном, через створки со свистом дует холодный ветер, и Уилл смущается, потому что, да, его жилье — не самое комфортабельное. Майк скатывается на пол через противоположную сторону кровати, садится и выглядывает через пружинистый матрас, словно через баррикаду. Одной рукой он тянется к подушке. Уилл приподнимает бровь. Майк замахивается и кидает подушку со всей силы, попадая ему в плечо. — На что ты рассчитывал… — Заткнись! — кричит Майк, снова краснея. — Я не могу понять настоящий ли ты… Уилл вздыхает и складывает руки на груди, опираясь поясницей о подоконник. Он понимает, что в ближайшее время выспаться не получится. Хотя всё ещё хочется, но интерес и, его дурацкое проклятье, желание помочь и защитить перевешивают. Майк бесстыдно проходится взглядом по ногам Уилла, обтянутым цветастым спандоксовым трико, поднимается к бедрам, щурясь, обводит торс, руки, плечи… На лице он останавливается всего пару секунд, но как-то уже незаинтересованно, опять возвращается к ногам. Уилл возмущенно вздыхает. — Выпусти меня отсюда, — вдруг спокойно и лишь с легкой тенью угрозы произносит Майк. — Сейчас же. — Нет, — фыркает Уилл. Майк со всей силы шлепает ладонью по кровати. — Это не просьба! — кричит он. Уилл сжимает пальцами переносицу, раздумывая. — Во-первых, не кричи, — мирно говорит он, понимая, что стены в его доме хлипкие, как картон, а соседи такие же злые, как Майк. — Во-вторых, подумай хоть немного! Тебя чуть не убили в темном переулке, парень! Та пуля, — он ищет её взглядом по полу, находит и осторожно поднимает, демонстрируя. — Она отравлена, я не знаю, чем, но ты явно неустойчив к такому яду, потому что почти умер. У-ме-р! Он надеется, что объяснил достаточно понятно. Но Майк не выглядит впечатленным, продолжая прятаться за кроватью. — И что? — спрашивает парень, скривившись. — Это причина? Уилл удивленно усмехается, отводя взгляд, кивает. Отлично, он прямо сейчас откроет чертово окно, выпустит Майка наружу и ему будет абсолютно плевать, когда того снова пристрелят чем-то таким. Пусть умирает в канаве, плевать! Не его проблема. Но он так не может. — Послушай, — говорит он снова, выставив ладони вперед, медленно шагает, словно приближается к пугливому кролику на охоте. Хотя, в данном случае — к бешеному дикому волчаре, неспособному атаковать ничем, кроме своих ног и подушек Уилла. — Я тебе не враг, я же, типа, спас тебя, — он кладёт пулю на тумбочку, проходя мимо, идёт по дуге, как обычно советуют приближаться к животным, — и я хочу помочь, Майк! — Откуда ты знаешь моё имя? — Майк вскакивает на ноги и идёт спиной назад. Квартира у Уилла действительно маленькая, съемная, с двумя комнатами — спальней и кухней, где у него вместо обеденного стола стоит диван с теликом. Майк оказывается на кухне и бежит к двери, дергая за ручку, но та закрыта на ключ. Тогда он подрывается к дивану и прыгает на него с ногами, заставляя старую мебель скрипеть. Уилл морщится, прикрывая глаза, молиться про себя, надеясь, что Майк не сломает ему здесь ничего, а особенно — телик, за которой он всё ещё выплачивает кредит. Чертов телик! Майк стоит на диване, держась за его спинку. Уилл останавливается у холодильника и между ними уже едва ли два-три шага. Тишину разрезает вдруг оживившееся радио. Полицейская волна сообщает, что перестрелка закончилась с пятью ранеными и тремя погибшими, в числе которых одна гражданская девчонка. Он снова, во всех красках, представляет себе маленькое тело девушки, в крови, с закатившимися назад глазами, с волосами, рассыпанными вокруг головы, словно… — Мне надо туда, — говорит Майк, выдергивая его из мыслей. Он смотрит без былой злобы, уже как-то устало, безнадежно и страшно-страшно. Со скорбью. — Там твои друзья? — мягко спрашивает Уилл, неловко топчась на месте, потому что помочь ничем особо не может. Майк уверенно кивает в ответ. — Думаешь, они будут рады, если ты сейчас туда сунешься? Без своих… Что там у тебя из рук вылезает? — Это когти! — возмущается Майк. — Мои когти. Отлично, когти. Уилл раздумывает — единственный мутант с когтями, которого он знает, это Росомаха. Но Росомахе уже должно быть за сорок лет, он точно крепкий и матерый мужик, а ещё: его никто не видел годами, потому что тот предпочёл жизнь вдалеке, в уединении. И, вроде бы, у него нет детей. Но Майк всё же — какой-то подвид… Дальний родственник? Генетический клон? Уилл разбирается в биологии на должном уровне, но вот мутации для него — темный лес, с этим надо идти к Робин, она работает на доктора Коннорса и шарит за всё незаурядно странное. — Хорошо, — Уилл вздыхает, — давай ты… Боже, я реально говорю это… давай ты останешься здесь на ночь? И утром мы посмотрим, что там с твоими когтями, если всё будет нормально — пойдёшь к себе домой. Если нет — я отведу тебя, куда там нужно, и передам в надежные руки. Окей? Майк выглядит так, будто в его голове происходит очень тяжелый мыслительный процесс. Уилл не знает, до какого решения тот в итоге доходит, но парень встаёт с дивана и подходит чуть ближе, мельком снова смотрит на чужие ноги, нехотя всё же возвращает взгляд к лицу и суёт руки в карманы кофты. За окном небо освещает разряд молнии. Майк выглядит нелепо с разрезанной штаниной, но Уилл так устал, что даже смеяться не хочется. — Если ты попытаешься убить меня во сне… — начинает Майк. — Зачем мне убивать тебя? — не понимает Уилл. — …то я убью тебя в ответ. Уилл хлопает ресницами. Кивает. — Хорошо, — говорит он. — Это всё? Майк топчется на месте и нервно облизывает губы. — А можно в ванную? Уилл расслабляется и легко улыбается. Он же и сам хотел предложить, как любой нормальный человек. — Там есть чистое полотенце в тумбочке, — говорит он, провожая Майка к двери, тот кивает. — Гель для душа есть, шампунь… Если что-то будет нужно, скажи. — Ладно, — Майк вжимает голову в плечи, кидая на него опасливый взгляд. — И я принесу тебе сухую одежду, — вспоминает Уилл, — могу оставить под дверью, как лучше? — Мне всё равно, — бурчит Майк, заходя в ванную. Он захлопывает дверь перед лицом Уилла. — Ты хочешь чаю?! — кричит Уилл, ничуть не обижаясь. — Кофе? — Мне всё равно! — доносится ответный крик через шум текущей воды. Вот и поговорили. Уилл стоит посреди своей спальни, наполовину одетый в костюм, вокруг валяются простыни, подушки, его пижама, на тумбочке лежит пуля, на кровати аптечка и щипцы в чужой крови. Он взъерошивает волосы, глубоко вдыхает и идёт на кухню — делать чай. Это очень тяжелая неделя…